***
— Арсений, ты выйдешь за меня? Музыка перестаёт звучать совсем, ровно, как и Антоново сердце стучать. Он весь напряжён до предела, ничем не обоснованный страх сковал всё тело и не давал пошевелиться. Вот он сейчас — Антон Шастун — стоит в далеко не удобной позе, открытый и честный. Он сделал всё, что было в его силах. Теперь его сердце в руках человека напротив. Того, кому альфа решился предложить ещё и свою руку на пару с фамилией. Он продолжает стоять и просто ждёт. Он готов к любому ответу, по крайней мере, убеждает себя в этом. — Антон… — Омега начинает так надломленно, что Шастун уже думает — проебался. Слишком рано, слишком. Он ведь ещё не готов даже. Думает, а внутри рушится мир. Всё-таки не готов… Но он героически продолжает стоять, пока не услышит внятного ответа. Здесь есть только да или нет, и Антон их дождётся. — Антон, я… — Арсений уже открыто плачет, потому что эмоции берут верх. Он не готов. Он оказался максимально не готов к такому повороту событий, и слов у него теперь нет никаких. Обычно он бы выругался, но портить всю романтику ТАКОГО момента — преступление против человечества. Ему страшно, неизвестность всегда пугает. Они мало знакомы, нужно узнать друг друга получше. Эти и ещё тысяча разных мыслей проносятся в голове брюнета, пока он тупо плачет, сквозь пелену смотря на истинного. Антон уже теряет надежду и опускает голову, собираясь встать, когда омега начинает судорожно кивать. Шастун сначала этого даже не замечает, но потом раздаётся надрывный шёпот. — Да, да-да-да, ДА! Альфа не верит своим ушам, поднимает глаза, и накрывает уже обоих. Они как-то одновременно встают и утыкаются в губы друг друга. Поцелуй мокрый и солёный от слёз, но на это так плевать. Первой на фоне начинает играть скрипка, а парни всё так же неистово целуются. Их не оторвать друг от друга никакими силами. Всё: срослись, слиплись, как макаронины в кастрюле. Они отстраняются всего на пару сантиметров, чтобы дать возможность продышаться. Антон достаёт кольцо из коробочки и трясущимися руками берёт кисть Арсения в свою ладонь, чтобы надеть его на безымянный. Символ помолвки переливается под светом фонарей, а эти два дурака снова сливаются в поцелуе. Когда они отойдут, неизвестно. Они продолжают целоваться и целоваться, забыв про музыкантов, про шампанское на столе — про всё, что их окружает. Сейчас есть только они, а на остальное плевать. Они не слышат и аплодисментов, раздающихся со стороны бара, и недовольного шиканья администратора. Каждая присутствующая омега посчитала своим долгом мечтательно вздохнуть, глядя на пару. Это было действительно красиво, что уж говорить. Столько эмоций, сколько никогда не было в этом заведении. Да, место красивое, и предложения руки и сердца звучат здесь довольно часто, но никогда ещё это не было так чувственно, чтобы даже альфа расплакался вместе со своим избранником. Слишком тепло, слишком радостно, слишком… Всё слишком. Они отстраняются друг от друга всего на несколько сантиметров, чтобы можно было шепнуть пару слов друг другу. Арсений рассыпается в благодарностях, а Антон безостановочно шепчет слова любви. Как-то Шастун намекает вернуться за стол, и это предложение поддерживают. Слёзы вытираются в несколько салфеток, а потом раздаётся хлопок вылетающей из бутылки пробки. Нет, она не взлетает в потолок, но звук всё равно громкий. Похоже, именно он отрезвляет обоих парней от переизбытка эмоций, только сейчас они смотрят друг на друга достаточно трезво, хотя в обоих по два бокала вина и море любви. Шипящая жидкость разливается по фужерам, и альфа встаёт, чтобы снова сказать что-то нереально чувственное, но останавливает себя. Хватит им на сегодня слёз: даже счастливые тратят очень много сил и энергии. Он просто поднимает свой бокал и окликает омегу. — Я люблю тебя. За нас с тобой! Звон стекла, несколько размашистых глотков, бокалы ставятся на стол, а пара снова выходит танцевать. Они медленно покачиваются под лёгкую музыку, вплотную прижавшись телами. Антона наконец отпускает, он вдруг отчётливо понимает, что бояться