***
Тёплые и нежные поцелуи возобновляются на кухне, когда оба мужчины, наконец, нормально поели после долгого трудового дня. Арсений удобнейшим образом устроился на коленях альфы и ластится к нему, как кот к хозяину, весь день просидевший один дома в ожидании его возвращения; Антон же, сидя на диване, легко поддерживает омегу под бёдра, а его ладони повременно сжимают их, упругие, обтянутые тканью домашних штанов, подтягивают ближе. — Антон, — шепчет тот, разрывая поцелуй, и притирается к Антонову паху, намекает на продолжение. — Что, Солнце? — Спрашивает, делает вид, что не понимает намёков, но в то же время опускается поцелуями на подбородок, ведёт по линии челюсти, всасывает тонкую кожу у самой косточки, переходит на шею и широко её лижет. — Ша-а-аст, — Арсений выгибается и запрокидывает голову, предоставляя шатену больше пространства. В помещении определённо становится жарче, а терпкий кофейный запах заполняет его быстрее звука. Шастун на достигнутом останавливаться не собирается и продолжает свои игры, уже крепко сжимая в руках упругие ягодицы. Он одним резким движением дёргает брюнета на себя, заставляя того прочувствовать, настолько сейчас возбуждён альфа, но это не мешает ему терзать чужую шею, с которой только-только прошли следы предыдущих их ночей, и то — не до конца. — Ан, — омега запинается на полуслове, — то-он, — дышит прерывисто и через силу, сам тянется к чужому плечу, чтобы оставить там несильный укус, — пойдём… — Куда? — Издевается сволочь, прикусывает призывно дёрнувшийся кадык и собирается уже двинуться дальше, к ключицам, как Попов берёт его лицо в ладони и поднимает, отрывая от себя. Омега ничего не говорит, лишь накрывает губы мужчины своими, требовательно целует, кусает. Он ужасно хочет большего и фактически прямым текстом говорит об этом своему парню. Этот поцелуй становится в разы страстнее всех, что были до этого, но всё равно остаётся каким-то до безумия аккуратным. Пока их языки сплетаются в каком-то бешеном танце, борются за первенство, за право вести, Антон вжимает брюнета в себя и встаёт с места, тут же перемещая руки с поясницы обратно под бёдра, а Арсений, в свою очередь сцепляет ноги на пояснице альфы, умудряясь даже несколько приподнять таз и провести пахом по сокрытому под слоями одежды возбуждённому члену, на что Шастун утробно рычит в поцелуй и кусает омегу за нижнюю губу. Он выходит в коридор и тащит тело на себе в спальню, врезается спиной в дверь и рыскает одной рукой сзади в поисках ручки, открывает её и продолжает пятиться к кровати, останавливаясь только упёршись в неё икрами, садится на мягкую поверхность и целует, целует. — Шаст, погоди. — Брюнет извивается ужом и давит на плечи альфы. — Что не так? — Антон переключается быстро. Нет, омега, конечно, сам просил продолжения только что, но вдруг передумал? — Хочешь остановиться? — Нет, нет… — В доказательство он проводит бёдрами, демонстрируя, что очень хочет, но не остановиться, а наоборот. — Тогда что? — Подай телефон. — На недоумённый взгляд ничего не отвечает, только уточняет, — вон на тумбочке лежит. Антону больше ничего не остаётся, кроме как исполнить просьбу, потому он откидывается на кровать и протягивает руки к тумбе с той стороны, подхватывает телефон и передаёт его истинному в руки. Тот открывает какое-то приложение с таким заговорческим лицом, что становится не по себе. Спросить Шастун ничего не успевает, по периметру комнаты включается неоновая подсветка, а из нескольких колонок по углам разливается медленная и очень красивая романтичная мелодия. Она вряд ли длится долго, раз за разом раздаются одни и те же ноты, среди которых временами слышится женский шёпот: «Je t’ aime sweetie», «Moi et toi», «L’amour». — Арс… — Он тоже шепчет, не хочет нарушать атмосферу момента. Обстановка в комнате превращается в очень нежную и тягучую, как патока, движения становятся медленней и плавнее. — Нравится? — С таким предыханием выходит этот вопрос, а Попов между тем откладывает телефон и тянется за новым поцелуем. — Очень. И он накрывает губы омеги своими, руками скользя по его плечам, одну переводит на спину чуть ниже лопаток, а вторую опускает на кровать, отталкивается ей, мягко опрокидывая истинного и нависая сверху. В неоновом розовом свете видно всё — от порнушно приоткрытых губ до предельно расширенных зрачков, вокруг которых когда-то была голубая радужка. Не сказать, конечно, что у Шастуна лучше, но он и не собирается спорить с этим фактом. Ему нравится то, как Арсений реагирует на него и его касания, нравится, как он сам залипает на омегу. — Какой же ты красивый… — Он не даёт ответить, опускается на руках и снова требовательно целует. Музыка на фоне не позволяет торопиться, время с ней как будто замерло, и теперь все движения могут быть только очень плавными, долгими. От того, как Антон проводит рукой вдоль тела брюнета, того выгибает дугой, он тянется вслед за ускользающим прикосновением и судорожно выдыхает, роняя себя обратно на кровать. Это всё слишком: слишком медленно, слишком непривычно, слишком хорошо. — Ты пиздецки красивый, Арс… Он прижимается губами к чувствительному местечку под подбородком и всасывает нежную