Орден Белого Вепря (1 том трилогии)

Глава 14 Солнце в зените Солнце в зените. Такой была эмблема нашего господина короля Эдварда. В ближайшие дни мне довелось узнать, как отражает оно славу монарха. Королевская лодка стала моим первым впечатлением от этой славы. Находящиеся на ней темно-красные с синим стяги бились на ветру, раздавались трубные призывы, гребцы шумно отвечали им приветствиями, а вышитые золотой нитью ковры и подушки переливались на солнце, пока лодка подплывала к Его Милости, стоящему со своей свитой. Вестминстерский дворец, куда нас затем доставили, оказался буквально следующей остановкой. Удивительно, что Мастер Кендалл не повторял мне беспрестанно в тот день закрыть открывающийся рот и подобрать челюсть, так как, уверен, я снова выглядел, словно деревенский простофиля, переполненный всеми окружающими меня впечатлениями и достопримечательностями. Но прежде всего я был поражен не передаваемым словами чудом, которым явилась в моих глазах река Темза. Она оказалась именно такой, какой описывал ее отец, и даже великолепнее. Странно, но я шагнул в королевскую лодку, не упав при этом в стремительные воды под ней, ибо столь был поглощен рассматриванием окружающего, что не задумывался – куда безопасно поставить ногу. Когда лодка выскользнула из среднего течения, позади нас обозначились смутные очертания большого Лондонского моста. Он нависал над безбрежным простором реки, поддерживаемый не менее, чем двадцатью сводами и набитый лавчонками и домами, растянувшимися от одной башни на его конце до другой, устроенной на противоположном. На втором берегу сгрудились пристани и складские помещения, перед которыми высились леса подъемных журавлей и мачт. Проплыв городскую стену, мы увидели фасады прекрасных зданий и их резко спускающиеся к кромке воды сады. Всюду вокруг нас по мерцающему водному зеркалу скользили несметные количества лодок, одни – щегольски диковинных размеров, другие – с обычными стягами или с крохотными флажками. Многие из них высоко поднимали грузы, остальные исключительно перевозили пассажиров. Однако, все прочие, помимо таких же блестящих, как наша, несли, вероятно, богатых торговцев, представителей церкви или перемещающихся по делам службы городских чиновников. Все они отплывали при виде величественного монаршего судна и десятка его облаченных в алое гребцов. В конце концов, наш первый день в Лондоне оказался чудесным. О приближении к королевскому дворцу в Вестминстере оповестил блеск зимнего солнца, отражающего течение реки в стеклах выходящих на нее окон. При прибытии к личной площадке для высадки на помощь нам заторопились дюжины выделяющихся ливреей красного и золотистого оттенка слуг. Его Милость со свитой приветствовали многочисленные дворяне, облаченные в самый роскошный бархат и отороченные мехом одежды, а также громкие трубные фанфары, раздавшиеся одновременно и с лодки, и с берега. Управляющий обязал всех оруженосцев и пажей сейчас, когда мы находились в Лондоне, в обязательном порядке носить нашу ливрею, и я был этому несказанно рад. Даже в своем лучшем камзоле я оказался бы поднят на смех и предан позору, если бы попался в нем кому-либо на глаза. Когда мы проходили по множеству дворцовых коридоров, у меня пропал счет прислужникам в элегантных малиновых одеждах, приветствовавших нас, да и слуги, исчезающие с нашего пути, тоже были облачены в безупречные белые рубашки и фартуки. Вскоре мы уже шли за Его Милостью, широким шагом движущимся сквозь ряд комнат, одна великолепнее другой. Затем последняя пара массивных двойных дверей распахнулась, и стоящие по обе их стороны стражники в тяжелых доспехах чеканно отступили. Никаких сомнений – открывшееся перед нами помещение было тронным залом – сосредоточением всей власти в Англии. В дальнем его конце на высоком помосте находились два грандиозных искусно вырезанных позолоченных кресла. Над ними висел балдахин из вышитой золотой нитью ткани, чье сияние венчало такое же золотое солнце. Из просторных окон в стене лился яркий свет зимнего дня, озаряющий расположенные напротив роскошные гобелены. От собрания тщательно наряженных придворных к потолку – по направлению к насыщенно окрашенным балкам далеко наверху – взмывали болтовня и смех. На одном из тронов восседала облаченная в голубое