***
Течка проходит за четыре дня. Безудержный секс-марафон выпал на второй, то есть субботу, и вот тут Антон чуть не завыл. Нет, у него никогда не было проблем с потенцией, но ближе к вечеру он недвусмысленно боялся, что скоро встать будет просто нечему. Но альфа молод, а рядом с ним безудержно течёт омега. Его омега. Так что тут, что называется, сам бог велел. Но несмотря ни на что, Шастун смог уличить несколько минут на то, чтобы покормить Попова хоть чуть-чуть. Восполнять баланс сил всё-таки жизненно необходимо, иначе потом их не хватит даже на то, чтобы добраться до кухни. Тем более ему нужно принимать противозачаточные, ибо к ночи презервативы заканчиваются. Ощущения кожа к коже, конечно, непередаваемые. А чувствовать, как в тебе разливается горячее семя, ещё приятнее. В воскресенье Арсений действительно несколько успокаивается (помогли таблетки, или просто цикл подходил к завершению — не понятно), и у парней появляется время на передышки. Антон даже умудряется успеть сгонять в магазин за продуктами, но вот на готовку этого времени не хватает: стоит альфе переступить порог квартиры и закрыть за собой дверь, как его тут же вжимают в неё спиной и начинают раздевать. А утро понедельника начинается со звонка Стасу и клятвенных обещаний принять всех клиентов в нерабочее время. Шастун готов сколько угодно пропускать обеды и задерживаться после рабочего дня, только бы сейчас омега рядом с ним не страдал. А вечером того же дня они лежат в обнимку и просто целуются. Попов окончательно успокаивается и больше не пытается выжать из альфы все возможные жидкости. Тело слегка ноет, а шея и ключицы покрыты сотнями укусов и собственнических пятен. Метка на загривке потемнела и стала похожа больше на родимое пятно. Антон гладит её кончиками пальцев и улыбается. Они вместе, омега позволил себя присвоить, они только что пережили совместную течку. Что может быть лучше? Очевидно — ничего. А ещё они наконец решают досмотреть тот несчастный боевик. Честно признать, они бы ничего не потеряли, если бы так оставили его недосмотренным — такой же, как и все, что они видели раньше. Только с другими актёрами, но это даже не заметно — все слишком похожи друг на друга, просто одинаковые. Когда заканчиваются даже титры, часы показывают одиннадцать, и парни встают с кровати, слегка разминая затёкшие конечности. — Я, наверное, пойду к себе. — Заявляет Антон, чем приводит старшего в недоумение. — А почему не останешься? — вполне логично интересуется тот: как минимум, уже ночь на дворе. Про то, что оставить альфу здесь хочется навсегда, он предпочитает не думать. — Мне Стас голову оторвёт, если я плюсом к прогулу ещё и опоздаю. А появляться в конторе в не своей одежде лучше не стоит. Это, конечно, очень приятно, но будет ужасно отвлекать. — А. Ааааааа. — Многозначительно, — в открытую смеётся Шастун. — Я забыл, что ты работаешь с утра, а не как я. — Он улыбается, мысленно давая себе по лбу за свою глупость. — Бывает, — говорит шатен и притягивает его к себе за талию, чтобы после сразу же поцеловать. Он собирается быстро, но на выходе ещё долго стоит, обнимая своего маленького омежку. Толку, что он всего на семь сантиметров ниже, а по возрасту так вообще старше на месяц? Всё равно его малыш. Нежный, трогательный и любимый. Наконец Арсений сам отлипает от истинного, открывает дверь и буквально выталкивает того из помещения, боясь, что если простоит так ещё хоть минуту, то уже никуда не отпустит. Они задерживают друг на друге взгляд, одновременно выдыхают: «Пока», — и улыбаются. Так ярко, открыто. Они светят, светят друг для друга и освещают собой всё окружающее пространство. Рядом с ними теплее и ярче становится даже совершенно неизвестным им людям, их окружающим.***
Антон вползает к себе в квартиру уставшим, но счастливым. Он быстро проходит до ванной, где долго смотрит на своё отражение. Его тело тоже покрыто следами разных оттенков красного и фиолетового. Почему-то на душе сразу становится теплее. Да, они ничего не говорили про омежью метку, но даже такие проявления собственничества согревают и вселяют надежду, что однажды и Антон будет удостоен чести перенять на себя часть запаха истинного. Он проводит пальцами по груди, соединяя засосы в одному ему известном порядке, и его взгляд цепляется за несколько длинных шрамов на животе и боку. Он прикасается и к ним и обжигается о воспоминания. Могло ли их быть меньше, если бы Шастун уделял лечению хоть немного своего времени? Определённо. Арсений не сказал ничего по этому поводу, но он в силу своего состояния мог и не заметить рубцов на коже. А может, просто решил пока не придавать этому значения. Или не предавать вообще… От последней мысли неприятно кольнуло в груди, но альфа быстро берёт себя в руки и раздевается окончательно, залезая под тёплый поток