кожу, чувствуя, как по спине проезжаются острыми ногтями. Дорожка из засосов тянется вниз, к воротнику домашней футболки. Опираясь на одну, другой рукой Шаст отодвигает его в сторону и прикусывает выпирающую ключицу, лижет солёную кожу в месте укуса и упивается шумным дыханием мужчины под собой. — Сними, — просит Арсений, с трудом сглатывая вязкую слюну. — Потом… — Ша-а-аст, — Нет, он не стонет, лишь тихонько шепчет, чувствуя, как по бедру течёт большая капля смазки, впитываясь в бельё. Ведёт бёдрами, ищет прикосновений, жаждет большего. — Жди. Арсений нетерпеливо хнычет, всё больше подставляясь под ласки. Это ужасная пытка, сладкая и тягучая, очень длинная, и ни один из парней не собирается её прекращать. В одежде уже давным-давно тесно и слишком жарко, промокшие вещи прилипли к коже, и желание снять их растёт с каждой секундой, но в то же время хочется растянуть этот момент, запомнить каждое движение, каждый вздох. Антон зацеловывает ямку между ключиц, опускается ниже, оттягивая ворот так, что тот хрустит нитками, и довольно улыбается, слыша, как омега зовёт его, просит. Альфа всё же решает сжалиться над ним и над собой, поэтому отстраняется и тянет руки к краю футболки, стягивает её, выбрасывая за пределы видимости, и ведёт ладонями по оголённому торсу. Его горячие прикосновения к коже ощущаются так ярко сейчас, будто этим жаром можно запросто прожечь мягкую плоть, оплавить до самого позвоночника. Он наклоняется вновь и проходится вереницей поцелуев по всей груди Попова, пока тот перебирает пальцами по его спине, сжимая ткань футболки. — Шаст, это не честно, — снова шепчет Арсений, намекая, что тот так и не разделся. — Так сними сам, — отвечает шатен, отрываясь от своего занятия, и пристально смотрит в глаза. Он пододвигается ближе, чтобы было удобнее, и длинные омежьи пальцы пробираются под ткань одежды, гладят спину и в конце концов цепляют край, стягивают, сантиметр за сантиметром оголяя разгорячённое тело, воротник цепляется за кудрявую чёлку, слегка натягивая волосы. Антон смотрит в любимые глаза и видит в них лишь своё отражение, удивительно, что Арсений сейчас может сказать то же. Они друг в друге растворились окончательно и бесповоротно, стали зеркалами друг для друга, чем-то большим, чем просто вторыми половинками, одним целым. — Антон? — М? — Я люблю тебя. — Но ответа на своё признание омега не слышит, вместо этого его трепетно целуют. — Я тоже очень тебя люблю. — И снова целует. Отстранившись, Шастун ведёт ладонью вдоль туловища брюнета и останавливает движение только у кромки штанов, залезает под неё самыми кончиками пальцев и внимательно следит за реакцией на свои действия. Он в любой момент может остановиться, стоит Арсению хотя бы намекнуть на дискомфорт, но на лице омеги только неприкрытое желание, поэтому шатен просто пробирается пальцами дальше, совсем немного оттягивая ткань вниз. — Не томи, Антон… — Уверен? — Хочется ещё чуть-чуть поиздеваться, поддразнить, и альфа не отказывает себе в этом удовольствии. Он убирает руку с пояса и приживается губами в самом низу живота, чувствует, как от этого напрягаются чужие мышцы пресса, и улыбается: его маленькая шалость удалась. — Да-а. — И жмурится, нравится ведь всё происходящее. Нравится, но признаваться он в этом не собирается. Шастун приподнимается и наконец берётся за резинку этих треклятых штанов, стягивая их с упругих ягодиц и подтянутых бёдер вместе с бельём, отмечая, что постарался он сегодня на славу: омега такой мокрый, будто течка не то что не прошла — в самом разгаре. Он ведёт ладонью по тазовой косточке и спускается к ложбинке, напрочь игнорируя колом стоящий член, спускается ниже и легко надавливает пальцами на вход. Мышцы поддаются мягкому прикосновению и позволяют альфе войти сразу двумя на одну фалангу. — Ша-аст! — Он наконец-то дождался такого нужного сейчас прикосновения. Альфа медленно и размеренно растягивал омегу под себя, хотя это и не было так уж необходимо — невыносимо долгой прелюдии хватило, чтобы возбудить его до состояния «просто трахни меня уже», но Шастун не собирался сегодня трахать, сегодня он собирался любить, и мелодия, продолжающая играть всё это время, идеально подходила для занятия не сексом — любовью. Антон медленно вытаскивает пальцы и снимает с себя джинсы, выкидывая их куда-то к остальной одежде, бельё отправляется следом, а сам шатен тянется к прикроватной тумбочке в поисках презерватива. Но стоит ему только открыть нужный ящик, как его запястье перехватывают и отодвигают от цели. — Давай без? Хочу кожа к коже. — И в этих словах столько чувств, столько эмоций нашло выход в виде такой простой фразы, но она такая интимная, такая… — Я боюсь, что не успею… — Чшшш, — он мягко прикасается указательным пальцем к губам напротив, — я же пью противозачаточные… так что можешь и в меня. — Арс, — он не договаривает. Да и сказать, в общем-то нечего. — Пожалуйста, я так этого хочу… И будет ли Антон отказываться? Нет, поэтому он широко разводит ноги омеги, ладонями упираясь в колени, и устраивается между ними, практически ложась на брюнета сверху. Он вновь нежно целует его и одновременно с этим подаётся бёдрами вперёд, входя в