Whistle. Obey me

Тени сгущаются над головой. Зловещие. Они похожи, кажется, на ветви деревьев с обломанными острыми концами. Совсем чуть-чуть, легкие, проколотые насквозь, потеряют способность не только фильтровать, но и впускать воздух. Так страшно. Жуткие тени извиваются всполохами хвоста воздушной змеи. Прозрачные капли мажут по небольшим буграм, протаранивают себе путь к низу, где зарываются, застряв в одежде. Пойманные в сети, они не могут ползти ниже. Находят покой в складках ткани и там же пропадают, окрашивая часть одежды в темнее на два тона цвет. Череда разного цвета вспышек усиливает желание обнять руками трясущееся тело. Только, если бы он находился в сознании. Стучащие друг об друга зубы вырисовывают песню перенесенного на закате угнетения, из-за которого сейчас все тело ломит, а в груди нет не то чтобы воздуха, места для него. И, вроде бы, правда осела в душе неизмеримой печалью, но в то же время на грани сознания блики света не позволяют опуститься на дно. Не позволяют ему пробиться, дабы окончательно не была потеряна связь с землей. А дальше только брести по роще. Видеть свет, но не бежать, а отставать. Оттягивать момент соединения. Лежачего не бьют — это не про него. И ведь знал — нельзя совать нос не в свое дело. Ведь сунул, сам заслужил. Если учесть факт того, что он, похоже, на грани выживания, почему радости от этого никакой? И где судорожно ловящий воздух рот? Где слезы счастья, и где вообще все, что окружало до этого? Там тьма и точка света. Здесь тьма и желание остаться в безопасном месте. Там, где никто больше достать не сможет. Не избалует свою враждебность чужими страданиями. А правильно ли поддаваться порыву обрести покой? Не бороться, оставить всех дорогих ему людей с горем, что обязательно постигнет с новостью, сорванной с неизвестных губ? Быть может, попытка могла увенчаться успехом, только проберется ли он сквозь колючие кустарники, то и дело цепляющие одежды ветвями? Не размажет свою отчаянную попытку на их изворотливых и преграждающих путь костлявых руках? Позволить себе излечиться от злонамеренных действий любым способом — это эгоизм? Да и что вообще такое эгоизм? Если тебе лучше от выбора, а другим плохо, почему он зовется эгоизмом? Почему чувство сожаления, подпитываемое близкими людьми с детства, в подростковом или взрослом возрасте становится преткновением? Почему, если твоя жизнь дана только тебе, ты должен ее делить не только на свою, но и на родственников, друзей, любимых? И какое они вообще имеют отношение к твоим выборам? Ты был рожден для себя, не для кого-то, так почему тогда при выборе, согласно твоему мнению, наилучшего исхода, он будет наихудшем для них? И спустя долгое время твой поступок будут расценивать как злонамеренно совершенный эгоизм? Станут осуждать, а по прошествии времени клянчить у кого-то помощи. Однако ничего из этого не позволит им узреть правду, которую они так хотели постигнуть. Зачем тогда вообще появляться на свет? Существовать ради кого-то или чего-то? Есть ли смысл в жизни? В том, чтобы уничтожать окружающий мир, делать больно животным и растениям. Жить, ради того, чтобы существовать? Удовлетворять свои потребности, просиживать штаны и обязательно жаловать на горе-судьбу, ведь только твоя и ничья жизнь больше такая никчемная. Ведь только ты одновременно хорош в ничегонеделании, а в остальном просто клоун, не имеющий никаких навыков, вследствие чего выходит все из рук вон плохо. Естественно, жалкие попытки выглядеть способным на все веселит других, таких разносторонних и с золотыми руками, людей. Это и есть жизнь? Это и есть то, за что люди готовы друг другу перегрызть глотки? Неужели в этом прогнившем мире не осталось и капли сострадания и то, к чему можно было бы стремиться? Почему при рождении не дается миссия, которую ты обязан выполнить во что бы то ни стало? Не важно, что именно. Спасти людей, совершить подвиг, сделать какое-нибудь научное открытие, позволяющее людям в инвалидных колясках передвигаться во все узкие места без посторонней помощи, да или просто открытие, которое облегчит жизни людей, а не будет забивать головы лишним геморроем, в конце концов, создать лекарство от СПИДа или рака. А если нет мисси, тогда к чему стремиться? Можно улучшать навыки в искусстве, спорте, да в чем угодно, но кому от этого легче станет? Это разве то, почему человек ищет собственный путь? И по итогу, есть ли смысл думать о прозрении, если он никогда достигнут не будет? С другой стороны, не углубляться в себя, чтобы найти ответы, тоже не такая уж и плохая идея. Великое свершение? Едва ли. Можно жить так, как именно ты этого хочешь. Путешествовать, творить, поставить надоедливого начальника на место, украсть футболку из супермаркета или чайный пакетик из столовой, купить пирожок бездомному, погладить уличную собаку, переплыть реку, покататься на катере и еще много чего. Если человек состоит из мелочей, то и жизнь состоит из них. Исполняя мелочи, о которых ты когда-то думал, можно открыть в себе другие потребности и в следующий раз удовлетворить и их. На смену старым будут приходить новые, и так до тех пор, пока не состаришься. Разве не легче довольствоваться малым? А не думать о том, почему, что и как. Каждый должен решить самостоятельно, что для него в приоритете и не отступать в сложных или неоднозначных ситуациях от собственной установки, к которой решено было стремиться. Тьма сгущается все сильнее, и он не собирается здесь оставаться. И не ради кого-то, ради себя. Яркие блики все сильнее бьют по черепной коробке, обручем стискивают виски, давят на грудной отдел так сильно, что слышен хруст хрупкого каркаса, созданного для убережения внутренних органов от увечий, и он не может разобраться, где вымысел, а где правда. Он долго сидел рядом с дяденькой-звезды, смотрел из-под челки, спадающей на глаза, на его профиль и думал о том, что было бы, если бы этот дяденька был его родным отцом. Сидеть вот так рядом, слушать его тихий голос и принимать успокоительные сказки за болеутоляющие лекарства — разве нельзя все оставить так как сейчас? Разве ему обязательно нужно уйти, искать таких же детей, как он, рассказывать им сказки и обещать: все будет хорошо? Но, на самом деле, Хосок был бы рад, если бы кому-то помогли так же, как ему. Да, все еще опустошение как родное расправляет свои размашистые объятия, и он все так же ныряет в них "с головой". Но отличие все же присутствует. Он не захлебывается теперь уже в цепких руках, а плывет на спине и смотрит на звезды. Безысходность все с тем же отчаянием бьет под дых, заставляет прокручивать в голове уход Сейи, перекрывает доступ к кислороду. Однако дрогнувшая рука теперь может коснуться голубой ткани, схватить покрепче так, чтобы видеть творение, совершенное им. Множество складок кольцом расходятся в разные стороны, и это всего-то от одной только его маленькой ладошки. Мир, на самом деле, величественен. То, что кажется для него маленьким, может для кого-то являться огромным. И точно так же он может казаться кому-то маленьким. В этом неизведанном мире кроется множество аспектов, которые еще только предстоит узнать в будущем. Появятся выборы. Он сам теперь будет избирать, а не Сейя. Не она теперь будет диктовать правила, а он. И, вроде бы, осознание собственного могущества должно было захлестнуть удовлетворительной агонией, но отчего-то он думает, что был бы рад, если бы Сейя и дальше принимала за него решения. Ведь выбор, с одной стороны, свобода, а с другой — клетка. Ведь не всегда выборы очевидны, некоторые могут поставить в тупик, а какие-то обидеть другую личность. И тогда только ты будешь в ответе за сотворенные дела. Так на самом ли деле нужно радоваться тому, что теперь для самого себя он стал взрослым человеком? Потому что близких взрослых рядом с ним больше нет. Ему страшно. Страшно знать будущее. Страшно становиться взрослым. Да и в принципе страшно дальше жить, не зная о том, что ждет за границей белых стен. Страшно настолько, что