Whistle. Obey me

Чонгук косо поглядывает на Тэхена, разглядывающего скучающим взглядом через приоткрытое окно служебного автомобиля однобокие серые высокоэтажки. Тридцать девятый участок находится в Йондынпхогу. На машине до него можно доехать при хорошем раскладе за сорок минут, если же не повезет, и они попадут в пробку, потребуется целых полтора часа. И что делать все эти часы при выигрыше неутешительного прогноза? С самого утра Чонгук был так плох. Он толком не спал, а как вспоминает, что хотел отправить сообщение Тэхену, щеки становятся пунцовыми и лихорадочно выискивающие спасения глаза не могут задержаться на предмете дольше, чем на пару секунд. С тех пор как они сели в машину и Чонгук случайным образом спалился перед "сыном", второй больше ни слова не сказал. Опущенные покатые плечи вынуждали сжимать руль сильнее и ругать себя за беспечную оплошность. С другой стороны, они оба взрослые люди. Чонгук ничего против Кимовых взглядов на жизнь не имеет, и Тэхен не должен осуждать его за то, что такими темпами тот скоро угробит свою жизнь. Тишина начала давить на виски с того самого момента, когда разочарованное лицо отвернулось и принялось рассматривать пейзаж вместо того, чтобы сказать хоть что-то. Картонная смятая пачка, лежащая в кармане нагрудника, ощутимо жжет район груди, к которой она прижат сквозь тонкую ткань накинутого сверху рубашки пиджака. И дело вовсе не в градусах Цельсия, близящихся к отметке "29", а в разбитости и упущении возможности предстать перед парнем хорошим человеком. Тэхен вряд ли как-то изменил свой взгляд на него после увиденного, но все же неприятный отголосок выражения лица, которым он наградил его при взгляде на губы, сжимающие сигарету, долбит по черепной коробке. Она болит и без этого, спасибо. Может, стоит бросить гиблое дело, толком не начав его? Бывшая жена не особо уделяла внимание тому, чем занимался ее муж. Ей не было дела до пепельницы, заполняющейся дотлевающими до фильтра сигаретами до краев. Она безмятежно стряхивала окурки с балкона, после чего хрустальная пепельница в виде лебедя возвращалась на деревянный подоконник застекленного балкона. Интересно, если бы живот ее действительно раздулся до размеров арбуза, как она этого сильно желала, она бы продолжила забивать хуй на здоровье мужа? Или все же попыталась образумить? Он бы ее не послушал и тогда. Теперь же чувство вины свербит в глотке отвратительным послевкусием выкуренных накануне сигарет. Будто они способны были исправить положение дел. Ну, мнимое спокойствие задержалось рядом с ним на несколько часов, а дальше что? Все по накатанной туда же вниз, с застрявшим криком мольбы на кончике языка. Пока не стало поздно, наверное, стоит действительно призадуматься о кредо жизни. Видеть Тэхена и сидеть вот так с ним рядом на расстоянии тридцати сантиметров в одном салоне автомобиля, либо же знать о его нахождении за стеной — уже то, чему можно радоваться. Топить тишину в пение неизвестных артистов выглядело бы слишком ничтожно. А сидеть в ней просто невыносимо. Чтобы хоть как-то избавиться от неловкости и заглушить давящую на него тишину, Чонгук начинает вслух рассуждать о собранной информации. — Нам известна дата, место пропажи, имя и близкие пропавшего. Также мы собрали информацию о передвижениях парня в день его пропажи. А еще наверняка знаем то, чем занимались в тот день его близкие друзья и парень. Тэхен легонько кивает — Чонгук сжимает губы. Попытка подавить победную улыбку вышла именно такой, какой хотел ее видеть Чонгук. Первым делом, после того как позволить написать Киму заявление о пропаже, он провел допрос не только с ним, но и с друзьями пропавшего. Если вторые хоть и неохотно, тем не менее без претензий согласились рассказать все, что помнят и подтвердить тем самым свое алиби на тот день, Киму заявление, произнесенное Чонгуком, не понравилось. Необходимости в этом не было — это не уголовное дело, но знать о том, что делал в тот день Хосок было необходимо, чтобы следовать за ним по пятам. — Хотите сказать, это я мог куда-то увезти Хосока? — сквозь зубы зашипел Ким, когда услышал о том, что ему необходимо подтвердить свое алиби. Вена на лбу сильно раздулась и стала похожа на червяка. — Если бы я действительно хотел сделать что-то с ним, не явился сюда. Вообще, речи об этом и вовсе не было. Учитывая сложности, одолевающие человека, сидящего напротив, можно простить ему такого рода выпады. Однако осадок от впрыснутого яда все же остался. Ким в тот момент сжимал ладони до посинения кожи. И Чонгук было подумал, что она и вовсе лопнет. Настолько натянулась. — Об этом не может идти речи. Вам всего лишь необходимо рассказать все, что вы помните. Поспособствуйте поиску, а не раздувайте из обычной просьбы угрожающее миру нападение инопланетян. — У Чонгука тоже нервы ни к черту. Их участок всегда занимался мелкими поручениями по типу карманников, вопящей сирены в магазине или мелких проказ в виде "доноса" на найденную в школе бомбу. Поисками людей они до этого момента тоже занимались, но обычно пропавшие находились сами спустя пару дней. Неудачная попытка подростков почувствовать себя самостоятельными или же перепитый взрослым алкоголь, после которого напрочь отбило не только осязание реальности, но и память. Если они не появлялись, то все равно удавалось найти их без драматических прикрас. Но те случаи были совсем иными. Люди не пропадали так спонтанно. И уж тем более, как кажется Чонгуку, пропавший парень не из "истеричек", пытающихся кому-то что-то доказать. Тем более, пубертатный период давно уже помахал ему ручкой. Если дело приобретет уголовный статус — это совсем иная песня. Чонгук бы не хотел ввязываться в такого рода дерьмо. И все равно капитан подсознательно знает — своей участи ему не избежать. Поэтому он решил рыть заранее. Ведь если все окажется иначе, добытая информация останется только при нем, и никто о ней, кроме посвященных в это дело коллег, не узнает. Тем более опыт, полученный после раскрытия дела о девушках, дает