воды. Он смывает с себя лишнюю усталость, очищает голову от дурацких мыслей. Вы же знали, что шампунь вымывает не только перхоть с волос? Теперь точно знаете. Поэтому выходит Шастун посвежевшим и повеселевшим. Он наскоро обтирается полотенцем, позволяя паре капель остаться на груди и выпирающих ключицах, а волосы взъерошивает и оставляет в форме гнезда. Натягивает на влажное тело длинную футболку и ползёт в сторону спальни, где звёздочкой падает на кровать и сразу начинает погружаться в сладкое царство Морфея. На границе сна и реальности вспоминает, что не включил будильник, поэтому тянется к телефону и обнаруживает у него очень низкий уровень заряда. Альфа лезет в тумбочку за проводом и подключает гаджет к сети, параллельно заводит будильник на шесть тридцать утра и смотрит на противную надпись, сообщающую, что спать ему осталось пять с половиной часов. Зато засыпает уставший мужчина сразу, как только его голова полноценно касается подушки.***
Эта ночь заканчивается кошмаром. Но стоит Шастуну открыть глаза, как воспоминания о сюжете тут же испаряются из его головы. Зато остаётся ощущение ужаса, который он испытал, находясь в придуманных подсознанием обстоятельствах. Он ухватывается за тоненькую ниточку, напоминающую о чём был этот сон, и его тело покрывается мурашками. Там что-то произошло с Арсением. Внутренний альфа кричал, что он должен защитить своего омегу, отбить от него всех недоброжелателей, спасти от чего-то ужасного. Антону даже почудилось, что он почувствовал запах мускуса, показавшийся ему слишком знакомым. Но шатен смотрит на время, которое слегка не достаёт до момента срабатывания будильника и выдыхает. Кошмары на то и кошмары, чтобы пугать, вызывать чувство тревоги, заставлять переживать, но оставаться снами. Да, очень страшными, да, ужасно реалистичными, но снами. Шастун встаёт с кровати и идёт умываться. Сегодня его ждёт очень длинный день без перерывов на обед. Так ещё и продлённый на пару часов после: сразу трое клиентов (то есть все), которые были продинамлены вчера, согласились прийти сегодня. Так что теперь Антон будет отвечать за своё отсутствие на рабочем месте сверхурочными. Зато Стас обещал проигнорировать его прогул и сделать вид, что клиенты были приняты вчера, согласно ранее созданному расписанию. Такой вариант более чем устраивал, поэтому шатен даже не думал жаловаться. Он лишь укладывает волосы менее тщательно, чем обычно и выходит из дома на несколько сэкономленных минут раньше. К этому времени на улице уже вовсю занимается рассвет, и альфа подставляет лицо тёплым лучам. Он улыбается с утра, и это определённо хороший знак. А кошмар — это просто кошмар, не имеющий со счастливой реальностью абсолютно ничего общего.***
Арсению требуется немногим больше времени, чтобы заснуть. Он ложится на кровать и утыкается носом в подушки, где недавно лежал альфа. Шоколадный запах успокаивает, даже усыпляет, и омега неосознанно трётся лицом о мягкую ткань наволочки. Но сон всё равно не идёт. Тогда Попов берёт одеяло, комкает его в подобие сосиски и подкладывает подушку. Импровизированный кокон по форме напоминает человека, и Арсений, довольный своей выдумкой, закидывает на него бедро и, обнимая «шастунозаменитель», утыкается носом туда, где по правилам анатомии могла бы располагаться шея и запах Антона отпечатался сильнее. Вот теперь идеально, и брюнет засыпает с блаженной улыбкой на лице. Просыпается он, собственно, таким же счастливым и сладко потягивается. На улице уже рассвело, но всё равно ещё рано. Омега встаёт с кровати и подходит к окну. Чистое небо приковывает взгляд, а яркое солнце обещает, что предстоящий день будет тёплым. В это хочется верить, но Питер — город, в котором нет места прогнозам. И уже через пару часов после такого красивого рассвета может пойти дождь, перетекающий в ливень. Но Арсений никогда не считал это недостатком. Можно сказать, даже наоборот: он любил это в Петербурге. Попов всегда был человеком, который стремится к переменам. И эти перемены обязательно должны охватывать все сферы его жизни. Разве что кроме двух: он был за постоянство семьи и верность партнёру, а также ни при каком раскладе не желал расставаться с театром. Всё остальное должно меняться. Да даже в этих двух моментах есть место переменам: разнообразить совместное времяпрепровождение просмотром какого-то нового жанра кино, сходить в ресторан, погулять в парке развлечений, устроить вечер готовки и многое другое. А в работе всегда можно попробовать себя в новом амплуа. Главное, чтобы худрук одобрил, но у Арсения есть точки влияния на Ляйсан, поэтому он может играть едва ли не всё, что захочет (разумеется из репертуара БДТ). А вообще, Арсений просто любит любую погоду, потому что плохой нет. Всё зависит только от нашего настроения, ведь и в дождь можно веселиться, стоя