он ощущает кисловато-горький привкус на языке, поднимающийся с гортани. Если бы он позволил упадку духа прорваться наружу, дяденька-звезды вновь стал беспокоиться, а Хосоку этого вовсе не хочется. Потому он сквозь кривую улыбку высказывает о спокойном положении дел. Дяденька-звезды ничего не замечает, пропускает сквозь пальцы золото и улыбается так, как никогда никто из взрослых ему за все прожитые годы не улыбался. — Спасибо, — Хосоку сложно сейчас говорить. Дяденька-звезды не должен был сидеть рядом с ним столько времени. Наверняка его дома ждет семья. Вместо того, чтобы быть сейчас рядом с ней, он тратит свое драгоценное время на ничего не значащего для него Хосока. — За что? — искренне не понимает собеседник. — Просто спасибо. Хосок расцепляет пальцы, на коленях добирается до изголовья кровати, где ложится головой на подушку. Тут же на плечи опускается одеяло. Дяденька-звезды говорит, что вернется завтра с женщиной из социальной службы опеки. Эта та женщина, чей голос похож на перезвон колокольчиков — так расценил его слова Хосок. Только вот... что такое социальная служба опеки? Кто такая эта женщина, и что они собираются с ним завтра делать? Слишком много вопросов. Измученный не очень-то приятными впечатлениями мозг просто-напросто решает отключиться ото всех вопросов этого мира. Перед тем, как полностью погрузиться в мир без красок, Хосок видит удаляющуюся спину, скрывшуюся за дверью больничной палаты. Как ни странно, спит мальчик спокойно. Наутро ничего не болит. Голова не дает о себе знать — это радует. Правда, не долго — Хосок вновь пытается сосчитать до десяти. Как и в прошлый раз он уплывает в мир ошибок и бродит там до тех пор, пока сильная тряска не заставляет его насильно вернуться в настоящее. Он не очень-то бесится, наоборот, даже рад — снова проходить через предательство оказалось даже сложнее, чем это было в настоящем. Белые одеяния, сливающиеся со стенами, режут пробудившиеся глаза. Пелена спадает после нескольких попыток хорошенько проморгаться. В итоге он смотрит на двух врачей, на чьих лицах отразилось беспокойство, решительность и капелька страха. Это было бы забавно, если бы ситуация не выходила за пределы его разума. Он знает этих людей, они врачи. Ну хоть что-то он знает об этой жизни. Санитары смотрят друг на друга испуганно. Не понимают, что делать с заливающимся от странного хохота ребенком. Он смеется так громко, что кажется, будто вот-вот потеряет голос. Он смеется так заливисто, что автоматически откатывается назад, но из-за того, что две пары чужих рук держали его с двух сторон, повис верхней частью корпуса в воздухе. Он смеется так, будто происходящее действительно смешная забава. Он смеется как в последний раз. Он смеется так, что затем начинает громко рыдать. Такое чувство, что из груди сейчас появятся руки и начнут разрывать ее на части. Захлебываться воздухом, оказывается, так больно. Невыносимо больно — голова опрокидывается назад с хрустом. Как бы позвонки не сместились или не покрылись трещинами. Он чувствует, как по подбородку течет слюна, затем теряется в вороте пижамы. Сквозь прикрытые веки на сетчатке глаза отражается резким движением открывшаяся дверь, из которой еще одна парочка врачей несётся так, будто опаздывает на поезд. Его сжимают с двух сторон сильнее, когда в порыве отодвинуться как можно дальше от ничего хорошего не предвещающего небольшого цилиндра с поршнем тело начинает извиваться лентой, танцующей на ветру. Он-то всего ребенок. Разве его сила сопоставима с силой двух мужчин? Один из прибывших совсем недавно — тот, что стоит с пустыми руками, хватает его за руку и поднимает рукав выше так, что внутренняя часть локтя остается беззащитной перед выпадом врача, глаза которого блестят какой-то садистской нездоровостью. Но, скорее всего, Хосоков мозг просто-напросто интерпретировал этого человека как зло. Мальчик начинает брыкаться сильнее. Паника от неизвестности, собирающейся постигнуть его, заставляет видеть в человеке, склоняющегося к нему, страшного зверя. Кажется, ему хотят причинить боль или еще бóльшие страдания. Чтобы защитить себя, Хосок пытается поддеть голой стопой тянущуюся к нему руку. Ее перехватывает санитар, который на мгновение ослабил хватку сбоку. С губ срывается вскрик. Прозрачная жидкость течет по его венам, устремляется к очагу воспаления, где глушит и тушит, позволяя мальчику спокойно уснуть. В следующий раз, когда он приходит в себя, сидящая рядом медсестра подпрыгивает со стула и устремляется к нему. Тут же лоб холодит маленькая для женщины ладошка. — Ты хорошо себя чувствуешь? Он чувствует себя никак. За окном зажглись фонари. Тьма лижет асфальт, поднимается выше и пробирается сквозь приоткрытое окно в палату. Там, где утром росли деревья, теперь лишь листва шуршит, и только мимолетно попадающие под искусственный свет вевтви, обрамленные зеленым одеянием, дают знать о наличии жизни в том месте. Сколько ему лежать в этой палате? Что ему вкололи, и почему голова такая тяжелая? Железобетонная. Подушка вся смялась и вряд ли складки разгладятся еще целую ночь. Что он вообще здесь делает? Это место — пристань для потерявшихся детей? Здесь собираются брошенки, тычутся лбом в зазор между приоткрытой дверью и косяком в попытке узреть простирающийся дальше белых стен мир, либо же устремляют взгляд в окно, где все такой же обыденный пейзаж. Здесь лечат поломанные души? Неужели он не один, кого постигла участь быть нелюбимым родителями? Они тоже крест на их молодой жизни, тоже темное пятно в репутации? Он не знает ничего и, честно говоря, знать не хочет. — Где дяденька-звезды? — вопросом на вопрос потерявшим краски голосом. — Кто? — женщина забавно хмурит брови, но Хосока это не смешит. Его теперь ничего не смешит. — Дяденька-звезды. Он обещал с перезвоном колокольчиков навестить меня сегодня. — Ты имеешь в виду полицейского, да? — улыбка выходит помятой и из рук вон ничтожной. И почему все стараются услужить, показать себя с лучшей стороны. Почему, если он ребенок, к нему относятся так, будто он не может отвечать за свои поступки или знать о таких мелочах, как полицейский? Даже если он не знает, обязательно так смотреть на него? Будто их захлестывает сожаление, ломающее изнутри. Надоело. В конце концов, это не их бросили, а его. И знать, каково это, они явно не могут. Даже приблизительно. — Мне нужен дяденька-звезды, — чеканит Хосок по слогам. — Он приходил, но ты тогда спал. — Я хочу увидеть дяденку-звезды, — рычит. — Но... — Дяденька-звезды, — рык переходит в крик. — Я хочу, чтобы он пришел! Позовите его, скажите, что Хосок его ждет. Нет! — его ловят с двух сторон прибежавшие санитары. — Не делайте мне больно! Кто его слушать будет? Он ведь всего лишь ребенок, да еще и больной. Его мнение никого не волнует. Прозрачная слюна тянется от уголка губ к подбородку. Перед глазами медленными шагами простирается пелена. Садится рядом с ним, прикасается губами к пышущему пожаром лбу. Зарывается пальцами под пижаму и исследует каждый миллиметр ногтями. Снова. Ну что ж, ты теперь как родная, устраивайся поудобнее. Хочешь, ложись рядом, а хочешь, калачиком у ног. Можешь, пока я буду в бессознательном, напоить себя чаем, а можешь отправиться со мной в то место, где я в попытке найти выход из сложившейся ситуации теряю себя окончательно. Быть может, снова отправимся в парк аттракционов? Уж ты-то меня не оставишь, поддержишь, чтобы не упал с высокой лошадки? Поддержит — отвечает. Не переживай. Он тянется к ней, как к источнику тепла и защиты. Утыкается носом в длинную шею, забивая легкие запахом безысходности. Руки на спине царапают кожу через легкую ткань темно-синего платья. Она не против — сама прижимается сильнее. Касается губами мочки уха, вычерчивает на ней слова утешения, помогающие лишь отчасти — до момента прихода в себя. Можно ли раствориться в этой темноте? Пустить ее по венам и артериям, принять ее полностью и безотлагательно. Впустить как гостью в свои легкие, дышать