Давай полюбим друг друга

      До отеля они добирались молча и Ламберт просто пытался понять: что же такого ужасного он сказал, что ему аж самому поплохело.       Неужели проблема была только в интонации? В том, что он поднял голос?       Он тяжело выдохнул и прикрыл глаза.       Закрыл за ними дверь и посмотрел за тем, как Лютик прошел в номер, выглядя поникшим. Он шел с опущенной головой и плечами.       Ламберт запутался. Лютик не выглядел, как в другие те разы. В те разы, когда Ламберт ошибался, а Лютик сидел, едва не плача, просто желая быть хорошим.       Сейчас этого не было.       Было что-то другое, в природе чего Ламберт просто не мог разобраться. Искренне не понимал.       Поэтому когда Лютик присел, Ламберт начал:       — Лютик, я бы…       — Не надо, — тихо сказал Лютик, покачав головой. — Я… хочу побыть один… Обдумать твои слова.       — И что там обдумывать? Я просто говорю о том, что тебе оставалось так мучатся всего несколько дней. Это не трагедия. И это многим больше, чем есть у других жертв.       Лютик просто кивнул, растеряно глядя на пол.       Ламберт поджал губы.       — Тебя… лучше оставить одного, так?       Лютик кивнул.       Ламберт неуверенно уточнил:       — Ты уверен?..       Лютик еще раз кивнул.       Ламберт нахмурился. Это было странно, ведь Лютик все время стремился быть ближе к Ламберту, а одному ему было страшно.       Но ведь Лютик несколько изменился, ему стало легче, и, возможно, у Лютика снова один из тех самых моментов, когда ему требовалось побыть одному.       Ламберт кивнул и все-таки оставил его одного.       В смешанных чувствах он вышел из отеля и прошелся до какого-то кафе или что-то около того. Он сделал заказ — скорее для вида, есть он не хотел — и, растерянный, присел на веранде.       В голове сначала было пусто и Ламберт просто сидел, смотря на улицу. Потом он попросил еще о водке.       Выпил водки. Защипало, отпустило.       Снова пусто.       Ламберт медленно моргнул и качнул головой. Странно.       Его интуиция никогда не оставляла его в такой пустоте. Он всегда что-то знал и понимал. Не мог не понимать.       Поэтому теперь, сидя здесь, он был в растерянности, не зная, о чем была эта пустота.       Осознав, что сама она не пройдет, Ламберт принялся силой заставлять себя обдумывать ситуацию.       Он снова повторил в голове свои слова. Да, может, он был груб и повысил голос, но он не сказал ничего ужасного. Он не унижал его и не обвинял.       Ламберт устало выдохнул.       Он же тоже человек и он устал. Да, он повысил голос, и он сорвался, но лишь потому, что он устал. Ему все это время тоже было плохо, как бы он не старался это отрицать, но все-таки он страдал.       Он засыпал, боясь за Лютика, и просыпался, боясь за Лютика. Проживал свои дни в страхе за Лютика, в напряжении.       И нагнетал и напрягался еще сильнее, когда все-таки совершал ошибку.       Каждый его маленький срыв, за которой, он думал, приходил в себя и находил новые силы, были обманом. Ему не становилось легче. Ему становилось хуже. Потому что ко всему этому напряжению прибавлялось чувство вины.       А сейчас он не выдержал.       Не выдержал самого понимания, что Лютик не мог хотя бы постараться думать о будущем, о том лучшем будущем, а не сидеть и жалеть себя каждый миг. Будто специально искал не то, что он приобрел, а то, что потерял.              Ламберт вынужден был признаться, что какая-то его часть злилась на Лютика.       Какая-то его часть считала, что Лютик даже не старается. Не хочет стараться до тех пор, пока ему на блюдечке все не принесут. Что даже не улыбнется, если не сделать вокруг него идеальный мир и заставить позабыть обо всем.       Какая-то его часть не понимала, почему он — Ламберт — носит на себе такую ответственность и пытается, а Лютик, которому нужно просто пытаться жить, не справляется даже с этим?       Какая-то его часть адски злилась на Лютика.       Наконец, пружина лопнула.       И он разозлился. Он повысил голос. Он высказал все, что думал — краем сознания, отдаленно.       И эта его часть снова задалась вопросом: а почему это Лютик снова делает из этого трагедию?       Почему он снова отталкивает? Может, ему просто нравится? Нравится сидеть и страдать? Может, помогать смысла ему нет?       Ему просто нравится, чтобы его бросали и заставляли страдать.                    Эта его часть спросила: если он в самом деле хочет излечиться, если ищет счастья, то почему он оттолкнул тебя и предпочел страдать один?       