под холодным ветром, и под солнцем реветь навзрыд. Арсений любит хорошее настроение, но и поплакать он не прочь. В конце концов слёзы — кратчайший путь для перезагрузки нервной системы. Он ещё какое-то время любуется погодой за окном, а потом уходит в ванную. Сегодня у них снова репетиция, и парень безмерно благодарен судьбе за то, что течка прошла ровно между днями, когда ему необходимо появляться в театре в обязательном порядке. Где-то через полчаса он уже стоит на кухне и делает себе кофе. Готовой еды в холодильнике нет, так что сегодня придётся питаться в каком-нибудь кафе вблизи театра. Попов выходит из дома в приподнятом настроении, и он определённо настроен сохранить его таковым до самого вечера. В фойе Арсений появляется с улыбкой до ушей, что сразу же замечает Ляйсан. А ещё она замечает, что от друга за километр несёт. Арсений, который всю жизнь не имел нормального запаха и пил подавители, заходит в помещение, благоухая, как цветок. Только от него веет уютной кофейней. — Ничего себе, Арс… — Вот так вот просто. Без приветствия. — Ляся, Ляся. А здороваться кто будет? — Да мне всё равно на твои приветы. Ты пахнешь, чёрт возьми! — восклицает девушка неверяще. — Да, я знаю. И не только собой. — Интригующе, — тянет Утяшева, но вскоре её лицо вытягивается от недоумения. — Вы с ума сошли? Вы двое, не терпящие партнёров, не являющихся истинными! Вы обалдели? Он же бросить тебя может в любой момент. Он же боготворит всю эту тему с истинностью и свято надеется найти свою родственную душу! — Лясь, успокойся. Пожалуйста, — прерывает её на полуслове Попов. Та замолкает, но очень красноречиво смотрит ему в глаза испепеляющим взглядом. — А теперь разуй глаза, обуй ноги. И посмотри вот на это. — Он поворачивается к девушке спиной, пальцем указывая на метку у себя на шее. — Арсений… Что это всё значит вообще? — Девушка не верит своим глазам. Её друг действительно отдался Шастуну. И не просто отдался, а позволил поставить метку, присвоить. И это всё спустя пару недель знакомства, хотя даже она позволила Воле себя пометить только спустя полгода отношений. — Мы с ним истинные, Лясь. Нам обоим нечего бояться. — Говорит брюнет, оборачиваясь на онемевшую девушку. — А тебе так тем более. Неужели ты подумала, что я, опасаясь каждого встречного-поперечного альфу, пойду и вот так просто позволю кому-то делать со мной всё, что вздумается? Я не так глуп. Мне достаточно того случая двенадцать лет назад, чтобы до сих пор остерегаться подворотен и тёмных проулков. Утяшева смотрит на него и не может произнести и слова. Она знает, что было двенадцать лет назад, знает, сколько усилий потребовалось Арсению, чтобы восстановиться. И она никогда не считала его легкомысленным. Но что-то в Антоне не давало ей спокойно воспринять полученную информацию. Нет, она Шастуна любит. Как, впрочем, и Арсения. Но почему-то она боялась, что они окажутся истинными, и сейчас, когда эта догадка подтвердилась, девушка пришла в ужас. Возможно, свою роль сыграло знание, сколько раз Антон попадал в больницу, и незнание причин для этого. А возможно, она просто привыкла, что два её самых близких человека, не входящих в список членов семьи, не имеют истинную пару и уже отчаялись её когда-нибудь найти. Она резко выдыхает, успокаиваясь, и пожимает плечами. В конце концов это их жизнь, и им решать, что с ней делать. Плюс, они всё-таки истинные, а значит, женщине действительно не о чем беспокоиться. Поэтому она разворачивается и идёт в зал, кидая другу через плечо, что ждёт его через десять минут. Арсений лишь мотает головой и коротко смеётся с ТАКОЙ реакции подруги. Но делать нечего — работа есть работа, так что как бы ни хотелось покинуть здание (а такое случалось очень редко, позвольте заметить), надо идти и работать. Искусство не терпит, чтобы его откладывали на потом. А Попов не терпит, когда искусство остаётся неудовлетворённым. (Как можно удовлетворить искусство, знает только Арсений, но простим ему его странность, он же не людей убивает, в самом деле.)***
Репетиция на то и репетиция, чтобы пробовать, экспериментировать и, конечно, ошибаться. Удивительный Арсений человек: он как-то умудряется не ошибаться. И эта его особенность восхищает, он ведь ни разу не ошибался в людях, сразу замечая враждебно настроенных, почти не допускает ошибок в работе, почти все его решения никогда не имели негативных последствий. Про любое его действие можно смело говорить: «Это правильно, да». Особенно сейчас, когда он понимает, что нужно рассказать Шастуну полную историю его знакомства с Лазаревым. Антон должен это узнать, и лучше он сделает это от Попова. Почему именно сейчас, Арсений не знает. Он просто чувствует, что пора, что нужно сказать как можно скорее. Что-то гложет омегу изнутри, не даёт собраться с мыслями. Ему очень хочется, ему просто жизненно необходимо рассказать правду. С этими мыслями Попов, уже порядком подуставший, звонит альфе и просит встретить его вечером. Потом понимает, что вечер уже наступил, и говорит конкретное время: «Я до девяти сегодня». Шастун в ответ смеётся, отмечая, что уже семь и ждать ему не долго. Попов лишь закатывает на это уточнение глаза и прощается. Да уж, давно они так долго не оставались в театре. Но сегодня Ляйсан захотела поделиться идеями для новых постановок в следующем сезоне, и отказаться от обсуждения значит забыть о своём участии хоть в одной из них.***
