Я ангел твой и твой я грех

      Эрагон прибывал на совете, принимая в обществе постоянных коллег посетителей, что были записаны на приём. Ангелы и демоны склонялись перед величием приближённых Шепфа, раскрывая суть обращения. Советники же в свою очередь задавали уточняющие вопросы, пытаясь разобраться в корне каждой возникшей проблемы или сложности.       А верховный серафим тем временем думал, сколько должно быть пришлось беднягам пройти прежде, чем они сумели ступить за порог этого помещения. Ведь попасть к серафимам может не каждый. До того, как бессмертные получают такую уникальную возможность, им приходится проходить кучу необходимых процедур. Более низкие по рангу ангелы принимают и рассматривают прошения и заявки этих бессмертных и уже после этого передают по другим отделам. Если заявки не столь серьёзны, их решают ещё у исходов. Более важные вопросы разрешаются более высшими по рангу ангелами. И только совсем тяжёлые случаи доходят до верхов, так как другие не смеют вмешиваться в подобное.       Бессмертный, стоящий перед мужчинами, вёл себя сдержанно, но было заметно, как сильно подрагивает его голос то ли от волнения, то ли от слабости. Он складывал грубые от земляных работ руки в пальцах, после чего раскрывал их ладонями вверх, обнажая не только свои намерения, но и душу. Не сложно было догадаться, что пришедший уже на грани отчаянья, пускай в силу воспитания и уважения к присутствующим весьма неплохо маскировал сей момент. И на самом деле ситуация была не такой уж и простой, какой она могла показаться изначально.       – Мы отправим к вам отряд, командир разберётся на месте. – подал голос Тиарнак, желая уже закончить с этим делом и приступить к следующему. Он церемониально прикрыл папку, передавая из рук в руки коллегам. Однако что-то подсказывало Эрагону, что странности, творящиеся у местного фермера – это не простые заходы диких зверей. А потому светлая угловатая папка ненадолго задержалась в его руках.       – Я отправлюсь лично на ваш участок. – вдруг объявил совершенно спокойным голосом мужчина, после чего добавил напоследок, - Оставьте координаты секретарю. Я прибуду завтра с утра.       Бессмертный, выпучив удивлённые аквамариновые глаза, опомнился не сразу. Пелена скорби сползла с его лица, сменяясь озарением. И как только он немного оклемался, так сразу пал ниц, благодаря серафима за оказанную честь. Остальные лишь поверхностно глянули на верховного серафима, но промолчали, зная, что разубеждать бесполезно – всё равно он сделает так, как посчитает нужным. Эрагон же в свою очередь даже бровью не повёл в их сторону, исходя из своего личного чутья на плохие знамения.       Ещё старик Синан учил его, что нельзя зацикливаться на каждом деле так явно без причины, а причина здесь явно была. Ученик прислушивался ко всем наставлениям и, честно сказать, был благодарен судьбе за то, что она послала ему такого мудрого наставника. Он мечтал стать похожим на Синана, хотел перенять его дела. Однако он здесь и сейчас. И та ответственность, что лежит на мужских плечах, гораздо выше той, что предполагалась для директора школы бессмертных. А потому Эрагон поклялся сделать всё возможное, чтобы равновесию ничего не угрожало.       Отчего же он вызвался полететь и разобраться с этим делом сам? Ответ слишком прост: если его опасения напрасны – хорошо. Если же они подтвердятся – Эрагон сделает всё возможное, чтобы беда не повторилась.       Остаток дня прошёл в обычном режиме. Правда под самый вечер блондин уже не сомневался, что головная боль – удел не только смертных. Распрощавшись с остальными, он отправился к себе мудрёными, зато весьма малолюдными коридорами. Эрагон знал все пути этого здания, потому избрал не самый близкий, зато мало популярный. Но в этом был определённый смысл – вероятность того, что его перехватят с дополнительными вопросами подчинённые, стремилась к минимуму.       Йор уже успел забаррикадировать рабочий стол советника высоченными стопками документов, которые, конечно же, не терпели отлагательств, отчего непроизвольно бровь ангела нервно дёрнулась при взгляде на кипы предстоящих трудов.       – И за что же ты так меня обожаешь, Йор? – скинул постное выражение лица мужчина, решив подшутить над подопечным, который несмотря на возраст выпрямился по стойке смирно, начиная оправдываться, - Да я шучу. Ступай. И да, попроси, чтобы меня не беспокоили сегодня. Иначе я вряд ли поспею до утра.       Многозначительным взглядом охватив все объёмы, ждущие его, он глубоко вздохнул. Что ж, нужно всё прочесть и внести поправки, подписать прошения и не забыть слетать на ферму, чей владелец сегодня умолял помочь ему разобраться с несносными дикими животными, истребляющими табун пегасов.       – Ах, да, Йор. – остановил он мужчину в дверях. – Не забудь принести мне координаты той фермы. Ну, сегодня должен был один из посетителей оставить. Понимающий всё с полуслова бородатый мужчина активно закивал и очень скоро испарился из кабинета, оставляя Эрагону возможность поработать в уединении.       Наступила долгожданная тишина, которая сейчас казалась благословением после столь насыщенного будничного дня.       Полив стоящее на окне цветущее растение, Эрагон призадумался о том, когда это у него в кабинете могло появиться это чудо. Маленькие голубые цветочки раскрывались перед ним во всей своей красе, кучкуясь и словно смотря на него с осмыслением и не меньшим интересом.       Вечерело. Желтый листопад в лучах закатного солнца навивал на меланхоличные мотивы. Золотая осень… Новые приливы тоски приносил лёгкий аромат палой листвы, вырисовывая в голове оранжево-красные картинки. В такую прекрасную погоду гулять бы, да гулять, да только Эрагону не приходится о таком даже задумываться. Да, он гулял раньше, эти прогулки дарили минуты умиротворения. Хотя бы десять или пятнадцать минут. Но с наступлением осени времени в сутках казалось слишком уж мало.       