ему уже нечего. Счастливая семейная жизнь с Арсением началась, когда он только поселился у омеги, подкрепилась, когда перевёз туда все свои вещи, а теперь до ничего, по сути, незначащего штампа в паспорте осталась только свадебная церемония. Арсений думает о том же. А ещё о красивой свадьбе. А ещё о красивых костюмах и о том белом, который он видел совсем недавно, в первую очередь. И об украшениях, и обо всём. Романтичная омежья душа уже успела разогнать кучу мыслей и вариантов развития событий. Но это всё будет потом. Сейчас они танцуют на крыше, в одном из самых красивых мест Петербурга, а там, внизу, цветёт своя жизнь. Небо так и не потемнело окончательно, звёзды совсем блёклые, а огни города подсвечивают стеклянные ограждения снизу. Красиво.***
Они не заваливаются в номер, неистово целуясь, будто хотят сожрать друг друга, нет. Антон галантно открывает дверь и приглашает омегу вперёд себя. Люкс для молодожёнов встречает корзиной цветов на кровати и лепестками по всему полу. Дверь за спиной тихо щёлкает, и Арсений ощущает горячее дыхание на своём затылке. — Нравится? — Вопрос скорее формальный, потому что это и так видно, но повод выдохнуть брюнету в загривок лишним не бывает. — Очень. Он шепчет с придыханием и оборачивается к альфе. Взгляд — глаза в глаза. Судорожный вдох, и одновременно они опускаются к губам друг друга. Синхронно облизнуть свои и впиться в такие сладкие и желанные напротив. Это не жаркий поцелуй, в нём всё сквозит нежностью и мягкостью. Но он распаляет, позволяет желаниям выйти наружу, эмоциям — выплеснуться наружу, снося всё на своём пути. Арсений тянет альфу к кровати, усаживается на самый край и позволяет делать с собой всё, что угодно. Антона ведёт. Слишком открыто брюнет смотрит на него, слишком явно предлагает взять его всего. Это слишком. Всё слишком. А терпения остаётся слишком мало. Шастун толкает парня на кровать спиной, а тот доверчиво откидывается, даже не думая посмотреть, куда летит. Дурацкая корзинка подпрыгивает на матраце совсем рядом, и альфа ставит её на пол, недовольно фырча. Он возвращается к своему любимому занятию — созерцанию Арсения, когда он вот такой красивый, податливый, мягкий. Когда взгляд затуманен сладкой дымкой, когда хочется всего его целиком. Тёплая ладонь сжимает бок и омега вздрагивает. Антон знает всё его тело, успел изучить его вдоль и поперёк. Горячие поцелуи опускаются на шею и ключицы сквозь расстёгнутый воротник. Накидка на плечах смялась до состояния шарфа, и альфа вытягивает её из-под шеи брюнета. Зелёные глаза жадно облизывают острые выступающие косточки взглядом, пока он расстёгивает рубашку ещё больше. Рубашка, брюки, бельё — всё отправляется куда-то на пол, и Антон потом долго будет извиняться за помятый вид дорогой одежды. Зато со своей он также не церемонится: пиджак отлетает в другой угол комнаты, белая — лично выглаженная! — рубашка — куда-то в том же направлении, а брюки и бельё остаются лежать возле кровати, где Шастун и стоял всё это время. Кожа к коже — вот так правильно. Так намного лучше, теплее, приятнее. Ощущений больше, они ярче, и это сносит голову каждый раз. Каждый чёртов раз, когда прикасаешься к человеку под собой, прошибает будто электрическим током. И сейчас то же самое. — Антон, — шепчет омега, протягивая к нему обе руки. Он укладывает альфу на себя сверху, предусмотрительно разведя ноги так широко, как смог, а растяжка у него отменная. — Можно не готовить. Последняя фраза врезается в сознание, как что-то запредельное. Вот же ты чертовка, Арсений. Дома готовился, значит, да? Предполагал, что будет продолжение банкета. И ведь, правда, предполагал. Но уж точно не думал, что всё будет ТАК, и теперь он будет предлагать себя не своему парню, а уже жениху. А он и берёт. И ничто в этой жизни не заставит его отказаться от такого предложения. Ничто, нигде и никогда. Потому он опускает руку вниз, к влажной ложбинке, и собирает пальцами горячую смазку. Сразу двумя подбирается к пульсирующему отверстию и вводит их до основания. Сладкий стон ласкает уши, а