Арсений освобождается в восемь. Сначала думает дождаться Антона в здании театра, но потом решает подышать весенним воздухом на улице. Вечер кажется неземным, даже захотелось прогуляться, несмотря на усталость. Лёгкий ветерок приносит откуда-то запах свежих булочек, и омега прикрывает глаза, вдыхая глубже. Сверяется с часами и, видя на них всего восемь тридцать, решает дойти до ближайшего кафе, где, предположительно, продавались эти булочки. «А может, всё-таки дождаться и сходить вместе?» — думает он, труся идти куда-то в темноте. «Да ладно, здесь же недалеко. Да и фонари работают», — успокаивает себя Попов и уходит от театра. Идёт во дворы — так короче. И всё думает, думает, думает… он ищет слова, подбирает выражения, чтобы выдать их Шастуну, как только тот придёт. Погружённый в свои мысли, он не замечает, что издалека его уже заприметили два внимательных глаза.***
Антон прощается с крайним клиентом в половину восьмого вечера. Он быстро собирает немногочисленные вещи с рабочего стола и выходит из офиса. Садится в машину и едет к театру. Почему-то воспоминания о кошмаре минувшей ночью снова крутятся в голове. Шастун старается откинуть их, но выходит плохо, и он пролетает перекрёсток на красный, чудом не задевая начинающую движение легковушку. Удивительным образом альфа оказывается на подъезде к театру через час. Он паркуется чуть поодаль и выходит из машины, сразу замечая Попова, который уже навострил куда-то лыжи и сматывается в этом направлении. Кричать не хочется, поэтому Антон просто начинает идти следом, надеясь, что догонит истинного через пару минут.***
Арсений, всё ещё думающий над своей речью для альфы, сворачивает в проулок и, лишь пройдя несколько метров вглубь, понимает, что освещение закончилось. Он останавливается и хочет уже вернуться на свет, забив на эти несчастные булочки, как леденящий душу ужас сковывает его тело. До чуткого носа омеги доходит ненавистный запах мускуса. Среагировать не успевает — уже через секунду его впечатывают в стену. Отвратительное чувство дежавю накрывает как цунами. — Ну что же ты, Арсений? Гуляешь здесь один, ночью. Неужели ничему жизнь не учит? — Лазарев мерзко сжимает бока омеги и глубоко вдыхает. — А чем это мы пахнем, а? Нашёл-таки себе ёбыря? — Скалится, ударяет лопатками о стену. — Я же говорил. Вот и помни своё место, подстилка. — Он рычит и разворачивает Попова спиной к себе. Теперь его взору предстаёт оставленная несколько дней назад метка. Это приводит Сергея в ярость. — Вот так даже? Ну ничего. Посмотрим, что тебе скажет твой спермобак, когда почувствует на своей омежке чужой запах. — П-пожалуйста, н-не н-н-надо… — Арсений с трудом связывает два слова, он заикается и не может нормально вдохнуть. По его щекам катятся солёные капли. Он стоит, прижатый к стене щекой, и даже закричать не может. Столько лет прошло, столько сил потрачено на лечение: и физическое, и ментальное. А сейчас он снова находится в том же положении, как и в тот последний вечер у родителей. Но на его просьбу не реагируют. Сильные пальцы пробираются к ремню и расстёгивают бляшку. Вслед за ней идёт пуговица джинсов и молния. А вот когда одежду уже начинают тащить вниз, со стороны улицы раздаётся рык. Громкий, животный. Это никак не мог издать человек. Но Арсений чувствует резкий запах какао, даже не шоколада — настолько горечь злости изменила сладкий манящий запах Шастуна. И почувствовал его не только Арсений. Лазарев отшатнулся от омеги, уже понимая насколько крупно он влип: источать ТАКОЙ запах и ТАК рычать может только ОЧЕНЬ сильный альфа. Намного сильнее, чем являлся он сам. Да он даже не знал никого, сравнимого по силе. В этот момент Лазарев отчётливо понимает, что живым он из этой подворотни не уйдёт. И правильно понимает, но всё равно собирается пободаться. — Отошёл. — Строго. Грубо. Резко. Громко. — Да ладно… — Лазарев едва не роняет челюсть от удивления. — Антоша, ты ли это? — Не в том ты положении, чтобы дерзить. — Альфа выплёвывает слова сквозь зубы и начинает стремительно приближаться. — Ну что ты? Неужели тебе так нужна эта шлюшка? Мне казалось, ты предпочитаешь чистых. — Как отвратительно выглядит и звучит сейчас эта неудавшаяся пародия на человека. Антон сокращает расстояние