ей, испивать ее. Поглотить полностью, как живительную влагу. Можно ли ему остаться на этой стороне? Хосок выныривает из тьмы как в последний раз. Жадно ловит ртом воздух, ощупывая рукой область шеи и... Ничего. Абсолютно девственно чистая шея без колотых ранений, бинтов и швов. Он хмурит брови, пытается понять, почему нет жажды втягивать в себя воздух на все двести процентов, почему у него слегка болит голова, а тело покрыто мурашками? Где все, что предстало перед ним прошлым вечером? Он даже вскакивает на ноги, бежит к душевой кабинке и отыскивает кусок приклеенного на клей чего-то наподобие зеркала, только не из стекла, а из какого-то пластика с металлической поверхностью размером с детскую ладошку. Приходится приблизиться, чтобы рассмотреть все получше. Зеркало заляпано застывшими подтеками воды, но даже через такую ужасную видимость можно разглядеть чистую кожу. Действительно, это был всего лишь ужасно оригинальный и явственный сон, в котором он должен был откинуть коньки. Но нет, Хосок все еще здесь, живой и здоровый, правда, последнее он может принять с сомнением. Он находится в этом месте так долго, видимо поэтому мозг интерпретировал место пребывания с помощью такого замысловатого сна. Пытался таким образом отгородить его от болезненных ощущений происходящего. Мол, тебе станет легче, если решишь, что все кончено. И действительно, с одной стороны, стало легче, а с другой — теперь ему паршивее некуда. Хосок наспех принимает душ, слегка шипя, когда мылом проходится по заживающей ране чуть ниже ключицы. Скорее всего, шрам все же останется, однако это вот вовсе не важно в сложившейся ситуации. Только после душа обнаруживает скудный обед возле непробиваемой двери. Бутылочка воды, гречка и пару кусочков жареной свинины. Хоть что-то. А дальше, после принятия еды, снова спиной к пробирающей до костей холодом стене, сожалеть о том, что толком в вечер похищения не поговорил с Кимом и Субином. Не посидел с ними в кафе, не погулял в парке, да и много чего было упущено. Хосок в пользу Кима частенько отказывался от различных посиделок не только с Субином, но и с одногруппниками. А ведь его на каждую вечеринку звали. Стоило ли вот так губить свою молодость на Кима? Нет, Хосок не жалеет, что начал встречаться с ним. Но спустя столько времени, когда он сидит наедине с собой и у него есть время обдумать прожитые с ним два года, понимает, что слишком тихим он был и покладистым. Перестал посещать какие-либо собрания в пользу того, чтобы на него не накричали. Он теперь может признаться самому себе: перед Кимом он стелился знатно. Делал все так, как его об этом просили. Почти не перечил, и даже перестал общаться с теми людьми, которые Киму чем-то не понравились. Но даже учитывая противоречивые факты, Хосок отречься от Кима все равно не сможет. Он болен им? Не настолько, чтобы умереть ради него, конечно, а вот убить кого-то другого за него — вполне. Просто... Без него тяжело. Хосоку снятся кошмары, он просыпается в поту, его знобит, если рядом никого нет. И постоянно мерещатся тени то тут, то там. А еще... Да, это шебуршание, которое он начал слышать после заточения. Раннее его не было, Хосок уживался с тараканами в своей голове, а сейчас, когда он остался один, они вышли из-под контроля. Нашли лазейку или выработали резистентность к отраве. Хосок Кима все равно любит, какие бы между ними ни были взаимоотношения. Ким ведь не всегда плохой, только когда у него что-то происходит на работе, выбивающее мужчину из колеи. Но в остальных случаях он действительно помогал Хосоку не пасть перед иным "Я". Перед воспаленной частью своего разума, о которой он вспомнил благодаря Юнги. Интересно, а где сейчас Юнги. Чем он занят? Почему вновь не приходит? В последнюю их встречу Хосок позволил себе дерзость, чем вывел Юнги из равновесия. Поэтому он не приходит? Обижается? Расстроился? В тот раз Хосок считает, что дрогнувшая щека Юнги ему не померещилась. Он действительно что-то решал для себя, и, быть может, даже подумывал выпустить его. Это ничего не изменило. Хосок все еще здесь. Он все еще не знает, почему оказался в каком-то подвале. Или не подвале. Да сейчас это не так уж и важно, если так подумать. Хосок помнит, как начал читать книгу по психиатрии, но там ни слова не было про то, почему люди становятся маньяками. Хосок, сидя здесь, уже думал о причине изменений в поведении Юнги, но пришлось лишь к домыслу о том, что того либо в детстве били, либо издевались или насиловали. Но сейчас ему почему-то кажется, что ни одно из предположений и близким не является к причине, почему Юнги стал таким. Он сильно болел? У него был менингит? Или в роду были шизофреники? Нет, Юнги не похож ни на шизофреника, ни на человека с расстройством личности. Он нормальный. Да, как бы смешно это ни звучало, но Юнги выглядит нормальнее чем даже тот же самый Хосок. Он просто... Просто почему-то он ненавидит таких парней, как Хосок. Яростный гомофоб? Но разве из-за этого убивают или держать взаперти? Хосок мотает головой из стороны в сторону. Нет смысла думать об этом. Хосок не узнает ничего, если Юнги сам не исповедуются о причинах пребывания первого здесь. А он это делать не собирается. Пока, по крайней мере. Нужно придумать план, как разговорить Юнги. — А что, если?.. Хосок радостно взвизгивает от хорошей мысли, пришедшей на ум, и хлопает в ладони. Ну конечно, как он сразу не догадался? Столько времени потерял, когда мог узнать все раннее. Интересно, как поведет себя Юнги, когда узреет так любимые им рубиновые разводы на покрывале? Станет ли он пытаться возвратить к жизни умерщвленного Хосока. Хотя нет, не так. Если Хосок умрет, все равно ничего не узнает. Тогда как поступит Юнги, увидев его бессознательное тело, покачивающееся на грани жизни и смерти? Предпримет ли он попытки удержать бордовые реки ладонями, прижимать их к рваным ранам сильнее, дабы заглушить поток кровавых полос, что очерчивают бледные запястья узорами смерти, или же ему будет все равно? Это ведь то, что поможет ему узнать причину похищения! Вооружившись этой идеей, Хосок начинает путь в поисках чего-нибудь острого. Но восторг быстро сменяется осознанием, а потом и диким смехом. Ну конечно, было бы здесь что-нибудь колющее, режущее или же острое, Хосок бы давно всадил его в глаз Юнги. А так хотелось узнать. Жаль. Придется придумать другой план. Но сколько бы Хосок ни размышлял, в голове гулял перекати-поле. Он не знает, как жил Юнги до их встречи. Он абсолютно ничего про него не знает. Да и план-то, если и удастся придумать, осуществить вряд ли получится. Остается ждать, когда он сам разродится до разговоров. Ну или попробовать заболтать. А прямо сейчас Хосок чувствует себя персонажем из книги Джеймса Оливера Кервуда "Казан". Никем иным, как ослепший волчицей. Точно так же выстраивает новую жизнь, приобретая вместо привычной удобности жесткие границы. И тычется, пытаясь разузнать их обширность. Но куда ни глянь, толстая стена, выстроенная таким лютым холодом, что просто хочется спрятаться куда-нибудь поглубже и не высовывать нос. Но ведь волчица справилась, пусть и было неимоверно сложно довериться собаке-волку. Она же смогла двигаться дальше, смогла перепрыгивать через широкие ущелья, хоть и боялась. Да, сейчас Хосок может лишь воображать себе близких людей из прошлой жизни. Из прошлой, потому что сейчас, сидя возле безжизненной стены, ощущая спиной пробегающий по позвоночнику холодок, он просто не может принять прорисованную Вселенную настоящей. Нет, это явно какая-то параллельная, ибо не может быть, чтобы он до сих пор не проснулся ото сна. Сны не бывают такими длинными, а его длится вот уже недели две, если не больше. Этих близких людей сейчас нет рядом, но именно мысли о них позволяют оставаться в здравом уме. Они не рядом, вообще непонятно где. Хотя нет, где они сейчас — именно это-то и понятно, а вот где Хосок — не знает даже он сам. Но так же, как волчица следовала по пятам за Казаном, Хосок может так же