Большая афера

      Солнце стояло в зените. Яркие лучи больно резанули по глазам, когда Эсса закрыл за собой дверь каюты. На палубе было непривычно тихо — под палящими лучами корабль вымер. Только несколько матросов лениво перебрасывались в кости, сидя на бочках у главной мачты, да еще один следил за штурвалом. Где-то в вышине впередсмотрящий бормотал себе под нос старую морскую песню о моряке, что влюбился в сирену. Капитана и остальных нигде не было видно.       Эсса раздраженно прошагал к борту, не обращая внимания на троих игроков. Взявшись за перила, он подставил разгоряченное лицо свежему ветерку и ощутил мимолетное облегчение. От ярости у него разве что пар из ушей не валил. Никогда еще Бродяга его так не бесил. Казалось, он намеренно делал все, чтобы вывести Эссу из себя. Толстокожий, тупой, упрямый хавар! Как можно быть таким… Таким тугодумом?! Почему он не замечает очевидных вещей?       Все ведь предельно просто…       Или просто только для Эссы?       А как же тогда все эти рагховы поцелуи, прикосновения, взгляды, слова? Зачем он так с ним? Неужели решил поиграть, как и с другими своими игрушками? Но Эсса нутром чуял, что Рэйн был серьезен, когда говорил ему все эти… смущающие вещи. Что он особенный, что он себя недооценивает… Проклятье! И как вот его понимать? Целует, открыто говорит, что неравнодушен, заставляет гореть каждой клеточкой тела от чего-то волнительного и доселе незнакомого, а потом опять двадцать пять! Я хочу для тебя лучшего, ты выйдешь замуж за герцога…       Эта афера явно затянулась. Эсса никак не мог уяснить для себя правила новой игры Бродяги. Составляющие уравнения ускользали, переменные оказывались ложными, а результат… Результат просто вгонял в недоумение. Правда или ложь?       А может Рэйн просто тупой больной ублюдок.       Эсса и сам не заметил, как до боли сжал нагретую полоску дерева, оставляя на нем едва заметные царапины от ногтей. Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Казалось, даже одежда на нем дымится от ярости на тупоголового артефактора.       — Эй, скучаешь, куколка? — послышался сзади прокуренный сиплый голос.       Эсса резко развернулся, и ослабленные локоны выбились из прически, хлестнув его по глазам. Но он не обратил на это внимания, злобно уставившись на двоих матросов, которые оставили кости и подошли совсем близко. Третий подпирал собой мачту неподалеку, и лицо у него было какое-то растерянно-испуганное, сомневающееся.       — Пошли нахер, — процедил вор.       — Как грубо, — поцокал языком второй, в рваной тельняшке и оборванных штанах. — Мы ведь просто хотим составить тебе компанию… Капитана нет, муженька твоего тоже не наблюдается… Сыграешь с нами в кости?       — Что неясного в словах «пошли» и «нахер»? — холодно бросил Эсса, разворачиваясь к ним всем корпусом. Он незаметно дернул рукой, но кинжал не выпал в ладонь, как обычно, и вор чертыхнулся. Он же переодевался! Проклятый Рэйн со своими дурными затеями!       Они шагнули ближе, причем синхронно. В глазах обоих — невзрачных, неопределенного цвета, — плескалось что-то странное. Как будто они нюхнули травки или обдолбались каким-то пойлом, хотя выглядели оба вполне адекватными. Но это выражение Эсса узнал бы где угодно. Он думал, что уже все, пронесло, на корабле его не тронут, все будет в порядке, да и Рэйн рядом, но не тут-то было.       Эсса вжался в бортик, краем глаза пытаясь найти что-нибудь, чем можно защититься.       — Пока никого нет, ты могла бы нас развлечь, детка, — тихо предложил второй. — Пойдем-ка в трюм, покажем… кой-чего.       