Орден Белого Вепря (1 том трилогии)

Глава 9 Осень По мере сокращения световой продолжительности дня с сопутствующим ему падением температуры, на Уэнслидейл медленно наступала осень, и мое прежнее существование казалось больше схожим со сном. Отныне всем, что было для меня настоящим, стала жизнь в замке. Короткий отдых остался позади, и мы возвратились к занятиям. В классной комнате по утрам теперь царила промозглость, а открытые окна часто бывали занавешены потоками дождя. Через несколько дней из Йорка вернулся герцог. Элис рассказала нам об изумлении отца при виде так прекрасно выглядевшего Эдварда. «Обычно во время отсутствия Его Милости он хандрит, и даже клоунады Роджера не в состоянии подбодрить Эдварда. Это оказалось такой чудесной мыслью с твоей стороны, Мэтт, положить начало нашему ордену». Я воспротивился, заявив, что мысль принадлежала в равной степени и Элис, тем не менее, в глубине души обрадовался услышать подобную похвалу. На протяжение нескольких дней после полудня мы вместе закрывались в опустевшей комнате пажей, обсуждая обряды и правила ордена, и я ощущал, что мой вклад ценится выше, чем чей-либо еще. Как было выяснено, самый аккуратный почерк оказался принадлежащим мне, таким образом, я достиг избрания писцом и хранителем всех наших тайных документов. Всех их после окончательного написания и собрания осторожно сложили и поместили глубоко на дно узла с принадлежащими мне вещами. К моменту возвращения герцога каждый из нас, облачившись в орденское одеяние (тончайший плащ Эдварда из синего бархата, вышитый золотой нитью и едва достающий Роджеру до коленей), принес клятву в верности, пригубил напиток дружбы (снова из лучшего золотого кубка Эдварда) и получил благословение на задуманное предприятие у сэра Уильяма, которого мы также сделали доверенным лицом, - по крайней мере, настолько, чтобы сообщить ему о нашем намерении стать бандой настоящих друзей с текущей минуты и впредь. Казалось, сэр Уильям осознал серьезность мероприятия. Он облачился в самое парадное церковное одеяние, чтобы в таком виде прочитать нараспев торжественные слова, благоговейно возложить руки на наши головы и присоединиться к нам с целью пригубить напиток дружбы. Я выплюнул крепкое вино. «Что ты налил сюда, Эд?» «Это из личных запасов отца. Ключ от них есть только у него и у мастера Гилфорда, - но я знаю, куда батюшка его кладет, когда уезжает». Неделей или двумя позже у нас появилась веская причина надеяться, что и у герцога, и у его управляющего глаза не настолько остры, дабы обнаружить заимствование вина Эдом. Как этот, так и множество других запасов открылись в честь празднования тридцатого дня рождения Его Милости. День начался с особой службы и проповеди сэра Уильяма в сельской церкви с принесением благодарений за сохранение герцога вплоть до наступления его тридцатилетия. В храм пришли местные представители знатных семейств, мэр Йорка и другие высокопоставленные лица города и окрестностей. Чтобы они смогли участвовать в празднике наравне с селянами, всем жителям замка устроили еще один свободный день. На этот раз мероприятие включало в себя спортивные игры и соревнования, в том числе, в стрельбе из лука и единоборствах, за которыми последовали пир и зрелища. Исключительно ради вечера из Йорка привезли танцующего медведя. Дамы и кавалеры тоже пустились в пляс, и музыка затихла лишь поздней ночью. Когда факелы уже начали с шипением гаснуть, но мы еще не остались в бросающих тени на стропила главного зала темно-багровых огненных отсветах, Его Милость поднялся. После нескольких фраз с изъявлением продолжающим бодрствовать благодарности он низко поклонился. Затем, взяв за руку супругу, повел ее из зала в их личные покои. Эдвард быстро моргнул и, чуть было не споткнувшись от усталости, двинулся вслед за родителями. Угасающий свет факелов отражался от абсолютно новой туники из золотистой ткани, подаренной мальчику в честь знаменательного события отцом. Вскоре и оставшиеся стали расходиться. Не прошло и нескольких секунд, как мы добрались до наших матрасов, и темноту и глубокое дыхание один за другим