движения пальцев внутри становятся резче и быстрее. Арсений извивается, просит ещё: больше, быстрее, глубже. Он кое-как дотягивается до кисти альфы и отстраняет её. Просит взять уже нормально, насадить на свой член поглубже, до звёздочек перед глазами, до фейерверков. А Шастун берёт. Целует солёную шею, оставляет маленькие фиолетовые следы на ключицах и подаётся бёдрами вперёд, помогая себе рукой. Входит медленно, но одним движением на всю длину. Жарко, узко, мокро. Как же хорошо. Им обоим. Каждое движение словно выстрел в голову, на поражение. Чёткие толчки под самым правильным углом, чтобы приносить максимум удовольствия. В какой-то момент, омега протестующе мычит и упирается в чужую грудь руками. Антон отстраняется, не понимая, что от него хотят, и тут же оказывается перевёрнут. Как Арсений это сделал с членом внутри, не понятно, но сделал. И теперь Шастун лежит на кровати, а брюнет гордо восседает сверху. Его очередь приносить удовольствие и сносить крышу своими действиями. Он, не прекращая поступательных движений бёдрами, склоняется к груди альфы и покрывает её поцелуями, ставит свои отметки, украшая любимое тело космосом засосов. Он отклоняется, меняя угол проникновения, и жадно стонет, запрокинув голову. Руки, крепко сжавшие чуть выше таза, приводят рассудок в относительную трезвость. Опущенный взгляд цепляется, впервые спустя столько времени, за неровную полосу рубца. Омега пальцами проходится по грубой коже, выбивая из груди тяжёлый вздох. — Красивый, — шепчет он. — Всё равно красивый, — убеждает, пока пальцами собирает замысловатый узор шрамов по всей предоставленной поверхности. Он снова наклоняется ближе, целует глубоко и наслаждается тем, как альфа вскидывает бёдра, чтобы войти ещё глубже. Несколько лиловых собственнических засосов остаётся на шее и ключицах, не только же Арсению думать, как их прятать. — Как я хочу, чтобы ты пах мной, — тянет он в полусознательном состоянии. Момент экстаза близко, они оба уже на грани и оба это понимают. — Так вперёд, — говорит Антон, откидывая мокрую чёлку со лба омеги. Арсений не уверен, что услышал то, что услышал, и смотрит своими голубыми омутами так неверяще. — Шея, запястье? Что тебе дать? — Шастун серьёзен, вот сейчас, когда находится почти на пике, он остаётся трезв, хотя и с большим трудом. — Запястье, — откликается брюнет и чувствует, как с левого бока пропадает ощущение ладони. Перед его лицом действительно появляется рука альфы, а её обладатель внимательно следит за действиями омеги. Да, их метка не такая яркая, да, её нужно обновлять намного чаще, чем альфам. Но она стоит так дорого для Антона, что он готов сам каждый раз подбегать к истинному и мурлыкать, что пятно побледнело. Тёплый поцелуй остаётся на самой вене, и Арсений губами чувствует, как сильно шарашит пульс, пока Шастун закрывает глаза и шумно сглатывает. Острые зубы царапают кожу, он будто спрашивает «точно?» Сбитое дыхание мужчины кричит, что да. Уже через секунду челюсти смыкаются, прокусывая тонкую кожу. Шастун скулит то ли от боли, то ли от эмоций, сразу ударивших в голову, а по его руке течёт солёная струйка тёмной венозной крови. Омега сильнее стискивает зубы, языком слизывая тёплую жидкость. Он отрывается спустя долгую минуту, в течение которой свежая метка наливается багряным. Антон открывает глаза и осмотрит на оставленный след и кровь, стекающую к предплечью. В его взгляде только восхищение, дыхание всё так же сбито, и он резким движением возвращается в верхнюю позицию. Рычит и с силой прижимает омегу к постели. На шею Арсения опускается несколько болезненных укусов, а альфа уже не разменивается на нежности, втрахивает его в матрац, понимая, что от кукушки в голове осталось только эхо её пения. Стоны громче с обеих сторон, движения резче, брюнет подмахивает бёдрами, углубляя проникновение. Надрывно стонет, кончая, омега, с рыком — Антон. Он падает на истинного и не торопится выходить из разморенного тела. Набухающим узлом он делает ещё несколько движений, а после еле успевает выйти, пока не успела начаться