дама. Зал был настолько длинный, что у меня не получалось ясно увидеть ее лицо. С другого, стоило трубным звукам оповестить присутствующих о нашем появлении, вскочила фигура заметно шире. Пока я вместе со спутниками кланялся, этот человек, будто одним-двумя прыжками, пересек протяженность зала. Многочисленные собравшиеся умолкли и освободили ему дорогу, опустившись на колени. Не прошло и секунды, как он схватил Его Милость за руку, а потом и вовсе сжал того в словно медвежьих объятиях. Братья снова разошлись, и король обернулся. «Леди и джентльмены», - прогремел монарх, и его голос с легкостью наполнил огромное помещение. «Мы приветствуем нашего горячо возлюбленного брата, Ричарда Глостера – покорителя шотландцев!» Когда оглушительные приветствия и аплодисменты затихли, Его Величество взял герцога под руку и потянул за собой через толпу придворных к помосту, где сейчас было поставлено еще одно большое кресло. В течение оставшихся часов этого дня мне мало удалось, кроме наблюдения и прислушивания к разворачивающимся вокруг великолепным картинам. И из всех чудес Его Величество казался самым непревзойденным. Всю мою жизнь я с удовольствием слушал рассказы о совершенных им подвигах – в битвах при Таутоне, Барнете и Тьюксбери, - теперь же, в конце концов, передо мной предстал и сам герой в его человеческом обличье. На первый взгляд Его Величество при всем желании не мог больше отличаться от герцога Ричарда, как я с болью для себя уяснил на встрече с моим лордом прошедшим летом. Король являлся золотоволосым гигантом, внушительным как в обхвате, так и в росте, обладающим неимоверной страстью к жизни и смеху, пылким и горячим, как солнце на его монаршем штандарте. Но, чем больше я видел их вместе, тем больше отмечал в глазах и манере жестикулировать нечто неуловимое, без сомнения доказывающее, что это братья. Дабы отпраздновать прибытие герцога и одержанные им у Эдинбурга и Бервика победы, был устроен пир. Приглашенный в качестве исполняющего обязанности пажа к столикам пониже, я наслаждался лучшим из предлагаемого королевской кухней. На обед нам подали лебедя, цаплю и аиста, редко встречавшихся в Миддлхэме и совсем никогда - на затратных праздниках для состоятельных купцов и старшин Йорка, которые посещал мой отец. Шел пар от принесенных на столы и начиненных изнутри молочных поросят и осетра. В закатных сполохах поблескивали золотистые корочки пирогов с олениной, в то время, как сладкая выпечка, марципаны и засахаренные плоды серебрились под отсветами появившихся позже факелов. Множество продуктов должны были доставляться иностранными судами, подобными тем, что стояли на якоре у лондонских причалов. Первый глоток насыщенного красноватого гранатового сока запомнился мне с тех пор навсегда. На празднике по одну сторону от Его Величества сидел герцог Ричард, тогда как по другую – белокурая дама в голубом платье, которую я мельком видел в тронном зале. Королева славилась не только своей дивной красотой, но и холодным спокойствием, выделявшим ее среди царившего здесь шумного веселья. На противоположном конце расположились несколько мальчишек и девчонок – ее сыновья и дочери. Находившийся со мной рядом паж указал мне на некоторых из них. «Следующий от Ее Величества – это Эдвард, принц Уэльский. Я слышал, он пробудет в Вестминстере на протяжение всех рождественских гуляний. Далее от него – сестра принца, Сесилия. Мальчик помладше с другой стороны – принц Ричард, а вон там – принцесса Елизавета предлагает вашему герцогу засахаренные плоды. Говорят, что она обручена с французским принцем». Принцесса Елизавета оказалась тремя или четырьмя годами старше меня, благодаря белокурым волосам и светящимся глазам, она очень походила на свою мать. Но даже на таком расстоянии я заметил, как девушка перехватила взгляд отца, откинула голову и рассмеялась со свойственной его манере свободой. При первом рассмотрении ее брат Эдвард, кузен нашего Эда, создавал впечатление более сдержанного подростка, который кротко помогал матери. Как бы то ни было, я находился слишком далеко от королевской семьи, чтобы иметь возможность подробно описать каждого ее представителя. Вечером на обратном пути я предполагал сочинить в голове письмо моим друзьям в Миддлхэм, живописав все увиденное и приготовившись