Он потянулся вперед, собираясь ухватить вора за руку, но тот увернулся и отпрыгнул в сторону капитанского мостика. Это как будто разбило вдребезги вакуум, и события завертелись с бешеной скоростью.       — Эй, что тут происходит? — рявкнул старпом, стоявший за штурвалом, когда Эсса взбежал по ступенькам.       — Уймите своих подчиненных! — бросил вор через плечо, отступая в сторону штурвала от двух безумцев, медленно надвигающихся на него.       Старпом шагнул вперед, собираясь прикрикнуть на зарвавшихся матросов, но поравнявшись с Эссой замер и как-то переменился в лице. Эсса повернулся к нему, собираясь поторопить, но мужчина схватил его за руки, надежно фиксируя за спиной одной своей, и закрыл рот второй.       От мгновенной паники, захлестнувшей с головой, Эсса едва не потерял сознание. На него навалились сзади, обездвижили, лишили возможности позвать на помощь, — осознание этого выбивало из колеи. Потому что трудно поверить, что все это происходит на главной палубе посреди дня в паре шагов от Рэйна. Кошмар, дурной сон!       Эсса забился, пытаясь наступить каблуком на ногу старпома и замычал. Да что же это такое?! От злости и обиды глаза застила пелена слез. Почему это всегда происходит с ним? Почему они все сходят с ума, словно по щелчку пальцев?! Что опять происходит?       Двое рванулись вперед, в четыре руки хватая за ноги и пытаясь содрать штаны. Сердце колотилось как бешеное от страха, горло снова сдавило паникой, ничего не было видно из-за слез. Вора разложили прямо на капитанском мостике, надежно удерживая за руки. Соленые капли скатились по вискам, солнце больно ослепило, но Эсса успел заметить мелькнувшую на вышке мачты голову впередсмотрящего. Он видел, что творится внизу на палубе, и не вмешался, предпочитая наблюдать.       Твари, самые настоящие твари!       Гнев придал сил: рванувшись, Эсса сумел освободить одну руку и, выхватив из растрепавшегося пучка волос спицу, воткнул ее прямо в глаз склонившегося над ним старпома.       Тот громко взвыл. Эсса услышал стук грохнувшейся об стенку двери каюты и топот тяжелых сапог по деревянной палубе, но не повернул головы, тщетно пытаясь высвободить ноги и избавиться от ощущения на коже мерзких заскорузлых пальцев, пробравшихся под тонкую ткань сорочки. Жилетку с него уже содрали.       — Да чего ты сразу, ребята просто решили развлечься, — послышался голос третьего матроса, который остался наблюдать в сторонке. — Неделя в море, вот и дуре…       Договорить он, по всей видимости, не успел из-за удара. Затем последовал звук падающего на пол бессознательного тела. А потом Рэйн появился в поле зрения с перекошенным от ярости лицом. Рванул на себя одного насильника, свернув ему шею, как цыпленку. Кажется, Эсса даже слышал хруст позвонков, и поразился тому, как это у Бродяги так легко получилось. Нет, конечно, артефактор и сам был не маленьких габаритов, но все же сломать шею голыми руками здоровому мужику не каждый сможет так просто.       Пока Рэйн был занят, Эсса сумел вывернуться из рук первого, что держал его. Все это время матрос с сумасшедшими глазами нависал над ним, щерясь в похотливом оскале, и от этого липкого пожирающего взгляда Эссу едва не стошнило. А еще было страшно. Ведь мужик даже не отвлекся, когда Рэйн сворачивал шею его подельнику, продолжая пытаться содрать с Эссы одежду и добраться до голого тела. Как будто ничего важнее этого не было, даже собственная жизнь.       — Бунт! Бунт на корабле! — наконец подал голос с вышки впередсмотрящий. — Капитан!!       Эсса перекатился вбок, чувствуя как его цепляют чужие руки, пытаясь удержать, извернулся и слепо пнул. Вроде бы попал, судя по сдавленному всхлипу, причем куда надо. В голове билась единственная мысль — встать, нужно встать на ноги! Встать, пока его снова не схватили!       