медленно погружающихся в сон товарищей-пажей разорвал тихий храп Роджера. Но я еще немного полежал с открытыми глазами, вертя в пальцах подаренную герцогом каждому из нас по случаю празднования особой даты золотую монету. В душе я вознес молчаливую хвалу за возможность оказаться частью всего этого, а также, за разрешение нам пропустить завтрашние утренние службу и занятия. После продолжительного и теплого лета осень в этом году оказалась совсем короткой. Проходящие под низко нависшими тяжелыми облаками промозглые дни быстро мелькали от рассвета до самых сумерек. В течение одних или пары октябрьских суток порывы ветра сорвали последние из золотых листьев со старых и чахлых дубов и боярышников, что окаймляли проложенные вокруг замка тропинки. В канун поминовения всех усопших некогда золотившийся орляк на болотных верховьях обрел мрачный темно-коричневый оттенок, и где бы мы ни ездили, везде стояли лужи солоноватой воды, под ноябрьскими небесами отливавшей насыщенно-серым. Но, по мере того, как суровая погода вынуждала нас все больше времени проводить в помещении, а Роджер раздражался нежеланию товарищей сопровождать его в конных прогулках, я совершенно не протестовал против возникших изменений. У меня появился богатый запас времени, чтобы беседовать с Элис и Эдвардом, а герцог с герцогиней в темные вечера после ужина часто присылали приглашения посетить их покои и спеть. Однажды, когда я там находился, Эдвард попросил меня почитать ему или же исполнить с ним вместе на лютне простенькие мелодии. Я все еще оставался новичком в игре на музыкальных инструментах, впервые взяв лютню лишь здесь, – в замке. Но мастер Петит скоро объявил мои попытки естественными и предложил мне брать надлежащие уроки. Он мгновенно нашел для меня старый экземпляр – потрепанную, но пригодную лютню, и как в свободные часы после полудня, так и на протяжение проводимых в большом зале вечеров я начал обучаться игре на ней. Совершая ошибки, я заливался краской стыда, но герцог часто прерывал любое начинаемое им дело с управляющим или с камергером, прося собеседника понизить голос и тоже послушать. Такие вечера доставляли мне удовольствие. Не только потому, что я любил петь, а сейчас –вдобавок, играть на лютне и читать вслух Эдварду новые французские романы. Также у меня появилась возможность увидеть, как эта благородная семья проводит время досуга. Герцог часто бывал погружен в книги или в работу с документами, иногда с мастером Гилфордом или с секретарем, мастером Кендаллом, иногда в одиночестве. Временами он играл в шахматы с герцогиней, либо со своим добрым другом, сэром Френсисом Ловеллом, джентльменом, которого я ошибочно принял за Его Милость. Временами герцог просто отдыхал, сидя в большом резном кресле и наблюдая за занимающейся шитьем при отбрасываемом факелами тусклом свете женой или за играющим на огромном камине в солдатиков сыном. В такие моменты я замечал в его глазах тоску, исчезающую только тогда, когда я подводил финальную песню к окончанию. Герцог хлопал в ладоши два или три раза, но и их хватало, чтобы вызвать достигающее высокого сводчатого перекрытия эхо, потом он вскакивал на ноги и, перехватывая уже приготовленный слугой поднос, предлагал всем нам, находящимся в комнате, кубок со сдобренным специями вином и некоторые небольшие сладости – медовое печенье или марципан. В какие-то мгновения здесь присутствовала и Элис. Она выполняла мелкие поручения герцогини или же шила, сидя на маленькой скамеечке для ног, как в первый вечер моей с ней встречи. Элис откидывала бледные золотистые локоны и принимала кубок с вином и лакомый кусочек. Затем, отложив работу на следующий день, девочка дергала меня за рукав и тащила к очагу – поиграть или почитать с Эдом. Единственное мое сожаление в такие вечера относилось к отсутствию в нашем обществе Роджера. Тем не менее, в тот вечер конца ноября, когда с бокалом вина у локтя за маленьким столиком я сидел, стараясь вспомнить мелодию, которой мастер Петит только начал обучать меня, Элис с нами не было. Коснувшись струн, я услышал, как Ее Милость возвысила голос. «Но, Ричард, ты