полноценная вязка. Падает рядом, фактически без сил. Они полежат немного и точно пойдут на второй заход, не давая постояльцам в соседних номерах спать всю ночь. Или нет? Шастун с восторгом смотрит на кровоточащее запястье, пока Арсений занимается тем же, но не на запястье — у него на пальце есть что-то, что он совсем не ждал увидеть так скоро. А потом взгляд голубых глаз падает на рану, оставленную им, и омега подрывается с места. — Антон! — Перепуганно кричит он, заставляя названного вздрогнуть от неожиданности. — Ты чего, Арс? — Кровь, дурак ты эдакий. — Он подползает вплотную и берёт руки в свои. — Я тебе вену прокусил. — Ну и что? Заживёт. — Он прикалывается или правда не понимает, что венозное кровотечение сложно остановить? — Ты совсем дурной, что ли? Антон! Его не слушают, стараются заткнуть, но Попов только быстрее отстраняется и начинает носиться по номеру в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти за бинт или повязку. На ум приходит только порвать их одежду и омега уже почти совершил этот безбашенный поступок, но его останавливают крепкие руки. Альфа шипит от боли в месте укуса, но продолжает держать и тянет истинного в противоположную сторону. — Я не дам тебе издеваться над вещами. — Произносит он в тёмный затылок. — Вон туда смотри. — Сильные руки направляют голову в нужном направлении, и Арсений натыкается взглядом на коробку, удивительным образом напоминающую аптечку. — Ты знал, что я тебе наврежу? — Скорее надеялся, что ты не станешь себя сдерживать, стараясь меня пометить. — Он не говорит, нет. Мурлычет эту фразу, кайфуя от того, как же это всё-таки круто звучит. Меченый омега — практика частая, обычно это оберегает от нападок других личностей. Меченый альфа — редкость, потому что защищать их не от кого, но от этого она становится только ценнее. Не всякий готов согласиться на укус, ещё меньше предлагают сделать это сами. Антон был готов попросить. Он не успел, зато теперь они оба стоят довольные. Разве что брюнет всё ещё нервничает из-за прокушенного сосуда. — Давай перевяжем? — Просит он, поворачивая голову к Шастуну. Вместо ответа Антон опускает руки и отходит на кровать. Раненую конечность протягивает вперёд и покорно ждёт, пока до Арсения дойдёт, что надо делать, и он замотает запястье бинтами. Альфа шипит, когда в прокол затекает перекись водорода, но стоически терпит вплоть до момента, пока омега, довольный проделанной работой, отходит убрать остатки бинта. — Не туго? — Спрашивает он, возвращаясь к истинному. — В самый раз. — Отчитывается шатен и тянется за поцелуем. Увернуться не получается, и вот они снова целуются, как на крыше некоторое время назад, а потом альфа падает на кровать, утаскивая за собой Арсения.***
Из отеля они приехали домой только на полчаса — переодеться. В душ они оба приняли решение сходить в месте ночлега, и хорошо. Потому что теперь они со скоростью света меняют одежду на повседневную и вылетают по своим делам практически одновременно. Антон, правда, всё же быстрее, потому что пизды за опоздание не хочется совсем, а на дорогах сегодня такие пробки, что думать не хочется. За опоздание не получает ни один. Зато оба ловят косые взгляды коллег, обращённые на их правые руки. — Арсений? Конечно, кто же ещё может его спросить, как не любимый художественный руководитель? Сначала он даже хочет проигнорировать существование Утяшевой и продолжить своё движение по ранее продуманному маршруту, но потом он понимает, что сам к ней и шёл. Что говорите, безвыходных ситуаций не бывает? Что ж, ситуация. — Ляйсан? Ну а почему бы и не сыграть в «вопросом на вопрос»? Хорошая игра так-то. Особенно, когда очень надо прикинуться дебилом. С них спрос меньше. Меньше же? — Не прикидывайся, милый. — Не проканало, ну ладно, хуй с ним. — Я прекрасно знаю, что ты кольца не носил уже, чёрт знает, сколько. А тут и золотое, и с камнем, и на безымянном. — Она невинно хлопает глазками, будто вовсе не жаждет новых сплетен. Хотя, почему сплетни? Ей надо узнать всё из первых уст. — И что же в этом такого? — Сознавайся, зараза! Он