Стоило сесть за работу, как время начинало отматываться с бешеной скоростью. Эрагон читал отчёт, составленный подопечными за последний месяц. Он уже и забыл, о чём просил Йора перед его уходом. Верховный серафим впервые за долгое время наслаждался одиночеством, а голову постепенно оставляла навязчивая мигрень.       Над миром бессмертных давно взошла огромная полная луна. Одинокая и холодная, как никогда. С улицы в приоткрытое окно задувал освежающий осенний ветер. Но в такой обстановке Эрагону, как никогда, было комфортно и уютно. Конечно будь здесь Айви уюта стало бы гораздо больше, но явно не хватило бы времени на основную причину его местопребывания здесь – работу.       Многогранные кристаллы с изящной гравировкой искусных мастеров, потрескивая, парили в воздухе, позволяя бороться с темнотой. Они летали по всему помещению, смещаясь по какому-то своему алгоритму действий, никак не реагируя на внешние факторы, например, такие как сквозняк.       И что бы могло испортить умиротворённое настроение ангела? Казалось бы, ничего, но это было не так. В голове вылезло воспоминание о вторжении Мелани, которая навела такой шорох, что даже Ванесса испугалась, капитулируя и уходя вон, как-то и советовала дьяволица. Ну правда, с годами характер Мелани становился всё более несносным и строптивым. Ходили слухи, что даже Сатана порой бывает в шоке от её выходок, но никак не может сместить из-за того, что такого компетентного подчинённого, пускай и невыносимого, у него вряд ли получится найти в этом столетии.       Ангел вновь вспомнил это навязчивое появление. Когда женщина увидела, что Айви теряет сознание, а он не способен до неё достучаться, пришла в такое исступление, что готова была всё тут сжечь к чёртовой бабушке.       «Безумная… Всегда такой была! Абсолютное сумасбродство, никак иначе!» - пронеслось у него в голове впервые такое жестокое обвинение в сторону непокорной знакомой. Между ними разгорелся такой конфликт, что бессмертные стали беспокоиться о том, не разнесут ли эти двое здание.       По итогу они всё же пришли к компромиссу, но до этого ни одно «лестное» слово прилетело в адрес друг дружки. Эрагон позволил забрать Айви с громким скрипом. Но где-то в глубине души понимал, что Элмерс и вправду пойдёт на пользу отвлечение от длительных самокопаний и проблем. Конечно, Ад – не лучшее место для прогулок, но с Мелани она будет в безопасности. Как бы сильно он не ругал дьяволицу, всё же признавал, что она стала сильной и надёжной женщиной.       Следом за воспоминанием о громкой беседе со старой знакомой тонкой нитью протянулось и другое, более трагичное и не дающее бессмертному спокойно жить вот уже ни одно столетие. Он неоднократно вспоминал тот день, когда спустился в обитель падших за Айви, пытался продумать, как бы можно было всё изменить. Но в итоговом счёте сам себе напоминал, что сделанного не воротишь. И этот раз не стал исключением.       Воспоминание.              Дождевые капли серебряным градом прибивали к земле пылевые облака, оставленные недавними прохожими. И вот уже обычная серая дорога превращается в грязевые трясины.       В подобную погоду на улице по умолчанию становилось меньше бессмертных, вечно снующих в любых уголках мира. Но в лагере падших всегда было как-то мрачно и мертво. Либо было дело в жителях, либо место само по себе отдавало отголосками траурного марша.       Одинокий путник получше натянул на лоб капюшон, но не из-за страха замочить белоснежные пряди, а пытаясь оставить свою персону инкогнито. Он вышел к густонаселённой деревушке.       Захудалые хижины наладом дышали - всё прогнило и как будто готово было рухнуть в любой момент. Из окон многих импровизированных домов виднелись слабые огоньки света, понемногу освещая тёмную дорогу. Свет был таким тусклым и незначительным потому как здесь жители использовали только свечи, ведь кристаллы, уже давным-давно используемые бессмертными, без определённой доли магии не работали. А магии падшие были лишены, как и многих других привилегий бессмертия.       На подходе к одной из палаток путника встречала девушка, из-под капюшона которой торчали небрежными патлами серые взлохмаченные волосы. Обычно большие глаза сейчас казались максимально огромными из-за глубинного страха, о причине появления которого не стоило даже задумываться – это очевидно. Казалось, что любой шорох может довести её до сердечного приступа, но она пока что максимально сдерживала саму себя. Хотя сдержанность эта вызывала смутные сомнения.       Прохлада ворвалась вовнутрь помещения вместе со светловолосым мужчиной, обволакивая тело полупрозрачным туманом. Контрастность температур ударило в лицо, стало жарковато. Эрагон смахнул с головы капюшон, осматриваясь. Не было сомнений в том, что душу пришедшего сковывало не меньшее беспокойство, но по каким-то своим причинам, нежели возможное раскрытие.       Хижина располагала небольшой квадратурой, а потому девичий силуэт попал в поле зрения мужчины практически сразу. Эрагон двинулся, не задумываясь, забывая обо всём, желая лишь увидеть её вновь.       Внутри было грязно, пахло сыростью и какими-то травами. Вся эта смесь пыталась выжечь глаза или, по крайней мере, заставить расплакаться. Однако блондин стоически вытерпел всё, что ждало его на пути к девушке.       Женский образ оставался практически тем же, что и в момент падения с небес. Эрагон запечатлел то растерянное лицо настолько живо и ясно, что казалось, будто они и не расставались вовсе. От взгляда мужчины не ушло, как сильно исхудала подопечная – обычно пухлые щёчки практически впали, а тело словно не имело под кожей ничего, кроме костей.       