гарантию на правильность действий. При раскрытии того дела Чонгук мог только предполагать, потому действовал обычно по воле интуиции, теперь же он знает наверняка как заранее постелить батут. — Господин Ким, — тихим голосом попросил Субин, — давайте не будем нагнетать. Обстановка и так хуже некуда. Тот вперился в него яростным взглядом, будто вознамерился прожечь дыру во лбу. Тут же к Субину подлетел Ёнджун, загораживая парня собой. — Он прав. Вы ведь сами говорили, что сделаете все от вас зависящее. Не усложняйте. Мы пока пойдем, — поклонившись, он схватил Субина за руку и оставил господина Кима на попечение капитана Чона. — Что ж, — помассировав виски, произнес Ким. — Хорошо. Что вы хотите знать? Не очень-то приятно, когда в душу лезут с намерением расковырять покрытые корочкой ошибки, совершенные тобой. У Кима имелась веская причина огрызнуться, тем самым спасти себя от воспоминаний о том злосчастном дне, но где-то на подкорках сознания он понимал: необходимо рассказать все, что хранит в себе память. Это на благо Хосока. — Во-первых, что вы делали до того, как отправиться на работу? — Вам прям все подробно рассказывать, вплоть до того, сколько минут я сидел в туалете? — съязвил он. — Не до такой степени, — голосом, не выражающим ни единой эмоции, ответил Чонгук. — Отлично, подробности без подробностей, — если бы человек способен был вырабатывать желчь ртом, она бы затопила не только кабинет Чонгука, но и весь участок до самой крыши. Язва — вот кто такой этот Ким, подумал Чонгук, пытаясь разглядеть в потемневшей на тон морионовой бездне частичку тактичности. Но она слишком хорошо скрывала истинные чувства обладателя. Капитан едва заметным движением повел подбородком в сторону. — Пожалуйста, можете начинать, — Чонгук предпочел не обращать внимания на простреливающий голову взгляд, взял блокнот и ручку в руки. — Ох, так вы еще и записать собрались! — усмехнулся. — Ну прямо допрос с пристрастием. Ладно. Обычно я встаю около шести утра, Хосок чуть раньше — заваривает кофе и готовит завтрак на быструю руку. В тот день был омлет с ветчиной и помидорами черри. Ах, да, еще сэндвич с плавленым сыром, листом салата и кисло-сладким соусом. Названия не помню. Обычно, как только я мажу по его губам своими, он отправляется досыпать, но в этот раз мы решили слегка порезвиться — у Хосока было слишком хорошее настроение. После завтрака я пошел было собирать документы, хотел положить их в папку, чтобы не растерять, но увидел представшего передо мной нагого Хосока. Неспособность проигнорировать представший вид, подсвечиваемый со спины лучами восходящего солнца, вылилась в несдержанные стоны и вскрики. Хосок седлал меня так сильно, сидя на коленях, что я начал пугаться, отправлюсь ли я вообще сегодня на работу. К слову сказать, у нас было в запасе каких-то полчаса. Их хватило для того, чтобы я еще целый день чувствовал удовлетворение. Знаете ли вы, как выглядит Хосок в такой момент? Капли пота, скатывающиеся по бусинкам-соскам, которые неустанно сцеловывались под жалобные всхлипы, просящие взять его целиком и полностью, а не возбуждать, приказывая терпеть. Ведь только после этого он мог получить то, чего так желал. Золотистые локоны, прилипшие к вискам, покрасневшие губы и поджимающиеся пальцы на ногах. Утренние лучи солнца словно подчинялись ему, запутавшись в волосах, так, будто он был их властителем, а вовсе не само солнце. Хосок и правда порой напоминал мне звезду, что позволяет нам существовать при дневном свете. После порции отменного секса я наспех принял душ и все-таки слегка припозднился. На обед я домой не заезжал, да и Хосока в тот момент в квартире уже не было — он отправился на учебу. Пообедал я в тот день в столовой, находящейся недалеко от места работы. После этого было собрание, а после него я проработал до ночи. Уснул там же, на рабочем месте. Приблизительно в десять часов вечера Хосок позвонил и попросил его забрать, но у меня не было времени. Затем он позвонил еще раз где-то через сорок минут, но, когда я взял трубку, звонок оборвался. Тогда я подумал, он позвонил случайно. Перезванивать не стал, так как решил, что он уже дома и, скорее всего, либо делает уроки, либо кушает. Из-за того, что проблем на работе было слишком много, я забыл позвонить ему и спросить, лег ли он спать. А утром ни единого звонка или сообщения на телефоне не было, и дом выглядел так, будто там никто с прошедшего дня не появлялся. В день пропажи Хосока им поставили дополнительные занятия, он меня об этом предупредил заранее. Преподаватель по философии заболел какой-то болезнью и не вылезал из дома почти месяц. Поэтому, когда он оправился, дабы нагнать пропущенные темы, декан кафедры решил после основных занятий поставить дополнительные. Потому в тот день учеба у них должна была закончиться без пятнадцати десять. Обычно Хосок приходил раньше. А в тот день все словно было подстроено заранее. — Это не так. — Естественно, это не так. Или вы думаете, его мог похитить преподаватель по философии или его отпрыск? — а язык у Кима куда острее, чем кажется на первый взгляд. И все эти подробности про близость были к чему? Хотел таким образом унизить его, Чонгука? Мол, раз просишь подробности, получи их во всей живописной красе? Это никак его задеть не может, к сожалению Кима и к счастью самого Чонгука. — Что вам сказал Хосок во время звонка? — Говорю же, — разозлился Ким, — ничего необычного. Спросил только, смогу ли я его забрать или нет. — И вы не заметили ничего странного? Может, интонация отличалась от обычной, или он что-то сказал, но едва слышно? — Нет, — тяжелый вздох. Возможно, Хосок действительно хотел о чем-то предупредить, только вот не был услышан. — Я был слишком занят, чтобы обращать на такую мелочь внимание. — Это не мелочи, — Чонгук подумал, что поправить Кима — отличное решение, которое добьет его окончательно. Пару каракуль легли на исписанные кривым почерком страницы в блокноте. Ким, посмотрев на него исподлобья тяжелым взглядом, огрызнулся: — Я знаю. Он