Когда он сумел наконец вскочить с пола в приступе удушающей паники, то оказался прямо на краю лестницы. Он видел, как Рэйн хладнокровно перерезает глотку, стоявшему на коленях матросу, которому Эсса врезал по яйцам, и кровь дробно закапала на деревянный пол.       К собственному ужасу, вор почувствовал, что теряет равновесие. Взмахнул руками, ощущая, как паника проникает в каждую клеточку тела, заполняя его отвратительным чувством падения. Ощущение невесомости выбило из легких весь воздух — страшное и всеобъемлющее, как будто он падает с лошади, и Эсса закричал, хотя не кричал даже тогда, когда его пытались изнасиловать.       А потом он приземлился прямо на третьего, того самого, которому Рэйн успел врезать по пути сюда. Его схватили, вор услышал, как ублюдок шумно втягивает воздух рядом с его шеей. Растрепавшиеся волосы больно дернули, наматывая на кулак, как лошадиную уздечку, и заставляя сильно откинуть назад голову. По шее длинно провели носом, и Эсса передернулся.       Наконец послышался топот ног и голос капитана:       — Что здесь происходит, мать вашу?!       Но никто не обратил на него внимания. Разве такое возможно? Никто даже не попытался оправдаться. И тот матрос, что держал Эссу, тоже молчал, продолжая лихорадочно липко шарить по его телу свободной рукой.       Невменяемые, сумасшедшие! На корабле должна быть дисциплина, и даже похоть не может настолько затуманить мозги морякам, чтобы они продолжали бесчинствовать на глазах у капитана.       Эсса, невзирая на боль в голове от натянутых волос, извернулся и, оказавшись лицом к лицу с мерзким ушлепком, с воплем ярости всадил ему в шею сбоку шпильку, которую до сих пор судорожно сжимал в пальцах.       — Эсса! — крикнул Хонза и в его голосе слышались нотки ужаса.       Их обступили кольцом, к Эссе кто-то направился, но вор уже впал в то состояние аффекта, когда не отвечал за свои действия, превратившись в загнанное в клетку животное, ослепленное яростью и страхом. Он завертелся как волчок, направив шпильку от себя, рыча и шипя одновременно.       — Эсса, успокойся, — одним из приблизившихся был Хонза, но Эсса не узнал его голос. Тогда капитан приказал: — Схватить ее, но не причинять вреда!       Кто-то кинулся на вора со спины, Эсса забился, ощутив хватку на предплечьях, и попытался вывернуться. Как ни странно, это получилось. Эсса почти ничего не видел из-за мутной пелены, целясь скорее наугад. Он умудрился ударить матроса ногой в бок, а когда тот свалился, собрался прикончить, как и старпома — острой спицей в глаз, но в замахе почувствовал на запястье жесткую хватку.       — Успокойся, Эсса.       Вор резко повернул голову, хлестнув себя по лицу длинной копной волос, и наткнулся на пронзительный взгляд голубых глаз. Странно, но лицо Рэйна не расплывалось перед глазами. Эсса мог разглядеть каждую черточку грубо высеченного, но такого красивого загорелого лица. Губы Рэйна сложились в тонкую нить, мощные челюсти были сжаты, отчего линия челюсти проступала особенно твердо, точно вырезанная из гранита; крылья точеного носа трепетали, то ли от злости, то ли еще от чего, а глаза смотрели… не с отвращением, нет, и не с неприязнью. Они смотрели мягко, почти ласково, и от этого контраста Эсса растерялся, замер.       — Это я, кроха, — позвал Рэйн. — Ну приди уже в себя, тебе ничто не угрожает.       