по прибытии воспользоваться пером и бумагой. Однако мерцание на лодке факелов, как и тление ламп на других скользящих по полночной реке судах оказались настолько завораживающими, а я – настолько объевшимся мяса и напившимся, что, когда мы добрались до нашей пристани в городе, мастеру Кендаллу пришлось меня встряхнуть, дабы окончательно разбудить. Я оставался бодрствующим все время пути по темным улицам, тогда как наши стражники находились в боевой готовности в отношении скрывающихся в тени разбойничающих бродяг. Тем не менее, стоило нам вернуться в Кросби плейс, как я ощутил слишком сильную сонливость, чтобы приниматься за письма. Благодарный Его Милости, сразу отправившемуся в свою комнату, я с удовольствием положил голову на матрас за порогом герцогских дверей и снова погрузился в сон. * По мере продолжения пребывания в Лондоне я имел возможность лучше рассмотреть двор и его жителей. Параллельно я прислуживал герцогу и каждое утро пел на службе, после чего мне разрешалось делать все, что душе угодно, пока Его Милость не призовет меня вечером к себе. Не зная столицы, или же не полагая вероятным безопасность хаотических по ней брожений, я оказался в затруднении,- чем заняться. Повседневности Миддлхэмского двора мне не хватало почти также, как моих друзей. Спустя день или два мастер Кендалл сжалился и взял меня под свое крыло. Закрепленный соборной школой почерк опять доказал полезность, - ибо он поручил мне переписывать для хозяйственных нужд простые письма и документы. А еще мастер Кендалл снабдил меня писчими принадлежностями для корреспонденции друзьям. Закрепленный под его ответственностью я стал, таким образом, частью герцогской свиты, когда тот совершал в столице деловые визиты или же посещал официальные приемы, ни один из которых сравниться не мог с первой встречей нас при дворе. Поэтому само собой подразумевалось, что я непременно буду сопровождать Его Милость с окружением во время их поездок в качестве почетных гостей в Вестминстерский дворец на празднование Рождества. Во дворце я блуждал по запутанным коридорам везде, куда только дозволяла проникнуть моя ливрея. Я превратился в постоянного гостя устроенных под сводами кухонь с их тяжелыми ароматами свежевыпеченного хлеба и сладких мучных десертов, свиных или оленьих туш, медленно обжаривающихся на вертеле. Кухонные мальчишки всегда с пылкой радостью приманивали Мюррей кусочками чего бы то ни было вкусного, оказавшегося у них в руках. Также я обнаружил комнату для занятий музыкой. Наставник, оставленный на время каникул учениками из королевской семьи, с удовольствием учил меня новым песням и подходящим для моей лютни мелодиям. Я часами задерживался на конюшнях, вдыхая запахи свежего и сладкого сена и конского пота. Тем не менее, мне так никогда и не хватило смелости просить для себя подходящего спокойного пони, ведь вместе с герцогскими конями нам не доставили из Лондона Бесс. Тогда, как я там таился, герцог Ричард иногда предавался удовольствию скачки в раскинувшейся вокруг Вестминстера сельской местности. Он часто выезжал с сэром Френсисом, теперь, после награды от Его Величества, ставшим лордом, или в обществе придворных, но лишь раз или два вместе с королем. Я наблюдал за ними до тех пор, пока последний всадник не скрылся из поля зрения, а несколько часов спустя уже видел, как они скачут обратно, хохоча и перекликаясь. Спустившись со спин коней, братья бросили узду конюшенным мальчишкам, - ничем от меня не отличающимся. Я продолжал быть чужаком – не совсем слугой, но и не одним из дворцовой свиты. Тем не менее, меня постоянно включали в список гостей, не важно, насколько скромных, пышных рождественских праздников. В круговороте того времени – дней и ночей тщательно продуманных веселий, изысканных танцев, песней менестрелей, расшитых драгоценными камнями платьев дам, сияющих украшениями бархатных камзолов джентльменов, роскошно обставленных покоев, увешанных недавно собранными дарами зеленых насаждений и ягод, смеха, шуток и масок – мне довелось повидать множество королевских родственников и придворных. Постепенно я заметил также и изменения в герцоге Ричарде. Во время Святок утренняя повседневность Его Милости едва ли претерпела кардинальный поворот. Я слышал, как он рано начинал двигаться в