Маски // Masks

      — Это так скользко, — проворчала девочка с розовыми лентами. — Почему это так сложно?       Итачи смотрел прямо перед собой. — Оттачивание любого навыка требует времени и согласованных усилий.       — ...вы используете много сложных слов, мистер Итачи.       В этот момент мальчик с характерными чертами Инузуки вышел из себя и набросился на девочку, с которой ссорился. Пятнадцать секунд. Даже меньше времени, чем рассчитывал Итачи.       — Подожди! — воскликнула девушка-Имори, напомнил он себе,—когда он начал двигаться. — Я почти закончила! Просто нужно завязать его и... Итачи встал.       — Эй! — возмущенно крикнула Имори. — Зачем ты это сделал?       — Одна коса была твоим условием, чтобы перестать враждовать с... — он не мог вспомнить имя, поэтому указал на девушку, которая в данный момент сердито смотрела с качелей, — той. Условия нашего устного контракта были выполнены.       — Хм? Я не делала никаких вор-аж-ждать... черт возьми, — фыркнула девушка. Секунду спустя ее лицо подозрительно поднялось. — Что это значит?       Круглые глаза цвета цемента смотрели на него с нарастающим негодованием—но, как ни странно, все еще без страха. В ее возрасте он перерезал глотки взрослым мужчинам; его имя уже было в книге бинго. И все же эта девушка, казалось, не знала его по Нидайме (П.п. Nidaime (二代目, буквальное значение: Второй), может это была опечатка и мнется ввиду ниндо— путь нинзя, т.е. имеется ввиду, что этот ребенок не знает его судьбу, или не судит по ней).       Его имя, должно быть, выпало из разговоров за эти годы. Казалось, теперь об этом помнили только взрослые.       Он подошел к ссорящейся паре и поднял Инузуку за воротник рубашки. Мальчик, перепачканный грязью и с кровотечением из носа, плохо воспринял вмешательство, зарычал и замахнулся на него.       Когда Итачи спокойно вытянул руку так, чтобы кулаки мальчика были вне досягаемости, до его ушей донесся легкий шипящий звук. Он склонил голову набок. Мимо пролетел кунай и с громким стуком приземлился на дерево в пяти метрах впереди.       Итачи медленно повернул голову в том направлении, откуда появился кунай. Круглолицый ребенок с отсутствующими зубами одарил его застенчивой улыбкой.       — Ах, простите за это Итачи-сан. Просто пытаюсь немного попрактиковаться, прежде чем Ирука-сенсей проверит нас сегодня позже!       — Во время перемены оружие запрещено.       — Отпусти, — завопил Инузука, как щенок, скривив лицо, — Ты меня слышал?!       — О, видите ли, я это знаю. И в обычной ситуации я бы ни за что не взял их на улицу. Но, видите ли, как я и говорил, Ирука-сенсей сказал, что есть тест и ...       — Во время перемены оружие запрещено.       — Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! — взревел мальчик в его руке, вены на шее вздулись от напряжения.       Итачи бросил его.       — Фу, наконец-то, — фыркнул Инузука, нахмурившись. Он высунул язык и повернулся на каблуках.       Итачи медленно убрал руку, рассматривая ее с холодным вниманием. Он не собирался отпускать его.       — Хорошо, — раздался теноровый голос из здания—это был голос, который не был создан для громкости, подумал Итачи, но, должно быть, выучил его за эти годы, — Давайте соберём это. Время перерыва закончилось!       Дети пронеслись мимо него в какофонии стонов, разнося грязь в здании Академии.       — Спасибо, что присмотрел за ними, — сказал Ирука, улыбаясь. Кожа под его глазами сморщилась.       — Это была задача, которая была возложена на меня.       — Ах, да. Полагаю, так оно и было. И все же, — настаивал преподаватель Академии теплым голосом.       Итачи вошел в здание и последовал за Ирукой обратно в класс. Маленькие тела поспешно расселись по своим местам при виде своего учителя.       — Вы доставили Итачи-сану много хлопот? — строго спросил Ирука, скрестив руки на груди.       — Нет, — хором ответил класс. Приглушенные смешки раздались между сиденьями.       Ирука резко повернулся к нему, карие глаза были необычно стальными. — У тебя есть что сказать на это, Итачи-сан? — тихо спросил он.       Итачи склонил голову набок.       