Что ещё отличало нынешнюю Айви от прошлой – неестественная бледнота лица. Девушка прибывала в бессознательном состоянии. Болезненность выдавали испарина на лбу и неспокойное дыхание. И если бы она просто спала – было бы одно дело. Однако это затмение полнилось муками, из-за чего грудь часто и рвано вздымалась, а с уст срывались отголоски боли.       Эрагон встал напротив девушки, всмотрелся в искаженные черты. И взгляд этот был долог и не менее мучителен, нежели сами терзания его души.       Он так долго искал её… И вот она, лежит перед ним подобно маленькой фарфоровой куколке, но судьба вновь предоставляет ему неописуемо тяжкий выбор. Это тяжело – терять родных и близких. А ещё страшнее, что какая-то сторона твоего сознания преподносит отрезвляющий довод, что, если единственный дорогой твоему сердцу человек не покинет этот бренный мир, тогда, собственно говоря, этому самому миру придёт скоропостижный конец.       Не будет никого и ничего, вообще ничего… Но, Шепфа, как он устал жертвовать всем…       – Господин, что Вы намерены делать? – взволнованно и даже слегка нервозно уточнила девушка, появившаяся за спиной мужчины. Её так и потряхивало от бушующей внутри тревоги.       – Сколько она пробыла без сознания? – бесцветно поинтересовался ангел.       – Четвёртые сутки пошли. Боялась, что она очнётся раньше вашего визита… - фразой, так не вовремя слетевшей с губ, девушка вызвала строгий взгляд в свою сторону.       – Прочь. – тихо, но четко прозвучал голос Эрагона, заставив паникёра прикусить язык. Она исчезла также быстро, как появилась.       Эрагон вернул взор на девушку без сознания, приближаясь к постели. Импровизированная кровать, как и всё, что здесь находилось, вызывала больше вопросов. Селение жило бедно и впроголодь, измученное вечными нападками озверевших собратьев. Результат такой ничтожной жизни красовался на лицо. Было больно смотреть, как когда-то пышущая жизнью и здоровьем девушка так болезненно и мучительно угасает на глазах.       Ещё больнее смотреть на то, в каких условиях она пребывала, да и не только она. Приговорённые к вечному изгнанию жители этого поселения явно мучились. Нередко они шли на самый страшный грех – прибегали к суициду. Это мало помогало положению, но на одну мёртвую душу становилось меньше. И это лишь одно из многих поселений…       Эрагон уставился в одну точку, куда-то за голову Айви, где на жёлтой грязной наволочке был большой развод. Он частенько был на распутье нескольких дорог, но так сложно принять верное решение бывало лишь в исключительных случаях.       Айви стала разменной монетой, игрушкой в руках Дрокаста, который только насмехался над всеми великими умами этого мира. Ему было ни по чём выкосить целую деревню в усладу своего самолюбия, или же сгубить несчастных обитателей заброшенного леса. Создавалось ощущение, что сердца у этого изверга и вовсе не было.       Вокруг правого запястья Эрагона всколыхнулся сжавшийся до этого воздух. Ветряные потоки, приобретая почти физическую форму от накапливаемой монументальной мощи, сконцентрировались у самого основания мужской ладони, загораясь синим свечением. Подобные сгустки энергии в правильных пропорциях могли истереть любого бессмертного в порошок. И рука, занесённая над девушкой, готова была в любой момент нанести последний решающий удар.       Всё вокруг залихорадило от потока энергии – заколыхались самодельные гардины, удерживающие на себе рваные шторы, взбеленилась и зазвенела посуда.       Решение Эрагона могло избавить Айви от мучений, принося при этом долгожданную свободу от любых обременений.       Мебель лениво заиграла и заскрипела, покосилась – вот-вот грозясь лопнуть под давлением извне. А Элмерс, словно почувствовав приближающийся конец, замерла. Эрагону на момент показалось, что она слабо приоткрыла глаза и беззвучно прошептала «спасибо» одними лишь губами. А после вновь погрузилась в пучину забвения. Но возможно, это лишь стало плодом воображения Эрагона, попросту желающего ещё раз услышать её голос, заметить на себе пускай и осуждающий, но взгляд.       Сконцентрированный поток энергии иссяк раньше, чем мужчина рухнул на колени перед мучающейся в бреду девушкой. Он уткнулся в горячее плечо лицом, хватаясь руками в угасающее тело. Этот знакомый запах был роднее собственной комнаты. Айви не шевельнулась, продолжая свою внутреннюю борьбу с недугом, отзываясь лишь на позывы адской агонии, обволакивающей тело и разум.       Эрагон просидел так какое-то время, просто, обнимая юную особу, после чего нашёл в себе силы отстраниться. Лишь на миг… Припадая к девичьему лбу в коротком поцелуе, он прошептал:       «Выживи… И возвращайся ко мне. Я больше не позволю тебе погибнуть…»       Мягкое касание губ осветило сначала лицо, а затем и всё тело девушки. Метания прекратились и Айви, наконец, смогла вздохнуть спокойно, погружаясь во всё более глубокий и крепкий сон.       Настоящее время.       Иллюзия, вставшая перед глазами так явно и живо, развеялась из-за чужого вторжения в обитель серафима. Отчётливый решительный стук в дверь заставил ангела вернуться обратно в реальность. Петрикор, так отчётливо щекотавший ноздри до этого, рассеялся вместе с видением, оставившим неприятное послевкусие. Во рту словно ещё ощущался привкус едкой мази, которой натирали Айви, чтобы усилить защиту от тёмной магии. Травянистые настои, насколько он помнил, были повсюду. Жизнедеятельность девушки поддерживали в надежде, что серафим всё закончит. Но как же они ошибались…       Повторный стук вновь привёл мужчину в чувства, вернул в небольшой комфортный кабинет, пускай и выстуженный до невозможности. Ангел окончательно смахнул наваждение, обращая взор на дверь. Карманные часы показали, что дело торопится к полуночи. И кто мог до сих пор быть здесь?! Эрагон дал одобрение войти, защёлкивая крышку на часах и возвращая обратно в карман.       