обещал ему накануне отъезда». Ее Милость сидела, как обычно, в своем кресле, немного за моей спиной, мгновение назад рядом с ней устроился герцог. Сейчас он говорил намного тише, но слова продолжали доноситься до моих ушей. «Пожалуйста, дорогая, я не хотел бы, чтобы парень услышал». Думая, что Его Милость имеет в виду меня, я снова сосредоточил внимание на лютню. Однако, следующие слова герцогини объяснили, - дело заключалось не во мне, напротив, супруги говорили об Эде. Из соображений верности ему, а также по причине острого любопытства, не прислушаться я не мог. «Он – твой сын, Ричард, и стремится всегда находиться рядом с тобой. Весной ты обещал, что возьмешь его этой зимой на охоту. В течение целого лета, пока ты был в Шотландии, Эдвард мало еще на какую тему заговаривал». «В течение всего лета, хотя он столкнулся с такой сильной болезнью?» «С того момента прошли месяцы. После апреля приступов у Эда не замечалось. После того снова оказался дома, с каждым днем он становится лишь сильнее. Особенно после того, как начал выезжать с друзьями верхом». «Но, Анна, это не охота». «Эд может все время оставаться верхом на пони. А его друзья в состоянии присмотреть за ним. Это пойдет мальчику на пользу. К тому же, нам важно обращаться с ним, как с одним из числа остальных пажей». «Хотя он наш сын?» «Когда ты приехал сюда столько лет назад, то был братом короля, - но отец обращался с тобой не иначе, как с другими попавшими нему на попечение пажами. У нас нет возможности отослать Эда, но не позволяй ему помыслить, что он не так хорош, как остальные». В разговоре наступила пауза, но я заставил себя удостовериться в ее отсутствии в процессе моего тихого пощипывания струн. Затем опять послышался голос герцога. «Ты сказала, друзья Эда способны за ним присмотреть?» «Разумеется. Роджер, Мэттью, Элис-» «Элис!» В интонации проявилось удивление, но я удивился при упоминании собственного имени. «Почему нет?» «Девочка – и на охоте на кабана?» «Забудь об этом, Ричард. У тебя же ни разу не возникло вопроса, когда на охоту выезжала я». «Может статься. Но ты -» «Но я была дочерью своего отца?» «Да, Анна, ты на самом деле была дочерью своего отца. Хотя мне представляется, что кузен Ричард иногда считал тебя сыном Уорвика». «Ну, Элис тоже является дочерью своего отца. Помнишь сэра Филиппа Лэнгауна? – он чудесно показывал себя на ристалищах. И тебе известно, как свободно чувствует себя Элис в седле». Пусть я сидел к ним спиной, я теперь достаточно находился в курсе поведения четы в их повседневности, чтобы понять, как они сейчас выглядят. На губах герцога играла полу-улыбка, серые глаза герцогини сияли - как от мягкого поддразнивания мужа, так и от возможности настоять на своем. «Поистине, Элис - еще одна дочь, которая сидит на коне также хорошо, как сын. Ее отец, несомненно, гордился бы ей. Тем не менее, как вам хорошо известно, охота на кабана требует не только владения искусством верховой езды. В процессе охоты наступает время для дисциплины, проявления силы и заботы о безопасности». «Вы говорите, что участие примут оруженосцы и старшие пажи. Пусть двое или трое из них останутся на лошадях с младшими, - полюбуются на происходящее, но находясь на разумном расстоянии». «Может быть. Я подумаю над этим и поговорю с мастером Гигесом». Мастер Гигес являлся главным егерем и отвечал за всех гончих и охотников в замке, а также за снабжение добытым мясом кухонь. Через несколько дней я убедил друзей, и, вместе со мной, они принялись часто захаживать в его владения в связи с приготовлениями к обсуждаемому герцогом и герцогиней мероприятию. Однако, все казалось неизменным. Я никому не рассказал о подслушанном, не желая подпитывать у Эдварда или у Элис, - хотя, в действительности, у себя – возлагаемые на ближайшее будущее надежды. В голосе герцога не прозвучало согласия с доводами жены, и больше я об охоте в течение вечеров, на которые выпадали мои вокальные выступления, не слышал. Не то, чтобы я пытался прислушаться к личным разговорам, просто, мое пение пользовалось успехом, и меня часто звали туда. Как-то в полдень