своей комнате, вставал и торопился в дворцовую часовню для встречи с другими хористами, каждый из который являлся уже взрослым мужчиной. Герцог же собирался с другими благочестивыми представителями свиты посетить службу, чье традиционное многообразие в нынешнем сезоне разбавлялось исполняемой соло похвалой, дискант коей принадлежал мне. Король редко приходил в церковь, также, как и кто-либо из его близких родственников. Множество из них еще долго нежились в кровати после окончания службы и даже после завершения завтрака. Виной тому были ночные развлечения. В подобные периоды Его Милость усаживался заниматься делами с мастером Кендаллом или просто направлялся в великолепную дворцовую библиотеку – читать сотни таящихся там томов. Я, словно тень, следовал за ним, имея в виду обстоятельства, в которых мог бы оказаться герцогу полезен. День за днем морщины на лбу Его Милости становились все глубже. Когда он замечал мое внимание, то лицо герцога прояснялось, и Его Милость манил меня к себе, демонстрируя какой-нибудь отрывок или иллюстрацию из взятой им книги. Иногда герцог просил почитать ему, как часто поступал и Эд. В данном случае, однако, Его Милость поправлял мое французское произношение, будто на месте герцога находился доктор Фриз. Я не имел ничего против этого, - язык часто использовался при дворе, к тому же Его Милость рассказал, как много путешествовал за границу в юности. Лишь позже я узнал, что герцог оказался на континенте из-за случившегося лет двенадцать назад изгнания, когда его брат на краткий период потерял трон во время мятеже Создателя королей. По вечерам меня захватывали развлечения, среди которых были и танцы. Я, молча, благодарил мастера Петита за довольно сносное обучение, так что замешательства испытывать ни разу не пришлось. Мы даже хлопали в ладоши с юными принцессами и их дамами, создавая под музыку изощренные и тщательно разработанные фигуры. Его Милость с братом часто наблюдали за танцующими со стороны, но лишь изредка к ним присоединялись. Как-то, глядя на меня, герцог близко наклонился к королевскому уху и что-то ему сказал. Тот разразился смехом, затмившим музыку и достигшим моего слуха, а затем, когда я в следующий раз прошел перед монархом и герцогом в круге танца, кивнул мне. В его хохоте не было ничего недоброго, наоборот, в голубых глазах короля сквозила та же теплота, что и у его брата. Тем не менее, я задавался вопросом, чему посвящалась их беседа. После позднего ужина и зачехления музыкантами инструментов первой всегда поднималась и уходила к себе королева. Случилось так, что когда Ее Величество прошествовала вдоль зала, милостиво принимая поклоны и благие пожелания присутствующих, а следом направлялись старшие дочери и сын, я оказался к ней ближе. Вместе с остальными я опустился на колено. Свет факелов выхватил в золотых волосах серебряные нити и отбросил тени на вытравленные вокруг глаз и губ морщинки, подчеркнул возникшую в районе челюсти одутловатость и расширение в области талии. Как бы то ни было, королева до сих пор оставалась красавицей. Принц Эдвард, чуть моложе меня, но, разумеется, выше, твердым шагом двигался за матерью, усталый, но явно не желающий уходить. Его старшие сестры, как и матушка, золотоволосые, послушные, тем не менее, внутренне бунтующие, выглядели так, словно готовы были танцевать всю ночь. Младших детей так поздно обычно не видели. По мере продолжения нашего визита герцог Ричард редко оставался в зале дольше Ее Величества. Он мог разделить с королем последний тост или же недолго поговорить с большим другом брата, лордом Гастингсом. Но, как только выпивка становилась интенсивнее, а смех приобретал подхриповатые нотки, Его Милость сразу прощался. На этот период задерживалось мало дам. Одной из тех, кто постоянно там был, являлась госпожа Шор, присутствие чьего мужа на приемах, кажется, ни разу не зафиксировали. Часто последним, что я видел, следуя за Его Милостью к выходу, оказывалось очередное заполнение этой леди бокала короля или лорда Гастингса. В подобные вечера герцог просил меня, пока слуги готовили его ко сну, что-нибудь спеть. Традиционно он отдавал предпочтение французским придворным балладам о любви, но изредка интересовался, какой мелодии сегодня обучал преподаватель музыки. Совершаемые