Под чужим осторожным действом деревянная поверхность плавно сдвинулась со своего места. И почему он не был удивлён? Внутри показалась Ванесса. Манеры приличия не позволяли сразу пройти, а потому она оставалась на пороге, мягко очерчивая взглядом знакомую обстановку.       Серафиму даже не нужно было смотреть, чтобы понять, кто пришёл, он прекрасно ощущал веющую от неё энергетику, которую не спутал бы ни с одной другой.       – Нам стоит поговорить… - прошептала она, но оставалась на прежнем месте, крепко цепляясь изящными пальцами в изогнутую ручку. Обычно самые неприятные разговоры начинаются именно с этой фразы.       Её взгляд касался равнодушного лица мужчины, который не желал даже взглянуть в светлые очи пришедшей. Он был абсолютно не расположен для серьёзных разговоров, поэтому поначалу казалось, что ангел попросту проигнорирует любые слова гостьи. Но на удивление спустя несколько минут устоявшегося молчания Эрагон всё же ответил:       – Время разговоров давно утеряно, Ванесса. – не скрыть заметного желания закончить этот бесполезный на его взгляд разговор. Но он всё же оставался с ней вежлив, как бы не хотелось попросту прогнать ту, кто нарушила устоявшийся покой в отношениях пары.       Эрагон не видел абсолютного смысла в том, что она до сих пор находилась здесь, что она продолжала отнекиваться, прикрываясь желанием навестить «родной дом». Отчего-то былая терпимость уступала место раздражению, которое слишком сложно стало скрывать от других.       – Никогда не поздно всё исправить. – не согласилась с ним девушка, более настойчиво намекая на то, что без должного она всё равно его не покинет. Высокая кружевная перчатка слегка скатилась к запястью, и Ванесса манёвренно развернулась другим боком к собеседнику, поспешно натягивая кружева, прикрывая что-то.       Обречённый тяжелый вздох и новое одобрение войти придало ей уверенности и уже совсем скоро девушка была в центре кабинета, постоянно оправляя ткань на руках, чтобы ни один участок кожи не оставался обнажённым для чужого взгляда. Дверь же была плотно прикрыта, чтобы никто извне не мог их услышать, хотя в здании вряд ли ещё кто-то находился без должной причины.       Эрагон не взглянул на неё ровным счётом ни разу, приковывая взгляд к листу бумаги, измозоленному им уже неоднократно. Но это было лучше, чем вывалить на девушку скопившиеся не выговоренные скопы обиды, что притаились давним должком где-то в потайных глубинах. В последнее время всё шло слишком уж не по плану, что расходилось с мнением Эрагона. Это-то и злило, выводило из себя даже такого собранного и сдержанного ангела.       Эрагон никогда не отличался слабостью к любым типам женщин, его же назвать дамским угодником тоже не повернулся бы язык, но сейчас он сухо констатировал в своей голове, что женщин на самом деле в его жизни стало слишком много. Так много, что кружится голова. Не со всеми его связывают тёплые чувства, но абсолютно все пытаются свести его с ума, заразить своим безумием, отобрать у него рассудительность.       – Не знаю, о чём ты собралась вести речь, но советую быть максимально краткой. У меня слишком много работы. – тон его был холоден, как многовековой лёд, что сильно ранило сердце херувима. Она прошлась вдоль помещения, невесомо прикасаясь к памятным вещам, как будто пытаясь подпитаться энергией былых времён.       – Ты, как всегда, лаконичен. Мне всегда нравилась эта твоя черта. – блондинка слегка наивно улыбнулась собственным словам, огладив контур стоящей на камине рамки, которая утаивала в себе фотографию с бессмертными. Ванесса с тоской взглянула на улыбающихся, лишь потом отправляя печальный взор на Эрагона, никак не отреагировавшего на это.       – Мне очень жаль, что мои благие намерения вызвали в тебе столько противоречий. – заговорила она, цепляя тем самым его самолюбие. Озираясь на девушку впервые за всё это время с нескрываемым раздражением, ангел крепко сжал кулаки.       – Противоречия? – его губы изогнуло подобие сардонической насмешки. – Противоречия, должно быть, существуют лишь в твоей голове, раз уговор, заключенный столетия назад, был нарушен тобой ни с того ни с сего из обычного эгоизма, что не типично херувимам.       Эмоции, взбунтовавшиеся внутри серафима, были настолько сильны, что это отразилось на реальном положении вещей, раздаваясь хрустальных дребезгом. Поначалу он не понял, что за неприятное ощущение охватило ладонь. И лишь опустив глаза, рассмотрев, Эрагон осознал, что изящная стеклянная ручка пера, которым он подписывал документы, лопнула под натиском слишком сильной хватки. Это стекло славилось титанической крепостью. Лишь силой мысли того, кто был на перепутье, можно было создать в нём трещину. Что же творилось в глубине его души, если перо и вовсе рассыпалось?! Хороший вопрос.       – У меня была причина! – почти в надрыве прозвучал голос Ванессы, когда успокоившийся серафим смахнул осколки в мусорное ведро, а в раненой ладони зажал кусок светлой ткани из кармана.       – Как интересно… - Эрагон приподнялся с пригретого места, в несколько широких шагов оказываясь подле девушки. Массивным движением руки он опёрся о стену здоровой рукой, созидая на неё с высоты своего роста, значительно превосходящего её.       – Эрагон, она страдает… - тихо произнесла Ванесса, глядя на него почти что с трепетом. – Она не заслужила этих страданий. Ты стараешься, но я же вижу, что постепенно затмение начинает лишать рассудка не только её.       – Ты лишь ускорила ход событий, лишая меня драгоценного времени. Хотя давала клятву молчать… - последние слова уже приобрели нешуточную угрозу.       – Эрагон… - она в отчаянье коснулась его плеча одной рукой, другой же попыталась коснуться холодной щеки, чтобы хоть как-то вразумить мужчину. Но мужчина не поддался на чары, смахивая с себя прикосновения.       – Знаменитый херувим никогда не возвращался в цитадель, считая себя слишком возвышенным существом, чтобы пачкать руки в крови. Но стоило ему узнать о том, что невинное дитя вернулось домой, как он внезапно решил объявиться. Как это понимать, Ванесса?       – Не я разрушила всё, что нас связывало… - даже с обидой откликнулось от неё, что заставило Эрагона вскинуть брови. Он хотел было что-то сказать, уже даже разлепляя для этого губы. Но в последний момент остановился, отстранился и вцепился пальцами в переносицу, начиная массировать круговыми движениями. Дневная мигрень, похоже, вновь набиралась сил для нового захода, как ни прискорбно.       Казалось, ещё чуть-чуть и он окончательно потеряет самообладание.       – Чего ты хочешь, Ванесса? – устало поинтересовался мужчина, когда ему удалось восстановить хладнокровие.       – Я хочу, чтобы всё было, как раньше. Рядом с тобой должна быть та женщина, которая сможет понять всю твою глубину…       «И именно поэтому ты сейчас пытаешься вывести меня из себя». – подумал он, но в данном случае ему показалось, что откровение, наконец, заставит её отступиться. Склоняясь над женским лицом, он заглянул в печальные глаза, изучая их также внимательно, как когда-то. Ему не были интересны мотивы, что могло служить причиной столь спонтанного возвращения, но он мог попытаться вопреки собственным принципам их понять. Понять Ванессу и простить, отпустить и забыть.       – Я любил тебя, Ванесса. Любил всем своим израненным сердцем. – ему было непросто раскрывать себя, как и признаваться в том, что уже долгие годы покоилось под грудой тревожных воспоминаний, - А что же я получил в ответ? Ты оставила меня, бросила… И теперь, спустя столько лет вернулась в надежде, что я позволю тебе снова влезть в мою душу? Какой смысл? Или тебе нравятся чужие страдания?       Голос мужчины звучал мирно и бархатисто. Он обволакивал всё вокруг, немыслимо очаровывая свидетельницу этого откровения. Это было впервые – его признание Ванессе. Вот так, напрямую, он никогда не говорил ей, что любит. Но порой слова бывают неуместны, когда об этом говорит сердце, душа и все его поступки. Все те поступки и знаки внимания, которыми он окутывает любимую девушку.       Когда любишь, порой не нужны прямые признания. Ты говоришь об этом влюблёнными глазами, которыми готов глядеть на одну единственную из тысячи, когда остальной мир перестаёт для тебя существовать. Когда слова не столь важны, чтобы просто оказаться рядом, быть рядом, жить рядом. Когда хочешь всё своё время быть с ней, когда хочешь дышать с ней одним воздухом, когда просто без причины находишься рядом, не окрашивая различными причинами свой визит.       Всё это говорили теперь его глаза. Вся та любовь и нежность, которые он готов был дарить, увы, остались без внимания. А теперь, когда Ванесса так явно и чутко нуждалась в этом, вся эта прелесть быть любимой ей уже не принадлежала.       Раны на сердце Эрагона зарубцевались, но он впустил в свою жизнь эти чувства вновь. Теперь он желал видеть, быть и жить уже с другой девушкой, которая приняла его несмотря на всё, что произошло между ними.       – Ты просишь вернуть всё таким, как было? Нет, не выйдет. Ты избрала свой путь сама. И я не смею винить тебя в этом.       Ванесса не выдержала, проронив слёзы. Она уткнулась в грудь Эрагона, а последний, стиснув зубы, стерпел этот натиск. Он не обнял её в ответ, на это даже рука не поднялась, застыв в воздухе. Просто стоял и молчал подобно одинокой статуе, лишённой чувств. И тихо выслушивал женские всхлипы пытающейся достучаться до него когда-то родной сердцу бессмертной.       Столетиями назад.       Не выдержав тягот жизни возлюбленного, Ванесса решила за них обоих, что её уход станет лучшим исходом их совместной истории. Ведь после исчезновения Айви, Эрагона как подменили. Он больше не был способен ответить Ванессе на её чувства, не мог подарить того, чего она хотела. А ведь нужно было просто поддержать и немного подождать…       Ванесса пропала из его жизни внезапно и неожиданно. След её пребывания остыл мгновенно, словно девушки и не существовало вовсе. Но в сердце, на том месте, где когда-то теплилось нечто нежное и плотно привязывающее к ней, осталась зияющая дыра одиночества, что свидетельствовало о том, что она всё же существовала. Эрагон не был зол - не винил её. Он просто продолжал жить, существовать, взаимодействовать с природой и всем живым в этом мире. Со всеми, кроме неё, исчезнувшей так быстро и предательски бессовестно.       Жизнь текла своим чередом, Эрагон продолжал постепенно расти, как личность, выполняя все порученные ему миссии не хуже любого талантливого бессмертного. И постепенно мысли об исчезновении из его жизни Ванессы навещали всё меньше и меньше. Пока не исчезли насовсем. Он слышал, что она не ударила в грязь лицом и хорошо поднялась в статусе ангела, но о подробностях личной жизни никто не решался судачить. А ему повсеместно с тем стало всё равно.       Как-то раз Эрагон уставший возвращался с очередной миссии, застав неожиданную картину: Ванесса гуляла под руку с рослым молодым человеком. И она выглядела счастливой. Рядом с ним она сияла так лишь однажды, когда дело едва не дошло до невинного поцелуя. Это был волшебный момент - он до сих пор помнил, как мир вокруг него окрасился в одночасье в самые яркие цвета. Но теперь его это не трогало абсолютно никак, не растопляло ледяных глыб в его душе и очерствевшем сердце. Даже цвет сочной пёстрой листвы померк со временем, не отличаясь ничем от остальных воспоминаний. Лишь тишь, да глушь, которые не нарушались не единым страстным взглядом.       