податливое отверстие одной только головкой, но Арсений всё равно скулит в поцелуй. Горячо обоим, всё-таки без преград в виде даже самого тонкого слоя силикона ощущения в разы острее. Медленным слитым движением альфа входит по самые яйца и останавливается, позволяя привыкнуть, ждёт, пока Попов не начнёт сам двигать бёдрами, призывая начать двигаться. И он начинает: так же медленно и размашисто, входя до упора и цепляя чувствительную точку внутри. Вроде бы медленно и нежно, а всё равно до закатывающихся от удовольствия глаз, до рваных выдохов и тихих стонов, до запрокинутой в экстазе головы. Кончить в таком ритме кажется чем-то невозможным, но спустя несколько особенно глубоких толчков Арсений своим стоном разрезает пространство комнаты и кончает себе на живот. Нежные стенки внутри после оргазма становятся ещё чувствительнее и сжимаются вокруг члена. Шастун не заставляет долго себя ждать, кончает следом внутрь и спешно выходит из расслабленного тела, пока не образовался узел. Он снова глубоко целует омегу в губы и ложится рядом, надеясь успокоить бешеный сердечный ритм. А музыка, про которую они благополучно забыли, так и продолжает играть из колонок. — Арс, — зовёт он брюнета спустя минут пять. — М? — Он отзывается сонно, будто уже успел заснуть. — Ты там спишь, что ли? — Антон приподнимается, чтобы проверить свою догадку и подтвердить её, Арсений действительно задремал. — Пойдём в душ? — Надо бы. — Он морщится, чувствуя, как сперма на животе неприятно стянула кожу. — Но так не хочется. — Он поворачивается к альфе и укладывает голову ему на плечо. — Не пойду никуда. Шастун умилённо улыбается и треплет своё чудо по макушке, а потом как ни в чём не бывало выползает из-под него и уходит из комнаты. — Эй, ты куда? — А в ответ только тишина и всё та же мелодия, которая уже не кажется подходящей, и Арсений тянется за телефоном, чтобы её выключить. Возвращается альфа с пачкой влажных салфеток и сразу достаёт одну, начиная обтирать истинного. Сначала живот и засохшие на нём потёки, потом анус, весь в смазке и вытекшей сперме самого Шастуна. Ему кажется, что это выглядит красиво и правильно. Когда омега уже относительно чистый, то использованные салфетки относятся в мусорку, а оставшаяся пачка остаётся в комнате чисто на всякий случай. Во второй раз Антон возвращается и застаёт Попова уже спящим, пристраивается рядом и укрывает их обоих одеялом. Разбираться с одеждой они будут утром, а сейчас могут себе позволить спать в объятиях друг друга и видеть самые сладкие сны. — Спокойной ночи, — шепчет он спящему брюнету и мягко прикасается губами ко лбу. Через пять минут Арсений залезет на него почти целиком, а он и не против. Этой ночью оба парня на А наконец-то спят спокойно до самого утра.***
Впервые за последнюю неделю мелодия будильника не раздражает, а мягко вытаскивает из объятий сна. Разумеется, сейчас надрывается телефон Антона, потому что он по определению встаёт раньше. И сейчас бы вспомнить, что сегодня суббота, так ещё и первое мая, выходной, но Шастун работает на радио, где всем плевать на праздники — народ слушает всё, всегда и везде, и если уж ты взял себе выходные смены, то будь, пожалуйста, добр их отрабатывать. «Май». Первая мысль альфы с утра проносится в его голове, когда он отключает будильник и переводит взгляд на плотно зашторенное окно, разглядеть погоду за которым не представляется возможным. По сути, там сейчас может светить яркое майское солнце или лить дождь, стоять штиль или бушевать ураганный ветер, но единственной мыслью всё равно остаётся сам факт того, что наступил май. Ещё со школьных времён в Антоне живёт эта бесконечная любовь к последнему весеннему месяцу, когда учиться остаётся считанные недели, половина из которых — праздники. А потом наступало лето, и мальчишка с головой окунался в долгожданные каникулы. С уходом отца из семьи количество радости от приближающегося июня поуменьшилось, а в институте почти пропало совсем — сессия и двойной объём работы не особо привлекали юношу, хотя и обещали ясные солнечные дни, когда даже вставать по утрам намного легче, чем промозглой и надоевшей зимой. А вот та самая любовь к тёплым майским дням, вечерним прогулкам и посиделкам в парке на пикниках с каждым годом только крепла. И хотя последние несколько лет он работал без выходных с утра и до самой ночи, он всё равно находил время, чтобы прогуляться по весеннему Петербургу. Так что сейчас, только увидев на экране телефона сегодняшнюю дату, Шастун мечтательно улыбается, потому что май всегда приходил с хорошими новостями и подарками. Да, Антону Андреевичу Шастуну 30 лет, и он свято верит, что один месяц в году всегда счастливый. Альфа выпутывается из объятий рядом лежащего Арсения и уходит в душ, где отмокает под прохладными струями. Сегодняшнее утро определённо одно из лучших, нет никаких скребущих душу предчувствий, только свобода и лёгкость в мыслях. Тело откликается на спокойное пробуждение отсутствием боли в мышцах, и мужчина с приятным удивлением отмечает, что выспался, несмотря на ранний час подъёма. Когда он возвращается в спальню в одном полотенце с целью найти свою одежду, то застаёт омегу лежащим на