и без Чонгука понял: все, что ему когда-либо говорил Хосок, не являлось мелочью. И не могла быть таковой априори. Возможно, в тот день Хосоков голос действительно был вовсе не спокойным. И, быть может, в завуалированной форме он пытался донести до него жаждущее желание оказаться в безопасности как можно скорее. Довериться он мог только ему, именно поэтому позвонил, ведь обычно без проблем самостоятельно добирался до дома. Просьбы не требовались, да и были они ни к чему. Только вот теперь перевертыванием итогов ничего не разрешить и не понять. Воспаленному горечью мозгу можно подкинуть что угодно, и из обычно изображения кота он способен выгравировать в такой момент саблезубого тигра, которые вымерли более десяти тысяч лет назад. Однако переиначивание фактов не станет истинным их значением. Если от интерпретирования слов в иное русло станет хоть немножечко да легче, конечно, можно воспользоваться этим шансом и снять либо же добавить себе часть ответственности. Только вот почему каждый здесь сидящий, в том числе и сам Ким, решили, что если у вас близкая связь с человеком, то ты обязан ради него и в огонь, и в воду? Почему нужно обязательно упускать из виду половое созревание и самодостаточность личности, вступившей с другой во взаимоотношения? Ведь все здесь собравшиеся далеко уже не дети и должны понимать: человек — это отдельный индивид со своими заморочками, изъянами и качествами, преобладающими только у него. И даже будучи в отношениях с другим человеком, индивид остается им до скончания дней в независимости от того, что с ним происходит или происходило. Партнер не обязан бросаться во все тяжкие всякий раз, когда у второй половинки появляются проблемы. Любовь — это не про взаимовыгоду и симбиоз, а про доверие, опыт и то, как один человек способен делиться с другим самым дорогим. Конечно, просьба не может восприниматься в штыки, но и в обязательном порядке, если у второго партнера отсутствует какое-либо желание его выполнять, и речи быть не может. Даже если взять на рассмотрение прожившую "душа в душу" десять лет пару молодых людей и заглянуть чуть глубже — в интимную часть их жизни — можно обнаружить приблизительно пятьдесят девять процентов сексуального насилия со стороны партнера. Статистика общая, а не одной пары. Получается, партнер испытывает стресс и эмоциональный срыв от другого партнера более, чем в половине случаев. Конечно, многие не воспринимают подчинение с целью удовлетворить другого ради него же, а не себя, при отсутствии какого-либо желания, ничем за рамки выходящим. Супружеский долг, и мужчинам ведь нужнее, я потерплю — работают на благо нервному срыву. Один, второй, третий, а затем как по накатанной, и уже не удастся вспомнить, в какой из моментов своей жизни ты стал чьим-то рабом. Здесь еще не учитываются другие формы насилия над партнером, коих в разы больше. Но лучше все же не переступать эту грань, пытаясь заглянуть за неизвестную сторону. Останемся на более безопасной. Взаимоотношения не равняется ответственность за другого человека. Стыд за его выбор или вину за упущенный случай. При доверительных отношениях человек сам тянется помогать партнеру и в этом нет ничего удивительного. За котами ведь или собаками, живущими в доме, мы тоже заботимся. Однако человек — это не домашний питомец, его мы не приручаем. Его мы желаем, любим, боготворим. Но если вдруг произошло нечто, выбивающее из колеи, и, если прямого участия в произошедшем вторым партнером нет, он не должен чувствовать за этот случай вину. Только вот почему-то многие рамки другого человека, которые ни в коем случае не стоит переступать, напрочь не видят или же просто предпочитают о них позабыть. Если посмотреть на ситуацию со стороны Кима, можно обвинять его долго и мучительно. Можно сказать, это он виноват в том, что не забрал Хосока, когда тот попросил. Но на самом деле вины его, если пропустить иные оплошности, совершенные им, которые действительно были, и он должен понести за них ответственность, в пропаже любимого человека нет. На тот момент он был не прав только в одном, — что не разрешал Хосоку ездить на такси. Но и Хосокова оплошность в этой просьбе отчасти тоже имеется. Он не должен был брать слова Кима за основание и слепо следовать ему. Но произошло то, что произошло, и уже нет нужды кого-то из них в этом винить. Это, ровным счетом, не приведет ни к чему, если только к самобичеванию оставшегося на свободе партнера. — Это все? — Есть еще кое-что, — тихо отозвался Ким. И последующие слова стали тем, что заставило впоследствии Чонгука посмотреть на дело совсем с другого ракурса. С такого самого, с которого он предпочел бы на него не смотреть, а найденные вещи пропавшего — разбитый будто бы специально мобильный телефон — натолкнут его рыть не только в границе своих возможностей, но и за ее пределами. — Когда Хосок позвонил второй раз... Я не был уверен, потому что был слишком уставшим для того, чтобы находить в шуме какой-то смысл. Второй раз звонок оборвался, это правда, но мне показалось, словно он его уронил. — Что? — не совсем понял Чонгук. — Телефон. Будто он ударился о пол или что-то в этом роде, но Хосок молчал, так что я решил — это слуховые галлюцинации. — Больше никаких посторонних звуков не было? Чужого голоса или скрип шин колес, например? Задумчивое лицо явно наводило порядок в памяти с усердием, не привносящим ни единого отголоска воспоминания, способного найти утерянные пазлы картины. Соединить полученную информацию в единую и вот так просто с размаху разгадать тайну — нет, не бывает так просто, как бы они этого ни жаждали. В итоге Ким, спустя несколько попыток найти затерявшиеся подробности в ворохе счетов, документации, имен и назначенных встреч выдал: — Нет, ничего такого. Только удар и какой-то треск, — качнул головой. Он явно сожалеет о том, что не прислушался тогда к происходящему вокруг Хосока. Но на тот момент и вовсе не возможно было предугадать исход событий. Эмпатия ворвалась внезапным порывом утешения слегка сжатым