молниеносно. Он останавливается в считанных сантиметрах от ушлёпка, позволившего себе приставать к его дорогому человеку. Шастун выше даже не на голову, а сейчас так и вовсе кажется гигантом на фоне стремительно уменьшающегося Лазарева. Вы знали, что мускус может терять насыщенность запаха? Теперь знаете. Потому что от резкого амбре осталось только тоненькое поветрие. Страх липкими щупальцами сковал тело Сергея. Перед ним не просто сильный противник — пред ним соперник, который превосходит его во всех смыслах в несколько раз, с которым у них давние счёты, и омегу которого он только что пытался изнасиловать. Разъярённый Шастун был действительно больше похож на зверя, чем человека. Тело напряжено, как у пантеры перед прыжком. Через несколько секунд в стену рядом с Арсением прилетает безвольная тушка Лазарева. Он сильно прикладывается затылком о кирпичную кладку и шипит. Он старается немного прийти в себя и отодвинуться от стены, но ему под дых прилетает новый удар. Слабенький альфа складывается пополам и заходится кашлем (прилетело чётко по солнечному сплетению). В этот раз он не пытается отдышаться, сразу сигает в сторону, уворачиваясь от нового удара. Теперь он пытается напасть. Удивительно, какими бывают люди: тупыми, наглыми, мерзкими и изворотливыми. Даже сейчас, понимая свою вину и преимущество противника, пытается что-то из себя построить. Об такое даже пачкаться не хочется. И Шастун даже не тронул бы его, увидев где-то поблизости, но не сейчас. Сейчас этот кусок морального урода позарился на святое. Он полез к Арсению. К мягкому и нежному, чуткому Арсению. К его Арсению, тому, кто носит на своей шее его метку. Антон такое не прощает. Он в целом никогда бы не позволил пристать к кому-нибудь на улице, а здесь так тем более. Кровь в венах бурлила. В глазах читался неприкрытый праведный гнев. Такого Антона испугался даже Попов, который так и стоял, прижавшись к стене, и даже не надел обратно спущенную одежду. Омега чувствовал опасность, которая исходила от обоих альф сейчас. И что уж говорить, Шастуна он боялся больше, хотя он и пытается его защитить сейчас. Но природа сильнее, а Арсению остаётся только наблюдать, как его истинный раз за разом размашисто проезжается по лицу Лазарева и в конечном итоге роняет того на землю. Он опускается рядом, ставя колено на грудь обидчика. — Моя бы воля, я бы тебя убил, хуйло ты поганое. Но это будет слишком, блядь, просто. — Антон говорит низко, с порыкиваниями. Он давит на никчёмность соперника, на его слабость и жалость. — Я сделаю умнее. Ты будешь страдать. Так же, как страдали все те люди, которых ты сторчал, как те, кто из-за тебя по улицам ходить боится. А потом тебя ещё и посадят. Есть преступления без срока давности. И ты по этим статьям себе уже на пожизненное насобирал. Так что лежи, сука такая, и терпи. — Он вдруг переносит весь свой вес на одно колено и практически проламывает Лазареву грудную клетку. Он сдавленно кричит, старается скинуть с себя чужой вес. Шастун отклоняется слегка назад. — Что, больно? А каково остальным было, не знаешь? Он снова переносит центр тяжести на колено на груди, давит сильнее, упиваясь звуками страданий. Через пару мгновений убирает основную массу с тела, распластанного на асфальте и достаёт телефон. Полиция определённо лучше знает, что делать с этим подонком. И никогда он не был так уверен в честности питерских ментов, как сейчас, когда он посреди ночи набирает номер знакомого опера и преподносит ему на блюдечке с золотой каёмочкой самого Сергея Лазарева — грозу дворов и наркоманов. Он убирает мобильный туда, откуда взял и перехватывает подонка освободившейся рукой за волосы, через секунды ударяя его головой об асфальт и вырубая. Теперь он может встать, не боясь за неспособность этого индивида пошевелиться. Чем он, собственно и пользуется, поднимаясь на ноги и подходя к Арсению. Но тот резко оборачивается полностью и шарахается от Шастуна, проезжаясь голыми ягодицами по стене за собой. — Солнце, тише. — Голос сразу становится привычно мягким и нежным. В глазах плещется неуверенность и сожаление. Он оборачивается и понимает, что всё это время омега был свидетелем акта немыслимой жестокости со стороны своего альфы. — Я не трону тебя, слышишь? Всё хорошо, не бойся. Это я, твой Антон-ходячая-пироженка-Шастун. Я никогда не сделаю тебе плохо. Я люблю тебя, слышишь? Что-то в этой речи, видимо, торкает в Попове, и он несмело кивает. Потом ещё раз и ещё… Потом заходится в истерике и часто-часто кивает, закрыв руками лицо, по которому тут же потекли новые ручьи слёз. Ему страшно. Ему всё ещё ужасно страшно. Но разумом он понимает, что Антон действительно никогда не позволит себе навредить любимому человеку. Поэтому он заставляет своё сердце поверить словам Шастуна и пытается успокоиться, но выходит