Эта часть спросила его: ты же не идиот, и ты знаешь, что одному ему будет хуже. И если он сам выбрал это «хуже», то кто ты такой, чтобы мешать ему?       Ламберт снова ощутил какую-то злость и на Лютика, и на себя, и на ситуацию.       Он тряхнул головой.       Наверное, эти вопросы надо спрашивать у психотерапевта, а не у себя и даже не у Лютика.       Да, он был несколько зол на Лютика, но все же Лютик — это все еще его ответственность.       Он попросил счет, оплатил его и встал, решив прогуляться.       Подумал, что надо купить Лютику цветов и конфет. И все-таки поговорить с ним нормально, спросить, почему он в самом деле выбирает плохо вместо хорошо.       Он зашел в цветочный магазин и долго смотрел на букеты, но его взгляд привлекли цветы в горшках. Он подошел к ним, рассматривая, думая о том, что почему-то хотел купить именно в горшке. Что-то, что не завянет и не придется выкидывать.       Пока он выбирал цветок, его что-то кольнуло, но он не обратил на это внимания.       Сначала он думал купить спатифиллум, но решил, что в машине его легко будет повредить при перевозке, так что он выбрал солейролию. Это был небольшой милый зеленый шарик. Вполне себе милый и чем-то он напомнил ему Лютика.       Оплачивая его, в него снова что-то кольнуло. Как будто дергался нерв.       На этот раз ощутимее. Он напрягся, попытался разобраться в источнике этого чувства, но это ни к чему его не привело.       Сбитый с толку, он вышел на улицу и прошелся чуть дальше. Зашел в магазин за конфетами. Беря упаковку с полки, его так сильно дернуло, что он едва не выронил их.       Испуганный, он выпрямился и огляделся.       И внезапно он осознал: он должен вернуться к Лютику. Срочно.       Ламберт быстро вышел из магазина, едва не забыв в камере хранения цветок — его забыть он не мог. Выбегая на улицу он словил такси и попросил ехать так быстро, как это возможно.       Он сел на заднее сиденье и напряженным взглядом уставился в солейролию.       Интуиция продолжала кричать оглушительно громко, и к ней добавилась тревога. Ламберт сидел, напряженный и напуганный, с холодными ладонями и начинающим учащаться ритмом сердца.       Он сглотнул и потер шею.       Надо было к Лютику. Срочно.       Он нервно ерзал и осматривался по сторонам, сжимая горшок, не находя себе места.       Когда машина остановилась, Ламберт выскочил из нее, едва не забыв расплатиться, и побежал на третий этаж. Лифт был занят, а ждать его времени у Ламберта не было.       И только перед дверью он почему-то замер. В момент, когда надо было срываться, он замер. Так он почувствовал, замерев, держа руку в кармане.       Что-то ему подсказывало, что сейчас надо быть медленным и тихим.       Интуиция его редко подводила и, пусть Ламберт в конец перестал понимать ситуацию, он ее слушался.       Он медленно открыл дверь, потянув ручку на себя. Тихим быть он умел.       Ламберт прошел в коридор, прикрыв дверь. Сглотнув, он сделал шаг вперед, выходя в гостиную, и тут же, вместе с собственным сердцем, замер.       Цветок с громким стуком упал на пол, разбившись.              Лютик обернулся на звук.       Лютик, перекинувший ногу через балкон.       Ламберт бросился к нему.       Лютик бросился с балкона.       Только благодаря бешеной скорости и ловкости Ламберт успел схватить его за руку, и Лютик так и повис над городом.       Ламберт замер, судорожно, со всей силы сжимая тонкое предплечье и смотря в ужасе на Лютика.       Почему-то все эмоции куда-то пропали, весь тот шквал эмоций, который он не давал себе пережить или хотя бы осознать, что они есть, и этот страх, и ужас, они все куда-то пропали.       В молчании Ламберт потянул Лютика на себя, и тот с грохотом просто упал на пол, ударившись плечом и болезненно застонав. Ламберт покачнулся и сел рядом с ним, на пол. Все еще не чувствуя ничего, совсем ничего, он силой притянул Лютика к себе и крепко его обнял, прижав к себе, смотря в сторону испуганным взглядом, будто бы его лицо так и зависло в этой эмоции.       Лютик толкнул его в грудь. Потом в плечо. Потом заплакал.       Ламберт ничего не сделал. Он даже не среагировал на его слезы, просто не смог.       Ламберт так и сидел, привалившись спиной к злосчастному балкону, прижимая Лютика в истерике к себе и смотря в ужасе в пустое пространство.       Такое же пустое, как и его грудная клетка сейчас.       Несмотря на то, что в этот миг он ничего не чувствовал, Ламберт бы не смог вспомнить в его жизни момента более ужасающего, чем этот.       