меж пальцев широким плечом. В обычные дни и при обычных обстоятельствах ее и вовсе не существует, либо же она прячется, усиленно зарываясь в кучу безразличия. Потому такой, вроде бы, обыденный жест удивляет даже самого Чонгука. Он не из тех людей, кто всеми возможными и невозможными способами пытается понять другого человека и представить себя на его месте. Чонгук не верит в силу "благородного сердца", и не предпринимает попыток как-то симпатизировать и лепить из себя те качества, которых, по сути, вроде как нет в наличии. Не зря ведь он столько раз слышал от жены обзывательства по типу "сухарь", " камень", "ледышка" и все такое прочее. Однако в данный момент не попытаться подбодрить разбитого Кима как-то слишком даже для него. Именно поэтому, наверное, тело действовало быстрее мозга, вследствие чего на него уставилась удивленная пара глаз. В ней прослеживается помимо удивления некая нотка благодарности. Порой необходимо переступать через себя, особенно, если ты когда-то зарекся помогать людям. — Все хорошо, этого достаточно. Согласный кивок, и до слуха донеслась музыка ветра. Легкий перезвон металлических труб, висящих на прозрачной леске. Вот бы и жизнь была такой же незамысловатой, простой и не требующей тщательной подготовки. Тогда и нужды в них, полицейских, не было бы. С одной стороны, это даже неплохо, Чонгук мог тогда стать музыкантом, как когда-то этого хотел — лет так двадцать назад. Сидел бы сейчас в каком-нибудь баре. Пальцы скользили по струнам, перебирая то тонкие, то толстые. И лица, направленные на него одного, пылали восхищением. Они бы предавались годам ушедшей юности, вспоминали детство и школьные годы. То, каким огромными на тот момент казались их нелепые проблемы. Непременно хотели бы вместе с музыкой унестись в прошлое, коснуться позабытых событий, встретить экс-друзей, поболтать с ними и узнать, как они теперь, будучи взрослыми, поживают. Удалось ли им исполнить свою мечту или они все еще на пути к этому. А быть, может, мечта сменилась на другую или вовсе исчезла. Чонгук бы и сам растворялся в музыке, сливался с ней, будоража души и лаская барабанные перепонки. Следующим на подходе был Субин, ставший в два раза зажатее и неприступнее. Сидел, скрестив руки на груди, словно одна большая колючка. — Субин, — мягко произнес Чонгук, предприняв попытку расположить к себе парня. — Расскажешь, что помнишь? Субин — это, конечно, не Ким, но тоже та еще поле ягода. В отличие от Ëнджуна он более молчалив и вынюхивает обстановку, прежде чем что-то начать говорить. Скорее всего, между ним и Хосоком действительно была крепкая дружеская связь. Именно поэтому Субину так хотелось уберечь и не распространять то, что он считает для себя дорогим. Но он не глупый подросток с взыгравшимися гормонами, и, можно сказать, далеко уже не ребенок. Студента хоть и не особо радовала перспектива быть более подробно изученным посторонним для него человеком, он понимал: так необходимо. Так надо для того, чтобы вырваться наконец из этого адского круга. И лучше в этом деле излить часть души тому, кто не посчитает это унизительным, чем кусать затем локти. Чонгук никогда не придерживался тактики "бей и беги", напротив, вопреки настрою оппонента и собственной усталости, снующей в затекших ногах покалываниями нескольких сотен кончиков острых иголок, предпочитал мягкие выражения, располагающие к себе, и долю сострадания в глазах. Молодых людей, совсем недавно покинувших обитель подростков, куда более чем устраивал такой подход к их ранимой личности. Протянутый граненый стеклянный стакан с водой воспринялся Субиновым мышлением не как подкуп к началу повествования, а как сочувственный жест понимания и готовность без упреков пройти через неопределенное время ожидания. Тонкие бледные пальцы хоть и не сразу, но все же обхватили геометрически ровные бока с выступающими ребрами. Наблюдать за поднимающимся и опускающимся рваными рывками сквозь будто бы прозрачную кожу кадыком показалось Чонгуку отчего-то забавным занятием. Наверное, это напомнило ему его юношеские годы. Когда стакан, возвращенный на прежнее место — поверхность стола — выполнил уготованное ему предназначение, Субин перестал быть таким закрытым и отстраненным. Выражение лица больше не кричало "Что я здесь, черт побери, делаю?". С латентной неохотностью Субин кивнул и без доли сарказма начал рассказывать подробности того злосчастного дня: — В тот день, — тихо проговорил он, — как бы банально и избито это ни звучало, но ничего не предвещало беды. Занятия с некоторых пор перенесли на вторую половину дня, поэтому с Хосоком мы встретились возле ворот института без двадцати три. Обычно мы приходим раньше и сравниваем домашнюю работу. Хосок мне помогал с теоретической частью научных процессов, а я — с иностранным международным языком. Я думаю, — он посмотрел на Чонгука так устало, но тот выдержал и не отвел взгляда в сторону, — нет надобности рассказывать подробности того, что происходило до этого. — После удовлетворительного кивка он продолжил: — Хосок вел себя как обычно. Нам еще поставили дополнительные занятия по философии. Учитель долго болел, поэтому пришлось нагонять из-за отсутствия другой возможности вечером. Но мы уже привыкли, честно говоря. Когда сдавали курсовую или дифференцированный зачет, частенько задерживались в институте до девяти. Да и лабораторный практикум порой сложен, — тяжко вздохнул. — Ничего удивительного в том, что нам поставили занятия после основных, перенеся их на вечер, не было. Во время занятий мы с Хосоком и Ëнджуном лишь раз вышли из здания второго учебного корпуса. Там преподают проблематику современных медиа и журналистскую деонтологию, экономику, этику, искусство Древнего мира и прочие предметы. У нас как раз была пара журналистской деонтологии, а Ëнджуна — искусство Древнего мира. Самая большая перемена была после третьей пары — пятнадцать минут. Как раз есть необходимое время не только дойти до следующего корпуса, но и слегка остудить мозги. Между вторым и пятым