Орден Белого Вепря (1 том трилогии)

Глава 3 Тайна «Мастер Уэнсфорд? Ее Милость герцогиня желает вас видеть». Я был так поглощен декламируемыми стихотворными ритмами, что раздавшийся голос застал меня врасплох. Я поднял взгляд. Свет от закатывающегося солнца падал сквозь окно на облаченного в теперь знакомую служебную тунику голубого и темно-красного – или багрового цвета – человека, сказавшего только что мной услышанное. «Меня? Вы уверены?» «Разумеется. Ее Милость всегда лично приветствует новых пажей». Роджер забрал из моей руки обернутую в кожаный переплет книгу. «Тебе лучше поторопиться. Возможно, мы снова сумеем почитать попозже. У нас еще останется время до отхода ко сну». Когда я последовал за провожатым из комнаты для пажей через двор, чтобы подняться по лестничным ступеням в главную замковую башню, сердце в груди бешено заколотилось. Мне пришлось побывать здесь почти неделю назад и поговорить с настолько важной личностью, как ведущий у нас уроки капеллан. А сейчас предстояло встретиться с самой герцогиней. Мне припомнилось, какой благоговейный страх испытывал даже мой отец в вечер нашего прибытия, когда в мягком вечернем сиянии внешние стены и башенки внушительного замка отбрасывали к нам длинные тени. Стоило копытам коней зацокать по дубовому подъемному мосту под первой вырисовывавшейся в сгущающихся сумерках сторожкой, как в великолепии заката проявился далекий объем главного крепостного здания. По мере колыхания на самой высокой из башен огромного багряного с голубым стяга, словно драгоценными камнями переливающегося в последних солнечных лучах, бьющийся на легком ветру вышитый на полотне белый вепрь казался почти живым. И я вспомнил, как отец наклонил голову к моей и прошептал – совсем ему не свойственным раскатывающимся по Совету Палаты голосом: «Не забудь, Мэтт, знай свое место. Приездом сюда тебе была оказана великая честь. Следует позаботиться, дабы не ударить лицом в грязь». Сейчас большой зал стоял безлюдным, и стук слуги в дверь, - в дальнем конце стены, - разнесся по всем каменным закоулкам. Внутри что-то произнесли, и человек с другой стороны, подняв задвижку, проводил меня затем в комнату, находившуюся выше. «Мастер Уэнсфорд, Ваша Милость, новый паж, как вы и просили». Я сделал несколько шагов вперед, а потом низко, как учили, поклонился. В тот миг, когда я выпрямлялся, мне удалось воспользоваться случаем, чтобы окинуть эту уединенную комнатку взглядом. Первым, что привлекло внимание, стал глубокий камин, его черная железная решетка из-за теплого летнего вечера пустовала. Вероятно, он являлся самым крупным в замке, хотя помещение едва ли занимало и половину объема большого зала. С каждой из стен на меня смотрели висевшие на них гобелены со сложной в выполнении вышивкой и затканные золотой нитью полотна. На них изображались причудливые сцены с рыцарями и девицами, величественными оленями и серебристыми единорогами, покрытыми снежными шапками горными грядами и осененными бронзовеющими листьями лесами. Вокруг было расставлено мебели больше, нежели мне доводилось лицезреть в одной комнате когда-либо раньше. Вся она могла похвалиться богатой резьбой, а на некоторых предметах лежали щедро набитые и украшенные кисточками подушки. К моему удивлению, на таком стуле в отблесках льющегося из ближайших окон золотистого заката расположилась, вышивая, девочка Элис. Она поменяла пропитанное от верховой езды пылью одеяние на платье из нефритово-зеленой парчи, а ее светлые с рыжинкой волосы, замысловато завиваясь, свободно покоились на плечах. Она выглядела коренным образом отличающейся от вспылившей после полудня на проделку Роджера девочки. Течение моих мыслей прервал нежный голос. «Добро пожаловать, мастер Уэнсфорд, - или нам следует называть вас Мэттью? Мастер Гилфорд рассказал мне о вашем прибытии». Вторая из находящихся