Лютик продолжал плакать — громче с каждой секундой.       Ламберт пришел в себя.       Не сразу, но пришел. Он медленно моргнул и огляделся, будто забыл, как здесь оказался.       У него случались такие моменты в пост-стрессовый ситуациях, когда он потом просто сидел и ни на что не реагировал.       Но это было после сцен, изобилующих жестокостью, или грозящих смертью ему или его близ…       А, тогда все понятно.       Он опустил взгляд, в его руках был Лютик, обессиленный, с опухшим от слез лицом. Он мягко коснулся его щек — еще влажные. Значит, заснул не так давно. Следовало еще немного посидеть, дать ему крепко заснуть, а после перенести на кровать.       Ламберт мыслил ясно, чувства снова отступили назад. Так, как он делал обычно.       Закрывать глаза и игнорировать. Порой это просто было лучшим выходом.       Но он все еще был опустошен. Глубоко внутри в нем была пустота.       Чем дольше он сидел, тем более паршиво ему становилось.       Даже та часть его, злившаяся на Лютика, исчезла.       Какая разница, как Лютик вел себя и как он там старался, если он собирался умереть?       Ламберт снова забыл, что у Лютика тоже есть чувства. Хуже его собственных.       Ламберт сидел так, на полу, с затекшей спиной и думал: я довел его до попытки самоубийства.       И все-таки это было слишком. Даже для него.       Мыслил он все еще четко и ясно, способен был на жизнь в привычном ее проявлении, но все-таки это оказалось больше, чем он мог стерпеть.              Он снова ощутил, как его сковывает тяжесть осознания.       Он сидел и все понимал. И хотел плакать, но из последних сил взял себя в руки.       Когда прошло немного времени он аккуратно встал, взяв Лютика на руки, отнес его, уложил на кровать и укрыл покрывалом.       Пошел обратно и посмотрел на разбитый цветок, не найдя сил убрать его. А все, что нашел, так это ощущение себя униженным.       Он не понимал, откуда это взялось.              Но понимал, что все-таки это было слишком. Даже для него.       Он не справлялся. Он терял контроль.       Ему не хватило совсем немного и все-таки он был бессилен теперь.       Он вернулся в спальную и лег на вторую кровать, смотря в потолок.              Он думал о том, что ему нельзя спать. Он заснет, Лютик проснется и сможет опять пойти пытаться умереть… Спать было нельзя.       Но думая о том, что ему следует отдать Лютика Геральту или Кейре, Эскелю или Койону — кому угодно, кто сможет справиться с такой ответственностью, он заснул. Он адски устал. Так сильно, что у него больше не было сил бороться с самим собой.       Все ему стало безразлично.       В комнате был включен свет, когда он проснулся.       Ламберт поморщился и потер глаза. Тело замлело, но в целом он хотя бы ощутил себя хоть немного отдохнувшим.       Устало выдохнув, он снова прикрыл глаза и перевернулся на другой бок.       Видел Бог, он адски устал.       Только минутой позже он опомнился. Лютик.       Ламберт открыл глаза и тут же облегченно выдохнул.       Лютик сидел на другой кровати. На его руках были надеты печатки, он копался в… горшке? Да, точно… цветок.              Горшок был на удивление целым. На тумбочке валялось немого земли.       Лютик все осмотрел и снял перчатки, снова посмотрев на цветок.       Хриплым, не отошедшим ото сна голосом Ламберт сказал:       — Он же был разбит…       Лютик подскочил и испуганно на него посмотрел. Моргнул, потом облегченно выдохнул.       — Да… Я нашел его в прихожей, мне было жаль его выкидывать. Он такой милый… И мне стало его жалко. Я… вышел в коридор и нашел горничную, и спросил, не найдется ли у них горшка… Она мне выдала горшок, перчатки и тяпку. Я пересадил его.       Откуда тут горшки?       Ламберт понятия не имел.       Он обнаружил, что у него все еще нет сил, несмотря на иллюзию силы в теле. С выдохом он только закрыл глаза и укрылся покрывалом.       Лютик встал, ушел, пришел, убрал грязь с тумбы, ушел и вернулся.       Ламберт смотрел на Лютика из-под полуприкрытых век и думал:       Я должен был спасти его, но, Боже, я сдаюсь.       Я сдаюсь.       Я больше не могу.       Это слишком даже для меня.       Я не могу.       И все-таки он сдался. Он больше не хотел пытаться и что-то делать. Объяснять и говорить. Он просто не сможет дать Лютику то, что он заслуживает.       Ламберт вспомнил видео, но даже оно не вызвало у него никаких эмоций.       Ничего.              