Он медленно, продолжая смотреть в глаза вора, потянул его за руку на себя. Медленно, но неумолимо. Эсса, тяжело дыша, на мгновение подался, почти позволяя притянуть себя к широкой груди, но стоило Бродяге обнять его за плечи, при этом продолжая удерживать за руку со спицей, как ощущение тревожности снова усилилось. Не дать себя схватить!       Эсса рванулся, но в этот раз не сумел вырваться из хватки. Тогда он вывернул запястье, повернув его в чужой ладони так, чтобы можно было достать спицей до Рэйна, и сумел оцарапать ему щеку острием украшения.       Рэйн зашипел, дернулся, чуть было не выпустил его, но… Не выпустил. Хватка на запястье вдруг стала такой твердой, как будто рука Эссы оказалась заключена в кусок камня, что вор не сумел от боли удержать спицу. Та выпала и со звоном ударилась об пол. А потом Рэйн толкнул его так, что Эсса больно ударился об твердую поверхность. Кажется, судя по покатости, это была вторая мачта. Из легких со стоном выбило весь воздух, пришлось зажмуриться. Но не успел Эсса опомниться, как почувствовал такое же твердое, будто каменное тело, придавившее его к дереву сильнее. Он уперся ладонями в широкие плечи, забился, зашипел.       — Пусти меня! Пусти сейчас же!       И продолжал вырываться, пока до него не дошло, что Рэйн и не удерживает его особо, просто прижимает к мачте собой, заключив в тесное пространство и не давая из него выйти.       — Закрой глаза, — прорычал Рэйн.       — Нет! Пусти меня! — Эсса всхлипнул, теперь вместо ярости и злости он ощущал просто страх и отвратительную беспомощность, которая превратила все тело в студень. Ноги дрожали и подкашивались, и даже не было сил цепляться за плечи Рэйна. Он уже сам привалился к мачте, крепко смежив веки. По скуле скатилась мерзкая соленая капля, сорвавшаяся с ресниц. — Пусти-и-и-и! Ненавижу…       — Да, вот так, умничка, — прошептал Рэйн, бережно убирая с его щеки эту каплю губами, а потом, зачем-то прижался к ней своей. — А теперь сделай глубокий вдох, крошка.       Эсса попытался мотнуть головой.       — Делай, как я говорю. Просто, доверься мне, слышишь? Давай, будь умницей, Эсса. Сделай. Глубокий. Вдох.       Эсса медленно наклонил голову, протершись щекой о колючую щетину на скуле Бродяги, и в инстинктивном жесте уткнулся носом в ямку на сгибе шеи и плеча. И действительно глубоко вдохнул чуть мускусный и железный от пота запах Рэйна. В нем ему почудились терпкие горьковатые нотки полыни, от которых внезапно закружилась голова.       И второй вдох Эсса сделал уже без указаний, заполнив этим запахом легкие. И почувствовал, как паника, страх и ярость внезапно отступают. Они улеглись, будто их и не было. Осталось только спокойствие и умиротворение. Хотелось просто лечь, свернуться калачиком в надежных объятиях, завернуться в них, как в теплый шерстяной плед, и заснуть.       Вор и сам не заметил, как молча обнял Рэйна за шею, пряча лицо у него на груди. Уткнулся носом в ямку между ключицами, и затих, перестав вырываться и всхлипывать, как маленький ребенок. Рэйн погладил его по голове и легко подхватил на руки. Эссе не хотелось ничего спрашивать и вообще говорить. В его руках было надежно и спокойно, как нигде и никогда, и не хотелось, чтобы это заканчивалось. Это ощущение… как будто он дома, в безопасности, было до того восхитительным, что Эсса мог бы заснуть прямо сейчас. И неважно, куда и зачем нес его Бродяга. Даже гул возмущенных голосов вокруг казался каким-то отдаленным.       Все вдруг стало совершенно неважным, мелочным, глупым и незначительным, не стоящим ни капли внимания… Кроме рук, надежно его удерживающих, и ощущения мерно и непоколебимо вздымающейся под ладонями груди. Дыхание Рэйна убаюкивало, и в этом как будто была какая-то магия. Эсса и сам не заметил, как действительно вот так просто заснул.       