корпусом не очень большое расстояние. Обычно мы доходим за восемь минут. Но в тот день Ëнджун яростно требовал сфотографировать его напротив распустившихся цветов в клумбе, посаженных возле главного здания. А еще мы успели забежать в буфет напротив и купить булочки на перекус. После этого здание института мы не покидали. Все оставшиеся пары проходили в пятом корпусе. Мы сидели там безвылазно. Когда закончилась последняя пара, Хосок увидел наших одногруппников. Они странной кучкой собрались около окна и что-то задушевно обсуждали. Кто-то сидел на подоконнике, кто-то стоял, упершись плечом к стене, а кто-то, нависнув над корнем всех проблем — Хюнином Каем. Мы с Хосоком из их собравшейся группы ни с кем почти не общаемся, только если есть необходимость обменяться конспектами. У нас не то чтобы дружная группа, но и разделения по иерархии нет. Хосок... Он всегда притягивал к себе внимание. Его зовут на вечеринки, его приглашают в гости, но он редко куда ходит. С Каем он иногда общается. Второй почти такой же, как Хосок. Но более наивный, что ли. Ладно, это не важно. Когда Хосок узнал, о чем они там шептались, сразу переменился в лице. Я, конечно, знал, он пугливый, и не обратил на его шаткое состояние внимания. Это ведь всего лишь очередные новости про убийство, уже никого не удивить почерком Призрака. Но Хосок почему-то в тот день принял все в буквальном смысле. А потом в коридоре мы вновь встретились с Ëнджуном. Он сразу спросил, что с Хосоком не так и посоветовал ему поехать на такси, раз он так боится. Да и я боялся за него сильнее прежнего. Не знаю, почему. Просто казалось... Хосок был так очевидно напуган, что, видимо, мне передалось его душевное состояние. Так вот, когда Ëнджун предложил поехать на такси вместо того, чтобы идти через озеро... — Субин покраснел и отвел взгляд в сторону. Он начал теребить свободно свисающий хвост ремешка рюкзака с явственной тревожностью. — В общем, он отказался и сказал, попросит Кима его отвезти. Ëнджун расторопный для того, чтобы остаться ждать вместе с Хосоком его парня. Шел какой-то там по счету фильм про пилу. Хосок остался один. Я ему наказал позвонить, как только он доберется до дома, но он этого не сделал. Ни сообщение не написал, ни позвонил. Утром следующего дня я все еще ждал от него вестей и отказывался верить в то, что что-то с ним могло случиться. Но... он не пришел, — тихо завершил свой рассказ Субин. — Спасибо, — поблагодарил его Чонгук. Наседать на студента не было никакого смысла. Это лишь усилило бы его шаткое состояние. — Думаю, нет смысла звать твоего друга. — Да, они не очень хорошо с Хосоком общаются. Могут перекинуться парой-тройкой фраз, не больше. Общаются они только из-за меня. Но Хосок всегда хорошо относился к Ëнджуну, да и тот к нему тоже. Но Ëнджун точно не расскажет вам больше, чем это сделал я. Простите, — он поклонился на сорок пять градусов, — я пойду. Вот и все, что удалось узнать Чонгуку. Из кабинета капитан вышел вслед за студентом и увидел, как в мгновение ока к нему подлетел розоволосый парень. Он обхватил его плечи пальцами и заглянул в изможденное лицо своими сочувственными лисьими глазами, форма которых была подчеркнута белым карандашом. Субина притянули резко — он не успел ничего предпринять, лишь руки его безвольно повисли, будто тело разом покинул весь дух. "А у них и правда крепкая связь", — подумал в тот момент Чонгук с легким послевкусием зависти. Кима в здании уже не было. "Как ветром сдуло", — присвистнул про себя капитан Чон. Но ему и правда сложно, да и делать здесь больше нечего. После того как два студента, попрощавшись поклоном еще раз, покинули участок, Чонгук поманил офицера Кима указательным пальцем к себе в кабинет. — Капитан, удалось что-нибудь узнать? Брови сосредоточенно свелись к переносице. Офицер замер на месте в ожидании. — Кажется, — проговорил Чонгук, скрепив руки в замок под подбородком, — мы имеем дело не с обычной пропажей. — А с чем? — не дыша вторил загадочной интонации Тэхен. — В любом случае нам необходимо обследовать озеро. Там мы найдем все ответы. — Ну капитан Чо~он, — протянул в своей манере офицер Ким. Он пытался добиться ответов прямо здесь и сейчас. Но сладкое послевкусие растяжения слогов никак не отразилось на непробиваемом лице напротив. — Никаких "Ну капитан Чо~он", — изобразил его Чонгук, разом отметая все попытки парня. Они ударились в железный щит, словно копья с деревянными наконечниками, и сразу опали с унылым видом вниз. — Ты не голоден? — время — 21:50. — Через десять минут можно идти по домам — Голоден. — Пойдем тогда. Жди меня возле двери. Как по команде через десять минут Чонгук действительно подошел к двери, где в предвкушении его ожидал Тэхен. Они шли неспешным шагом в сторону палаток с уличной едой. Чонгук редко, когда сам приглашал вот так с ним поужинать, но когда предлагал, всегда оплачивал покупки сам. Небольшой рынок уличной еды вился прямой песчаной дорогой, по обеим сторонам которой стояли палатки с навесом, прикрывающим тяжелую ткань в случае дождя. Местность была освещена несколькими фонарями, но их было достаточно, чтобы не заплутать и по случайности не забрести в какой-нибудь незнакомый двор. Они здесь уже бывали, — Тэхен знал рынок как свои пять пальцев. Потому он зацепил пальцами рубашку на локте капитана и потянул за собой. Радостный смех и лепетание под нос о сложности выбора окутали Чонгука неимоверным теплом. Таким, будто он нашел свой дом. По инерции он следовал за тянущим его в сторону палатки с запахом пирожков Тэхеном. Естественно, он не мог пройти мимо рыбных пирожков, и пока они смотрели на кастрюлю, пар из которой вился спиралью в темное ночное небо, Тэхен в нетерпении потирал ладони. А Чонгуку в тот момент хотелось потрепать его по голове — он выглядел как само существование слова "сын", но не сделал этого, побоявшись неверно растолкованных движений. Однако перестать смотреть на раскинутую от уха до уха улыбку не мог. Выкрашенные в зеленый пряди волос сливались с листвой