следовать за своими близкими людьми. Лица, то и дело всплывающие перед глазами, дарят уверенность, а еще и сил бороться за свою жизнь и дальше. Не только ради себя, но и ради Кима, ради Субина с Ëнджуном. Хосок не может вот так умереть или остаться калекой, не показавшись перед ними. Да хоть в синяках, ссадинах, с переломанными ногами, но показать, что он жив. Да, немного подбитый, но здесь, рядом. Хосок обязательно добьется своего во что бы то ни стало. Даже если придется переступить через себя. Он обязан выбраться отсюда живым, а для этого ему нужно беречь силы. Судорожно выдохнув и растерев лицо ладонями до легкого покраснения, Хосок плетется к матрасу, где вновь укладывается спать. Сон — самый лучший источник восполнения сил. И вовсе не важно, что Хосок спит больше, чем бодрствует. Ему нужны силы бороться с Юнги. Раз ему не дают полноценно питаться, он будет восполнять необходимую энергию многочасовым сном. А когда придет Юнги... Когда он придет, тогда Хосок и решит, что ему дальше делать. *** Ëнджун подбегает к Субину и тут же окольцовывает руку повыше локтя своими двумя. Задумавшийся о чем-то Субин слегка подпрыгивает на месте, но, узнав объект миловидной формы коалы в виде Ëнджуна, улыбается и позволяет стискивать руку дальше. — Привет, — Ëнджун звучит как обычно — в хорошем настроении. Это даже удивительно — утром он был не в самом хорошем расположении духа после открытия правды о совместном вечере Субина с Кимом. Видимо, давно позабытое "лисенок" и правда смягчило все пути отступления. — Доброе, лисенок. Ëнджун краснеет так, как краснел только в начале их знакомства. С Субином Ëнджун познакомился чисто случайно. Их встреча была похожа на эпизод из второсортного сериала. Раньше Ëнджун любил зависать на тусовках, поэтому хоть парню и нравилось учиться в институте, он порой пропускал пары и сдавал задания чуть позже одногруппников. При этом носился по зданию института как торпеда, пытался успеть одновременно сразу и везде. Ëнджун и сейчас, хоть и сдает все вовремя, быстро передвигается в отличие от того же Субина, который каждый шаг смакует на вкус как крепкое виски. Он обычно никуда не спешит и порой нервирует этим Ëнджуна, быстро остывающего после пары поцелуев в щеку и губы. В очередной такой день сдачи зачета, Ëнджун с конспектами в руках, которые он пытался вызубрить на ходу, несся клипером фермопилы в сторону собравшейся в трясущуюся кучку одногруппников. То была их вторая в жизни сессия. Ëнджун, откровенно говоря, вообще не переживал. Быть может, выпитое вино на вечеринке прошлым вечером отключило все виды тревожности, или он наверняка знал, что обязательно сдаст. А если не сдаст с первого, обязательно сделает это со второго. Однако будучи в себе уверенным, Ëнджун не стал игнорировать аккуратно исписанные лекциями тетради, лежащие дома на полочке. Все лекции были оформлены с помощью небольших рисунков на полях, а выделенные яркими маркерами определения и примеры дополняли красивую картинку перчинкой. Одногруппники до сих пор удивляются, откуда Ëнджун находит время не только красиво писать, но еще и оформлять каждую лекцию в определенной для данной тематике стиле. Ведь преподаватели читают лекции так, будто произносят скороговорку длиною в десять страниц. На это Ëнджун лишь пожимал плечами. Наверное, он просто слишком быстрый для этого мира. Завидев нервничающих одноклассников издалека, Ëнджун решил было привлечь к своему появлению внимание взмахом руки и хриплым окликом старосты, но наткнулся на Субина. Не ожидавший вторжения такого, вроде бы красивого, но одновременно с этим угрюмого парня в свою жизнь, Ëнджун пал на пол прямо на пятую точку, при всем при этом разбросав конспекты по кафелю. — Прости. Ого, подумал Ëнджун, выглядит как полководец отряда, а голос такой мягкий и приятный. Разве не прелесть? Он без раздумий схватился за протянутую ладонь, но подниматься не собирался — решил посмотреть, на что способен парень, склонившийся над ним. И был приятно удивлен, когда без чьей-либо помощи оказался на ногах лишь одной силой руки. А мышцы-то у него ничего такие. — Ничего страшного, — Ëнджун отряхнул перепачканные в пыли штаны и мило улыбнулся, чем покорил Субина с первого взгляда. Правда, признался он себе в этом только спустя целый месяц. — Давай помогу, — произнес незнакомец, завидев склоняющегося над конспектами Ëнджуна. Тот быстро все собрал. Не дал и шанса себе помочь. — Не нужно, — он помахал конспектами перед лицом незнакомца. — Мне пора. Ëнджуну хоть и понравилась внешность парня, искать его контакты он не собирался. Да и после очередной вечеринки по случаю сданной сессии вовсе позабыл о случае, происшедшем на днях. А вот Субин хоть и старался, забыть не мог. Так шли дни, недели. Субин в редкие дни видел розовую макушку в дальних концах коридора, но как только ускорял шаг, она терялась среди темных так быстро, что, если бы он даже побежал, вряд ли нагнал. Как только Субин ловил себя на мысли о том, что хочет вновь увидеться с розоволосым парнем, одергивал себя и вдалбливал в голову: это всего лишь интерес. Следующий месяц, даже если в поле его зрения попадали розовые пряди волос, Субин больше не рыпался догнать и представиться. Он решил, ему нужно учиться, а не плести с парнями интриги. Субин узнал о своей ориентации еще в пятом классе. Он с удивлением обнаружил то, что девчонки в классе с набухшей грудью не привлекают его от слова "совсем". Он не хотел ни потискать их за грудь, ни пощупать то, что прикрыто юбкой до колен, ни подергать за косички, ни купить шоколадку. Вот вообще ничего. На тот момент ему никто не нравился, поэтому Субин подумал, что его время просто еще не пришло. Однако он видел, как одноклассники смотрели на девочек, когда те переодевались в спортивную форму. Белая футболка уж слишком облепляла тело, отчего только-только начавшаяся формироваться грудь выглядела, мягко говоря, завораживающей. На перемене парни шептались, у кого из них больше грудь, а у кого больше попа. Составляли список самых привлекательных девочек их класса. Субин старался вникать в разговоры одноклассников, но от них сохли уши. В дебатах Субин не участвовал. А дома искал информацию о том, в каком возрасте происходит половое созревание. Получалось, у него еще есть парочка лет. Но даже по прошествии этих парочек лет Субина так и не привлекли девочки. Ни свои, ни, как говорится, чужие. При самоудовлетворении в девятом классе он пытался представить в уме хорошенькую девочку, но заканчивалось все тем, что он чувствовал легкий осадок отвращения, а не удовлетворения. Однажды Субин увидел купленный мамой какой-то модный журнал. Он удивился, как зачастило сердце, когда в поле его зрения после очередной красивой барышни, рекламирующей платье от гуччи, попал молодой парень — модель. На нем была белая футболка с оттянутым воротом, через который на Субина зачарованно глядели смуглые ключицы, поблескивающие на солнце. Светлые широкие джинсы, через которые захотелось посмотреть на их форму, и черный берет на голове. Модель так поразила Субина, что он начал рыть информацию о том, почему парень вспотел при виде другого парня. Множество статей на тему геев не дал Субину ничего путевого. Потому что говорилось там о реальных людях, а не моделях. Быть может, его привлекло в меру подкаченное тело, а еще то, что парень на фото был метисом и отличался так сильно, что захотелось увидеть его по-настоящему. У парня на фото были темные кучерявые короткие волосы, пробивающиеся сквозь берет. Смуглая глянцевая кожа с россыпью веснушек на носу и щеках и янтарные глаза, завораживающие настолько, что при очередном взгляде на них сердце заходилось как ненормальное. Вечером Субин вновь представлял самую красивую девочку из школы — старшеклассницу, но сколько бы ни теребил своего дружка, тот отвечал ему скудно. Это начало бесить Субина, ведь тело просит, а удовлетворить он его не может. А затем, спустя несколько дней, при очередной попытке изображение девочки по