спине и листающим ленту инстаграма. — Доброе утро. — Он опускает лёгкий поцелуй на щеке истинного. — Разбудил? — Нет, так не пойдёт, — ворчит брюнет и тянется к губам Антона, выпрашивая нормальный поцелуй. — Вооот, теперь точно доброе. — Он говорит это и улыбается так ярко, так счастливо, что сердце щемит от безграничной нежности и любви к этому человеку. — Нет, не разбудил, — отвечает он на ранее заданный вопрос как будто невзначай. Если честно, то Шастун уже даже успел забыть, что что-то спрашивал, и стоит теперь со значком загрузки в зрачках. — А. Ааааааа, дошло. — Он заливисто смеётся, а Попов косится на него а-ля «Мой мужик сошёл с ума, кому звонить?» — Ну что ты так на меня смотришь? — Да не, ничё. — А сам ржёт, хотя и очень старается этот смех сдержать, но получается из ряда вон плохо, поэтому он принимает решение спрятать все свои смешинки в экране телефона. — А чё ты тогда в такую рань проснулся? Выходной же, спал бы и спал себе. — Шатен действительно недоумевает, это же он по выходным шарашит, как в будни, а Попов куда намылился? — У меня репетиция часа через три, а вечером спектакль. — А. Аааааа. — Как многозначительно, — смеётся Арсений и откладывает телефон, садясь на кровати. Ночью никто из парней, что логично, не одевался, и если своей наготе Антон значения не придал, то видеть обнажённым омегу был, мягко говоря, не готов. Нет, Шастун никогда не считал себя сексоголиком, да и не являлся им, как таковым, но смотря сейчас на истинного, он только и делал, что пускал слюни, ощущая, как вся кровь медленно отливает от мозга и стремится к причинному месту. Член ожидаемо твердеет, слегка топорща ткань, обмотанную вокруг бёдер. Шатен нервно сглатывает и старается отвести взгляд от всё ещё слегка сонного Попова, но не успевает, так как тот поднимает заинтересованный взгляд и, видя покрасневшие — это смущение? — щеки истинного, скользит своими сапфирами вниз по торсу альфы, безошибочно угадывая очертания ещё пока слабого стояка. — Вот уж не думал, что ты такой ненасытный. — Он азартно стреляет глазами и встаёт с кровати, ручонки свои протягивая к краю задравшегося полотенца. — Арс. — Предупреждающе. — Что такое? — Вот актёришка! Так невинно хлопать глазками, будто не он сейчас кончиками пальцев ведёт по крепнущему возбуждению. Антон опускает взгляд к своему паху ровно в тот момент, когда лёгкие прикосновения пропадают совсем. Осознать, что брюнет уже ушёл, получается не сразу, а только когда щёлкает дверь ванной комнаты. Дверь-то щёлкает, а вот закрытия замка альфа не слышит, и если это не приглашение, то он не знает, что тогда. В любом случае, раздразнённый Шастун так просто не уедет работать, поэтому, постояв ради приличия пару минут, он разворачивается к выходу из комнаты и уверенным шагом топает к ванной. «Доигрался», — думает он в тот момент, когда заходит в жаркое помещение. И вот на него смотрят два ошарашенных синих глаза, обладатель которых стоит посередине с полотенцем руках и надеждой вытереть с себя остатки воды. — Шаст? И лучше бы он молчал, потому что, посмотрев на каменное изваяние, альфа, может быть, ещё и передумал, но изваяние оказалось вполне себе живым, так что тормоза слетают напрочь. Он в мгновение ока оказывается около Арсения, хватая его за шкирку, как котёнка, и тащит к стиральной машинке. Попов успевает только пискнуть перед тем, как оказаться прижатым грудью к пластиковой поверхности, а уже через секунду к его ягодицам притирается ничем не прикрытый стояк. Омега несдержанно стонет и расставляет ноги шире, позволяя Шастуну на пробу вставить палец. — Какая же ты паршивая сучка, — рычит он, понимая, что вход слишком хорошо разработан для того, чтобы считать ночной секс последним периодом, когда в него что-то вставляли. — Ты готовился, — жарко шепчет он в загривок омеги и резко кусает собственную метку, чувствует на языке металлических привкус крови и слышит громкий стон мужчины под ним. — Шаст, — пытается о чём-то попросить Попов, но альфа не слушает. — Что, хочешь, чтобы тебя оттрахали, как дешёвую проститутку? — И вот тут бы поаккуратнее с выражениями, но Арсению странным образом нравится это сравнение, и он призывно расставляет ноги шире. Шастуна дважды приглашать не надо, он ладонью крепко прижимает омегу к машинке и резко входит на всю длину, так, что Арсений даже вскрикивает от неожиданности. Что ж, видимо, действительно доигрался. Шатен не даёт времени привыкнуть, сразу выходит из податливого отверстия и тут же засаживает член по самые яйца, попадая при этом по простате. Попов вскрикивает снова, но уже от удовольствия и делает это каждый чёртов раз, когда Антон со всей своей злостью вдалбливается в тело под собой. Акустика ванной идеально подходит для подобного рода занятий: какофония из стонов, рыков и громких шлепков тяжёлых яиц о благородно подставленную задницу музыкой отражается от плитки на стенах и полу, доводя до исступления обоих парней. Омега ожидаемо кончает первым, громко выкрикивая имя истинного, пока тот продолжает остервенело быстро двигаться внутри. Шастуна по праву можно назвать ювелиром, потому что выходит он из горячего нутра, для того чтобы кончить, проведя по члену