деревьев, растущих у входа в рынок. С ракурса, с которого смотрел на офицера Чонгук, отчетливо прослеживалась взаимосвязь цвета его волос с цветом природы. Хотя обычно Чонгук не обращал на волосы Тэхена внимания, отчего-то сегодня он смотрел на них без зазрения совести и восхищался. Тэхен выглядел эльфом, живущим в изумрудном замке. Ему не доставали лишь хлопковые коричневые одежды, кожаная портупея, высокие сапоги и лук со стрелами за спиной. Длинные заостренные кончики ушей и драгоценная фероньерка со свисающими по бокам лица тонкими нитями серебра. Наверное, он засмотрелся, потому что как сквозь туман услышал: — Пойдем? Не дожидаясь ответа, его снова потянули, только теперь уже к другим палаткам. Они накупили хоттоков, пунопаннов, пирожков с фасолевой начинкой и рисовую похлебку. Если завернуть за угол последней палатки, располагающейся по правой стороне от входа в рынок, и пройти расстояние не больше, чем пятьдесят метров, можно было оказаться около отдельно стоящей ото всех палатке с прозрачными вставками против непогоды. Внутри находятся столики и причаленные к ним стулья; можно позволить себе выпить соджу. Тэхен высыпал все содержимое, находящееся до этого прижатым к груди руками, на свободный стол чуть дальше центра. Чонгук заказал выпивку, и пока ему ее несли, исподтишка наблюдал за становящимися похожими на запасливые хомячьи щеками. Капитан никогда не позволял Тэхену, хоть он уже и вырос, выпивать с ним вместе. Поэтому офицер Ким кушал, а капитан пил. После удовлетворения своих потребностей, Чонгук проводил Тэхена до автобусной остановки и, прежде чем уйти, проследил, чтобы он зашел внутрь подъехавшего автобуса. Лишь после этого он с чистой совестью отправился домой додумывать зародившееся в мыслях зерно сомнения. — Скорее всего, я поменяю статус дела на уголовное спустя хотя бы еще одну неделю, — Чонгук резко поворачивает руль, лавирует меж автомобилей и вновь перестраивается на свою полосу. — Да? Вы тоже так думаете. — Прошла неделя, в которой мы не нашли ничего, кроме шишек на свою голову под видом найденных вещей, указывающих на спешку хозяина. У нас есть веское доказательство на этот счет: Чон Хосока не удалось обнаружить ни на одной камере. В последний раз, до того, как он оказался на озере, его передвижения можно отследить на камерах университета, в котором он учился и аллеи — самой ближайшей к озеру. На самом озере, как ты знаешь, камер нет. Даже если бы он сбежал, ему негде было прятаться — на выходе из озера располагается богатый жилой комплекс со множеством камер, он бы засветился хотя бы на одной. Даже если предположить, что он пошел иным путем... есть там такой. Там можно спрятаться за березами и можно даже предположить, что путь этот не позволил бы ему попасть под прицел, с внешней стороны озера раскинулись супермаркеты, он бы все равно где-нибудь засветился. Озеро хоть и большое, но простое и обыскать его как два пальца об асфальт. Прятаться там не где, а если предположить факт того, что он мог забрести в сторону леса, группа волонтеров закончит обыскивать его к концу следующей недели, и, если они ничего не найдут, боюсь, дело примет совсем другие обороты. И даже если мы что-то упустили на камерах, наша обязанность с тобой их пересмотреть все до того, как будет отправлена заявка на смену статуса. Так что как бы нам ни хотелось верить в обратное, он сбежал не сам. И телефон ему незачем разбивать. Если бы он его уронил, там песок, офицер Ким, он бы не разбился на столько трещин. Да и ты его не смог починить. — Да, я давно уже об этом думал. Все выглядит слишком странно. Телефон был намеренно сломан, я уверен. Его не уронили. Складывается впечатление, будто его разбили камнем или чем-то твердым. Чонгук согласно кивает. Он чуть не пропускает нужную вышку, но вовремя смотрит по правую сторону от себя и заезжает за угол высокоэтажки. Получилось слишком резко — прогуливающаяся по дороге пара хватает друг друга за руки и с напуганным видом теснится к шершавому бетонному боку. Офицер фырчит. — Вы их чуть не сбили. — Это они виноваты, что ходят не в предназначенном для пешего передвижения месте. Тэхен на это лишь закатывает глаза. Наконец, проехав вперед сто пятьдесят метров и завернув за угол, они оказываются перед огромным трехэтажным зданием тридцать девятого участка. Чонгук ненавидит здесь бывать по одной простой причине — вопиющая несправедливость застилает глаза красной пеленой. С какой стати правительство решило, что какие-то участки удостоены всех привилегий, а у них нет не то чтобы кондиционера, а даже банального места для опроса? Чонгуку приходится допрашивать в своем кабинете и вести собрания тоже в нем. Капитан Чон быстро берет себя в руки и, прежде чем отстегнуть ремень, бросает Тэхену: — Если офицер Чхве вновь станет тебя задирать, вмажь ему как следует. Только не в лицо, пожалуйста, и не перед свидетелями, иначе нас выкинут как нашкодивших котят, а портреты наших лиц развесят по всей округе, словно мы преступники. Я все еще не хочу терять свое место, хорошо? Тэхен удивленно уставляется на Чонгука, потому что обычно он ему говорит вести себя сдержанно, а сейчас предлагает самому за себя постоять. Он быстро берет себя в руки и в следующий момент уже с гадкой улыбочкой перекатывает слова Чонгука в воображении. — Не переживайте, с Чхве Бомгю у нас свои терки, и уж кому-кому, но ему я никогда не проиграю. — Тогда идем? — Идем. Они выглядят как парочка из фильма "Джеймс Бонд", не хватает только костюма тройки и пушки в руках. Да уж, это вам не какой-нибудь там пятнадцатый участок на отшибе. Солнечные лучи заливают стены и пол светом, отчего здание изнутри кажется светлее. Хотя, казалось бы, куда светлее. Ну словно сам рай на земле, ну или святилище Дион. Снующие туда-сюда люди не обратили бы на них внимание, если бы не ожидающий с ними встречи офицер Чхве. Рабочего класса в тридцать девятом участке уж слишком много — каждую минуту кто-нибудь да выходит из своего кабинета. Неподалеку, за углом выступающего