мной огрехи вызывали улыбку, но никак не замечание. Затем Его Милость отпускал меня разложить себе матрас. В некоторые ночи, после ухода слуг, пока не забывался сном, я слышал, как он измеряет комнату шагами. К моменту наступления двенадцатой ночи – Кануна Крещения – я почувствовал, что Его Милость уже тошнит от жизни при дворе. Каждый вечер он все раньше уходил с пирушек, взгляд темнел даже в отблесках факелов, и со слугами герцог начал разговаривать намного резче. Честно говоря, мне тоже крайне не терпелось оставить дворцовые стены. Мало чем получалось занять себя, помимо того, как быть полезным Его Милости или мастеру Кендаллу. Я даже тосковал по широким болотам вокруг Миддлхэма и трапезам с Элис и Роджером на фоне низкорастущих вересковых кустарников, тогда как Мюррей с Тенью носились бы друг за другом у наших ног. В тот последний день рождественских празднеств я прислонился в конюшне к двери загона Шторма, тоскуя по друзьям и прогулкам верхом на Бесс. Вдруг из-за спины раздалось довольное тявканье Мюррей, характерное для случаев, когда ей подбрасывали кусочки вкусной еды. Я обернулся, - собака каталась на спине, подставляя живот щекотанью присевшего рядом с ней мальчика. Хотя лицо было скрыто, я узнал его, этого мальчика в богато вышитом плаще для верховой езды и копной белокурых волос. Он был мне знаком, пусть мы никогда и не беседовали. Мальчик являлся кузеном Эда, также Эдвардом, но тем, кому однажды суждено взойти после своего отца на трон и стать королем. Ничего не говоря, я наблюдал, тогда как Мюррей в восторге извивалась на спине. Мальчик радостно рассмеялся и полез в карман, чтобы достать оттуда еще одно вкусное лакомство. Мюррей мгновенно резко вскочила на ноги и, в тревоге, села прямо. Когда он предложил ей угощение, собака оттянула губы от своих острых маленьких зубов и осторожно приняла с его пальцев подношение. Мальчик погладил Мюррей по ушам и поднял голову. Несмотря на тусклый свет, его глаза сияли. «Она твоя?» «Да, Ваша Милость». «Красивая гончая. Ты сам ее дрессировал?» «Да, Ваша Милость». Мальчик выпрямился. Увидев, что еды больше не ожидается, Мюррей начала боком придвигаться, дабы, в конце концов, улечься у моих ног. «С такой гончей ты точно не относишься к числу служащих на конюшне мальчишек. Кто ты?» «Вы правы, Ваша Милость, не отношусь, я здесь в качестве одного из представителей свиты герцога». «Герцога? А, моего дяди Ричарда». Он посмотрел на суету конюхов вокруг нас. «Батюшка велел встретить их обоих здесь, чтобы выехать утром верхом. Это последний день, прежде чем дядя покинет нас». Дабы улыбнуться не слишком широко, я приложил усилия. «В самом деле, Ваша Милость? Уверен, уехав, герцог будет скучать по дворцовым удовольствиям». Принц ответил мне быстрым взглядом. «Ты так думаешь? Мне кажется, дядя находит здесь меньше предметов для развлечений и удовольствий, чем это сделали бы на его месте многие другие люди. Отец говорит, он не любит жизни в городе. А матушка считает -» Но что еще семья герцога думала о нем, потерялось в переполохе, возникшем от появления на конюшне короля с братом и еще несколькими джентльменами. Конюхи прекратили работу и низко кланялись. Я же, таща с собой Мюррей, ринулся назад в тень. Вновь прибывшие затопали сапогами по усыпанному соломой полу. Каштановые волосы Его Милости были покрыты еще не растаявшими снежинками. Я услышал, как он произнес: «Давай, Нед. Ты обещал сегодня со мной покататься». «В такую погоду?» Королевский голос звучал изумленно, но ничего больше я в нем не почувствовал. Хотя, когда я чуть раньше пересекал внутренний двор, тучи и пророчили снегопад, сквозь дверной проем, тем не менее, мне было видно, что снега выпало очень мало. Он едва покрывал булыжники. Слишком слабое оправдание снегом хорошо высвечивалось на фоне практики, обычной у нас дома. «Прежде ты бы не позволил помешать твоему выезду ни одному погодному явлению». Король расхохотался и широко раскинул руки, поднимая с широких плеч плащ. «Прежде я не был так измучен воздействием довольства жизнью». Его Милость отвернулся от брата. Из моего темного угла ясно замечался отразившийся на лице герцога вихрь чувств, но голос их не выдал. «Возможно, нет. Но, кто знает, вдруг это и есть причина поехать». «Потому что я прибавил фунт-другой