рукой от основания до головки всего один раз, пачкая липкой спермой свою руку и спину Арсения. Оба парня тяжело дышат, а у брюнета даже подкашиваются ноги, и он медленно сползает на пол, не в силах стоять, чем знатно пугает альфу. — Эй, эй, эй, Арс! — Он падает на колени рядом с мужчиной, игнорируя глухую боль от удара, и обхватывает его лицо ладонями. — Что с тобой, Арсюш? — В глазах истинный страх за возлюбленного, но видя слабую, но счастливую, улыбку на его лице, Антон слегка расслабляется. — Охуенно… — Он тяжело сглатывает и старается отдышаться. — Это было охуенно, Тох. — Дурак, — беззлобно обзывается тот, выдыхая с облегчением. — Напугал меня, блин. — А ты не бойся. Шастун осуждающе мотает головой и притягивает истинного к себе для поцелуя. И снова только безграничная нежность, будто не он минуту назад жёстко трахал омегу до искр перед глазами. Почему-то целовать Арсения хочется только так, и никак иначе, словно от грубого поцелуя тот сломается. — Всё, хорош! Вали на своё радио уже, а то опоздаешь, — бурчит Попов, выпутываясь из лап альфы. Тот только недовольно фыркает, но хватку ослабляет, позволяя встать. — Вот так значит, да? Я понял. — Хочется добавить «Богдана не любят», но лучше всё-таки не стоит. — Да, Богдана не люблю. — А добавлять ничего и не надо, оказывается. — Тебя люблю. Ну что ты так смотришь? Да, я знаю этот мем, и что? — Да нет, ничего. Просто ты же у нас Питерская Интеллигенция, в театре служишь. — Ты тоже Питерская интеллигенция так-то. — Либо я забыл рассказать, либо ты забыл запомнить, — важно начинает Антон, — но я родился в Воронеже, где прожил добрые восемь лет своей жизни, а после мы с семьёй переехали в Питер. — Ты забыл рассказать, потому что я бы эту информацию не забыл никогда. И не забуду! — добавляет он поспешно. — Так что я всё-таки Воронежское Быдло. — Он так лучезарно улыбается, говоря это, что не улыбнуться в ответ невозможно. — Ага, а теперь бегом собираться, а то реально сейчас опоздаешь! — А ты? — А я обратно в душ и на репетицию. — Говорит без укора, но с намёком на подсыхающие на его спине следы — Ладно. Антон выходит из многострадальной сегодня ванной и округляет глаза, понимая, что действительно опаздывает. Сборы за рекордные сроки он никогда не любил, но всегда умел одеваться и вылетать из квартиры через десять минут после пробуждения. Вот и сейчас он носится по квартире, едва не сбивая всё на своём пути, в итоге вылетая на лестничную клетку спустя пять минут, громко хлопнув входной дверью. Арсений в ванной подскакивает на месте от этого звука и мысленно ставит галочку, чтобы надавать Шастуну люлей за такое отношение к фурнитуре.***
Окрылённый вероятностью получить пиздюлей от Воли Шастун пулей выбегает во двор и стопорится перед собственным автомобилем. Садиться за руль нереально страшно, и его руки бьёт мелкой дрожью, когда он оказывается на водительском сиденье. В голове даже мелькает мысль поехать на метро или вызвать такси, но время на часах верещит, что если он сейчас же не сдвинется с места, то задержавшийся в студии Дима сожрёт его с потрохами и не подавится. Сохранность своих конечностей и потрохов стоит выше страха дороги, тем более сейчас Антон бодр, как никогда, и непредусмотренных ситуаций не ожидается, поэтому кое-как пересилив себя, альфа заводит свой Тахо и выезжает с парковки. Руки трясутся, пока он выезжает на главную улицу, продолжают трястись, когда преодолена уже половина пути, и перестают это делать, когда какой-то урод подрезает внедорожник. Многолетний опыт вождения кричит крепче держать руль и уходить от столкновения за секунду до того, как в бок бы впечаталась сраная приора. Матерясь на весь салон, Шастун отпускает себя и понимает, что больше не боится, только когда по-человечески паркуется напротив здания радиостанции. Пройдя в свой кабинет, шатен бросает рюкзак Арсения, который на кой-то чёрт схватил с собой, перепутав. Почему на кой-то чёрт? Потому что Шастун никогда не брал с собой ничего, кроме сумки с документами и наработками на эфир, которые сейчас, видимо, лежали где-то дома. А где — вопрос уже десятый, потому что для начала надо бы понять, в каком доме. Единственное, о чём переживает парень, так это не взял ли он что-то необходимое сегодня Арсению, но потом думает, что омега вряд ли бы успел собрать целый рюкзак до того, как вышел из ванной, и пришёл к гениальному умозаключению, что рюкзак вчерашний и ничего страшного от его отсутствия у Попова не случится. Вместо переживаний Антон решает немного поработать и, отрыв в самом дальнем углу кабинета какие-то темы для эфиров, начинает их разбирать, редактируя и подкидывая новые подтемы. Через полчаса он понимает, что дурак, потому что сегодня 1-е мая и надо бы вещать что-то на эту тему, поэтому следующие полчаса он перелопачивает всё, что только можно, и считает себя вполне готовым к выходу в эфир. Всё это время рюкзак Арсения очень укоризненно смотрит на него с дивана, и Шастун не может понять, что ему не даёт покоя. Решив, что ничего такого в этом нет — они же вместе живут, могут и вещи друг друга брать — он подходит к сумке и решительно расстёгивает молнию. А вот и первое несоответствие: Попов немножко псих и всегда застёгивает все рюкзаки так, что оба бегунка оказываются внизу и на правой стороне, а сейчас они были вверху посередине. Версия, что омега сам застегнул его так отбрасывается сразу, а вот не заметить неправильное положение он вполне мог. Вторая несостыковка — поверх всех остальных вещей лежит незапечатанный конверт, размеров со стандартную фотографию. Почему альфа решил посмотреть содержимое, он не знает сам, но очень радуется, что нашёл это раньше истинного: у того и так пунктик, что не могут его любить, а тут нате, здравствуйте. На фотографиях сам Шастун, крепко сжимающий запястья смазливого официанта, пытающегося стянуть с Антона одежду. Зелёные глаза темнеют в праведном гневе — он помнит этого официанта и день, когда сделано фото. — Это же… — шепчет он и затыкается, когда смотрит на крайнюю фотографию из стопки. — Пиздец… Это, пожалуй, самая страшная из всех представленных ранее, ибо тут сквозь приоткрытую дверь прачечной видно, как он снимает с себя худи, а футболка — которая вообще-то была в этот момент на нём — задралась так, что с этого ракурса её не видно вовсе. Зато видно тонкую женскую тень, обладательницу которой Антон — почему-то он уверен в этом — знает: в небольшом кусочке тонких изгибов он узнаёт старую знакомую Полю Гагарину, которая когда-то бегала за ним хвостиком, а потом очень удачно встречалась с Серёженькой Лазаревым. От одного только воспоминания об этих людях становится противно и смешно одновременно: Лазарева они увидят в последний раз на суде через пару недель, а Гагарину примерно никогда. Волноваться Антону не о чем, и он на полном серьёзе говорит маю: «Спасибо», — потому что это действительно удача, что второпях он схватил чужой рюкзак.***
В эфирное время Шастун врывается с гениальной, по его мнению, шуткой: — Привет всем, с праздником вас весны и труда, а главное — выходным в этот самый день. Весна есть, даже почти лето, а вот с трудом загвоздка: сегодня работают только сферы обслуживания, поэтому коллегам соболезную, а всем остальным желаю приятного отдыха! Дима, который, как обычно очень долго собирает свои пожитки, ржёт в голос, и хвала небесам, что шатен уже успел поставить очередную незатейливую музыку. Что ж, шутка действительно гениальна. Ну или это просто этих двоих рассмешить можно любой хернёй. Что называется, палец им покажи, они поржут, а палец этот потом сожрут. Да, сегодня — день «гениальных» каламбуров от Антоши Шастунца.***
Арсений выходит из душа посвежевшим и довольным, топает в гардеробную за вещами, там же одевается и идёт в коридор за рюкзаком: его ещё нужно собрать на сегодня. Только вот милость быстро сменяется на гнев, когда он вместо любимого кожаного рюкзака видит Шастуновский кейс для бумаг. Он готов рвать и метать, потому что: — КАК МОЖНО БЫТЬ ТАКИМ СЛЕПЫМ, БОЖЕ?! — Он орёт на всю квартиру и уже хватает телефон, чтобы набрать гневное сообщение или вообще позвонить, но вовремя вспоминает, что альфа за рулём и лучше его не тревожить, поэтому Попов просто продолжает причитать, попутно ища другую сумку, которую не стыдно взять с собой. Из дома он, в итоге, выходит ровно к тому моменту, чтобы быть у театра за полчаса до начала репетиции. И первое, что делает омега, так это подходит к худруку и жалуется на истинного. — Лясь, ну ты представляешь?! — Утяшева аж чуть не давится печеньем, округляя глаза, кивает в знак того, что слушает. — Это чудовище мой рюкзак свистнуло! Не, ну нормальный?! — Арсений, — произносит девушка таким спокойным тоном, что становится ясно: ни черта она не спокойна и кому-то пора бежать. — Если ты ещё раз, — она встаёт со своего места, — решишь меня так напугать, — делает два шага навстречу Попову, пока тот отшатывается на три, — то я прибью тебя своими же руками! — Но, видимо, ждать другого случая не придётся, потому что она тут же срывается с места, спеша надавать Арсению по его темноволосой макушке. Вы когда-нибудь играли в догонялки в театре? Нет? Вот и правильно, не стоит играться в культурном месте, где много всего, что можно сломать. А вот двум омегам сейчас определённо срать на всё хрупкое с высокой колокольни, потому что пока нервная Ляйсан не надаёт другу по шапке, она за ним бегать не перестанет. Под конец четвёртого круга по фойе оба знатно выматываются, и вот они уже просто стоят друг напротив друга, но в разных концах зала. Утяшева манит мужчину к себе ладонью, пока тот отрицательно мотает головой, загнанно дышит и отступает ещё на несколько шагов назад. — Тебе всё равно сейчас идти на репетицию ко мне же, Арсений. Я в любом случае найду способ тебя треснуть. А вот с такими аргументами Попов действительно не может не согласиться. Плюсом ко всему идёт ещё и то, что вечером спектакль. Тоже под руководством Ляйсан. И лучше пусть кара небесная свершится сейчас, чем на сцене перед несколькими тысячами зрителей. — Ладно, — сдаётся Арсений и, смиренно опустив голову, подходит к подруге. Он ждёт чего-то вроде шлепка по макушке или пощёчины, но женщина оказывается коварна и даёт брюнету смачный такой щелбан. От неожиданности тот распахивает свои голубые глазища и смотрит на неё с таким выражением лица, будто