квадратного столба, слышно пение закипающего чайника. И все эти люди, показавшие носы из своих кабинетов, направляются в кухню. У них, в пятнадцатом участке, место для кухни не было предусмотрено. Когда-то Чонгук решил: хватит мучиться, ведь в короткий перерыв ездить на автобусе домой не только ему, но и коллегам ради обеда было невыгодно. Из подсобки, которая была предназначена для утилизации устаревшей документации, они из подручных средств смастерили себе место для обеда и перекуса. Стол был перенесен с рабочего места уволившегося офицера, микроволновка появилась из соображений того, что плиту они сюда точно установить не смогут. Микроволновку, если Чонгук не ошибается, притащил лейтенант Мун. Откуда у него взялась дома лишняя бытовая техника никто не стал спрашивать — слишком радовались. На чайник они сложились, пришлось прикупить стулья, но и с этим не было проблем. В участке помимо уборной есть подсобное помещение для хранения принадлежностей уборщицы. Но их у нее раз-два и обчелся. Одно ведро, две тряпки, швабра и средство для мытья полов. Она не сильно возражала на предложение вынести ее богатства в предбанник уборной и поставить в угол. И теперь освободившееся подсобное помещение стало служить местом для утилизации документации, которое всегда закрывалось на ключ, имеющийся в наличии только у капитана Чона. С приходом нечастых проверок ведра, тряпки и швабра наспех запихивались во все тоже помещение, а Чонгук затем прятал ключ в носки. Чтобы наверняка. Но пока их ни разу не попросили открыть подсобное помещение. Тем паче. — Капитан Чон, — офицер Чхве подбегает к ним и кланяется, — офицер Ким, — на этот раз он кривит кончик губы, но не приветствует. — И тебе, здравствуй, офицер Чхве, — в отличие от этого раздувшегося от гордости павлина, Тэхен помнит о правилах приличия, хоть и руки жуть как чешутся пройтись хорошенько костяшками по смазливому лицу. Чонгук кивает и спрашивает: — Капитан Ким у себя? — Да, он вас ожидает, — отвечает офицер Чхве. — Хорошо, я тогда пойду. Помни, о чем я тебе говорил, — шепчет на ухо Тэхену. Тот под взлетающую бровь офицера Чхве к ниспадающей на виски челке прыскает в кулак. Удивление свое Бомгю скрывает за притянутой за уши искусственной улыбкой. — Вас проводить? — звучит вежливо. — Не стоит, я ведь бывал уже здесь. Лучше позаботься об офицере Киме. — Пренепременно, у нас даже появился специальный голубой стул. Стоит отдельно и ждет своего часа. — Что? — Чонгук резко разворачивается и вперивает в офицера тридцать девятого участка предупредительный взгляд. — Я говорю, — продолжает он с непринужденной улыбкой, — я позабочусь об офицере Киме, вам не стоит переживать. И чаем напою, и печенками угощу, мы ведь друзья, правда? "Сволочь", — порывается крикнуть Тэхен на прикосновения ладоней Бомгю чуть выше локтя, но, чтобы не позорить Чонгука, он криво улыбается и кивает головой. — Не беспокойтесь, офицер Чхве расскажет все, что знает, правда? — поворачивается к Бомгю. — Конечно-конечно, — задушевно убеждает. — Идите. Как только Чонгук поднимается по лестнице и скрывается на третьем этаже, Бомгю презренно фырчит и толкает Тэхена в бок. — Великий капитан нашего участка, мне придется отмываться теперь всю оставшуюся жизнь! Тэхену жуть как хочется ударить этого надменного петуха, но он помнит — они здесь в качестве гостей. И если он сделает что-то не так — голова полетит не только с его плеч, но и с плеч капитана Чона. Если на первое было все равно и ради удовлетворения собственного эго он готов был устроить драку перед десятком пар чужих глаз ради защиты своей оскорбленной чести, то со вторым были куда большие проблемы. Только не Чонгук, он не может допустить того, чтобы его уволили и выписали предупреждение из-за него. Предпочтение было отдано другой тактике. Вместо драки Тэхен подходит ближе к Бомгю и опускает свою ладонь поверх вздрогнувшего плеча быстрее, чем тот успевает найти путь отступления. — Ну что же ты, голубчик мой. Я же знаю, как ты жаждал нашей встречи. Ну, может, пойдём, покажешь мне свое усовершенствование духа и силы? Там, кажется, приемы такие резкие и с криками на выдохе. — Вот же, идиот, — шипит Бомгю. Он краснеет, как рак, под общий смех коллег. Он всего-навсего горделивый мальчишка. Офицеру наконец удается вырваться из стального захвата и убежать, сверкая пятками. Такого позора его прекрасная моська еще не переживала. Ну все бывает впервые, как говорится. — Ну куда же ты, королева моего сердца? — кричит вдогонку сбегающему офицеру Тэхен. — О, прекрасная богиня, что ослепила мне глаза, ты ведь даже не накормила своего презренного слугу с ложечки черничным тортом. Ах, — он касается тыльной стороной ладони своего лба, — разве можно так жестоко разбивать мне сердце? — даже с такого расстояния и со спины можно разглядеть пылающие маком кончики ушей, которые Бомгю пытается скрыть своими миниатюрными ладошками. Он точно актер из погорелого театра. Коллеги смотрят на представление "сбежавшей невесты в первую брачную ночь" некоторое время под тихие смешки, но работа не ждет, поэтому в опустевшем коридоре остается один Тэхен. 