с момента нашей последней встречи?» Король обратился к сыну. «Эдвард, ты считаешь меня тучным? Словно старого боевого коня, которого следует выпустить пощипать траву?» «Конечно нет, батюшка». Мальчик рассмеялся вместе с отцом, и я впервые был поражен сходством между ними. Но, взглянув снова на короля, в резком мерцании прокравшегося внутрь из открытой двери зимнего дневного света, а не в мягком льстивом отблеске зажженных свечей, я увидел его таким, каким, наверное, видел монарха брат. И самые фантастические в мире наряды, дорогая парча и рукава с прорезями, сверкающие драгоценные камни, громоподобные голос и смех совершенно не в состоянии были скрыть вал жира, возвышающийся над королевским воротником, широкое мясистое лицо, покраснение вокруг глаз, пухлые пальцы руки, которую венценосец сейчас возложил на голову сына. «Однако, раз и сын, и брат вынуждены нас вскоре оставить, будет стыдно пропустить такую возможность проехаться вместе. Седлайте наших коней!» В то время как конюхи устремились выполнять поручение, юный Эдвард отступил. «Но, батюшка…» «В чем дело?» «Я - Я бы не стал». «Не стал бы выезжать? С нами? Почему?» Принц не отрывал взгляд от собравшегося общества. Здесь находился лорд Гастингс, чьи объемы и великолепие почти соперничали с королевскими, а еще несколько других джентльменов, имена которых я не знал. Ни одна из придворных дам не пожелала этим утром отдать должное верховой езде. В каком-то смысле с учетом всего нескольких лет самым младшим тут являлся Его Милость. «Я не вижу никого… никого, с кем бы я мог поговорить». Снова разразившись хохотом, король хлопнул сына по плечу. «Вы слышали это, джентльмены? Мой сын считает старших и лучших, чем он плохой компанией. Или, может статься, ему не хватает прелестных дам из свиты его дяди Риверса». Лицо Эдварда запылало. «Это не так, батюшка. Просто-» «Что скажешь о том мальчике? Прячущимся там в тени? Кто он?» К моему ужасу король шагнул и вытащил меня из укромного угла. Дрожа, я оказался на всеобщем обозрении. Мюррей тесно прильнула к моим щиколоткам, глубоко в горле издавая еле слышное рычание. «Он подойдет?» Эдвард ничего не ответил, лишь взглянул на меня. Герцог Ричард приблизился к монаршему плечу. «Это мальчик из моей свиты. Его зовут Мэттью». «Паренек, так здорово танцевавший прошлым вечером с Сесилией?» Король внимательно посмотрел на меня, и намек на улыбку, проскользнувший по его лицу, напомнил мне герцога. «Если он держится на коне и беседует также умело, как танцует, у юного Неда не должно быть возражений. Эдвард?» Монарх скользнул взглядом по сыну. А я преисполнился благодарности за то, что он не увидел залившей мои щеки краски. Принц Эдвард кивнул. Он наклонился, чтобы погладить Мюррей и исподволь сунуть ей еще один аппетитный кусочек, после чего удалился вслед за конюхами. Я проследовал за ведущим из конюшни уже оседланного Шторма герцогом. «Ваша Милость?» Мой голос едва превышал шепот, но этого оказалось довольно, чтобы достигнуть ушей Его Милости. Раздался звук конских копыт, когда герцог приостановил Шторма на промерзших булыжниках. «Да, Мэттью?» «Ваша Милость, у меня нет коня». Он махнул ладонью в направлении зданий конюшни, наполненной конюхами и находящимися под их ответственностью скакунами. «Коней здесь великое множество». «Но- но, Ваша Милость, Бесс вернулась в Кросби плейс. А эти кони-» «Эти кони все королевские и могут очень хорошо затанцевать?» Я кивнул, мои щеки опять заполыхали. Однако, слова Его Милости звучали равно тихо, как и у меня. «В этом нет ничего постыдного, молодой человек. Вы просто не рождены для такого». Его взгляд на секунду удержал мой, затем Его Милость снял с запястья узду своего скакуна. «Вам следует поехать на Шторме». «Но, Ваша Милость-» «Поднимайтесь». Его Милость наклонился передо мной и сложил ладони. Прежде чем я смог снова возразить, он подсадил меня в седло. Подняв голову и взглянув мне в глаза, герцог прошептал: «Он не Любитель ветра, Мэтт. Будет носить тебя в целости и невредимости, - пока под ноги ему не залетит какой-нибудь случайный сокол». По лицу Его Милости промелькнула улыбка, когда он заговорил громче. «Нед, помнишь, ты говорил мне про жеребенка? Если получится его подготовить, я бы поехал на нем». Король, уже верхом на огромном гнедом