тебе предложение сделал? — Интересно, если он скажет нет, то она поверит? — Нет. — По крайней мере, можно попробовать. — Не пизди. — Пацан к успеху шёл, не получилось, не фортануло. — Тогда зачем спрашивать, если моим ответам ты не веришь? — Главное, чтобы это не прозвучало, как предъява, потому что, ну… это же не предъява. Так, негодование, выраженное в слегка грубой форме. — Так ты расскажешь, как всё было или где? Попов закатывает глаза, понимая, что отделаться от подруги у него уже не получится. Остаётся только принять свою участь и идти, куда девушка поведёт, рассказывать все подробности вчерашнего вечера. Ну или не все: про обстоятельства, в которых была поставлена омежья метка, можно и не упоминать.***
А вот Антон в это время пытается поговорить со Стасом по поводу нового заказчика, не понимая, почему тот так сильно принюхивается. Взгляд Шеминова не отрывается от Шастуновской перебинтованной руки. — Да что ты так смотришь на меня? — Вскрикивает он наконец, привлекая внимание. — От тебя за километр несёт кофе. То, что ты такой не пьёшь, знает каждая собака, которая здесь ошивается. — Вот уж спасибо, Антон не знал. — И что? — Что у тебя с рукой? — Можно было и не спрашивать, вообще-то. А как же субординация и профессиональная дистанция? — Стас. — Он начинает уже заранее злиться. Ну не любит он, когда кто-то лезет в его личную жизнь. Особенно, если этот кто-то — лысый, шепелявый Шеминов, который не умеет ни язык за зубами держать, ни за слова свои потом отвечать. — Да хорош тебе феромонами брызгаться, — бубнит Стас, понимая, что проиграл. Но слабоумие и отвага — его девиз по жизни, так что он продолжает злить Шастуна. — Чё тебе, так сложно поделиться? Я же знаю, что у тебя этот твой есть. На фразе «этот твой» шатен сжимает кулаки, сдерживаемый от порыва накинуться на начальство с дракой, только этим самым статусом начальства. Сложно, когда находишься в подчинении у долбоёба. Ты же ему даже навалять не можешь без дисциплинарного взыскания. — Стас. Закрой свой рот. А лучше — вымой с тряпкой, чтобы я ничего не слышал от тебя в адрес Арсения. Это тебе понятно, скотина ты безрогая? — Шастун! Но Антону уже плевать, что ему там скажут. Он практически с ноги выбивает дверь из кабинета начальника, направляясь на своё рабочее место. Что ж, потеряют клиента — Шастун не виноват. Нехер было его не слушать, пока прилежный работник и передовой дизайнер, распинался, почему нельзя воплощать этот проект в жизнь. Шатен заранее предупредил о рисках, но клиент всегда прав. Оберегая свою вечно страдающую голову от новых шишек, он взял стопроцентную предоплату, хотя это и не по правилам компании, и заранее отправил горе-заказчика разбираться с директором. Потеряет Стасяо кучу бабла из собственного кармана и потеряет, чё бубнить-то об этом потом, правильно? А Антон предупреждал. Оставшийся день прошёл без происшествий, но настроение, испорченное с самого утра, так и не поднялось до более-менее приемлемого уровня, продолжая болтаться где-то около плинтуса. Зато по приходе домой Шастун вдыхает вкусный запах свежего борща. Что ж, этот день не так плох, каким казался буквально две минуты назад. Он, как мышь, крадётся мыть руки, а, когда уже выходит, его телефон звенит уведомлением о входящем смс. Жилин. 18.34 Лазарев был найден мёртвым сегодня утром. Антон смотрит на сообщение и его лицо озаряет безумная улыбка. Он оставляет его без ответа и убирает телефон. Идёт к омеге на кухню, где нежно обнимает со спины за талию. — Я почувствовал, что ты зашёл. — Говорит Арсений и тянется через плечо за поцелуем. — Ничего от тебя не скрыть теперь. — Он улыбается, отвечая на мягкие прикосновения губ. — Ты мной пахнешь, — тянет, довольно прикрывая глаза. Шастун понимает, что счастлив. Вот сейчас, стоя на этой кухне, обнимая своего любимого человека, который согласился стать его мужем и теперь гордо носит звание жениха. А где-то там, в колонии строго режима, прошедшей ночью сдохла тварь, которая не давала им жить спокойно.***