каким-то невероятным обстоятельствам заменилось на образ модели. И вот тогда Субин наконец дошел до точки. После этого он долго лежал, краснея щеками. Грудь вздымалась как полоумная, а сладкая нега разлилась по телу от шеи до щиколоток. Субин улыбался идиотской улыбкой, смотрел на переливающуюся под искусственным светом люстры сперму, стекающую по руке, и думал о том, что ему хорошо настолько, что он готов лежать на кровати, не шевелясь, до скончания дней. Затем взглядом он отыскал настенные часы. Субин тут же спохватился, отчего свалился с кровати на пол — через двадцать минут должна вернуться с работы мать. Парень быстро побежал в ванную, где наспех смыл с себя доказательства, способные хватить мать ударом. Последующие разы Субин больше не пытался вернуться к образу самой красивой девочки школы, а думал сразу о модели. Иногда он брал журнал с собой в постель, клал развернутые на понравившейся модели страницы на подушку и долго смотрел. Возбуждение не заставляло себя долго ждать — хватало и десяти минут лицезрения метиса. И хотя Субин, сопоставив все факты, а учитывая далеко не тупость мозга, а наоборот, иногда даже и через чур, он пришел к определенному выводу, однако из реальных парней ему все еще никто не нравился. Шли годы, Субин засматривался на парней на улице и некоторые из них действительно его привлекали, но попробовать завести с кем-то из них знакомство Субин боялся. На последнем году учебы в старшей школе Субин узнал о приложение знакомств. Он очень обрадовался — в таком приложении завести знакомство гораздо легче, чем в реальной жизни, учитывая менталитет корейцев. Долго не раздумывая, Субин скачал приложение через плей маркет и зарегистрировался под псевдонимом "Ин", сократив имя до двух последних букв, чтобы ненароком никто из знакомых не узнал о его увлечениях. В профиле он заполнил место жительства, язык и предпочитаемую пару — парня. На аватар поставил фотографию лапок своего питомца Оди — ежа. Было страшно, да, и порой некомфортно — множество сообщений с фотографиями от извращенцев в разных ракурсах, от которых Субина потом еще тошнило целый день. Таких людей он сразу блокировал. Шли недели, а писали одни извращенцы и Субин было решил удалить приложение. А еще он подумал о том, что, видимо, не судьба ему с кем-то встречаться. И вот он сидел на диване в гостиной в полной решимости избавиться от приложения на телефоне раз и навсегда, как пришло уведомление. "Очередной извращенец", — подумал Субин, но в диалог заглянуть все же решил. Он был в легком немом шоке — вместо фотографии гениталий было обычное сообщение с улыбающимся смайликом: "Привет". Это, конечно, еще ничего не значит, но похож парень, по крайней мере, на адекватного. Субин отзеркалил сообщение, только без смайлика. А пока ждал ответа, зашел на профиль парня, на аватарке которого стоял пейзаж деревенского домика. У одного лапки ежа, у второго — деревня, ну просто лучше некуда, усмехнулся Субин. Парень этот тоже живет в Сеуле и тоже предпочитает парней, а еще он на год старше Субина. По стечению странных или же приятных обстоятельств, парень оказался далеко не извращенцем, а геймером. А еще он любил шутить и общался с легкостью, которая сразу расположила Субина к себе. В прошлом году он должен был поступить в институт, но из-за того, что просрал все дни за игрой в доту, не сдал экзамены. Сейчас он готовится пересдавать. Получается, с Субином они должны поступить в высшее учебное учреждение в один год. Поначалу они просто переписывались. Шутили, делились тем, как прошел их день. А однажды собеседник осмелел настолько, что позвал Субина прогуляться. Если Субин скажет, что не нервничал, он соврет. Нервничал он знатно. Они оба не знали, как выглядит собеседник, и от этого парня слегка потряхивало. Было немножко отстойно. Начало зимы. Снег уже хрустел под ногами, вечерами кружил в воздухе и опадал на волосы, где безвозвратно терял свою форму, приобретая иное агрегатное состояние, но его было мало. Субин напялил шапку с помпоном на голову, но потом подумал, что выглядеть будет чересчур ребенком, поэтому отыскал на верхней полке шкафа прихожей меховые наушники белоснежного цвета. Унисекс, так сказать. Дафлкот на нем был синего цвета, так что с головным убором они не конфликтовали. Почапал Субин на встречу на аллею еды Мëндон за руку с нервозностью. С одной стороны, Субину показалось данное место для первой встречи странным, но с другой — Мëндон вечером расцветает и заполняется людьми до отказа. Так что это не такое уж и гиблое место, зато можно будет покушать. Тем более, на улице вечерами теперь холодает. Матери Субин сказал, что идет делать конспект к однокласснику. Вопросов, да и протестов у нее на этот счет не было. Она знала, что ее сын умный, поэтому не препятствовала его передвижениям, даже поздно вечером. Правда, тогда был не поздний вечер, всего-то девять часов. Загулялись парни, правда, до одиннадцати или даже до половины двенадцатого. Увидел свой объект переписок Субин недалеко от высокоэтажки. На голове покоилась шапка с пунпоном, и Субин чуть не рассмеялся до слез, но вовремя себя сдержал. Но больше этого внимание привлекла ярко-желтая дутая куртка, ну прям цыпленок. Парень, как увидел подходящего к нему Субина, начал махать так активно, что Субин испугался, кабы какой-нибудь сустав не вылетел. На вид парень был миловидным. У него не очень-то пухлые для корейца губы, скорее тонкие, и озорливые прищуренные глаза. Был он на голову ниже Субина, и при этом выглядел так мило, что прежде чем дойти до ожидающего его парня, школьник похлопал себя по горящим маком щекам несколько раз, чтобы попробовать привести себя в чувства. Но чем сильнее сокращалось расстояние между ними, тем сильнее краснел Субин не только щеками, но и ушами, скрытыми за искусственным мехом. — Привет, — неловко поздоровался Субин. — Ты Субин, правда? — радостно ответил парень. — Ты очень красивый. — Спасибо, — смущенно ответил Субин. Из-за стеснения он позабыл сделать парню комплимент в ответ. Тот, кажется, этого не заметил — схватил Субина за руку и направился к продавцам еды. По пути он все спрашивал, что именно хочет Субин, а тот ответить ничего толком не мог. Боясь потеряться среди людей, он крепко схватился за руку парня. В Мëндоне все так сверкает и пахнет едой, что Субина начало слегка воротить. Когда, наконец, они смогли пробиться сквозь толпу к продавцу, школьник уже не краснел щеками, а бледнел. Это не осталось не замеченным. — Тебе плохо? — спросили его обеспокенно. — Нет, все нормально. Скептически поднятая бровь дала понять, что ему ни капли не верят. — Сейчас, подожди. Парень быстро накупил еды, попросил завернуть с собой и точно так же, как они пришли — крепко держась за руку — покинули аллею, наполненную копошащимися, словно муравьи, людьми. Точнее, Субин буквально вытягивали за руку из толкучки. — Фух, — парень утер взмокший висок тыльной стороной кисти, — вроде все. — Спасибо. На открытом воздухе щеки Субина вновь приобрели способность краснеть. — Ничего страшного, — улыбнулись ему в ответ. — Почему ты сразу не сказал, что не переносишь огромного количества людей? Я бы выбрал другое место. Субин на это только пожал плечами, потому что с ним такое происходит впервые. Ранее он никогда не обращал на других людей внимания, а сегодня ему почему-то стало плохо. Может, боялся, что их расценят как пару и начнут осуждать? Теперь они шли вдоль парка по узкой асфальтированной дорожке, засыпанной снегом. Субин в пальцах, обтянутых перчатками, держал корн-дог на деревянной палочке и внимательно слушал собеседника, который рассказывал о недавней поездке на дачу, где он увидел ласку. Субин, конечно, слабо в это верил, но охотно заглатывал ложь в силу убеждений того, что врать ему при первой встрече вряд ли будут. Редкие прохожие не обращали на парочку странно одетого и тихого парней какого-либо внимания, вследствие чего Субин начал раскрепощаться и чувствовать себя увереннее. Вдобавок ко