Обессиленный, он встал и под взгляд Лютика прошел кое-как в ванную. Надо принять холодный душ.              Лютик выглядел… нормально. Будто это не он пытался совершить самоубийство. Ламберт хотел спросить, но не нашел сил.       Он закрыл дверь ванную, разделся, скинув одежду на пол, и залез в душ.       Холодная вода придала ему бодрость, но лишь физической. Морально у него не было сил даже на улыбку.       Мокрый и дрожащий от холода, он вылез из душа и подошел к умывальнику. Достал зубную щетку и пасту.       Паста упала на пол.       Ламберт посмотрел на нее, ощутив, что что-то надломилось внутри.       Он присел, чтобы взять ее. Поднимаясь, он ударился затылком о раковину.       Раздраженно прикрыв глаза, он замер. А после откинул пасту и зубную щетку в угол комнаты и, голый, в холодной воде, сел на пол, обняв колени руками и укнувшись в них лбом.       Силы остались на то, чтобы сидеть, брошенной псиной.       а потом рыдать.       Как маленький, потерянный мальчик. Как ребенок, требующий внимания до тех пор, пока его не получит.       Как Ламберт, которому не хватило сил совсем чуть-чуть, чтобы справиться.       Как Ламберт, который впервые сдался по-настоящему.       Это ощущалось не так, как он представлял.       Когда ты бросаешь что-то от нежелания, от усталости, от лени это всегда было по-другому. С тоской, злобой и разочарованием.       Когда же он сдался по-настоящему, понимая, что он в безнадежной ситуации, что он способен сделать только хуже, Ламберт ощутил невыносимую боль.       Какое же острое желание упасть…       Так что лучшее, что он мог делать: сидеть и рыдать, зная, что так он хотя бы никому не сделает хуже.       Даже себе.              Ламберт медленно открыл слипшиеся из-за влаги глаза.       Потерявшийся во времени, он уставился в стену, тяжело и сбито дыша.       Глаза болели. Почему-то сушили губы. И горло ныло.       Он качнул головой и с трудом ее поднял, осмотревшись.       Оперевшись о стену, он встал и с тяжестью поднял штаны. Достал из него телефон, пытаясь понять, сколько он здесь провел.       По времени сориентироваться он так и не смог.       Он знал, что с Лютиком он вернулся в номер в два дня. Сейчас было одиннадцать ночи.       За этот временной промежуток он ушел от Лютика, пришел, потом сидел во фрустрации, потом спал, потом рыдал.       Сколько он был тут Ламберт не знал.       В дверь тихо постучались.       — Ламберт…       Это не было вопросом. Это был уставший, почти скулящий голос. Что-то в нем дернулось, давно бы уже бросилось, открыло дверь, но все-таки Ламберт сдался.       В голове снова была лишь пустота.       Он покачал головой и принялся одеваться под периодический стук в дверь и звуки собственного имени, которые звучали, как мольба.       Он выпрямился, застегнув рубашку и посмотрев на себя в зеркало.       Мало чем он походил сейчас на человека, которого видел в зеркале утром.       Но ему было все равно.       Тяжело выдохнув, он тряхнул головой. И все-таки сегодня он позволит себе быть таким. Слабым и безвольным.       Завтра он найдет силы, чтобы снова быть нормальным, чтобы усмехаться и щурить взгляд. Чтобы быть сильным.       А сегодня… Ну, имеет же ведьмак право раз в пять лет похныкать на полу в ванной?       Он двинулся к двери. Замер на миг, будто чего-то боялся или стыдился, а после, махнув на эти чувства рукой, плавно ее открыл.       Он встретился взглядом с белым, перепуганным лицом Лютика, с его покрасневшими глазами, опухшими от слез губами.       Какая-то часть в Ламберте снова стала злиться: да какое право он имеет грустить? Это у меня горе. Это мне плохо.       Но Ламберт быстро ее задушил. Оставшиеся свои силы он не хотел тратить на злость. Не было желаний.       В конце концов, Ламберт быстро напомнил себе, что Лютик чуть не умер. Из-за него.       Лютик, который чуть не умер из-за него, сделал шаг вперед и прижался к нему, крепко обняв.       — Лютик думал… Лютик думал, что ты что-то с собой там сделал…       Ламберт хотел спросить: «потому что с собой что-то чуть не сделал ты, когда тебе было плохо»?       Что-то хотелось в нем спросить: «Теперь ты знаешь, как я себя ощущал?».       Но все-таки Лютик, дрожащий и тихо всхлипывающий Лютик, обнимал его и гладил по спине. Лютик старался его успокоить и утешить.       Лютик, которого самого надо было успокоить и утешить, старался успокоить Ламберта, обнимая и гладя его по спине.       Ламберт поджал губы. И снова заплакал.