Они встретились на углу улицы и Ванесса заметно встревожилась, теряя нотки недавней радости. Она посмотрела на Эрагона удручённым взглядом, полным тоски и волнения. Так смотрело создание с разбитым когда-то сердцем. А Эрагон и представить себе не мог, насколько сильна была боль по растраченной первой в жизни девушки любви.       – Слышала, что ты вновь поднялся, уже находишься в статусе воинств. – Скромно проговорила она, не сумев вложить в слова должного восхищения. Однако ужимки, которые дама пыталась скрыть, всё же выступали наружу. Эрагон лишь кивнул, взглянув на подходящего к ним сопровождающего девушки.       – Знакомьтесь. Это Лой, мой жених. А это Эрагон. Мой… - она запнулась, пытаясь подобрать подходящее слово, однако на ум ничего не приходило.       Ванесса никогда не умела лгать – такому ангельскому созданию подобный грех никогда не был подвластен. Поэтому даже теперь эти забавные попытки, не увенчанные успехом, смотрелись весьма мило.       – Мы учились вместе. Так что можно сказать, что я её хороший друг. – помог в столь непростом ремесле притворства ангел, улыбаясь посветлевшему лицу нового знакомого, значительно превосходящего его ростом.       – Эрагон, наслышан о Вас. – Лой оказался приветливей, чем он мог показаться поначалу. Он походил на влюблённого молодого человека, но похожей эмоцией Ванесса не располагала, всё это время украдкой сверля Эрагона настойчивым взглядом.       – Вам очень повезло, Лой. Ванесса прекрасная девушка. Надеюсь, что ваш брак будет столь же крепким, как символ бесконечности.       И всё продолжилось тем же ходом жизни – скучным, но обыденным. Часы уносили следом за собой сутки, сутки – недели, недели – месяцы. И Эрагон больше не вспоминал о Ванессе. Пока она вновь не появилась в его жизни, дико красивая и неизменно элегантная.       То был летний погожий денёк, полный солнца и звонкого смеха детворы на территории городка. Птицы заводили трель за окнами, разбавляя будничный скучный досуг мелодиями трепещущей природы.       Эрагон в тот день был в своём кабинете, который ему только-только выделили. Он отмерял шагами габариты помещения, примерно прикидывая, где и как расставить мебель. Думал, вместятся ли все его книги и сколько для этого шкафов здесь следует разместить. За таким немудрёным делом часы ускорялись трёхкратно – едва поспевали за ним стрелки. Потому озабоченному делами расстановки ангелу было нипочем, что творилось за границами его маленького мирка.       Она пришла к нему прямо туда, в его кабинет, полная небывалой решимости с вздымающейся от волнения грудью. Голубое шёлковое платье мягко очерчивало точёную фигуру, приукрашая, напоминая о том, что эта девушка может оставаться прекрасной любой: и в дорожной форме, и в изящном платье. И вряд ли бы кто-то осмелился пойти наперекор устоявшемуся убеждению в этом.       Если сопоставить дни, когда состоялась последняя встреча пары на серых бессолнечных улицах города и количество месяцев, примерно прикинутых на подготовку к свадьбе, можно было прийти к примерному выводу, что церемония бракосочетания близилась к своему логическому исполнению. Однако вид, с которым заявилась в кабинет Эрагона Ванесса, не нёс твёрдого убеждения в уверенности в завтрашнем дне.       Она была полна смятения и столь же смущения, никогда раньше не совершающая ничего подобного, однако… Это был иной случай.       – Эрагон, я знаю, что мы уже давно не говорили о нас, но я бы хотела, чтобы ты сказал мне напрямую. – Она прильнула спиной к двери, цепляясь пальцами в ручку, словно боясь, что кто-нибудь может зайти.       Этот вид напуганного и загнанного в тупик зверька ни на шутку озадачил ангела, вынуждая оторваться от лицезрения и тихого измерения комнатки. Также пришлось вынуть изо рта кончик карандаша, которым он расчерчивал до этого что-то на листе бумаги. Сейчас будущий верховный серафим ничуть не отличался по одёжке от обычного клерка из архива, какими кишело здание в последнее время. Но Ванесса даже не обратила на это никакого внимания, сама оставаясь единственным ярким акцентом на фоне пошарпанных стен персикового оттенка, весьма сильно повыцветшего из-за южной стороны.       – О чём? – Эрагон отложил свои дела, спокойно складывая перед собой собранные руки, неотрывно глядя на гостью. Молодой, красивый, оттого и кажущийся слишком недосягаемым. Ванесса была наслышана его успехами, не зная обратной стороны этой популярности. Она не знала тех мук, каким подвергался ангел, что испытывал. Она не могла счесть даже ничтожной частички того, что могло твориться в светлой голове юноши. Но тем не менее завела ту тему, ради которой преодолела вопреки всему такое расстояние.       – Ты против этого брака? Если против - скажи мне честно. Ответь искренне! – нетерпение считывалось с самых первых слов и до последнего несдержанного придыхания.       На мгновение юноше показалось, что юная особа желала услышать это больше всего на свете, ведь светлые глаза сверкали от зарождающейся надежды. А выражение миловидного лица так и молило о том, чтобы вопреки истинным мыслям он дал неодобрение браку, обманывая её и себя.       Вместе с тем слышать от девушки подобное было слишком ошеломительно и непривычно. Это ломало все те каноны поведения, что становились присущи юной особе.       – Почему я должен быть против события, которое поспособствует твоему дальнейшему счастливому будущему? – Эрагон умел задавать правильные вопросы, нередко тем самым ставя оппонентов в тупик. Однако сейчас ему действительно стало интересно, откуда столько необоснованного рвения, а врать он не собирался, отвечая на её запрос искренности.       Между ними распростёрлось всего несколько метров ничтожного расстояния, но Ванесса увидела огромную зияющую пропасть, что навсегда отрезала её от возможности достучаться до сердца ангела. Он не утерял к ней теплоты в отношениях, однако подпускать ближе вытянутой руки не собирался. И эта холодность виднелась в спокойном, обращённом к ней взгляду.       – Потому что… Потому что я всё ещё люблю тебя. - блондинка произнесла эти слова с чувством выполненного долга, раскрывая перед ним все свои карты, раскрывая ему сердце и душу, высвобождая свои руки.       Но стало ли от этого Эрагону легче? Нет. Он не думал о ней уже несколько лет. И абсолютно не планировал впускать в свою жизнь женщин, убедившись на деле, что от особ противоположного пола одни проблемы.       После слов признания Ванессы, Эрагона как будто оглушили по голове. В ушах зазвенело, а все остальные звуки притаились, как будто боясь довести ангела до возможного безумия. Юноша для надёжности опёрся боком о нишу в стене, где располагалось место для возможности отдыха, отделённого от улицы широким и высоким окном, в которое не стесняясь заглядывало солнце, рассматривая происходящее и освещая невинный образ гостьи.       На мгновение всё вокруг замерло, остановилось, грозилось накрениться и лопнуть, как старая прогнившая доска. Эрагон до последнего пытался отмолчаться, но после нескольких секунд тихого ошаления всё же подал голос:       – Тебе не кажется, что ты немного припозднилась? – тускло поинтересовался он, ужасаясь тому, что в ответ на такое трепетное признание его сердце вело себя мало того, что так тихо, так ещё и равнодушно. Его не тронули эти слова, не забеспокоили. Лишь напомнили о том, как когда-то он и сам любил эту девушку, но, к сожалению, утерял это чувство навсегда. Оно утонуло давным-давно среди всего остального месива чувств и эмоций без права на возвращение. В пучинах самой глубокой расщелины сердца, под слоями многовековой пыли и праха… Глубоко настолько, что даже при желании никто не смог бы отыскать.       – Если любишь, неважно, когда будет заведён об этом разговор… - аргументы иссякали, становясь всё более бесполезными. Эрагон не был с ней согласен.       – Послушай. У тебя со дня на день должна состояться свадьба, Ванесса. Понимаю твою тревогу и страх перед будущим, но ты сделала свой выбор, а я сделал свой. Между нами всё закончилось уже довольно давно, и я думал, что ты уже обо всём забыла. Эти «недоотношения» изжили себя, так найди в себе силы переступить через всё и оставить эмоции в прошлом. Лой – прекрасный молодой человек. Уверен, с ним ты будешь счастлива.       Реальное время.       Время переваливало за полночь, когда первые наплывы истерики поутихли. Ванесса слегка расслабилась, опустились и её плечи. Она куталась в мужских объятьях, а когда Эрагон пытался мягко отстранить её от себя – разражалась новыми приступами истерики. Сдерживать закатывающиеся глаза уже становилось всё сложней.       – Ванесса, прошу, успокойся. Твои слёзы ни к чему не приведут.       А женщина тем временем вспоминала, как трепетно Эрагон вытирал её щёки, когда она плакала, расстроившись из-за неспасённого смертного, ангелом-хранителем которого была. Тогда юноша был необычайно обходителен. И как она могла не замечать всей той нежности, что читалась в каждом мужском взгляде, направленном на неё?       – Побудь со мной нежным, хотя бы в последний раз… - взмолилась она, чувствуя, как мужская грудь вздымается от глубокого вздоха. Пускай просьба и была обременительна, Ванесса не испытывала за это угрызения совести.       – Тогда позволь мне хотя бы попытаться это сделать. – удручённо прозвучали эти слова. Блондинка мягко отхлынула в сторону, пряча заплаканное лицо в ладонях. Если призадуматься, такой разбитой и униженной Эрагон ещё никогда её не видел. В памяти мужчины этот ангел всегда оставался безупречен и сдержан, сконцентрирован и нежен. Сейчас же вся эта оболочка раскрошилась на мелкую крошку, являя миру обыкновенное бессмертное создание, недолюбленное и уязвлённое, расстроенное.       Эрагону стало жаль её, он достал из нагрудного кармана платок, который больше всегда служил украшением, нежели часто используемым им аксессуаром. Подходя ближе к ней, он легонько отстранил женские руки от лица, мягко промокнув бархатную ткань всеми этими душевными излияниями, вылившимися посредством слёз. Комната уже давно забыла об аромате её цветочной воды, потому сахарные нотки играли в сильный контраст с более степенными устоявшимися запахами.       В помещении вновь стало тихо и немного мрачно. Девушка заворожённо наблюдала за мужчиной, едва сдерживая новые слёзы при мыслях о том, как была неблагодарна за то, что даровала ей судьба однажды. И как ей был подарен шанс стать счастливой, точно также его отняли. Но всему виной личный эгоизм, который, как оказалось, тоже существовал где-то в глубинах подсознания.       Здесь она была чужой, ненужной более. По коже проходили рябью мурашки от прохладного ветра, качающего лёгкий тюль. И если бы не жужжащие энергией кристаллы, возможно в помещении бы вновь воцарилась бы оглушающая тишина. Мелани не видела ничего вокруг кроме мужчины, пытаясь завладеть и всем его вниманием.       Когда-то она ревновала его к Мелани, потом к другим девушкам, что вились рядом с ангелом. Такой безупречный молодой человек никогда не был бы одинок при желании, но из тысячи красавиц он выбрал её, любил её, скучал и страдал по ней. А она вот так просто упустила всё это, сбежала от него, оставила на произвол судьбы тогда, когда нужна была сильней обычного.       Время для неё замерло, она самозабвенно очаровывалась выражением лица Эрагона, считывая каждую черту непомерно красивой. Наблюдала за тем, как степенно поднималась мужская грудь, облачённая красивыми одеяниями, как при свете кристаллов отблёскивала серебряная вышивка его накидки. Как шёл мраморной коже отблеск от лунного света...       