в комнате дам встала со своего места и направилась, протягивая руку, ко мне. Это была та самая госпожа из кареты, теперь она тоже носила домашнее платье бледно-зеленого оттенка. Я снова поклонился, на сей раз, прикоснувшись к ее ладони губами. Именно до такой степени получилось у меня извлечь пользу из единственного урока танцев. Мою нервическую попытку встретил теплый смех. «Какой любезный! Уверена, вы будете достойным дополнением нашего двора. А сейчас, давайте, присядьте рядом и поведайте мне о себе». Герцогиня указала на низкий стул поблизости от ее кресла. Я заколебался, мой взгляд скользнул по месту пребывания Элис, - всего в нескольких футах от нас. Должно быть, герцогиня это увидела, потому что она произнесла: «Присядьте и устройтесь поудобнее. Не обращайте внимания на Элис. Она воспитанница моей невестки – королевы – и знает, ничего из сказанного в данной комнате не следует повторять вне этих стен». Я взгромоздился на снабженный бархатной подушкой стул, как мне и было предложено, но не мог ничего с собой поделать и опять взглянул на Элис. Ее глаза были опущены, словно девочку всецело поглотило вышивание, но ямочка на щеке намекала, - она изо всех сил пытается не улыбнуться. От мысли о ее слушании лицо загорелось. Удастся ли избегнуть рассказа герцогине моей истории в подробностях? «Начинайте, Мэттью. Мастер Гилфорд сказал мне, что вам предложили место пажа здесь по просьбе нашего почтенного друга, мэра Йорка. И что управляющий нашим хозяйством, сэр Томас, ведет с вашим отцом торговые дела и очень его уважает. Как случилось, что вы пожелали оставить семью и жизнь в Йорке ради присоединения к нашему двору?» Какой прямой вопрос. От герцогини. Что я мог сделать, кроме как рассказать правду, - и надеяться, что она не проникнет к остальным пажам? «Моя госпожа, я имею в виду, - Ваша Милость, - не то, чтобы я выбрал, совсем не так…но…ну, я боюсь, что меня отчислили из соборной школы Йорка, и отец не знал, как со мной поступить». «Отчислили?» На лице герцогини появилась небольшая морщинка. «Вы подразумеваете, что посещали там занятия?» «Да, Ваша Милость, на протяжение более, чем пяти лет. Я пел в соборном хоре, в том, что относится к самому крупному храму нашего города, а все певчие обязаны посещать уроки в школе». «Так вы певец с образованием?» «Да, Ваша Милость». «Мэттью, вам не нужно все время называть меня – Ваша Милость». Я не смел и взглянуть на Элис, но был уверен, - ямка стала глубже. «Вы споете для меня нынешним вечером? Моя комната не так подходит к вашему голосу, как величественные высоты нашего возлюбленного Йоркского собора, но мне бы доставило радость услышать, как вы поете». «Разумеется, Ваша – я имел в виду, конечно, мне было бы приятно». Хотя хотелось выставить Элис из комнаты. «Но, прежде всего», - продолжила герцогиня, - «закончите с вашей историей. Почему вас отчислили из школы?» Затем, по мере того, как я снова и снова мучился сомнениями, она прибавила: «Если только этот рассказ не причинит вам боли». Я был поражен. Она, герцогиня, заметила мою неловкость – несчастный вид простого пажа. И сквозившее в ее голосе сочувствие побудило меня заговорить. Отвести душу с соболезнующим слушателем. Отец меня не понял, лишь рассердился из-за навлеченной мной на семью немилости. Матушка оказалась слишком занята своими обязанностями, чтобы выслушать меня, как следует. Мои братья и сестры – я обладал чрезмерной гордостью, дабы обсуждать с ними то, что однажды уже припечатал батюшка. Таким образом, с тех пор, как мне более не позволяли видеться со старыми школьными друзьями, не осталось никого, кому бы я мог доверять. Но здесь находилась герцогиня, та, кого я совершенно не знал, и которая желала услышать о случившемся. Странно сказать, но я чувствовал, - у меня получится ей открыться. Но стоило мне начать, как я ощутил