из ряда вон плохо. Альфа в ту же секунду оказывается рядом, осторожно обнимая парня за плечи и стараясь окутать его сладким запахом молочного шоколада. Это помогает, и спустя несколько мучительных минут омега успокаивается. Он продолжает тихо всхлипывать на плече шатена, но его хотя бы больше не трясёт. — Арсюш, родной, — шепчет Антон на ухо, — я сейчас опущу руки и надену на тебя бельё с джинсами, хорошо? — Спрашивает, боится напугать, предупреждает. И ждёт… ждёт хоть кивочка. А когда чувствует еле заметный жест согласия на своём плече, осторожно опускает ладони к пояснице, отодвигая наконец Арсения от грязной стены. Слегка присаживается и цепляет пальцами одежду, сразу же подтягивая её на своё законное место. Он умудряется даже затянуть ремень, чтобы дать омеге максимум защищённости, которая сейчас только может быть. — Умничка. Ты молодец, Арсений. Ты большой молодец. — Он коротко целует истинного в висок. Шастун продолжает держать брюнета в объятиях до приезда наряда. Он бросает на знакомого красноречивый взгляд и тот всё понимает. Он просит сообщать о состоянии омеги и отпускает их обоих домой. Ну и что, что протокол запрещает? Он Шастуна знает — тот припрётся на дачу показаний сам, так ещё и раньше требуемого времени. Тело вырубленного Лазарева грузят в машину и уезжают. А два парня на А следуют их примеру. Антон осторожно поднимает Попова на руки и несёт его до своей машины. Он сажает омегу на переднее сиденье, пристёгивает его и опускает спинку до практически горизонтального положения. Сам Шастун садится за руль и сжимает на нём кулаки. Смотрит на брюнета рядом, чьи глаза закрыты, и глубоко вздыхает. Арсений спит — это хорошо. Антон заводит двигатель и выезжает с парковки. По дороге домой он не включает радио, чтобы быть в любой момент готовым помочь омеге с чем бы то ни было, если тот проснётся. Доезжает быстро. Он паркуется под окнами и выходит из машины. Достаёт оттуда Арсения и так же на руках заносит в дом, а после и в квартиру.***
Всю ночь Антон не смыкает глаз. Он кладёт омегу на свою кровать прямо так — в одежде. Единственное, что он позволил себе снять — это обувь. Сам же остаётся в ней. У него банально не хватает сил, чтобы заставить себя раздеться. И только когда становится слишком жарко, он стягивает с себя тёплую кофту, роняя рядом с собой на пол. Он старается не приближаться к Попову слишком близко, но остаётся сидеть возле кровати, облокотившись на неё спиной. Где-то на подкорке сознания пульсирует безграничное чувство стыда. Почему-то сейчас он не считает свой поступок правильным. Даже наоборот, он ведь напугал омегу. Альфа чувствует себя виноватым. Он коротко смотрит на Арсения, сопящего на его кровати, и выдыхает. Ему нужно успокоиться, перевести дыхание. Сейчас брюнет в безопасности, и больше Антон не позволит произойти чему-то подобному. Только вот, где-то он уже слышал… Точно! От себя. На кухне. Ночью. Он ведь уже обещал, что не позволит никому даже близко подойти к Арсению. Не сдержал обещание, не смог, не уберёг. Шастун закрывает глаза, и из-под плотно сжатых век, стекает несколько крупных капель. Затем их становится больше, а дыхание сбивается. Затем ещё больше и ещё… И вот альфа уже сотрясается в беззвучных рыданиях: губы скривились в оскале, по лицу безостановочно текут слёзы, которые никто не пытается стереть. Он дышит загнанно, через раз. Ртом хватает крупицы кислорода. Безумно хочется кричать — нельзя. Шатен может лишь запустить руки в волосы, крепко их сжимая, и шёпотом, на пределе возможностей голосовых связок, кричит. Поверьте, нет эмоции страшнее, чем та, что выходит через сдавленный шелест голосового аппарата. То, с каким надрывом протягивает гласную разбитый человек, поистине ужасает. И сейчас Антон сидит на полу, рвёт волосы на голове и глушит крики — ему нельзя разбудить омегу. Он не имеет никакого права пугать его сильнее. Тяжёлый груз падает на плечи Шастуна: ему не отмыться. Он ведь, по сути, обманул, предал, НЕ ПОМОГ! И это худшее, что он мог сделать. Чувство вины в случившемся заполняет собой весь разум альфы. Оно сквозит в каждом движении, каждом вздохе. Спустя минут пятнадцать этой адской истерики к вышеупомянутым качествам добавляется страх. Это до безумия эгоистично, но Антон ничего не может с собой сделать. Он ужасно боится, что теперь Арсений оттолкнёт его. Что утро встретит его скандалом и криками. Что Попов убежит, опасаясь любого его действия. Слёзы с новой силой прибывают к лицу. Горло сковывает болезненным спазмом. Нужно покурить. Да, Арсению не нужно дышать табаком. Да, Шастуну нельзя курить. Но сейчас это так чертовски необходимо! Поэтому шатен кое-как встаёт с пола и тащится на кухню, где про запас оставалась ещё одна пачка сигарет. Он выходит на балкон, прикрывая за собой дверь, и закуривает. Дым неприятно