Очнулся он, когда за окном сгущались сумерки. Рэйна рядом не было. Он прислушался — за дверью слышались привычные голоса. Эсса скинул плед, было душно. Встал с кровати и вздрогнул, краем глаза зацепив какое-то движение, но это оказалось всего лишь его отражение в осколках зеркала, которыми щерилась почти пустая рама. На полу осколки не валялись, значит, Рэйн их уже убрал.       Эсса с отвращением стащил с себя порванную сорочку и пошарил в сумке в поисках нормальной рубашки. Ничего не найдя, он без зазрения совести залез в походную сумку Бродяги, достал оттуда относительно чистую рубаху и натянул. Чтобы не болталась, подвязал найденным в сундучке поясом, и подошел к двери. Выходить снова было боязно, и он просто аккуратно приоткрыл дверь, чтобы глянуть в образовавшуюся щелку.       Гул голосов стал отчетливее. Огромную фигуру Рэйна он заприметил сразу. Тот стоял на капитанском мостике с Хонзой. Хонза держал штурвал, они о чем-то говорили. Шайлаец хмурился, но иногда кивал. По палубе сновали матросы. Солнце село и на корабле стало оживленнее, когда дневная жара спала. Трупы, конечно, уже выкинули за борт, а пол оттерли от крови.       Капитан и Бродяга еще несколько минут что-то обсуждали, а потом Рэйн спустился с мостика и ушел в трюм. Эсса закрыл дверь и сел на кровать, дожидаться «муженька». Он отлично помнил все, что произошло днем, и ощущение чужих рук на теле все еще преследовало его так, что хотелось содрать с себя кожу, но оно… Оно как будто было простым воспоминанием. Обычно Эсса буквально с ума сходил еще несколько дней после очередной неудавшейся попытки изнасилования, потому что все казалось, будто его лапают прямо здесь и сейчас, и это никогда не закончится. Противно было даже в собственном теле находиться.       Но сейчас это было просто воспоминанием, а не омерзительной реальностью. Куда ярче оказались другие фантомные ощущения — как сильные руки прижимают к груди, и чувство, что под ладонью бьется чужое сердце. И что пока оно бьется, ничто не угрожает, ничто не сможет добраться до Эссы. Успокаивающий ритм чужого дыхания, и мягкий чуть хрипловатый голос: «Доверься мне. Закрой глаза. Сделай вдох».       Эсса лег и снова свернулся калачиком, глубже зарываясь носом в воротник чужой рубашки. Закрыл глаза и глубоко вдохнул. Ткань еще хранила запах Рэйна. Вор открыл глаза и невидяще уставился в окно.       Что это вообще такое было сегодня днем? То есть, ему не привыкать, что на него набрасываются, и неважно в какое время суток. Сколько уже раз его пытались изнасиловать — не счесть. Всегда спасало лишь чудо. Иногда Эссе действительно казалось, что в нем сидит какая-то гниль, уродство, которое сводит с ума разумных до определенного момента людей. Но потом словно что-то щелкало у них в голове и они превращались в похотливых животных, разве что слюной не капали.       Сначала, будучи моложе, Эсса честно списывал это на несовершенство человечества. Ну что сказать, в тех кругах, что он вращался, встретить приличных воспитанных людей было сложно, это во-первых. И то, что очередной мудозвон решил распустить руки, попользовавшись доступным телом, вовсе неудивительно. Все вокруг — отморозки, отпетые уебки, по которым шахты и тюрьмы плачут. И жаловаться тут не на что, потому что Эссе просто не повезло родиться на улице.       Но шло время, Эсса взрослел, наблюдал за окружающим миром… И сделал один неприятный вывод. Вообще-то даже отпетым уебкам не свойственно бросаться на других как на кусок мяса. Шлюхи и те не подвергались стольким попыткам изнасилования, как Эсса, хотя многие считали, что раз шлюха, значит должна давать априори, хочет того или нет. Я плачу, ты даешь: должна по факту своего существования. И когда какая-нибудь девушка не хотела обслуживать клиента, тот мог взъяриться и избить ее, потому что шлюхи не имеют права отказывать, они товар.       