она ему только что в измене мужу призналась. — Ну что ты на меня так смотришь? — Она смеётся, а Арсений челюсть с пола подбирает. — Жду тебя в зале через десять минут, Арс. Приводи себя в порядок и бегом на сцену. Она уходит, а Попов так и остаётся стоять на месте, провожая её непонимающим взглядом. С одной стороны, он боялся, что она всечёт ему мама не горюй, а с другой… лучше бы всекла — меньше бы вопросов было. Но времени размусоливать и переваривать произошедшее нет, поэтому омега спешно встряхивает головой, избавляясь от ненужных мыслей, и плетётся — ну как плетётся, бежит — в гримёрку, чтобы хотя бы причесаться. Перед спектаклем его, карамелен кофе, и накрасят, и оденут, но сейчас ему бы просто прилично выглядеть, а не как только что из постели вылез. Да-да, не из кровати, а именно из постели. И только Арсений (ну ладно, ещё Антон, но не об этом) знает, что, вылезая из постели с любимым альфой, он выглядит как никогда аккуратно и эстетично, не то что сейчас, после забега по этажам и коридорам с Ляйсан.***
Эфир проходит тихо и спокойно. Правда, несколько раз Антон лоханулся и поставил дважды одну и ту же песню подряд, но в целом, всё очень даже неплохо. А теперь он сидит у себя в кабинете и мечтает свалить домой, потому что дома — Арсений. Спустя минут пятнадцать блаженных мыслей он вспоминает, что у Арсения сегодня спектакль и дома его нет. Загрустить, впрочем, по этому поводу Шастун не успевает, ибо его телефон тут же разразился мелодией звонка, переключив всё внимание на себя. Отвечать на неизвестные номера он никогда не любил, но его работа вынуждала терпеть собственные недовольства и брать трубку всегда и везде. — Алло? — Мысленно он уже готовится послать очередного рекламщика на все четыре стороны и уже даже набирает в лёгкие побольше воздуха, но с того конца связи раздаётся знакомый голос. — Антон? Здравствуйте, это Елена, мы с вами договаривались о покупке участка в области. — Да, да, Елена, здравствуйте. Я помню, да. — Он зачем-то кивает головой, как китайский болванчик, не осознавая, что собеседница его не видит. — Я хотела спросить, всё ли в силе? — Да, разумеется! — Отлично, тогда я, — наступает короткая пауза, — прямо сейчас высылаю вам копию договора, и если вас всё устраивает, то жду вас для подписания в ближайшие сроки. — А сегодня подъехать нельзя? — Шастун буквально слышит, как у риелтора крутятся шестерёнки (или это она всё-таки бумаги перекладывает?) — Минуточку, я только найду свой ежедневник. — Значит бумажки. Антон замолкает, позволяя человеку спокойно найти всё необходимое, и терпеливо ждёт, пока его снова не позовут. — Антон, вы ещё здесь? — Да, да, конечно! — Надежда в его голосе слышится не просто хорошо, а прекрасно. — У меня нет окна в рабочее время, но я думаю, вы можете подъехать после. — Спасибо, я подъеду! — Представьте себе ребёнка, который всю жизнь мечтал побывать в диснейленде и вот наконец приехал. Вот так примерно, если не сильнее, сейчас радовался Шастун, услышав заветные слова. — Только адрес подскажите, пожалуйста, — спохватывается он резко, понимая, что даже не спрашивал, где находится офис. — Да, у вас есть ручка неподалёку? Антон роется на столе и, не найдя альтернативы, начинает чиркать адрес карандашом на каком-то клочке бумаги, найденном чуть ли не в мусорке (рядом на полу валялся). Дописав, он мило прощается с девушкой и тупо пялится на буквы. «Там нет офисов», — понимает он, проверяя свою догадку на навигаторе: она назвала домашний адрес. Что ж, бывает и такое, главное, чтобы его никто не кинул на деньги, но агентство вроде проверенное. Только вот поджилки всё равно трясутся от осознания, что он поедет домой к какой-то девушке, чью сущность даже не знает. Силой собственной воли — ха-ха, смешно — он отгоняет от себя панику и решает доработать уже, наконец, этот день. Но стоит часовой стрелке оказаться в нужном положении, как шатен срывается с места и убегает к машине, не забыв, однако, прихватить рюкзак истинного, иначе точно пизды получит. Он едет к себе в квартиру за деньгами, по дороге заскакивая в булочную, чтобы захватить еды навынос — он так ничего и не поел сегодня — и постоянно находится в каком-то необъяснимом предвкушении. Зайдя в квартиру, альфа оглядывается и не узнаёт когда-то родные стены. Он не был тут не так много времени, но толстый слой пыли уже успел покрыть большую часть поверхностей. Не разуваясь, Антон идёт в комнату, где в закромах шкафа находит неплохой такой сейф и, с третей попытки угадав собственный код, достаёт оттуда нужную сумму. Пересчитывает купюры трижды, потому что постоянно сбивается. В конечном итоге берёт с запасом в пару пачек и оставшиеся деньги убирает обратно в сейф. Необходимую для покупки сумму укладывает пачка к пачке в сумку и заваливает какой-то одеждой из шкафа. Так безопаснее, по крайней мере, кажется безопаснее. Путь от дома до дома он преодолевает быстро, даже, по его меркам, слишком быстро. Поэтому сейчас он стоит около двери нужной квартиры и ловит подкатывающую к горлу панику. «Так, блядь, ты альфа или где?», — думает Шастун, решаясь. Он резко вдыхает из лёгких весь воздух, делая своеобразный сброс, и нажимает