обжигает раздражённое горло. Истерика отступила, но она точно ещё не прошла. Антон уверен, стоит ему вернуться в комнату и увидеть состояние Попова, как его накроет с новой силой. Прежде чем вернуться в квартиру, шатен успевает выкурить добрую половину пачки. Выйдя с балкона, он направляется в ванную, чтобы чуть-чуть смыть с себя неприятный табачный запах. Но он не успевает. Уже стоя лицом к двери, спиной в проход, он чувствует приближение кофейного аромата. Тоненького-тоненького. Но он не реагирует. Лишь замирает на месте, занеся кисть над ручкой. — Ты курил, — не вопрос — утверждение. Арсений говорит мягко, но таким голосом… он хрипит, почти шепчет. Чувствуется, что сил на издание звуков не осталось. — Ты… курил… — выдыхает он снова и подходит ближе, утыкаясь носом в спину альфы, обвивает его руками поперёк живота и груди. Глубоко дышит, морщится от режущего нос запаха, но продолжает упиваться им. Табак помогает остаться в реальности. А Антон так и не шевелится. Продолжает стоять, прикрывает глаза, старается дышать ровно. — Я тоже курил раньше, — Сознаётся Попов спустя несколько минут молчаливых объятий. — Бросил-то совсем недавно. Когда перестали помогать прятаться от реальности. Уже и забыл, как от них воняет. — Прости. — И больше ничего. Одинокое извинение, брошенное едва ли не холодно. — За что? — Накурил. Тебе же не нравится. — Голос начинает предательски дрожать. Снова подступают непрошеные слёзы. — За это прости. И за то, что не уберёг. Тоже прости. — Он наконец медленно поворачивается в кольце рук и смотрит в любимые голубые глаза, но обнять в ответ так и не решается. — Антош, — шепчет брюнет, придвигаясь ближе к его лицу, — ты ни в чём не виноват. Даже наоборот. Ты же спас меня, слышишь? Со мной всё уже в порядке, честно. Я люблю тебя. — Такие важные и нужные слова. И нужны они сейчас им обоим. Антону — чтобы успокоиться, перестать съедать себя изнутри; Арсению — чтобы убедить в этом самого себя. Он действительно Антона любит. Но он и действительно его испугался в том переулке. Только вот как бы сердцу не хотелось, а в таких вещах здравый смысл был сильнее — омеге абсолютно нечего бояться, когда рядом с ним находится Шастун. Да, этим вечером он едва не опоздал. Но он спас своего истинного. Успел. — Я тоже. Я тоже очень тебя люблю. Я клянусь, я больше никуда тебя одного не отпущу. Никуда… — и альфа хватает Попова в свои лапища, приподнимая его над полом. Он шумно вдыхает любимый запах, такой терпкий сейчас, с примесью отчаяния. И Антону хочется завыть от того, как это неправильно. Его омега, его любимый Арсений никогда не должен отчаиваться. И Шастун очень хочет что-то с этим сделать. Очень. Он старается сконцентрироваться на своём собственном запахе, заставить его окутать Арсения в кокон из тепла, уюта и безопасности. А через пару минут понимает — получается. Омега дышит глубже и, правда, успокаивается. — Пойдём в кровать, пожалуйста. — Шепчет он альфе в плечо. — Конечно, идём. — Отвечает тот, перехватывая тушку поудобнее. Он заходит в спальню и аккуратно укладывает мужчину на кровать, собираясь всё-таки дойти до ванной и умыться после сигарет. — Не уходи. — Антон чувствует слабое прикосновение к своему запястью. — Пожалуйста, не уходи… мне страшно без тебя. — И так доверительно, так искренне звучит эта фраза в тишине ночи. И какая же она дикая, ужасающая. Сама по себе страшная. — Хорошо. Хорошо, я остаюсь, — отвечает Шастун и опускается на пол, на то место, где сидел и бился в истерике ещё полчаса назад (здесь даже, кажется, не высохли его слёзы). — Куда ты? — Я здесь, Солнце, я рядом. — Н-нет, — он мелко мотает головой. — Иди сюда, ко мне. — И хлопает ладошкой по месту рядом. Сам аккуратно двигается в сторону и ждёт. — Арс, ты уверен? — Заткнись, пожалуйста, и иди обними меня. Мне нужно это, в конце концов. И разве может он ослушаться? Антон встаёт с насиженного места и присаживается на постель, лицом поворачиваясь к омеге. Он ещё несколько секунд взвешивает все за и против и, скинув кроссовки, ложится впритык к брюнету. Уже через секунду того утягивают в крепкие объятия, а он сам ластится к родному человеку. Шоколад, повисший в воздухе, туманит разум. Он снова усыпляет, но… в этот раз мозг противится сну максимально. Красная лампочка сирены орёт у Попова в голове, не давая забыться в ощущении этого тепла и уюта. Арсений немного ёрзает и понимает: то, что он хотел рассказать Шастуну повторилось ровно в тот день, когда он хотел это рассказать. — Шаааст, — зовёт он тихо на пробу. — Что? Что-то случилось? Некомфортно? Я могу уйти, я… — Я хотел кое-что тебе рассказать, — перебивает он альфу. — И что же? — голос снова дрожит, в нём слышится страх. И теперь омега не так уверен в своей решимости выдать альфе всю правду. — Про Лазарева… — Арсений слышит резкий выдох