— Мы же друг друга поняли? — Спрашивает Шастун, смотря своему собеседнику в глаза. Свет неприятно бликует в стекле, мешая разглядеть эмоции человека за перегородкой, но отчего-то Антон уверен, что там смесь праведного гнева, решительности и истинной заинтересованности. — Ну и как фамилия нашего 131-го? — Лазарев. Сергей Вячеславович. — Шастун выплёвывает это с таким отвращением, что даже мараться в этом человеке не хочется. Но сигнал поступил, а значит нужно разбираться. Разговор заканчивается чётким «Просто жди», телефонную трубку вешают с той стороны, а Антон ещё пару секунд смотрит на заключённого за стеклом, прежде чем встать и уйти. Он выходит с территории колонии с чувством выполненного долга. Многие люди говорят никогда не оборачиваться, если не собираешься куда-то возвращаться. Шастун не верит суевериям, но оборачиваться сейчас не хочется совсем. Хочется никогда не видеть это место. Он уже отходит на несколько шагов в сторону парковки, как чувствует пронзительный взгляд в свою спину. Чувство дыры, прожигаемой между лопатками вынуждает всё же повернуть голову назад. И лучше бы он этого всё-таки не делал: за ограждением стоит только недавно вспоминаемый отморозок. Он высокомерно улыбается и одними губами шепчет Антону: — Ещё увидимся… — Вряд ли. — Так же тихо, беззвучно совсем бросает шатен и уходит.***
— Знаешь, почему здесь не стоит никому рассказывать, по какой статье приняли? Голос раздаётся со стороны входа в туалет. Лазарев хмыкает, продолжая делать своё дело. Вот уж чем он никогда не интересовался, так это законами российских зон. — Не знаешь, — констатирует мужчина, протягивая руки к стоящей возле двери швабре. Отбой прозвучал уже полчаса назад, но кто это будет проверять? Тем более, что в камерах почти никогда не ложатся спать по команде, не в школьном лагере же. Срок не прибавят, а выговоров никто уже не боится. — А потому, Серёженька, что за некоторые тут принято наказывать. Пацаны, — обращается он ещё к нескольким мужчинам, оказавшимся в сортире в столь поздний час, — у нас тут по 131-й человечек. Слышаться улюлюканья толпы, хотя толпой их назвать было бы преувеличением — так пятеро зеков. — Научим уму-разуму? Остальные согласно шумят, а Лазарев понимает, что влип. Пятеро на одного — шансы ничтожно малы. Единственным выходом кажется позвать конвой, и он уже порывается крикнуть, но в этот же момент ему зажимают рот ладонью. Ещё двое подскакивают и начинают тащить его к кабинкам, с силой бросают на унитаз. Пока первый продолжает закрывать ему рот, трое других укладывают его на закрытую крышку и стягивают штаны, заставляя отставить зад. Становится страшно. Он мычит, и в этих звуках кое-как узнаётся «не надо». — Что говоришь? Как не надо? — Совсем рядом раздаётся голос того мужика, что минутой ранее стоял возле двери со шваброй. — А мне кажется надо. — Произносит он, приставляя черенок к сжатому кольцу мышц. Снова раздаётся протестующе мычание, но мужчины выглядят решительно. — Чтобы навсегда запомнил. — Он давит на швабру, вгоняя её на сухую на несколько сантиметров. Лазарев визжит от боли. — Что. — Ещё одно поступательное движение. Заглушённый крик становится громче, по черенку течёт тонкая струйка крови. — Он. — Обратно и ещё громче. — Говорил. — И опять. Горячие слёзы боли текут по лицу, кровь стекает по бёдрам. Больно. Очень больно. Он кричит, пытается отстраниться, вырваться, но ничего не выходит. — Вот теперь запомнишь, о чём тебя просили. Просили ведь? — Ещё раз. — Да-а-а… — мычит он в ладонь. — Неужели ты решил покаяться? Поздно. — Черенок входит ещё раз, разрывая слизистую глубже, а после покидает тело. — Отпустите парни. Хватка ослабляется мгновенно, казалось бы, вставай и беги. Но сил не осталось никаких, а адская боль пронзает всё тело. — Запомнил? — В ответ ему кивают. — Навсегда запомнил? — Опять кивок. Он так наивно надеется, что его теперь отпустят, что смешно становится. — Правильно. А знаешь почему? Отрицательный кивок теряется в крепкой хатке, а через секунду голова влетает в бочок унитаза. Потом ещё раз и ещё. Лазарев хочет закричать, но у него не