боевом коне, натянул поводья, повернул скакуна и посмотрел на брата. При взгляде на меня одна из его бровей приподнялась. «Отдаешь своего коня пажу, Дикон?» Он не просто паж, Нед. Он – друг моего сына и прекрасный певец. Тебе следует как-нибудь утром зайти и послушать. А еще он спас Эду жизнь. Я с удовольствием одалживаю Мэтту своего скакуна». Загородная местность, по которой мы в тот день поехали, едва ли могла больше отличаться от окрестностей Миддлхэма. Мягкие заросшие вереском холмы, усеянные маленькими селеньями, фермами, лесами. Но я их еле замечал. Я ехал не только с Его Милостью, да еще на прекрасно воспитанном боевом скакуне, но также с королем Эдвардом и с сыном монарха, принцем Уэльским. Что бы подумал об этом мой батюшка? Если бы я обладал мастерством набрасывания для него такой сцены, что чудесно выходило у Эда. В письмах он присылал мне небольшие зарисовки всего того, по чему я тосковал в Миддлхэме, - дрессирующая Тень Элис, Леди на запястье у Роджера, Элен, сидящая и читающая одно из моих посланий. Как бы то ни было, разве мог кто ухватить обычными чернилами восторг езды на таком коне, как Шторм, вслед за этими великими людьми королевства и небрежность болтовни с наследником престола – о гончих, о соколиной охоте или о загонной охоте с собаками, о моих впечатлениях от двора? Солнце поднялось уже высоко, когда король, ехавший между лордом Гастингсом и герцогом Ричардом на одолженном том скакуне, придержал поводья, дожидаясь, пока мы с Эдвардом его нагоним. «Мастер Уэнсфорд», - произнес Его Величество, тогда как я пытался со спины Шторма совершить далекий от изящества в выполнении поклон. «Брат сказал мне, что вы спасли моего маленького племянника во время охоты на кабана. Я благодарю вас, и, можете быть уверены, моя семья навсегда перед вами в долгу». Я, заикаясь, рассыпался в благодарностях и снова поклонился в пояс, слыша еле уловимое жалобное поскуливание помещенной внутрь моего камзола Мюррей. Король улыбнулся и коснулся кончиком кнута для езды головного убора, после чего опять отправился легким галопом в начало кавалькады. Как мог я найти средства описать обуревавшие меня чувства в тот миг, используя лишь сухие слова, начертанные на бумаге? Кто знает, вдруг подобную историю лучше всего лично рассказать при нашем посещении Йорка после завершения работы Парламента? Батюшка обязательно поменяет тогда сложившееся у него обо мне суждение. При нашем возвращении во дворец на конюшенном дворе находилась группа только что прибывших всадников, счищающих с себя и топчащих снег до состояния талой серой слякоти. Не успел я спрыгнуть со Шторма, как один из них обернулся и заметил меня. Привлекательный белокурый джентльмен в возрасте почти равном годам герцога Ричарда, он бросил мне узду своего скакуна. «Возьми моего коня, мальчик, и проследи, чтобы с ним хорошо обошлись». «Но, мой господин», - начал я, оглядывая двор в поисках конюха или мальчишки с конюшни. «Давай, не стой тут бездельничая. Возьми коня, говорю. И будешь обращаться ко мне как к Вашей Милости, если у тебя вообще возникнет возможность ко мне обращаться». «Да, Ваша Милость, конечно». Я низко поклонился, поспешно извлекая вновь протестующую Мюррей. Незнакомец широкими шагами направился к королю Эдварду и, в свою очередь, поклонился ему. «Гарри», - пророкотал Его Величество. «Как ты, мой мальчик? Слишком редко показываешься при дворе. Как поживает твоя очаровательная супруга, наша сестра Екатерина? Надеюсь, хорошо?» Даже на таком расстоянии, когда вновь прибывший выпрямился, я сумел поймать на его лице тут же сокрытую от короля гримасу. «С ней все хорошо, благодарю вас, Ваша Милость. Екатерина присоединилась бы ко мне, но я буду очень занят на заседаниях парламента и, поэтому, не смогу составить ей компанию». Прежде чем король хлопнул незнакомца по плечу, тот также поклонился Эдварду и герцогу Ричарду, ответившим на его поклон. «Иди, Гарри», - сказал Его Величество. «Мы придем к тебе и к королеве, когда закончим тут с делами». Пока незнакомец со спутниками шагал прочь по направлению к дворцу, Эдвард подошел ко мне. Всегда надеющаяся на еще большее количество угощений, вся во внимании, Мюррей села перед ним, сметая своим виляющим хвостиком с булыжников тонкий слой снега. Эдвард полез в