после нашей прогулки Элис и Эда позвали к герцогине, а мы с Роджером опять отправились на псарню. Зайдя внутрь низенького строения, мы с наслаждением вдохнули идущий от гончих крепкий запах мускуса, прежде чем, как обычно, двинуться к загону с Флореттой, любимицей герцога. Высокая белая гончая снова радовала силой и здоровьем, а ее щенки заметно подросли, доходя теперь матери до боков. Все, за исключением, по меньшей мере, одного,- маленького рыжеватого с красноватым отливом детеныша, привлекшего мое внимание еще во время первого посещения. Несколько дней тому назад, когда я сумел убедить Роджера и остальных посетить вместе со мной собачий питомник, этот рыжеватый щенок при нашем приближении отпрянул. Он, немного рыча, тесно прильнул к матери, тогда как его более крупные братья и сестры направились, виляя хвостиками, вперед. Но теперь я каждый полдень проводил с ним, приучив малыша, таким образом, к доверию. Сейчас он на все еще шатких лапах направился ко мне, уткнувшись в знак приветствия теплой и мягкой мордочкой в мою ладонь, пока другие выказывали волнение около принесенных Роджером кусочков мяса. «Пройдет не слишком много времени, прежде чем они совершенно отучатся от груди и смогут покинуть мать», - заявил Роджер, растаскивая двух дерущихся щенков, в едином клубке катающихся в битве за лакомый кусочек. «Уверен, для нее это станет облегчением», - ответил я. Мной прекрасно ощущались острые зубы крох, в процессе поедания принесенных нами угощений прикусывающих ладонь. Даже в этот миг рыжий щенок подгрызал плотный кожаный носок моего сапога для верховой езды. Тяжелая деревянная дверь собачьего питомника опять скрипнула, и мы выпрямились, чтобы увидеть вошедших. В подобный час, после последней дневной кормежки, здесь обычно было тихо. К нашему изумлению, это оказался сам герцог Ричард, негромко переговаривающийся с мастером Гигесом. На момент обнаружения нас в темноте они прошли почти половину протяженности помещения. Увидев низко склонившихся перед ними в поклоне пажей, собеседники прервали разговор. «Хорошо, мальчики», - произнес герцог, подходя к загону. «Как поживает моя Флоретта сегодня?» «Здорова, бодра и к услугам Вашей Милости», - отчитался егерь, не дав нам и слова молвить в ответ. Проницательным взглядом окидывая борющихся у наших ног щенков, Его Милость оперся о стенку загона. Флоретта подошла к нему, и герцог погладил ее по ушам. «Готова к охоте, правда, девочка? И как насчет вас, мальчики?» Его Милость поднял голову, чтобы посмотреть на нас, и мы с Роджером обменялись взглядами. Во взоре Роджера зажегся внезапный свет. «Ваша Милость?» «Завтра я отбываю в Понтефракт по делу, требующему потратить на себя несколько дней, и, по возвращении, намереваюсь организовать охоту. Монахи аббатства Жерво пожаловались мне, что кабаны наносят ущерб их плодовым садам, да и возможность некоторого хорошего развлечения тут присутствует. Вы довольно юны, чтобы к нам присоединиться-» «Ваша Милость!» - возразил Роджер, но герцог взмахом руки призвал его к тишине. «Вы довольно юны, но, если желаете, можете к нам присоединиться, – но, только пообещав оставаться на конях и на безопасном от действа расстоянии». «Разумеется, Ваша Милость, - обещаем». «И – и также с нами поедет Эдвард». «Эдвард?» «Да. В процессе охоты вам придется о нем позаботиться». Роджер заколебался. Не думая, я ответил за него. «Конечно, Ваша Милость. Можете на нас положиться». Герцог несколько мгновений невозмутимо смотрел мне в глаза. Я ответил таким же спокойным взглядом. «Да, думаю, что могу». Его Милость снова выпрямился. «Во время моего отсутствия мастер Гигес даст вам подробные объяснения, ведь прежде вы никогда не участвовали в охоте на кабана. Необходимо буквально им следовать. Не хочу столкнуться с несчастными случаями, которых легко можно было избежать». Герцог кивнул, опять погладил Флоретту, предложил ей вкусный кусочек и, сопровождаемый егерем, удалился. Сияя взглядом, Роджер обернулся ко мне. «Охота на кабана!» В моих ушах все еще звучали слова Его Милости о несчастных случаях. Я сглотнул. «Насколько кабаны опасны?»