сожаление от скомканности своей истории. «Наступил день празднования Вознесения, мы только что провели в соборе торжественную мессу. Мне впервые выпала честь нести в процессии большое распятие Господа нашего». Я еще раз увидел внутренним взором великолепное шествие. Еще раз почувствовал распиравшую грудь гордость. Но затем - «Мы только последовали за руководителем хора через Соборную площадь назад к школе, когда Джон Бартон произнес недостойные слова о моей новой матушке. Поэтому я положил распятие и – и ударил его кулаком. Он ударил в ответ, после чего ко мне присоединились мои друзья, а к Джону – его, и, в конце концов, уже большая часть хора от души молотила друг друга». Я не упомянул о том, что в ходе ссоры оказалось перевернуто распятие, или о том, что цепь от кадила, которую нес один из моих друзей, была разорвана, или о том, что наши стихари порвались и заляпались грязью, – а вдобавок и кровью. Также я не осмелился поведать, как регент и руководитель хора стояли на краю свалки и кричали, чтобы мы остановились. В итоге, они кинулись в центр схватки – растаскивать нас в разные стороны. Или, как руководитель хора тоже получил наливающийся под глазом фингал. Или, за кем остался последний удар. Но, казалось, что герцогине данные подробности ни к чему. Наверняка, она довольно насмотрелась на хоры во всей их красе, чтобы хорошо представить развернувшуюся тогда сцену. Ее рот искривился, словно герцогиня старалась не расплыться в улыбке. Из-за моей спины раздалось что-то, напоминающее приглушенную икоту. Когда я оглянулся, Элис продолжала сидеть, склонив голову над вышиванием. Размышляя о произошедшем сейчас, спустя несколько недель, мне показалось, - со стороны это выглядело забавно. По крайней мере, для зевак. Там их насчитывалось предостаточно, - включая самых важных лиц города и церковной общины. Нас там было, может статься, десятка два мальчишек, больших и маленьких, в чистых белых рубашках и воротниках, вышагивающих на фоне нашего величественного собора. В конечном счете, я отплатил Джону Бартону. Не только за то, что он сказал в тот день, но и за все его шпильки и насмешки на протяжение нескольких лет. Воспоминания, как ему помогли уйти, с льющейся из разбитого носа кровью, сделали произошедшее после почти стоящим пережитого. Ибо там же находился и отец. «Ваша новая матушка?» Тихо произнесенные слова вернули меня к настоящему. «Ваша Милость?» «Вы сказали, что этот мальчик сказал что-то плохое о вашей новой матушке?» «Моя - » - я тяжело сглотнул, не желая продолжать. Однако, заставил себя. «Моя – моя настоящая матушка умерла. Год назад. Вскоре после появления на свет моей маленькой сестры. Отец совсем недавно вступил в повторный брак». «Жаль это слышать. О вашей матушке, я имею в виду. А вам нравится новая супруга отца?» «Ну…» - я замолчал. «Она мне не родная матушка, но, - да, очень нравится. Она заботливо ухаживала за матушкой во время ее болезни и хорошо ладит с младенцем. Но – она такая юная – даже двадцати нет, а отец – отец почти старик». «Насколько же он стар?» «Ему больше тридцати». «Это не так много. Моему мужу почти тридцать. Если со мной что-нибудь случится, я - » Когда я посмотрел на нее, взгляд герцогини ускользнул, а улыбка – погасла, будто мысли ее унеслись в другом направлении. Сочувствие ко мне померещилось смешавшимся с некой долей грусти о себе. «Если бы я умерла, то хотела бы, чтобы мой муж женился снова. Таким образом, он сумел бы опять обрести счастье. И, может статься, у моего Эдварда появились бы брат или сестра». Затем герцогиня покачала головой, словно отгоняла от себя саму эту мысль. «И вот так вы оказались отчислены из школы ради сохранения доброго имени ваших родителей. Что же случилось с Джоном Бартоном, произнесшим грубость?» «Он продолжает посещать школу. Больше никто не слышал им сказанного. И