кнопку звонка. И всё бы ничего, всё хорошо, но дверь открывает не милая девушка, с которой он беседовал несколько часов назад, а какой-то очень крупный мужик. Альфа. В этот момент Антон понимает, как крупно влип: она всё-таки омега, и она живёт с альфой. — Ты к кому, чепушила? — А можно было без грубостей обойтись? — Я к Елене, она… — договорить он не успевает. — С вещами? Ну-ка пшёл вон отсюда, пока с летницы не спустил. — Макс, кто там? — Ушастый какой-то, уже уходит. — Елена, здравствуйте, это Антон Шастун, мы с Вами разговаривали по поводу участка, — кричит он, надеясь, что его не прихлопнут на месте. — Ты чего-то не понял? Я сказал, пошёл вон. — Макс, впусти его. Я же говорила, что ко мне покупатель приедет. — А к тебе все покупатели с вещами приезжают? — Это не вещи, — влезает в разговор Шастун. — Вы, я прошу прощения, с деньгами приехали? — Д-да… — Ясно. — Девушка скрывается в комнате, из которой вышла минутой ранее, и возвращается с папкой руках. — Максим, мы в офис, человек меня не понял. — В офис? В семь вечера первого мая? — Да. — Она обувается и смотрит на Антона, взглядом прося отойти. — Вы на машине? — Да, — отвечает Шастун, выпуская её из квартиры. — Отлично, тогда поедем на вашей, я не хочу садиться за руль. — Позвони из офиса, — с нажимом просит Максим и захлопывает дверь. — Ну что, едем? — Да, конечно. Девушка первой проходит к лифтам и нажимает кнопку вызова. — Вы простите моего мужа, он у меня ревнивый такой стал последнее время. — А есть к кому? — Разве что к работе. — Риелтор заливисто смеётся и проходит в только что подъехавший лифт. Антон на это лишь нервно хмыкает и заходит следом. Интересно, а если бы Арсений работал по нормированному графику, то он бы ревновал Шастуна с его трудоголизмом? А сам Антон? Из раздумий вырывает сигнал, что они уже на первом и пора уже выметать свои задницы из кабины. До офиса они едут молча, и только ненавязчиво играющее радио разрезает тишину салона, ибо, только сев в машину, альфа попросил не отвлекать его от дороги разговорами. Елена понимающе кивает и утыкается в свой телефон, начиная с кем-то переписку. Зато доезжают они быстро и без происшествий. Шастун паркуется прямо перед входом в здание и, взяв с заднего сиденья сумку с деньгами, идёт следом за девушкой. Она здоровается с охраной и просит ключи от кабинета. Забирает их практически с боем и, удовлетворённая своей победой, ведёт шатена наверх. — Проходите, присаживайтесь, — приглашает она, включая в помещении свет, и параллельно набирает сообщение, по-видимому, Максиму. Сама проходит к столу у окна и садится на своё привычное место. — Я бы предложила кофе, но, боюсь, уже слишком поздно. Да и к тому же, хотелось бы завершить всё побыстрее. — Она улыбается, хотя видно, что очень устала, и Антон чувствует укол совести, ведь если бы не он, то человек мог бы сейчас сидеть дома с любимым альфой и отдыхать. — Прошу прощения, что лишаю вас заслуженного отдыха. — Извиниться всё-таки надо было. — Давайте всё подпишем и просто пересчитаем деньги? — Вы ознакомились с договором? Вас всё устраивает? — Да, вполне. Я не знаю, что можно было бы добавить, а исключать что-то не вижу необходимости. — Если честно, Шастун прочитал только половину, устал и закрыл документ, решив, что никто его наёбывать не будет. — Тогда, — риелтор вытаскивает бумаги из папки и кладёт их перед альфой, — поставьте подпись там, где отмечено на обоих экземплярах. Руки у шатена слегка подрагивают в предвкушении, пока он заносит ручку над заветными строчками. Одно движение и вот он уже может звонить Макару с радостным воплем, чтобы тот ехал закупать материалы. Деньги ставятся на стол в той же сумке, в которой они были привезены, и с обречённым вздохом девушка включает купюросчётную машину. Через десять минут на столе аккуратными пачками красуются четыре миллиона рублей. — С вами приятно иметь дело, Антон Андреевич, — заключает девушка, убирая деньги в сейф. — Завтра я отправлю заявку на оформление документов, но вы уже можете распоряжаться землёй по своему усмотрению. — Она договаривает, уже стоя прямо, но всё равно смотря на Шастуна снизу-вверх (как у неё, бедной, только шея не затекла так стоять?). Антон благодарит её, принимая в руки свой экземпляр договора и тут же убирая его в сумку к оставшимся деньгам (всё же много взял), и предлагает отвезти домой. На удивление омега отказывается, объясняя это необходимостью завершить бумажную волокиту. Тогда шатен прощается и уходит, спускаясь по лестнице чуть ли не вприпрыжку от радости. Он купил участок. Купил под строительство. Их с Арсением ждёт новый дом. Да, Антон тот человек, для которого фраза «дом построить» имеет колоссальное значение. Поэтому теперь он на задворках сознания чувствует, что их с Арсением союз становится всё ближе к заветному «семья». Обычно, первый шаг — это предложение руки и сердца, но по замыслу Шастуна омега ничего не должен знать о строящемся семейном гнёздышке. Только после окончания всех работ — в том числе отделочных — Попов войдёт в полностью готовый дом. Желательно, уже в статусе мужа. Антон мечтательно смотрит в небо над Петербургом, а в голове только: «У нас будет свой дом».