Ирука ждал.       — Нет, — коротко ответил Итачи. — У меня все было под контролем. С ними все было в порядке.       — Я понимаю.       Ирука шагнул вперед и перешел к другой теме—уроку истории, Итачи мысленно составил каталог. И все же эти два коротких слова, манера, в которой они были произнесены, застряли у него в голове. Ирука казался разочарованным, как будто отзывы Итачи были менее чем удовлетворительными.       Глаза Итачи сузились, когда он оглядел класс. Хотел ли Ирука, чтобы он боролся? Зачем тогда убеждать Хокаге в первую очередь предоставить ему эту должность? Инструктор академии и он ненадолго встретились в больнице, когда он выздоравливал; то, что произошло между ними, вряд ли можно было назвать разговором, скорее случайной встречей. Он знал, что Ирука настаивал на том, чтобы он был здесь; он все еще не понимал, почему.       На бумаге, признал Итачи, его навыки и боевой опыт были на высоте. Но это не оправдывало чудовищных преступлений, которые он совершил, даже если они были совершены во имя Конохи. Какой родитель хотел бы, чтобы бесспорный массовый убийца учил их ребенка обращаться с кунаем?       — Разбейтесь на группы по три человека и обсудите, — скомандовал Ирука. — В течение последних десяти минут мы присоединимся, и один человек из каждой группы подытожит то, что вы обсуждали.       Вспыхнула короткая перебранка, когда класс разделился на более мелкие группы. Ирука отошел от классной доски в дальний угол комнаты, где стоял Итачи.       — В следующий раз я бы предложил вместо этого тот угол, — легко сказал Ирука, указывая. — Хьюга Реичи любит ускользать, когда я поворачиваюсь спиной.       Взгляд Итачи переместился на черноволосого мальчика, который даже сейчас бросал оценивающие взгляды на них, а затем на дверь.       — Принято к сведению, — бесцветно сказал Итачи.       Он почувствовал, как глаза Ируки впились в него сбоку.       — Тебе понравился твой первый день в Академии? — спросил смуглокожий мужчина. Его голос все еще был теплым, как будто они были друзьями. Это было неоправданно.       — Это лучше, чем другие роли, которые мне назначали в прошлом, — наконец сказал Итачи.       Вместо того, чтобы смутиться, низкий, удивленный смешок вырвался из фигуры рядом с ним. — Я бы не осмелился оспаривать это, — легко признался Ирука.       — Тебе нравится твоя работа здесь, Ирука-сан? — равнодушно спросил Итачи.       Брови Ируки нахмурились в раздумье, как будто он никогда раньше не получал этого вопроса, и он требовал тщательного обдумывания. Итачи представлял себе это неправдоподобным.       — В полном смысле, — сказал Ирука, улыбаясь. — Большинство дней не проходит без момента, когда мне хочется задушить их тощие маленькие шеи. Каким-то чудом мне удается сдерживаться.       Итачи уставился вперед.       — Правда, — настаивал Ирука. — Но, знаешь, время от времени наступает спасительный момент. Инузука-кун, вчера, вспомнил имя Шодайме. Или когда Нанами наконец-то удалось посадить кунай в меику «в яблочко» на прошлой неделе. Они притворяются, что не слушают... ну, в большинстве случаев они действительно не слушают. Но...Ах, я не очень хорошо это объясняю. Это звучит глупо, когда я так об этом упоминаю, не так ли?       Итачи не указал ни в ту, ни в другую сторону. — И ты веришь, что все это того стоит, — спросил он клинически. — Какие бы уроки ты им ни преподал.       Ирука поднял брови. — Что ты имеешь в виду?       Итачи осмотрел его. — Эта Хьюга, скорее всего, станет пушечным мясом для любых клановых споров в течение следующих пяти лет, — он повернулся, чтобы осмотреть класс, — Эта девушка, как еще один пример, обладает навыками, которые будут процветать только в П&Д, но ее иностранное происхождение удержит ее от того, чтобы когда-либо быть нанятой в отдел. И этот мальчик—учитывая его горячую решимость стать боевым шиноби, я бы дал ему два года, прежде чем он станет калекой или погибнет в бою.       — И что, — осторожно, холодно спросил Ирука, — послужило бы для этого вашим основанием?       Он разозлил другого мужчину.       — Его менталитет, — спокойно ответил Итачи.       — Многое может измениться с этого момента и до их окончания.       — Возможно, — признал Итачи, склонив голову. — По моему опыту, желаемые изменения —особенно системные— редко происходят достаточно скоро.       Он ждал взрыва. Ирука, как он узнал, подслушивая за детьми, обладал печально громким характером. Однако, напротив, человек напротив него казался неизмеримо спокойным.       — Сколько лет ты провел в Академии, Итачи-сан? — спросил Ирука.       — Четыре месяца.       — Таким образом, твой опыт составляет четыре месяца в Академии, — резюмировал инструктор, кивая. — А твои учителя? Ты их помнишь?       — Не особенно.       Ирука повернулся, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, голос был твердым, как железо. — Тогда они подвели тебя.       Глаза Итачи сузились.       Мужчина рядом с ним выпрямился, почему-то казавшись больше, чем раньше, хотя он был почти на ладонь ниже Итачи и худее. — Ты прав, — сказал он. — Я не могу изменить десятилетнюю традицию клана. Я не могу изменить то, что происходит или не происходит дома. Иногда того, что я делаю на занятиях, достаточно, чтобы сместить их приоритеты; простите за мои слова, но мой опыт в этой области немного более значителен. С другой стороны, иногда этого недостаточно. Я не могу заставить каждого ребенка хотеть практиковаться, и я, конечно, не могу заставить каждого ребенка учиться чему-то, чему он не хочет учиться, независимо от того, как сильно я этого хочу. Они проходят испытание, и я должен их отпустить. Таковы правила.       Он повернулся к классу с мрачным взглядом.       — Но, — тихо сказал Ирука. — Я могу позаботиться о них. Я могу воспитывать их—уделять им свое внимание, пока они не задохнутся, умоляя меня покинуть эту Академию. И делая это, я могу научить их, что они важны, — голос Ируки, такой мягкий, стал резким, — потому что, как только они уйдут, они, возможно, никогда больше не встретят взрослого, который даст им это снова. И, возможно, им не следует этого делать; поле боя—не то место, где с тобой обращаются как с ребенком или балуют. Но здесь, по крайней мере, на какое-то время...       На мгновение он прерывисто задышал, очевидно, от силы его страсти к этому предмету у него перехватило дыхание.       — Это все, что я могу дать, — признался Ирука, и в его голосе появилось что-то похожее на цинизм. Это, казалось, противоречило ему; Итачи, возможно, нервничал. — И часто этого бывает недостаточно. Иногда они умирают. Или они уйдут, как твой брат.       Тело Итачи слегка напряглось при упоминании его брата. Каким-то образом Ирука, казалось, уловил это.       — И иногда они возвращаются, — мягко сказал он. Он немного помолчал, прежде чем сказать явно, намеренно разговорным тоном: — Я слышал от Наруто, что команда сейчас функционирует достаточно хорошо. Я знаю, что это личное —простите за начальственный характер учителя,— но как дела дома?       — Ты прав, — сказал Итачи, бесстрастно склонив голову. — Ты переступаешь черту.       Ирука немедленно кивнул, без злобы. — Конечно. Приношу свои извинения.       Между ними снова воцарилось молчание. Итачи все еще смотрел прямо перед собой, но теперь ничего не видел.       — Мы не разговариваем, — поймал он себя на том, что говорит.       Ирука молчал.       — Это мне по вкусу, — поправился Итачи, выражение его лица разгладилось. — Мы сосуществуем мирно и без каких-либо ненужных отвлекающих факторов.       Одна из девочек в правом конце класса начала дергать за хвост другую. Ирука вытащил из кармана ластик и подбросил его в воздух. Он попал девушке прямо в затылок. Секунду спустя ее рука поднялась, чтобы прикрыть это место.       — Ой, сэнсэй! — нахмурилась она. — Поняла, поняла       Ирука удовлетворенно улыбнулся. Секунду спустя он повернулся к Итачи. Мгновение он что-то напевал, все еще улыбаясь.       — Знаешь, даже когда Саске не знал правды, даже когда ты был братом, который убил весь его клан, часть его все еще поклонялась тебе, — глаза Ируки прищурились, — я бы даже сказал, что он любил тебя почти так же сильно, как ненавидел.       Итачи сжал губы.       — Я думаю, что это будет только вопросом времени, — искренне сказал преподаватель академии.       Однако он ничего не знал о том, что сделал Итачи. Ирука увидел перед собой собрата, хотя это не могло быть дальше от истины.       В его груди зародилось темное бурлящее ощущение—но оно не было незнакомым, по крайней мере, в эти дни. Он все еще не знал, как защититься от этого. Это одолело его и заставило затеряться в море.       — Я пытал его, — он поймал себя на том, что повторяет фактическим тоном. Он слышал свой голос как чужой в своих ушах. — Увидев мертвые тела членов нашего клана и мертвые тела наших родителей, я заставил Саске переживать это в течение трех дней, беспомощного сделать что-либо, чтобы остановить меня. Чтобы он убил меня за то, что я сделал.       Он едва закончил эту мысль, как почувствовал, что его дыхание начало учащаться в груди, быстрее, резче. Но Итачи тщательно управлял своим телом, еще раз подтверждая свою несгибаемую волю, делая потерю контроля незаметной для человеческого глаза.       Его внутренности болели, как будто ногти царапали стенки его груди, но никто бы не узнал. Это была своего рода боль, к которой он привык. Он сражался и через худшее.       — Изменилось ли ваше впечатление обо мне, сэнсэй? — холодно спросил Итачи.       — Я думаю, — тихо начал Ирука.       Что-то похожее на удовлетворение, ни теплое, ни торжествующее, поселилось в его груди.       — Несмотря на твой очевидный талант, я думаю, что если бы я был твоим учителем… Я бы подтолкнул тебя стать кем угодно, только не боевым шиноби.       Взгляд учителя по какой-то непонятной причине остановился на его руках. Взгляд Итачи тоже метнулся вниз.       — Я думаю, Итачи-сан, — сказал Ирука, теперь его голос стал сильнее, глаза расплавились, как бронзовая руда, — что ты заботишься о нем гораздо больше, чем, возможно, кто-либо когда-либо думал о тебе.       Стул со скрежетом ударился об пол. Итачи мгновение ничего не делал. Его рот приоткрылся, но он сделал паузу, прежде чем заговорить.       — Представление меня таким, без сомнения, делает мои действия более приемлемыми, — сказал он, не моргая. — Иногда, однако, просто существуют шиноби и приказ. И испытывать чувства по поводу приказа, когда этот приказ служит более высокой цели, чем любой другой человек, было бы непродуктивно.       Губы Ируки напряглись в вызове. — Тогда почему Саске жив?       И это было... Это было. Не что иное, как удар, неожиданный и, следовательно, сокрушительный.       Этот маленький, хрупкий человечек перед ним—на опытный взгляд слабый, уязвимый. Что-то, казалось, со временем подточило его, тихо, тайно, и сделало его острее и проницательнее, чем он имел право быть-возможно, его учение, возможно, его беспрецедентная близость к несколькими Хокаге. Или, может быть, это было что-то совершенно другое, непостижимое для него.       Что бы это ни было, Итачи наблюдал теперь настороженнее.       Ирука улыбнулся, не извиняясь.       Пронзительно и громко зазвенел звонок. В классе раздались одобрительные возгласы. Без паузы учитель повернулся к своему классу.       — Ах, посмотрите на это. Сэнсэй потерял счет времени, прошу прощения, — сказал Ирука, улыбаясь им. — Мы перенесем обсуждение на завтра. Всем хорошего дня!       Шум отодвигаемых стульев и открываемых и закрываемых сумок заполнил комнату. Одна пара ног в ярко-желтых сандалиях остановилась прямо перед ними.       — Да, Имори-чан? — спросил Ирука.       Девушка, которая вела с ним переговоры ранее, подняла руку и пристально посмотрела на Итачи. — Ты. Да, я с тобой разговариваю. В следующий раз, — предупредила она, — я заплету две косы с красными лентами на каждом конце. И я заставлю тебя носить их до конца дня.       Она повернулась на каблуках и бросилась прочь.       — И еще одно замечание, если позволите, — сказал Ирука, скривив рот. — Вот что происходит, когда ты говоришь детям: «С ними все было в порядке».       Не говоря больше ни слова, мужчина поменьше прошел мимо него, чтобы убрать остатки, разбросанные по рядам столов, напевая на ходу.       Итачи остался на месте, но его взгляд следовал... плененный.