получается даже вдохнуть. Ещё один удар, и бездыханное тело, залитое кровью с нескольких сторон, падает на пол. — Вот почему. Утром тело найдёт конвойный, швабра, вымытая и без единого отпечатка будет стоять на своём месте, а личности заключённых, находящихся здесь после отбоя не установят. О произошедшем сообщат следователю, ведущему оставшиеся дела Лазарева, а от него информация дойдёт и до Шастуна. Дойдёт, правда, только ближе к ночи, но главное, что она попала в его руки. План сработал на ура, и ведь все причастные вышли из произошедшего чистыми. Классическая ситуация — разборки на зоне. За изнасилование тебя здесь никто и никогда уважать не будет, ты отброс. Ты та самая падаль, которая не заслуживает ходить по этой земле. И ты будешь наказан. Тебе покажут, что такое справедливость. Тюремное правосудие в разы надёжнее законного, и в этом его прелесть. Стоит одному авторитетному лицу узнать, что неподалёку ходит мразь, закрытая по 131-й, и больше эта мразь ходить не будет.***
Утро будет добрым и тёплым. Солнышко за окном, объятия любимого, что может быть лучше? Особенно, когда у тебя в театре выдался выходной. Единственное, это у тебя выходной, а у твоего жениха — нет. Так что приходится отпустить его работать и остаться валяться в кроватке, просто потому что можно. Вот такая он ленивая сосиска сегодня. Тюлениться и лениться — вот и весь план на сегодня, который приводится в действие уже через несколько минут. Арсений лежит морской звездой среди одеял и переключает каналы в поисках чего-то интересного, но после бросает эту затею и врубает фильм через интернет. Потом его сменяет сериал, под который омега благополучно сматывается в душ. По крайней мере, так он планировал, но в последний момент что-то идёт не так, и вот уже набирается ванна с вкусно пахнущей шоколадной пеной (да, он-таки её себе купил). Он проваляется там два часа, успеет сравнить себя с кашалотом, посмеяться с собственного каламбура и смешно булькнуть водой. Да уж, это не человек, это ходячее веселье в человеческом обличье. Антон, правда, предпочитает называть его богом, но это только его пунктик на обожествление. Хотя, стоит признаться, что Арсению это несколько даже нравится: ничего особенного не делаешь, а тебя сравнивают с божеством. А вечером Шастун вваливается в квартиру со словами, что ждёт ровно пять минут, и либо Арсений выходит полностью одетый, либо он вынесет его на руках, как есть. Мотивация железная, так что сегодня Попов бьёт все свои рекорды по скоростному переодеванию. В итоге Антон всё же заходит за омегой, чтобы вынести его силой, но на мужчине не хватает только обуви, так что принимается решение помиловать. На расспросы, куда они едут, альфа не отвечает, а только загадочно улыбается. Зато, когда он останавливается на парковке перед самим зданием, все вопросы вдруг пропадают. — Ты меня в ЗАГС привёз, серьёзно? — Брюнет даже изгибает показательно бровь. Да уж, научился Шастуновской мимике. — А ты против стал? Сам же верещал два дня назад. — Он пожимает плечами и, в целом, имеет такой расслабленный вид, что даже подбешивает слегка. Антон выходит из машины и даже не оборачивается, он и так уверен, что брюнет идёт за ним. Омега не торопится, а Шастун так и не пытается посмотреть назад. В конце концов терпение заканчивается, и Попов выскакивает из машины, бегом нагоняя стремительно удаляющегося шатена. Они пришли подавать заявление. Да ладно. Честно говоря, до этого момента Арсений думал, что это была просто красивая речь и повод для праздника. Помолвка же не значит скорую свадьбу? Обещанного вон вообще по три года ждут и ничего. А тут вона как. Получил предложение — через двое суток будьте добры проследовать в ЗАГС. Парни проходят на ресепшн, где Шастун что-то очень уверенно толкует женщине за стойкой, а уже через минуту она провожает их в кабинет. «Сколько ж бюрократии», — думает Арсений, пока пытается слушать всё, что говорит сотрудница ЗАГС-а. У него уже голова идёт кругом, и он может только гордиться Антоном, который вслушивается и вникает в её слова со всей