всему набитый уличной едой желудок согрел начало было замерзать тело. Субин разомлел, ему стало хорошо и спокойно, но он все еще стеснялся и порой краснел, когда чужая ладонь сжимала его в своей. В парке было тихо, подстать дому, когда Субин остается там один. Даже деревья не шелестели листвой — голые ветви облачились в блестящую под фонарями снежную шубу. Пруд не замерз, и там все еще плавали уточки, которых парень решил покормить остатками еды. Субин на предложение слишком резко кивнул головой, от чего наушники потеряли место пребывания и сместились ближе ко лбу. Тихий смех наполнил Субина нежностью и желанием быть прижатым к желтой дутой куртке. Аккуратным движением парень, под замирание сердца, возвратил головной убор на место, а затем на кончике носа Субин почувствовал едва уловимое теплое прикосновение тонких губ. В тот момент Субин подумал, что не отомрет больше никогда. Что он так и останется стоять посреди узкой дорожки парка, по обеим от него сторонам за невысокими железными ограждениями будет виться пруд и плыть по нему уточки, а парень, с которым он познакомился в приложении знакомств, стоять на расстоянии сантиметра и смотреть на него так, будто пытается пробиться сквозь ограничения в виде кожи и костей внутрь. И, кажется, у него это получилось слишком быстро, потому что в следующую их встречу он коснулся губами не носа Субина, а губ. А тот ему хоть и неумело, но с огромным желанием ответил. Это был первый парень Субина. Правда, хоть он и был милым и заботливым, и научил Субина новым вещам вплоть до того, как сделать хорошо другому человеку в постели, продержались они лишь до конца учебного года. Парень Субина хоть и говорил, что постарается сдать все экзамены и поступить в ВУЗ, не делал для этого ровным счетом ничего. Он продолжал играть в игры, а по приходе Субина к нему в квартиру, наспех как попало вытаскивал учебники и тетради. Субин не желал лезть в чужую личную жизнь и проверять парня на ложь, но не мог смириться с чувством обмана, горчащим на языке. Когда его парень уходил в душ, он пролистывал листы тетради, в которых была написана чушь. Просто набор беспорядочных букв, не больше. Тогда Субин ничего не сказал, но ему врали на полном серьезе и на постоянной основе. Обещали поступить с ним в один и тот же институт, всегда находиться рядом и жить вместе. Однако ему врали не только по поводу учебы, но еще и игр. Когда с ним не могли встретиться, говорили, что он очень занят. А занят был либо уборкой, либо готовкой, либо подготовкой к экзамену. Субин стал злиться. Субин начал меняться. Его научили не только любви, но и недоверию, которое затем осталось с ним. Из молчаливого и стеснительного, он начал превращаться в молчаливого и агрессивного. Не только пустые тетради, но и порой нотубук летал по квартире. Но чтобы ударить, нет, Субин никогда никого не бил. Огрызался, шипел, метал вещи, но не бил. А еще Субин понял, что увлечение его парня на самом деле зависимость. И вряд ли он, будучи школьником, сможет ему чем-то помочь. Потому они дожили как пара до конца учебного года, после чего Субин решил разорвать отношения. Ему не препятствовали. Разошлись они на мирной ноте с обещанием больше никогда не пересекаться. А если такое все же случится в общественном месте, сделать вид, что они друг друга не знают. Когда первая любовь оказывается совсем не такой, какой ты ее ожидал увидеть, она хоть и незаметно, но все же меняет сознание человека. Как ювелирный мастер. Мелкие, но нужные детали спаивает так, что комар носу не подточит. Субин все еще остался Субин, но его мнение насчет любви приобрело слегка другие черты. После первого романа, который закончился нерватрепкой, Субин больше ни с кем не встречался. А парень с розовыми волосами удивительным образом вновь всколыхнул в зажатой учебой грудине давно позабытые чувства. Так, день за днем Субин подглядывал за розоволосым парнем издалека, но расценивал порыв увидеть его хотя бы одним глазком за чистый интерес к его яркой персоне. А еще к красивому лицу и стройному высокому телу. Не больше. Но чем чаще в поле его зрения попадал яркий парень, тем усиленнее начинал Субин о нем думать дома. Спустя месяц он все же решил, что хватит. Этот парень ему явно понравился, и пора уже что-то с щемящим чувством в сердце делать. Тоска, когда не удавалось увидеть в здании института парня, подкашивала Субина и выводила из состояния равновесия. Его словно подвешивали за обе кисти на веревки. Он мог так висеть часами, мог висеть даже годами, но можно ведь попытаться, а не тупо следовать за убеждением того, что ему после первой любви больше никто не нужен — хватило. Нет, если раньше он пресекал какую-либо симпатию на корню и ему это с легкостью удавалось, свербило пару недель, а затем успокаивалось, да и желание было скорее физическим, нежели духовным, то теперь все иначе. И даже сильнее, чем во времена обучения в школе. Пресечь он не мог, сколько бы ни рубил конечности, они вырастали вновь Месяц рассуждений тянулся мучительно долго и закончился решимостью хотя бы попробовать. Уже становилось глупо игнорировать факт того, что парень ему куда больше, чем просто понравился. Субин решил действовать решительно и напомнить об их первой встречи парню точно таким же образом. Для этого следовало лишь подгадать время, когда коридоры будут полупустые, и появиться в самый неожиданный момент. Получилось не с первого раза — уткнувшийся в тетради либо учебники быстро шагающий парень обладал на интуитивном уровне навыками блестящего лавирования меж людей. Субин оставался за бортом полторы недели попыток столкнуться с парнем "лоб в лоб". Наконец на второй неделе выпал наилучший шанс — парень шел, прижимая тетради к груди, с конца пустого коридора. Началась пара, и только для того, чтобы выполнить свой коварный план, Субин решил на нее опоздать, либо вовсе не идти. Да и пара-то была незначительная — физкультура. Отработает потом получасовым марафоном забега. И, о, чудо, парень, врезавшись в грудь Субина носом, как в первый раз, опрокинулся назад и упал на кафель пятой точкой. Он зашипел лисой, потирая область копчика. Упс, не очень-то хорошо и удачно получилось — в этот раз он упал значительно сильнее. — Прости, — Субин протянул руку, а сам стоял в ожидании. Но его проигнорировали Вместо того, чтобы взять его за руку, парень сидел и тер ушибленный копчик рукой. Субин наклонился еще ниже так, чтобы склонивший голову парень наверняка завидел кончики пальцев. Когда у него это получилось, вместо того, чтобы взять его за руку, на него зыркнули так, будто собирались испепелить до праха. Еще и цыкнули, как на надоедливого ребенка. — Не нужно, — огрызнулся, собираясь встать. Однако его насильно взяли за руку и потянули наверх. — Да что ты... — он явно собирался сказать непристойности, но когда понял, кого видит, тут же осекся и вместо того, чтобы покрыть трехэтажном матом Субина, посылая на все четыре стороны, произнес: — О. Красноречивее некуда. — Прости, — вновь решил попытаться закинуть удочку Субин и принялся подбирать с пола тетради. Клюнули быстро. — Это же ты! Надо же, мы ведь так же тогда встретились, да? Это то, что называют судьбой? — смешно фыркнул он. Однако больше не злился, а даже наоборот, улыбнулся, от чего сердце Субина пропустило удар. Он завис на пару секунд с ворохом тетрадей в руках и отмер только тогда, когда их забрал обладатель. — Спасибо. Однако будь чуть внимательнее, ладно? — произнес мягко, с легкой улыбкой на блестящих от вишневого тинта губах. — Хотя, — задумчиво скосил глаза вбок, — наверное, это мне нужно быть внимательнее. Вечно куда-то спешу. Субин подумал, терять время и шанс нельзя. Он что-то говорил про судьбу? Отлично, он сам себе вырыл яму. — Судьба? — усмехнулся Субин. — А пойдешь со мной на свидание? Быть может, наши встречи действительно не такие уж и случайные? Может, кто-то действительно хочет нас свести. Зачем упускать шанс? Парень подавился воздухом. — Ч-что? — буквально прохрипел