Как же так? Что такого было в Эссе, что превращало мужчин в животных? Он устал так жить. Устал прятаться, устал скрывать лицо. Только краска и спасала — мельком глянув на уродливое раскрашенное лицо, мужики равнодушно проходили мимо, решая найти проститутку покрасивее. А еще, конечно, скрытный образ жизни — без острой надобности вор старался не выходить на люди. Кроме того, он всегда натягивал капюшон. В Старом Городе подозрительных типов, скрывающих лицо, было много, поэтому до него особенно не доебывались.       Но стоило только попробовать выйти на публику без краски и капюшона, как начиналось… Несколько редких случаев, когда Эсса по молодости еще решался на такое, закончились для него очень плачевно. Действительно, до второго десятка вор добрался девственником только чудом, не иначе.       — Кроха? Не спишь уже?       Дверь тихонько скрипнула. Эсса услышал, как Рэйн вошел, поставил поднос с едой на столик у окна, а потом кровать прогнулась под его весом. Эсса лежал спиной к двери, и понять, что он не спит, было затруднительно.       Он дернул плечом в ответ.       Рэйн положил руку ему на плечо и наклонился.       — Как ты?       — В порядке.       — Уверен? Больше не хочется меня убить? — в голосе Бродяги послышались озорные смешинки.       — Мне всегда хочется тебя убить. Придушить так точно.       — Это самое лучше признание в любви, что мне доводилось слышать в свой адрес.       — Думай, как хочешь.       — Даже не посмотришь на меня?       Эсса медленно перевернулся на спину и уставился на Бродягу.       — Что не так? — чутко спросил Рэйн, нависнув над ним. — Тебя что-то беспокоит, кроха. Скажи мне.       — Почему так происходит? — тихо спросил Эсса, не пытаясь выбраться из-под него, хотя не любил, когда кто-то, даже Рэйн, нависает над ним, как будто сковывая. — Почему они так… Набрасываются? А ты нет. Я не могу понять закономерности.       — Я просто лучше держу себя в руках.       — Я не об этом! — Эсса толкнул его в грудь и сел. Рэйн послушно отстранился. — Есть три варианта. Либо я проклят, поэтому все мужики вокруг сходят с ума, либо это случайности, во что я слабо верю. Либо все они по сравнению с тобой абсолютно неуравновешенные, во что я тоже слабо верю, ведь ты тот еще отморозок.       — Ну спасибо! — хмыкнул Рэйн, откидываясь назад и закладывая руки за голову.       — Ты что-то знаешь, но не говоришь мне.       — Мне кажется, эта фраза за все то время, что мы с тобой сейчас провели, стала твоей мантрой.       — Я имею в виду, ты знаешь, почему это происходит. Ведь ты не ведешь себя так, как эти ублюдки.       — Великая река! — Рэйн закатил глаза. — Я уже сказал, я просто лучше себя контролирую.       — Значит дело действительно во мне, я прав? Я вызываю в них эти примитивные реакции. Что-то такое во мне есть, отчего они сходят с ума.       — Да, ты — дьявольски соблазнительный, Куколка.       — Я серьезно!       — И я серьезно, душа моя. Так бывает.       Эсса раздраженно зашипел.       — Но это выходит за рамки нормального!       — Не спорю.       Эсса встал с кровати и отошел к окну, обхватив себя руками.       — Ненавижу свою внешность, ненавижу это тело и тебя ненавижу, — проворчал он.       — А меня за что?       — За все хорошее!       — Может, поедим? Я принес жареного мяска. Правда, это не настоящее мясо, мужики краба здоровущего поймали, но оно нежное и тает во рту.       — В этом весь ты, как только заходит разговор на серьезную тему, ты все сводишь либо к жратве, либо к траху, либо к тупым шуткам.       — Ну что поделать, такой я, — не стал отрицать Рэйн и сменил тему: — Я уладил с Хонзой утренний инцидент.       — Инцидент? Это ты называешь инцидентом?!       — Для корабля работорговца это действительно всего лишь не стоящий внимания инцидент. Но Хонза, разумеется, недоволен тем, что лишился трех человек. Он признал, что те сами виноваты, впередсмотрящий это подтвердил, и старпом тоже.       — Не без твоей помощи, я полагаю, — хмыкнул Эсса.       — Ну… Я чуть-чуть помог им признаться. Кроме того, сыграла свою роль симпатия Хонзы к тебе. Даже несмотря на то, что ты убил его человека, он все еще считает, что ты самая очаровательная и прекрасная иши, какую он когда-либо встречал. По-моему, он влюбился еще больше.       Эсса фыркнул, скрестив руки на груди.       — Значит, нас не выкинут за борт?       — Ни в коем случае. Мне вообще сказали, что у меня стальные яйца, раз я имел смелость жениться на тебе.       — Неужели? — буркнул Эсса. — Испугались невменяемого монстра, в которого я превращаюсь?       — Ты не монстр. — Голос прозвучал прямо над ухом, и Эсса снова едва не вздрогнул, ощутив Рэйна за спиной. Как это у него выходит?       — Но выглядит, наверное, неприятно.       — Какая разница, как это выглядит, если тебя пытаются изнасиловать? — резонно заметил Рэйн. — Ты просто защищаешь себя.       — Я просто не контролирую себя.       — Одно другому не мешает. Психосоматические реакции в стрессовом состоянии никогда нельзя проконтролировать, кроха.       — Что это ты сейчас такое завернул? — Эсса обернулся как раз в тот момент, когда Рэйн накинул ему на плечи плед и поднес к губам кусочек крабового мяса. Ему пришлось принять его, коснувшись губами чуть мозолистых пальцев.       — Сказал, что ты и не можешь себя контролировать, когда эмоции берут верх. Это естественно для любого человека.       — Даже для тебя?       — Даже для меня. Весь секрет в том, чтобы управлять эмоциями.       — Разве такое возможно?       — Эмоции контролировать можно, а вот чувства… нет. К сожалению, — Рэйн вздохнул и положил подбородок вору на макушку, обнимая со спины. — Давай поужинаем, и я расскажу тебе немного об этикете для этте, хорошо?       Эсса вздохнул и кивнул.       Ужинали в молчании, каждый углубившись в свои мысли. Рэйн почти не ел, лениво ковыряясь в содержимом своей тарелки.       — Откуда у тебя это кольцо? — внезапно спросил он, кивая на тот самый перстень, что Эсса надел ему на большой палец.       Вор едва не поперхнулся.       — Мм… Не знаю. Не помню, — пожал он плечами. — Украл, наверное.       — Украл печать Анхиора? — скептически изогнул брови Бродяга.       — Чего?       — Анхиор — некромант, живший два тысячелетия назад. Последние записи о нем я нашел в одном древнем храме под землей на юго-западе Элештэ. Он основал сеть сообществ, тайных орденов, которые изучали человеческие жертвоприношения и обряды, связанные с убийствами, как способ создать… некое существо.       — Что за существо?       — Не знаю, я пока оставил исследования на эту тему, — Рэйн пожал плечами и сделал глоток вина. — Перстень — это печатка. Топаз можно вскрыть, ты в курсе?       — Конечно, нет! — пораженно воскликнул Эсса. — Покажи!       Рэйн снял кольцо с пальца, провел по овальному камню, что-то прощупывая, и надавил. Топаз в обрамлении переплетающихся вензелей отъехал в сторону, являя собой печать. Это было похоже на существо с симметрично расположенными щупальцами или смутные очертания головы. Что-то странное.       — Хрень какая-то, — высказался вор.       Рэйн хмыкнул и вдруг выругался.       — Кстати! — вскочив на ноги, чем испугал Эссу, выпалил он. — Твою мать! Как я мог забыть!       — Что забыть?       — Великая Бездна! Да чтоб тебя! — Рэйн медленно и как-то устало рухнул обратно на стул. — Я забыл сказать про кольцо герцога.       — Что еще за кольцо герцога? — начиная раздражаться, спросил Эсса.       — У Азамара есть родовой артефакт. Колечко, да непростое. Оно помогает понять, кто ему лжет.       — Как это?       — Нагревается, если кто-то говорит неправду. Азамар не может понять, что именно из сказанного неправда, но это сильно усложняет нам дело.       — Ну охуенно просто. Еще раньше ты об этом вспомнить не мог? И как тогда мы его обманывать будем?       — Спокойно, кроха. Кольцо можно обмануть. Тебе лишь надо говорить либо только правду, либо полуправду.       — Заебись, Рэйн! И как ты себе это представляешь?!       — Очень просто. Например, если он спросит, как тебя зовут, ты скажешь, что тебя зовут Эсса. По этикету дворянского сообщества при первичном знакомстве высокородные господа обязаны оба назваться полным именем и титулом, так соблюдаются правила приличия. Считается дурным тоном укрывать свой социальный статус.       — Бредятина какая-то…       — Поэтому, по-хорошему тебе тоже надо назваться полным именем, но вместо этого ты просто протянешь ему бумагу, которую я тебе дал, если в этом возникнет необходимость. Хотя, думаю, проблем не возникнет. Ведь вообще-то юный этте, у которого нет покровителя, не имеет права путешествовать без опекуна. Должен быть компаньон или доверенное лицо, назначенное отцом.       — Ну а дальше что?       — И по этикету представлять тебя полным именем надо мне, сам этте представляться не может, это неприлично.       — Да почему это?       — Потому что заговаривать первым, пока к тебе не обратился лорд, этте не может. Иначе его посчитают невоспитанным.       — Что за хрень…       — Не без этого. Поэтому представляет только опекун. О, идея! Я представлюсь твоим опекуном, представлю тебя, а дальше уже разберемся. Главное, запомни: говори герцогу только правду, понял?       Эсса тяжело вздохнул.       — Ну как ты себе это представляешь, Рэйн? А если он спросит, откуда я родом, спросит про мое детство или мои увлечения или… Не знаю даже. Я же не смогу ему не соврать, чтобы не навредить нашей легенде!       — Уверен, ты выкрутишься, крошка, ты умный мальчик. Либо уклоняйся от ответа, либо переводи тему, если совсем уж тяжко будет. Но не ври без необходимости, и все будет прекрасно.       — Очень дельный совет, — огрызнулся Эсса. — Я уже успел десять раз пожалеть, что согласился на твою треклятую авантюру!       — Ничего, цель того стоит, — усмехнулся Бродяга. — А теперь давай-ка научу тебя пользоваться хирургическим набором. Я нашел в трюме старинный набор столовых приборов, так что сейчас будет урок сервировки стола и изучения правильной схемы посадки гостей в зависимости от их социального статуса.       — Боги великие! — закатил глаза Эсса. — Ну хорошо, использование столовых приборов — это ладно, но нахрена мне план? Не я ж буду их рассаживать!       — Нет, но ты должен сам знать, как будущий младший хозяин огромного имения, как рассаживать именитых гостей, и куда тебе самому садиться в случае чего в разных обстоятельствах.       — У ног герцога Азамара, — ядовито обронил Эсса.       Рэйн бросил на него короткий взгляд из-под ресниц и приподнял уголок губ в усмешке.       — Только если тебе так захочется, душа моя. Уверен, он не будет возражать.       — Ты законченный идиот, — покачал головой Эсса.