Сжигая изнутри

Цзян Чэн ненавидел собрания орденов. Ещё со времён Аннигиляции Солнца, когда каждый глава мелкого клана пытался урвать себе кусочек земель или власти от Юньмэн Цзян, который только восстанавливался после нападения Вэней. Эти тошнотворные любезности и заискивания. Люди, которые клялись в верности, а при малейшей ошибке готовы были не моргнув глазом вонзить тебе нож в спину, научили его никому не доверять. Со временем он понял, что единственным способом защиты был гнев. За грубыми, резкими словами и хмурым взглядом Ваньинь скрывал смущение и неловкость. Злость всё чаще и чаще помогала ему сохранить трезвость ума. Он научился быть достаточно смелым, чтобы свободно высказывать своё мнение, особенно если оно не совпадало с мнением других. Постепенно он стал всё больше и больше походить на Мадам Юй, наследуя её характер и неконтролируемые вспышки гнева, но только так Цзян Чэн мог защитить самое дорогое, что у него осталось — свой клан и свою семью. Голова нещадно раскалывалась. Ваньинь помассировал висок, чтобы унять вспышку острой боли. Шум голосов не давал сосредоточиться, лишь усиливая головокружение. Он погладил край едва наполненной чаши, отмечая некоторые неровности поверхности. Сделав небольшой глоток слегка сладковатой жидкости, Цзян Чэн ощутил, как приятное тепло разливается по телу, принося с собой чувство ясности, заставляя боль отступить. Не зря Гусу славился своими отменными чаями. — Глава ордена Цзян сегодня необычайно тих, — негромкий голос Не Хуайсана заставил замолкнуть разговоры. Все взгляды обернулись в их сторону. Цзян Чэн поднял глаза и уставился на мужчину напротив в дальнем конце комнаты. Не Хуайсан тоже изменился. Он уже не тот зажатый мальчишка, который боялся своего старшего брата, как Цзян Чэн помнил со времён обучения в Облачных Глубинах. И уже далеко не тот глуповатый юноша, который как попугайчик твердил: «Я не знаю, я ничего не знаю». Сейчас на него смотрел взрослый, далеко не глупый мужчина, пряча усмешку во взгляде, обмахиваясь роскошным веером с изображением бамбуковой рощи на тёмном шёлке. Нечёткие черты детского лица сменила угловатость скул, а скованные движения стали увереннее. — Глава ордена Не, — слегка кивнул Цзян Чэн. — Не в моих правилах вести пустые разговоры. — Но этот разговор касается и вашего племянника. Он ведь сейчас занимает пост главы ордена Ланьлин Цзинь. — Мой племянник уже достаточно взрослый, чтобы принимать самостоятельные решения и руководить своим орденом. Никто не вправе оспаривать его решения как главы ордена, — Ваньинь так сильно сжал чашку, что она едва не раскололась, позволяя злости отразится на его духовном оружии, отчего Цзыдянь яркими фиолетовыми всполохами окутал его пальцы. — Ах. Но не так давно, как я знаю, вы и сами пытались диктовать Цзинь Лину, как ему поступать. Не находите ли свои слова противоречивыми, глава ордена Цзян? По залу Лилий, в котором проходил совет орденов, прошёлся шёпот. Гул голосов наполнил уши Ваньиня, где обрывками фраз он слышал: «… Юньмэн Цзян слишком многое себе позволяет…» «… Действительно наглый мальчишка…» «… Неужели он хочет прибрать себе к рукам ещё и земли Ланьлин Цзиня?..» — То же могу сказать и про Вас. Не вы ли заставляете Цзинь Лина принять решение о сносе смотровых башен на территории ордена Ланьлин Цзинь, вопреки высказанному его мнению о их полезности? — Цзян Чэн хмыкнул, не спеша налил себе ещё чая, стараясь прикрыть разрастающееся чувство злости. — Мои слова и действия были лишь стремлением уберечь Цзинь Лина от поспешных решений. — Которые, как мы и видим, Вы и заставляете его принять. Глава ордена Ланьлин Цзинь сам решит, как ему поступить в этой ситуации, — с последним словом Цзян Чэн опустил чашу, которую он держал в руке, так, что она с громким стуком ударилась о поверхность, разливая чай на стол. — Что до остального… Это касается только меня и моего племянника. Прошу главу ордена Не не вмешиваться. — Тогда примите мои извинения, глава ордена Цзян, если мои слова Вас чем-то обидели, — Не Хуайсан начал обмахиваться веером достаточно быстро, отчего его волосы и чёлка разметались по сторонам, открывая лицо. В карих глазах Цзян Чэн рассмотрел тень горечи и сожаления, которая исчезла за холодностью и спокойствием, отразившимся во взгляде направленном на него. «Это будет долгий день,» — подумалось Ваньиню.