у себя над головой и не решается поднять взгляд, всё так же цепляясь пальцами за плечи Шастуна. Становится страшно. Но если решился, то иди до конца. — Я соврал тебе про нашу с ним историю знакомства. Ну, вернее… — он тяжело вздыхает. — Он действительно был связан с моим однокурсником по части наркоты, и его имя я узнал как раз тогда. А понял, что уже встречал его, по запаху этому чёртовому. Кто вообще делает мускусные духи? Он же и по природе своей так пахнет. Я потом у его знакомых альф узнавал. Так мерзко. Но… — он сглатывает, чувствуя, как говорить становится труднее, — познакомились мы на несколько лет раньше. Мне восемнадцать только-только стукнуло. И… — омега вдруг замолкает, поджав губы. А Антон не торопит. Лишь терпеливо ждёт продолжения. Он не давит, и Арсений безмерно ему за это благодарен. — В общем и целом, он напал на меня во дворе моего дома… Я с родителями тогда рассорился в пух и перья и к себе в квартиру шёл в думах. Не заметил, как за мной следят я угодил к нему в лапы. Он… — одинокая слеза скатилась по его щеке, — мне было очень больно, Антон. У меня ведь даже никогда не было никого до этого. — Всхлип. — И он… он… Сегодня ты предотвратил то, что он уже сделал со мной двенадцать лет назад. Брюнет утыкается альфе в грудь и плачет. А Шастун ничего не говорит и лишь крепче прижимает к себе любимого человека. Ему не то что нечего сказать — он НЕ ХОЧЕТ ничего говорить. Слова в этом случае бессмысленны. То, что произошло много лет назад, уже произошло. И изменить что-то уже не представляется возможным. Зато теперь Антон всеми известными способами благодарит судьбу за то, что он успел. Пережить такое однажды — уже травма на всю жизнь. А прочувствовать это снова… Альфа гладит Арсения по мелко вздрагивающей спине. Он хочет как-то успокоить и вновь начинает нагнетать свой запах, а омега вдруг решает продолжить. — Я таким грязным себя чувствовал, Шаст, ты не представляешь. Я и рассказывать-то это никому не хотел. И тебе тоже. Потому что это не то, что нужно кому-то знать. А сегодня что-то заставило. Я тебе потому и позвонил. Чтобы ты встретил, а я всё рассказал. — Через силу, прерываясь на шмыганья носом и дёрганые вдохи. — Что ты такое говоришь, Арсений? — Антон шепчет, продолжая гладить Попова в успокаивающем жесте. — Ты у меня самый лучший, самый чистый на свете. — Он опускает долгий поцелуй на висок. — Я. Тебя. Очень. Сильно. Люблю. — Каждое слово он подкрепляет новым поцелуем, постепенно спускаясь по скуле к губам, и, оставив один в уголке губ, заглядывает в голубые океаны. — Не смей никогда думать, что что-то, что с тобой сделали другие, тебя портит. Ты смог пройти через это, пережить весь этот ужас. Ты очень сильный человек, Арс. И я восхищаюсь тобой. Слышишь? Ты прекрасен. И не вздумай думать о себе иначе. Никогда. — Арсений смотрит в такие честные глаза напротив и верит всем словам альфы. Он кивает и тянется за поцелуем. А Антон? А что Антон? Он лишь отвечает со всей нежностью, что у него есть. — Давай спать, Арс. Сейчас всё хорошо, и это главное. А тебе нужно отдохнуть. Засыпай. Он снова целует — только на этот раз в макушку — и, продолжая укутывать омегу своим запахом, думает. Думает, думает, думает… Он хочет убить Лазарева собственными руками. Но он знает, что стоит ему найти одну девушку и привести её в полицейский участок для дачи показаний по делу восьмилетней давности, то подонку в послужной добавится ещё одна статья. А там и на пожизненное насобирается. За этими размышлениями альфа не замечает, как наступает рассвет. Только когда солнце уже виднеется над горизонтом, у Антона закрываются глаза, и он впервые за ночь погружается в дрёму. Утро наступит уже совсем скоро, и ему было бы неплохо поехать на работу, но бросать омегу одного точно не входило в его планы. Но над этим всем он подумает позже, когда проснётся через пару часов от надоедливой трели будильника, пройдёт все пять стадий принятия и наконец встанет с кровати, чтобы пойти умываться. Но это будет через два часа. А пока Шастун может наслаждаться чутким подобием сна, лёжа рядом с любимым человечком, который умилительно сопит сейчас, прижатый к крепкой груди. И всё кажется таким спокойным. А все проблемы отошли на второй план. Самые тёмные ночи бывают перед рассветом, а самые крепкие сны — перед пробуждением. Да, сейчас события их жизни напоминают непроглядную мглу ночи или очень страшный сон. Но ведь за ними всегда идёт свет. «Говорят, жизнь похожа на тоннель, и в конце должен быть свет…» — так говорили блохи из «Белки и Стрелки», а блохи врать не станут. Это можно заявлять смело. Эта парочка там столько повидала, что хватит на неплохой сборник великих цитат великих людей. Ну, в смысле блох. В общем и целом, за советами к блохам. Единственное, вам придётся подогнать одной из них барсука.