карман за лакомством. Когда он обвел им вокруг головы Мюррей, она встала на задние лапки и представила совершеннейший пируэт, лишь на дюйм не дотянувшись носом до заветного кусочка. Принц бросил ей вкусный кусочек, и, пока Мюррей ловила его в воздухе, я спросил: «Кто это был?» Эдвард покосился на меня. «О, это дядя Гарри. Герцог Бэкингем, женатый на сестре моей матушки. Мы не часто его видим, - большую часть времени дядя проводит в своих владениях». Эдвард достал для Мюррей еще один кусочек, стараясь убедить ее снова покрутиться. Меня озарило, что при разговоре с ним я забыл использовать титул, но, видимо, принц не так тревожился об этом, как его дядюшка. Его новый дядюшка. «Не уверен, что матушка очень любит Бэкингема», - продолжил Эдвард. «Прошлым вечером я слышал, как она сказала…» Но он замолчал, ибо в тот самый момент к нам подошли его отец и другой дядюшка, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мюррей совершает для нового друга очередное представление. «Она станет очень хорошей танцовщицей», - заметил принц. В его голосе забурлил задорный пыл, когда Мюррей потребовала уже вторую награду. «Как и ее владелец», - ответил король. «Пусть оттенок у нее необычный, но гончая она замечательная». «Разумеется», - присоединился герцог Ричард. «Мюррей происходит из последнего помета Флоретты, наверное, больше у той не будет. Если помнишь, твой Завоеватель приходится ей отцом». «О, королевская гончая. Тогда и ошейник ей нужен королевский». Его Величество бросил приказ слуге, и тот поторопился в близлежащее здание, через минуту появившись снова, но уже с подносом в руках. Король провел пальцем по множеству лежащих там вариантов, но потом выбрал один – широкий кожаный ремень, украшенный латунными гвоздиками. Он опустился на колено рядом с Мюррей и застегнул его вокруг ее тонкой шеи. Я почувствовал благодарность к гончей, которая, хотя и надеялась на очередное вкусное угощение, тем не менее, требовательно урчать перестала. Уперевшись ладонью в булыжники, Его Величество опять поднялся на ноги. Тонкий луч солнца на мгновение высветил вышитый на новом ошейнике Мюррей позолоченный цветок лилии. «Хорошая собака, вероятно, только слишком маленькая». «Мой егерь назвал ее коротышкой», - мягко заметил герцог Ричард. «Хотя потом и оправдывался - за предположение, что королевские гончие способны принести коротышку». Его Величество разразился оглушительным смехом и хлопнул брата по спине. К моему изумлению, Его Милость покачнулся вперед намного сильнее, чем я того ожидал, даже учитывая вес огромной ладони на герцогской спине. Его Милость передернулся от судороги. Не позволив ему упасть, король перехватил герцога другой рукой. «Прости меня, брат. Я забылся», - произнес Его Величество с непроницаемым выражением лица. Его Милость сделал короткий вдох, выпрямился, затем улыбнулся, и пригладил ладонями камзол. «Не имеет значения». «Но это до сих пор причиняет тебе боль». «Только после долгого дня в доспехах, или после езды на незнакомом и не до конца выдрессированном коне». «Значит, ты не возьмешь жеребенка?» «Думаю, нет». Не успел я уловить смысл обмена репликами – и не было ли происходящее частной семейной шуткой? – король обернулся ко мне. «А ты, мастер Уэнсфорд? Как тебе нравится твой новый скакун?» «Очень хорошо, Ваша Милость», - постарался я ответить, пораженный, что ко мне снова обращаются. «Хотя мне бы больше пришлось по душе опять ездить на моей собственной Бесс». «На твоей собственной лошади? Это случится довольно скоро, если завтра вы с моим братом уедете. Но, возможно, перед тем, ты вместо занятий верховой ездой, пройдешь в танце с моей Бесс». Вероятно, король увидел возникшую у меня на лице озадаченность, так как продолжил мысль: «С моей старшей дочерью, Елизаветой. Наверное, нынешним вечером наступит ее очередь танцевать с тобой. К тому же, мы сейчас знаем об оказанной тобой ее кузену услуге». Я поклонился так низко, как только был способен. «Благодарю вас, Ваша Милость. Примите также мою признательность за подаренный ошейник». Король похлопал меня по плечу и сопровождаемый сыном и братом направился обратно во дворец. Мне же пришлось зацепиться пальцем за новое украшение Мюррей, чтобы остановить ее следование рысью за источником всех недавно полученных лакомств.