своей заинтересованностью. Когда все необходимые бумажки подписаны, а одни и те же слова написаны на четырёх разных бланках, потому что «вот здесь ошибка, переделайте», им выдают календарь с пометками записи. — Смотрите, выбирайте. Только сразу на июль, конец июня у нас весь забит. Конец белых ночей, сами понимаете. — Шастун кивает и опускает взгляд на таблицу. — Седьмое июля! — Выкрикивает Арсений и пугает даже Антона, что говорить о ничего не подозревающей женщине. Тот сверяется с календарём в руках и поджимает губы. Для выездной церемонии нужен полностью свободный день, а такого счастья у них нет. Там вообще только после трёх свободное время есть. — Да, есть запись. — Соглашается работница, забрав у альфы блокнот. — Антон Андреевич? — Да, пожалуй. Только у нас церемония, скорее всего, выездная будет… — Он виновато косится на омегу и боится услышать отказ в ответ. — Ничего страшного, к вам выедет регистратор и вернётся для работы с другими парами. Арсений довольно улыбается, а Шастун сидит, всем своим видом выражая недоумение, потому что ну… он всегда думал, что это запарно по времени, и никто не станет уезжать куда-то, когда у них есть другие пары. Но парням везёт, поэтому они спокойно обговаривают время и уходят. — Арс, — окликает его Антон, когда до машины остаётся пара метров. — Почему именно седьмое июля? — Дата красивая. 7-е 07-е. А семь — счастливое число. Арсений солнечно улыбается, а Шастун невольно зеркалит эту улыбку, потому что если его любимый счастлив, то и он счастлив. Да и к тому же, ну разве он не чудо? Красивая цифра у него, у дурилки. А вроде взрослый омега. Антон не сдерживается и притягивает его к себе за талию, целует нежно и мягко, без напора, но отстранится не даёт. В итоге, вошедшего во вкус брюнета приходится отлеплять силой и убегать за руль, пока не догнали. Попов с этого ребячества только умиляется и забирается во внедорожник следом. До дома доезжают быстро, время от времени подпевая рандомным песням по радио, там ужинают вчерашним борщом и заваливаются в кровать смотреть очередной шедевр кинематографа (нет). Антон со скуки засыпает ещё до окончания фильма, и Арсений, уже порядком уставший от монотонности, выключает телевизор, устраивается рядышком с альфой и укрывает их обоих одеялом. Вот так идеально, но сон всё равно не идёт. Огромная куча мыслей вертится в голове, пока Попов крутится в кровати, сминая простынь и одеяло. А самое смешное, что его чудесный мозг, который он уже ненавидит, решил сгенерировать тысячу и один вариант проведения свадебной церемонии. Где, во сколько, кого позвать. С последним вообще появляются вопросы, потому что с его стороны и звать-то некого: семейства Матвиенко да Воли. Рациональная часть сознания, напоминает, что на таких праздниках вообще-то всегда есть родственники, но от одного воспоминания о родителях становится не по себе. Хотя, наверное, стоит им хотя бы сообщить как-то, если не звать. Арсений думает, что обязательно поговорит об этом с Антоном. И ещё много о чём, но эта тема определённо займёт первое место в списке важных. Омега засыпает, продолжая думать обо всём, что, хотя бы косвенно, связано со свадебным процессом, чтобы утром проснуться рядом с истинным. И всё бы ничего, и всё же ещё бы чего-то… но, когда утром Арсений открывает глаза, альфы рядом нет, вода в ванной не течёт, на кухне не слышится копошений, а свободная половина кровати уже успела остыть. Набранный после отхождения от шока телефонный номер встречает металлическим голосом автоответчика, сообщающим, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Омега пробует дозвониться ещё несколько раз, слушая в ответ только: «Пожалуйста, перезвоните позже.» Странное ощущение где-то внутри не даёт успокоиться, а подзабытое чувство ревности просыпается и жаждет убивать. Вот куда попёрся Шастун в такую рань с выключенным телефоном? До работы ещё минимум час, а этого создания нет в квартире уже давным-давно. В итоге разозлённый Арсений бросает телефон на кровать и уходит собираться в театр. Всё равно уже проснулся.