именно я с друзьями несу ответственность за первые удары. Двоих из них исключили вместе со мной. И отец у Джона – один из богатейших жителей города». «Жизнь очень несправедлива. Как воспринял инцидент ваш отец?» «Не очень хорошо». Яростные слова лились, будто удары, сопутствуемые мрачными взглядами и молчанием, что казалось даже хуже. «Он сказал, что я опозорил себя и нашу семью, назвал меня мятежником. Я ответил, что покинул бы школу в любом случае, - через год или два, когда мой голос сломается, но отец утверждал, - мне следовало отправиться в грамматическую школу, как и брат до меня. Он не отпустил бы меня потом надолго из дома. Даже, когда мэр предложил, чтобы я смог приехать сюда, отец сначала не желал меня отправлять. Батюшка тревожился, как бы и тут я не навлек на себя немилость». «А что выдумаете?» Мне не требовалось думать. «Я хочу уверить, что буду вести себя здесь достойно, и доказать отцу, - я отличаюсь от его мыслей обо мне. И мне хочется стать лучше. Мне хочется служить вам и герцогу так верно, как я только могу». Я соскользнул со стула и упал на одно колено, склонив голову перед герцогиней, как недавно видел, склонял Роджер перед Элис. На миг ладонь герцогини задержалась на моей голове. Затем она взяла меня за локоть и подняла на ноги. «Тогда я уверена, вам следует хорошо себя вести и вернуться домой к отцу, только когда вы докажете, чего стоите». «Благодарю вас, Ваша Милость». «А сейчас позвольте нам послушать, как будет звучать ваша верная служба. Споете для нас?» Что я мог исполнить тут, один? Даже когда я вел сольную партию, то всегда пел параллельно с остатком хора. Но потом мне на память пришла выученная ранее галантная любовная песня. Руководитель хора обучил нас ей как-то весной, когда он находился в добром расположении духа. Накануне дня праздника Вознесения. Я выпрямил спину, поднял подбородок и совершил очень глубокий вдох. Романтичные французские слова и высокие ноты мелодии взлетали к дубовым балкам сводчатого потолка комнаты. Я никогда не предполагал, что буду исполнять их перед герцогиней. Но и руководитель хора не предполагал, что однажды я поставлю ему фингал. Песня повествовала о свидании двух влюбленных, которые после расстанутся навсегда. Когда я выводил последние слова, ясные серые глаза герцогини наполнились слезами. Она вытерла их крошечным кружевным платочком. «Благодарю вас, Мэттью. Теперь понимаю, утрата Йоркского собора станет нашим приобретением. Мне стоит попросить сэра Уильяма обучить вас некоторым из любимых песен моего мужа, когда тот вернется. Его Милость не пожалеет о решении мастера Гилфорда принять вас к нашему двору. Он очень любит музыку и обрадуется возможности получить для исполнения святой мессы в нашем храме подобный голос. В последнее время в нашем хоре преобладают певцы старшего возраста». Произнеся еще несколько добрых слов, герцогиня меня отпустила. Опять низко поклонившись ей и Элис, которая кивнула, не глядя мне в глаза, я уже находился на обратном пути в покои пажей. Пересекая залитый сумерками двор, я почувствовал, словно с меня сняли значительную тяжесть. Вероятно, совершенное мною преступление, не было таким чудовищным. И, вероятно, сейчас – сейчас мне показалось, что я приобрел благосклонность герцогини, что обладало способностью изменить мою жизнь к лучшему. Роджер поприветствовал меня ухмылкой и парой игральных костей, в которые мы играли, пока не оплыли свечи. Когда мы больше не могли видеть точки, чтобы вести счет, то подтащили ближе друг к другу матрасы, ни капли не обращая внимания на ворчание смещенных нами пажей. Ночью мы долго перешептывались – говорили о себе, о наших семьях, о планах на будущее. В конце концов, сначала один, а потом и второй, мы погрузились в сон. И обретенный отдых оказался намного спокойнее, нежели в течение многих последних недель.