1:1. Но это лишь только начало дня. Это даже интереснее, чем набивать Бомгю морду, думает офицер Ким, скрывая победную улыбку за игривыми глазами. Кошки-мышки? Раз он кот, пойдет искать свою сбежавшую стеснительную мышку. *** — Капитан Ким. — Капитан Чон, входите. Я вас ждал. Чонгук проходит в кабинет, в котором бывал не раз. Капитан участка сидит на стуле с высокой спинкой, обтянутой черной кожей. Он явно удобнее его обычного, на четырех металлических ножках. Но Чонгуку ли не привыкать? В кабинете, как обычно, тяжело давящая атмосфера. Стол, за которым сидит капитан, сконструирован из темного резного дерева, кажется, дуба, большой монитор компьютера прикрывает часть его лица. Длинный стол со стеклянной поверхностью, расположившийся посередине кабинета, где собираются подчиненные во время перекличек или собрания. Все так вычурно и брутально. Не в Чонгуковом стиле. А запах благовоний обрушивается на виски пульсацией и забивает глотку сухим кашлем. Здесь тяжело находиться. Лучше поскорее закончить с тем, зачем он сюда пришел. — Прошу, не стойте возле двери, проходите. Сама милость. Чонгук плетется к стеклянному столу и выдвигает стул. Напротив него садится капитан Ким. Он внимательно смотрит на Чонгука, сложив скрепленный из рук замок под подбородком. В какой-то мере можно назвать их повадки одинаковыми, но не характеры. В глаза Чонгука бросается выбившийся из аккуратно зализанной назад прически пучок волос, припадающий к уголку глаза. Кажется, капитан Ким его не заметил, либо же предпочел не обращать на это должного внимания. В принципе, выбившаяся из прически прядь волос никак его внешний вид не портит. Легче оттого, что он тоже не совсем идеальный во всей этой идеальной атмосфере. — Зачем пожаловали? — Пропал человек. Аккуратно очерченная правильной формой бровь ползет вверх, отчего на гладком лбу появляются мимические морщины. — Продолжайте, — кивает капитан Ким. — Мы подозреваем, его похитили. Я хотел бы изучить материалы дела о Призраке. Только ваш участок занимается его поимкой. И только у вас есть все необходимое, способное нам помочь. — Вы же знаете, капитан пятнадцатого участка, Чон Чонгук, это конфиденциальная информация. Мы не можем так просто раздавать собранную нами информацию направо и налево. Моя голова падет с плеч, если кто узнает о вашем визите. Вы не думаете, что своим появлением в моем кабинете и просьбами подставляете наш участок? Капитан Ким не повышает голоса, он говорит в прежнем ритме и с прежней интонацией, но даже сквозь псевдоспокойствие можно различить нотки стального отказа. — Но мы тоже работаем в органах защиты, — защищается Чонгук. Во что бы то ни стало он обязан получить материалы о Призраке. — Вы всего лишь помогаете вашим младшим коллегам найти конец веревки. — Каждый занимается своим делом. — Пропал человек. Я не шутки здесь с вами шучу. — И конечно же, это Призрак, — прыскает в кулак капитан тридцать девятого участка. — Капитан Ким, попрошу не выражаться нелестно в отношении нашего умозаключения. Я не утверждаю, что это дело рук Призрака. Однако позвольте напомнить вам о бесчинствах, происходящих на улицах нашего города последние два года. Мы должны рассматривать все факты. — Я уверен, этот паренек совсем скоро вернется. — Капитан, прошу... Минует неделя. Я более чем уверен в замешанности в этом деле третьего лица. Информация о Призраке, возможно, станет путем к спасению пропавшего. Вы единственный, к кому я могу обратиться. Обещаю, если когда-то вам понадобится наша помощь, я без предысловий выполню все поручения. — Боже, что мне с вами делать? — тяжко вздыхает капитан Ким, закатывая глаза. — Ладно, я дам вам просмотреть, но чтобы быстро и никто не видел. — В два шага достигнув двери, он выглядывает в коридор, а затем так же быстро закрывает дверь на замок. — Смотрите, — из выдвижного ящика своего стола он выуживает десяток папок и с грохотом кладет на стол. Чонгук подходит к нему и неверяще уставляется на стопку папок. Все так просто? Даже толком уговаривать не пришлось. — Только без фото, пожалуйста. Здесь его фоторобот, — передает лист формата а4 в подрагивающие волнением и предвкушением руки. — Откуда? — Один из выживших парнишек, — отмахивается капитан. — Давайте быстрее. Однако не думаю, что вы что-то этим добьетесь. Даже наш всемогущий участок все еще не смог поймать Призрака. А вы думаете, у вас разом получится погнаться за двумя зайцами? Чонгук пропускает мимо ушей колкий сарказм. Никто еще не оставался без награды за усердие. Он найдёт Призрака, пусть капитан Ким ему поверит. — Можно мне сфотографировать? И кое-что записать бы не помешало. — Я же сказал, — раздражается капитан, однако тут же выдыхает и соглашается. — Ладно, только быстро. И не болтайте об этом направо и налево. — Я нем, как рыба. Обещаю, никто не узнает. — Поживее. И да, ваш офицер, говорят, та еще птица голубого полета. Надеюсь, с ним проблем не будет? Он любит поговорить. На это заявление Чонгук стискивает смартфон максимально сильно. Ярость клокочет внутри порывом дать хорошую затрещину этому самодовольному ублюдку. Но Чонгук сюда не за этим пришел. Он сглатывает скопившуюся в глотке желчь, криво улыбаясь. — Конечно, не будет, я за него ручаюсь. — Отлично. Только давайте быстрее. *** Легкое удивление при виде высвечивающегося имени на экране мобильника отражается в зеркале, в которое смотрел на себя Юнги минутой раннее. — Да, Ни? — Нам нужно встретиться. — Что-то срочное? — Да. Кое-кто приходил ко мне сегодня насчет твоего Хосока. — Вот как, — незаинтересованно отвечает Юнги. Впрочем, незаинтересованность вполне оправдана. Он знал, что этот день когда-то наступит. — Приходи в любое время. — А как же подработка? — Завтра я никуда не иду. — Хорошо, тогда я загляну к тебе после работы. — Буду ждать тебя, Ни. — Береги себя, Юнги. — Со мной ничего не случится. На том конце трубки тяжело дышат. — Я бы не был таким уверенным. — Разве? А мне кажется, все идет отлично. — Когда-нибудь твои шутки сведут тебя в могилу, Юнги. — Когда-нибудь, но не сейчас. Когда это случится, тогда и поговорим. — Невозможный. — Уж прости, какой есть. — Я ведь не шучу, а прошу тебя, потому что переживаю за тебя. — Ни, — мягко осаждает Юнги. — Я не живу уже три года, что ты от меня хочешь? — Ты не должен так говорить. — Однако говорю, и что дальше? — Юнги! — Ни, хватит, давай все обсудим завтра. Ты наверняка устал плести интриги. — Я делаю это ради тебя! — взрывается. — Я прекрасно это понимаю, — спокойным голосом отвечает Юнги, — и благодарен тебе за все, но и ты не должен забывать о положении, в котором находишься. Не рой ради меня себе могилу. — А что мне остается делать? — Спокойной ночи, Ни. Увидимся завтра. — Спокойной ночи, — бурчат на том конце трубки, после чего гудки оповещают об его отключении. Зеркала касаются кончики пяти пальцев. — Все хорошо. Ты бледен настолько, что похож на смерть. — Все будет хорошо.