на выдохе. Субин скрестил руки на груди и склонил голову набок. Он знал о своей привлекательности в росте, но никогда ей не пользовался. Рядом с парнем, хоть тот и сам по себе высокий, он выглядел гигантом. — Я говорю, мы могли бы сходить на свидание. — Вот так сразу? — наконец он приобрел способность говорить и решил идти на попятную. — Ты даже не знаешь, как меня зовут. Да и вообще, с чего ты решил, что я гей? — Как тебя зовут? — Не скажу, — заупрямился, а сам покраснел до корней волос. Он не только внешностью на лису похож, но еще и хитрый настолько же. Знает о своей привлекательности и знает о том, как заставить желать себя в два раза сильнее. Маленький чертенок. Однако и Субин не из тех, кто отрекается от своих намерений. Если уж решил — до конца и с головой, иначе никак. — Ладно, тогда я буду называть тебя лисенком, пойдет? А насчет второго... Не знаю, — пожал плечами. — Если ты не один из нас, можешь просто забыть о нашей встрече. Парень покраснел пуще прежнего и не знал, куда себя деть. Как соблазнительно он закусил нижнюю губу и отвел взгляд в сторону, беря паузу на подумать. Субин остался на месте и взял себя в руки лишь одним усилием воли. Иначе, поклялся он ректором института, впечатал бы застеснявшегося паренька в стену и вгрызся зубами в соблазнительные клубничные губы, чтобы не рыпался и паузами своими не сносил ему крышу. — Я не... — запнулся он. — Я подумаю. — Оставить тебе номер? — Д-да. Парень достал телефон и подписал новый контакт как "Субин". — И все же, может, назовешь свое имя или предпочитаешь оставаться лисенком, не гей? — Ëнджун, — произнес парень, алея щеками сильнее, чем прежде. — Меня зовут Ëнджун. — Хорошо, Ëнджун. Позвони, как решишь. Субин, конечно, не знал, что из этого выйдет, но теперь у Ëнджуна хотя бы есть его номер, а это уже добавляет процентов к выигрышной перспективе. Ëнджун кивнул в ответ, заправил прядку волос за ухо, на мочке которой висело колечко. Он открыл было рот, но тут же захлопнул, развернулся и унесся прочь так быстро, что Субин не успел понять, почему он в коридоре один, ведь совсем недавно здесь стоял Ëнджун. Ничего не попишешь, остается ждать. Ожидание длилось полторы недели, после чего закончилось звонком Ëнджуна и последующим свиданием с ним. Попытка соединиться с Ëнджуном окончилась шахом и матом в пользу Субина. — Почему ты вдруг вспомнил про это прозвище? — Потому что ты похож на лисенка. — Но вдруг так внезапно. Ты давно меня так не называл. — Не знаю, Ëнджун. Потому что ты мне нравишься и я тебя люблю? — Суби~ин, — Ëнджун пытается скрыть румянец на щеках за ниспадающими на скулы прядями, но Субин все видит. Он загадочно улыбается, выбивая тем самым почву из-под ног Ëнджуна. С Субином каждый раз как в первый. Они встречаются довольно-таки продолжительное время, а Ëнджун все еще чувствует себя как на первом свидании. Окрыленным, влюблённым и готовым отдать себя этому человеку без остатка. До последней капли крови. Ни с одним из бывших парней у Ëнджуна не было так сильно и так притягательно. А уж он-то кое в чем разбирается — до Субина Ëнджун встречался с пятью разношерстными парнями, и ни один из них не был таким умопомрачительным, как Субин. К кому-то приходилось подходить осторожно, с кем-то быть чересчур милым даже для Ëнджуна, с другим держать язык за зубами, особенно, маты, и кивать болванчиком, кого-то терпеть, но с Субином все иначе. Он принимает Ëнджуна со всеми закидонами и странностями. Не пытается лепить из него свой идеал, ничего не запрещает и никогда не ставит его доводы под сомнения. Да, несомненно, в их паре есть свои сложности, но с ними они справляются и уживаются. Порой приходится запихнуть гордость куда подальше, но это не значит, что Ëнджун теряет свою личность и как-то прогибается под Субином. Нет, у них почти идеальная гармония. — Иди сюда, — на раз-два Субин притягивает Ëнджуна к себе и стискивает так, будто они больше никогда не увидятся. — Милашка. — Бин~и, — Ëнджун поднимает голову и заглядывает Субину в темные глаза своими ореховыми. — Я люблю тебя. И как здесь устоять? Поцелуй выходит несдержанным — они ударяются передними зубами, но это не мешает им продолжить вкушать друг друга до дрожи в коленях. Ëнджун смеется в губы Субина и быстро отстраняется, поправляя одежду, когда слышит посторонние голоса в коридоре. После чего, когда те заворачивают за угол, они вновь страстно встречаются губами. В порыве Ëнджун прикусывает губу Субина до крови, а тот сжимает его талию до синяков. — Ну, увидимся после занятий? — мямлит Ëнджун. Он озирается по сторонам, после чего с чистой совестью топает на пары. Субин еще некоторое время остается на месте, провожает парня глазами и только потом уходит в другую сторону. В следующий раз встречаются они в восемь вечера. — Что-нибудь хочешь? — спрашивает Субин. Они идут с Ëнджуном под руку по извилистой песчаной дорожке, ведущей во двор последнего. Субин спросил в тот момент, когда в поле его зрения попался невысокий магазинчик, стоящий отдельно от супермаркетов и торговых центров. Район, где живет Ëнджун, можно назвать спокойным, в отличие от Субинового. Хоть Субин и живет в частном доме, чтобы дойти до него, приходится петлять через дворы с не очень-то хорошей репутацией. В таком огромном городе, как Сеул, есть дворы с алкашами или того хуже — наркоманами. Обычно люди стараются обходить их и лишний раз не заглядывать в темные переулки, по углам которых разбросаны шприцы и бутылки алкоголя. А иногда и лежащие в бессознательном состоянии люди. Субину, конечно, тоже страшно пробираться через них. Но годы практики позволили ему найти наименее опасные лазейки. Поэтому переживает он меньше, но Ëнджун все равно требует разговаривать с ним по телефону по пути домой, если он не спит, конечно. А если вдруг уснул, обязательно написать сообщение, чтобы утром он не бегал по квартире в холодном поту и не переживал за Субина. — Да, — охотно кивает Ëнджун. Субин в ответ улыбается и треплет парня по розовым прядям. Ëнджуна можно назвать запасливым. Он много кушает, постоянно что-то жует, но при все при этом остается стройным. Он как худенькая мышка. Все что-то таскает, таскает, только вот куда все это потом девается, непонятно. В магазине они покупают молочный коктейль ежевичного вкуса, хот-дог и молочный чупа-чупс на десерт для Ëнджуна и пиццу для Субина. Возле многоэтажки, в которой живет Ëнджун, они садятся на скамейку, чтобы спокойно поговорить и заодно перекусить. — Знаешь, — говорит Ëнджун и откусывает небольшой кусок булочки. Он смотрит на пустые качели и карусели с некой долей грустной ностальгии. А затем отламывает кусок побольше от булочки пальцами и кидает мяукнувшей кошке, которая терлась о ножку скамейки. — Я думаю, в том, что вы собрались с Кимом нет ничего плохого. Только единственное, что мне не нравится, так это то, что он тебя спаивает. — Он меня не спаивает. — И все же, — упрямится Ëнджун. Он смешно дует щеки, умиляя Субина до щекотки в грудном отделе. — Нужно было мне сказать. Эти дворы... Ты же знаешь, как я за тебя переживаю, а учитывая местонахождение дома Кима... Я переживаю за тебя, Субин, особенно, когда ты идешь через эти падшие дворы. Я знаю, как ты не любишь общественный транспорт, но в такие моменты можно иногда переступать через себя. И не смотри на меня так, я знаю, что ты этого не сделал. — Прости, Ëнджун. — Ты же знаешь, как мне страшно, почему тогда так поступаешь со мной? — Со мной ничего не случится. — С Хосоком тоже не должно было что-то сл... — Ëнджун тут же осекается, понимая, что ляпнул кое-что на тему, которую затрагивать нельзя. — Прости, Бин~и, — он приближается к замершему на месте Субину, которого будто прострелили насквозь электрошокером, берет его подрагивающую ладонь в свою и сжимает сильно, но не до боли, а, чтобы были ощутимы его сожаление и поддержка, — я не хотел. — Все, — выдыхает Субин. — Все нормально, лисенок, ты не сделал ничего плохого. — Точно? — Да, все хорошо. — Тогда... — Ëнджун