А мужчина, несмотря на то, что его порядком утомила данная беседа, спокойно выполнял долг джентльмена, не способный больше выносить женских слёз. Он стирал потёкшую тушь с припухших щёк, подмечая, насколько сильно не идут женщине столь отрицательные эмоции. Они делали её такой же живой, не возвышенной, как все, кто его окружал. Но при этом Эрагон не упрекал женщину в слабости, не испытывал презрения, оставаясь нейтральным.       – Как ты? – мужчина задал вопрос, но по мнению Ванессы слишком сухо и безучастно, поэтому она лишь печально отвела взор в сторону. Выносить такое равнодушие было слишком сложно, потому новые слезинки сорвались с её глаз, прокатываясь по влажным щекам, срываясь и падая на светлую ткань накидки.       – Уже лучше. – обманула девушка, а сама чуть не задохнулась от давящей на грудь обиды. И когда Эрагон хотел уже вернуться к своему столу, она вновь шокировала его новым неожиданным выпадом. Было ли это чётко спланированным ходом, или же по воле судьбы в его дверь без стука зашла темноволосая девушка. Тем не менее, оба варианта привели к тому, что ещё одна гостья стала свидетельницей поцелуя.       Серафим был шокирован не меньше застывшей в дверях особы. Ванесса обхватила широкие мужские плечи в своём спонтанном и даже немного сумасшедшем порыве. Касание губ было мягким и нежным несмотря на всю напористость предыдущих действий. Она целовала его так трепетно, так страдающе, что у Эрагона перекрыло дыхание от шока. Конечно же, этот порыв был пресечён мгновенно – ангел резким и решительным действием отстранил от себя женщину, отвлекаясь на звон разбивающегося стекла. Оборачиваясь на шум, Эрагон впервые ощутил такое непреодолимое желание придушить Ванессу.       В дверях ему привиделась Айви. Айви, его милая Айви стояла с опущенными руками. Во взгляде было столько боли и одновременного презрения, что у серафима закололо в груди.       У женских ног разливалась вода из разбитой вазы. Пучки набранного букета из сиреневого алиссума и белоснежной маттиолы вразнобой простирались на полу, выбившись из непрочно-затянутой ленты. Но стоило мужчине приподнять взор, как образ Айви резко сменился на недовольную гримасу, отобразившуюся на лице давней подруги.       Мелани сжала губы, преодолевая жуткое желание вцепиться в золотые локоны херувима, который принёс своим явлением одни лишь беды. Ванесса вскинула голову, не собираясь оправдываться, но при этом и оставаясь в лёгком замешательстве.       – Всё страньше и страньше… - протянула Мелани, выпрямляясь и входя в кабинет так, словно в этот мир пришла неминуемая погибель. Вокруг женщины собирался чёрный туман, который обволакивал руки и длинные стройные ноги. На кончиках пальцев запестрили искры загорающегося пламени.       – Прекрати, ты находишься в светилище мироздания! – щёки Ванессы вспыхнули яростным румянцем, а в глазах промелькнуло едва заметное волнение, которое она буквально сразу же прижучила, напуская на себя властный вид. Женщина отпрянула назад, готовая принять нападки дьяволицы.       – Тебе бы закрыть свой грязный рот, потаскушка! – рявкнула Мелани, надвигаясь на девушку грозовой волной. Они сцепились взглядами, уже не скрывая разгоревшейся много лет назад неприязни.       От женщин и вправду слишком много проблем…       И прежде, чем они схлестнулись в новых остротах и колкостях, Эрагон встал между ними, не взглянув ни на одну из них. Ему осточертела вся эта ситуация, сохранять благочестие становилось слишком сложно, когда рядом бушевали такие страсти.       – Не ожидала, что я заявлюсь?! – Мелани швырнула под ноги блондинке помятый лист бумаги. – Пригласила Айви, чтобы та увидела тут ваши обжимания?!       Свет и тьма были однозначно сильны. Если бы между ними не встал серафим – обычными обидками явно бы не обошлось. Воздух накалялся с каждой минутой.       Ванесса отвела взор, сжимая губы. По воле серафима листок взмыл в воздух от поднявшегося ветра и попал прямо в ладонь вопреки всполошившейся блондинке, которая явно не желала подобного.       Лаконичное приглашение вечером в его кабинет выглядело более, чем деликатным, что убивало в нём остатки уважения к стоящей рядом особе.       – Эрагон, всё вовсе не так! К тому же... к тому же она не стоит того, чтобы так убиваться. – Ванесса, желавшая прикоснуться к нему, заметила на себе ледяной взгляд серафима и даже не решилась продолжать. Раскрыв свои истинные намерения, Ванесса убила в нём остаточную теплоту и нежность, закопала их и неумышленно запретила когда-либо вновь искать.       – Прочь. – тихо, но грозно прозвучали эти слова. – И больше не приходи. Мы всё выяснили.       – Но, Эрагон… - хватаясь за маленькую ниточку надежды, женщина хотела оправдаться и опровергнуть слова Мелани, но серафим отрицательно мотнул головой, тем самым показывая, что довольно с него лжи и притворства.       – Эти беседы исчерпали себя… Ты уничтожила во мне остатки уважения. Когда закончишь свои дела в цитадели – отправляйся восвояси. Я больше не желаю видеть тебя здесь! – глухой ропот звучал угрожающе.       – Я херувим! И имею такое же право находиться здесь, какое и любой другой бессмертный! Почему ты веришь этой негодяйке?       – Я хотя бы не притворяюсь в отличие от некоторых. - констатировала Мелани, пожимая плечами и затыкая её.       Серафим вздёрнул бровь, сжимая губы. И синеющие от ледяного прилива глаза, казалось, глобально снижали общую температуру во всём помещении. Темнеющие круги под глазами, поднимающийся ветер говорил о том, что сейчас самым благоразумным поступком стал бы побег, а не пререкания.       Ванесса, оскорблённо вскинувшись, бегом покинула его обитель под внимательным взглядом остывающей дьяволицы. Эрагон почувствовал ужасную усталость и желание просто исчезнуть. Он опёрся о край рабочего стола, восстанавливая дыхание. Взгляд из раза в раз цеплялся за свежесобранные цветы.       Как же сильно он устал…