***
Солнце садилось за горизонт, окрашивая небо с облаками розовыми, персиковыми, желтыми, безумно нежными и красивыми оттенками. Голубое полотно закрашивалось, пропадало, исчезало. Где-то Томас играл на гитаре, где-то Виктория напевала какую-то мелодию мимо нот, где-то Итан фотографировал цветы. Раджи перебирал струны, пытаясь что-то придумать, и это выходило. Ноты складывались в аккорды и переборы, воссоединялись в одну целую мелодию. Грустную. Снова. Печаль не отпускала Томаса. Печаль от неуверенности, от нелюбви к себе, от каких-то неудач в личной жизни и медийной. Как это называется? Черная полоса? Он видел, как переживал его друг, как не находил себе места, когда вернулся с разговора с той надоедливой блондинкой. Помнил, как она выходила вся в слезах. Помнил, как у кареглазого тоже скапливались слезы. Нет, не слезы. Он не заплачет в толпе. Наедине — да. Плакать в сторис, благодаря фанатов — да. Но в толпе — нет. Раджи вздохнул и отставил гитару в сторону. Нужно было хоть немного отвлечься от работы. — Где Дамиано? — Томас подошел к Де Анжелис и приобнял ее. — На втором этаже, вроде, — блондинка выключила плиту. — Будешь панкейки?***
Этой ночью чье-то сердце от любви горит...
Шатенка рассматривала небольшого муравья, спешащего куда-то, растирая по лицу тени и слезы. Кожа уже стала серой от размазанной косметики, а в душе было гадко. Эсма сидела на крыльце уже несколько часов. Не смогла сдержать эмоций — дала слабину, заплакала. Он прогнал ее. Не нужно было ожидать чего-то другого после стольких лет. Наивная дура. Приедет в особняк, заберет вещи и уедет. Да, так она и сделает. Но будет так тяжело и больно... Плевать. Абсолютно плевать. Ненависть, злоба, боль.. Эта тягучая пелена негатива поглощала, закрывала собой тело от внешнего мира. Вновь дала слабину. Вновь ошиблась. Вновь наивная дура. Голубоглазую потряхивало от душевной боли и холода улицы, сырости камней. Хотелось куда-нибудь в кафе, чтобы согреться хоть чуть-чуть. Никаких кафе поблизости не было. И магазинов. И фонарей. Эдакая изнанка Милана. Цингер забрела куда-то, сама не зная и не понимая, как будет возвращаться. Мимо нее уже два-три раза пробегала стая собак, так и жаждущих полакомиться хоть чем-то. Никого поблизости не было. Никого адекватного — так будет правильнее: пару раз проходили пьяницы. Холодный взгляд исчезал только тогда, когда она закрывала глаза. Почему так больно? За что? Что она сделала не так? Хотя, зачем эти ответы?.. Дороги обратно немка не помнила. Да и не видела, вероятно. Шла с глазами, закрытыми пеленой слез. Как же легко было заплакать. Легко и больно. Она не вернется в особняк. На почти разрядившемся телефоне несколько пропущенных от Вик и Итана, смс-ка от Томаса. От Дамиано ни-че-го. Эсма позвонит Итану и попросит собрать ее вещи. Итан сделает это, Итан поможет, она знает. Он хороший, всегда помогает. Она ни за что не вернется в особняк. Больно видеть коридоры. Муравей —совсем другой, не тот, что был вначале — забрался на кроссовок, пополз по шнурку вверх. Голубоглазая потрясла ногой, насекомое упало под подошву. Маленькая, болезненная смерть. Смерть, которую вовсе не ждали, не предугадывали. Нелепая, некрасивая смерть. «Хотелось бы стать муравьем», — Эсма грустно улыбнулась и закусила губу. Она сунула руку в карман джинсовки, чтобы истратить последние проценты зарядки телефона, но ощутила какой-то клочок. Бумажка. Так аккуратно сложенная.Моя милая девочка. Я знаю, что тебе страшно. Ты боишься остаться одна, боишься потеряться в себе. Знаешь, что, оставшись наедине с собой, ты сойдешь с ума. В твоей голове так много демонов, танцующих на чужих телах. Видишь в одном из них себя. Тебе страшно. Ты боишься смерти. Ты боишься душевной смерти. Больше всего ты боишься остаться одна, моя милая девочка. Запомни мой взгляд. Ты обязательно увидишь его вновь, когда тебе будет совсем плохо. Я научу тебя любить.*
По щекам вновь стекали слезы, пока ледяные глаза рассматривали немного резковатый, ломаный почерк. Он не оставлял ее даже здесь. Музыкальный слух улавливал шарканье подошвы. Вновь пройдет пьяница или еще кто хуже. Может, даже изобьют. Подняв голову, немка встретилась с темным взглядом. Тот самый, который она увидит, когда ей будет очень плохо. Тот самый, который научит ее любить. — Torna a casa...