сжимает губы, — пообещай мне, что больше не будешь так делать. Что если вдруг решишь с кем-то посидеть поздно ночью, хотя бы напиши, если разбудить боишься, чтобы утром я знал, что с тобой все в порядке. — Но ведь ты не знал, где я был, пока я не сказал тебе сам. — Это одно и то же, Субин. — Это не одно и то же, Ëнджун. Ты не мог переживать, потому что ничего не знал. — Но... — Ëнджун, давай я сам решу, когда мне о чем-то говорить, а когда нет, ладно? Не опекай меня. Меня это злит, ты же знаешь. — Я тебя и не опекаю. Разве я сказал что-то против? Разве я скандалил, закатил истерику по поводу того, что без меня ты куда-то ходил? Я никогда тебе и слова против твоих посиделок не говорил, потому что знаю, что каждому человеку нужна свобода в независимости от того, находится ли он с кем-то в отношениях или нет. Я никогда никаких условий тебе не ставил, потому что уважаю тебя и знаю, что ты меня не обманешь, а даже если сделаешь это, то на это будет веская причина. И я никогда не читал твоих сообщений и не проверял твой телефон, потому что доверяю тебе. А сейчас ты звучишь так, будто задыхаешься от меня. Будто тебе сложно со мной находиться, потому что я контролирую каждый твой шаг. — Это не так, ты же знаешь. — Нет! — вскакивает со скамейки Ëнджун. — Я ничего не знаю. Иногда ты так сильно в себе замыкаешься, что мне приходится из кожи вон лезть, чтобы понять причину твоего недовольства и скрытности. Я понимаю, сейчас у тебя непростой виток в жизни, но это не значит, что тебе нужно думать только о произошедшем и забить на хуй на свою жизнь. Меня это гложет, понимаешь? Меня выворачивает наизнанку, когда ты смотришь в пустоту и при этом выглядишь таким потерянным. Думаешь, мне так просто, потому что я толком не общался с Хосоком? Но мне сложно из-за тебя, Субин. Потому что все мои попытки помочь тебе вылезти из трясины оканчиваются тем, что меня засасывает туда самого. Да, я знаю, я не такой, как ты. Я думаю только о хорошем и летаю в облаках, но у меня тоже есть чувства. Я тоже хочу помочь найти Хосока, но понимаю, что сделать этого не смогу. Все, что от нас зависело, мы уже сделали. Потому я взял на себя роль хлопка, выводящего из транса. Если мы все будем думать о плохом, разве выйдет из этого что-то хорошее. А если не я, то кто тогда поможет вам с Кимом не тонуть? — Лисенок... — Субин становится рядом с парнем, окольцовывает подрагивающие плечи и прижимает к себе. — Не плачь. — Но мне правда сложно, — всхлипывают в ответ. — Зная, что произошло с Хосоком, ты ходишь ночью по тем переулкам, а я даже этого не знаю. А когда узнаю, становится уже поздно. Думаешь, легче от этого? Нихуя мне не легче. Я начинаю представлять самые ужасные эпизоды, которые могли бы произойти. — А ты не представляй, со мной же все хорошо. Вот я стою рядом и пытаюсь успокоить своего чувствительного парня, который льет слезы в три ручья из-за какой-то надуманной картины. Я живой, я здоровый. Я здесь, с тобой. Зачем пустые доводы? — Но я не могу не представлять. — И кто из нас здесь мыслит позитивно? — хмыкает Субин. Ëнджун наконец отлипает от груди и поднимает голову. Заглядывает в глаза Субина и видит в расширенных зрачках свое отражение. Он тихо смеется, ударяет кулачком Субина в плечо. — В любом случае больше так не делай. — Не буду. Ëнджуна целуют в кончик носа, а у него появляется желание не отпускать никуда сегодня Субина. В последнее время они были заняты другими делами и времени друг на друга у них практически не было. К тому же, они частенько ссорились. Ëнджун хочет просто спокойствия. — Бин~и, останешься? — А как же твой отец? — Он сегодня в ночную. Субин крепко обнимает Ëнджуна. — Давно мы с тобой не ночевали, правда? — Очень давно. — Тогда пойдем? Ëнджун радостно тихо пищит в джинсовку Субина, от чего вызывает у того широкую улыбку. — Ты связался с тем офицером? — уже в лифте спрашивает Субин. — Да. — И как его зовут? — Тэхен. — Он тебе нравится, да? — Он кажется мне хорошим человеком. И в какой-то степени мы с ним похожи. — Своим пафосом, — подсказывает Субин, за что получает кулаком по плечу. — Ты у меня такой драчун, лисенок, — смеется. — Потому что у кое-кого слишком длинный язык, — дерзит в ответ Ëнджун. — Кажется, кого-то давно не шлепали по попке. — Кажется, кто-то забыл, что работать языком можно по-другому. — Хочешь убедиться в моих навыках? — Хочу. — Вызов принят, лисенок. Сегодня ночью ты не будешь спать. — А я и не хочу спать. — Предпочитаешь скакать всю ночь? — Предпочитаю, чтобы меня смаковали, как конфету. — Нарываешься, — суживает глаза Субин. — Но ведь тем лучше? — Для тебя или меня? — Для нас обоих, — твердо отвечает Ëнджун. Подтверждение выражается порханием клубничных губ по приоткрытым, возбуждающие и без того возбужденный орган. Парни продолжают целоваться до тех пор, пока лифт на всю лестничную площадку не оповещает их о месте прибытия. — Я знаю, тебе порой сложно поделиться с кем-то своими переживаниями. Ты по натуре такой человек, который держит все в себе и предпочитает вести тактики в голове. А еще ты думаешь, что я обязательно начну заставлять тебя мыслить в другом направлении, и отчасти будешь прав, но не всегда все идет так, как ты об этом думаешь. Я правда хочу показать тебе мир своими глазами, но тем временем понимаю, что никогда не достигну этого. Да и не хочу. Потому что ты такой, какой есть, и именно поэтому я тебя полюбил. Но, Субин, тебе пора начать больше доверять мне и делиться со мной своими переживаниями и мыслями. Я хоть и пытаюсь изменить твое настроение другим, никогда не скажу что-то плохого про тебя. Я просто хочу, чтобы ты понимал: то, что важно для тебя, важно и для меня. Твоя жизнь ведь важна для тебя, так и для меня она важна так же, как собственная. То, что ты называешь мелочью, для меня оно таковым не явлется. Я просто хочу сказать, чтобы ты делился со мной тем, что может заставить меня впоследствии переживать. Потому что даже если ты скажешь позже, это не меняет того, что я все равно за тебя переживаю, хоть с того момента уже прошло время. Я все равно буду возвращаться к тому времени и смотреть на ситуацию со своей стороны. Просто... Не делай так, чтобы я чувствовал себя так, как утром, хорошо? Ты же знаешь, я полностью тебе доверяю, и разозлило меня вовсе не то, что ты пил с Кимом, хотя и это тоже. В общем, я мусолю одну и ту же тему на протяжении пятнадцати минут. И узнаю твой потемневший желанием взгляд — ты готов меня взять прямо на этой лестничной площадке, и, честно говоря, я не против, поэтому как только мы зайдем в квартиру, больше ничего не скажу. А до того я хочу убедиться, — Ëнджун вставляет ключ в замочную скважину, но не поворачивает, — что был понят. — Я тебя понял, Ëнджун. Больше такого не повторится. Но и ты должен понимать, что твоя жизнь — это твоя жизнь, а моя — моя. И ты не должен уходить в другого человека до такой степени, что тебе потом плохо становится. — Но ведь ты тоже уходишь. Субин громко выдыхает. — Да. С тобой по-другому никак. Сколько бы ни пытался, я не могу. Блять, это сложно. До тебя у меня не было того, с кем вот так. По уши. Так, что я чувствую, будто меня обвили лесками и подвесили очень высоко. Лишнее телодвижение может стать причиной ампутации руки или ноги. Они слишком крепкие, понимаешь? Их не разорвать просто так, да и из подручных средств у меня всего-то свои ладони. Куда это годится? Но, лисенок, меня это слабо волнует. Потому что пока я могу видеть твою улыбку, все хорошо. Ëнджун перестает смотреть на ключ, вместо этого поднимает голову. — Вот и у меня так же. А моя просьба, в ней же нет чего-то сложного? — Я не говорил, что она сложная. И я тебя понимаю, потому что чувствую по отношению к тебе то же самое. — Думаешь, это правильно? — Нырять с головой? — Да. — Я не знаю, Ëнджун. Я просто плыву по течению. Но пока ведь у нас все получается. — Да. — Тогда давай не будем думать, что правильно, а что нет. Это приведет к очередной ссоре. — Я не хочу с тобой ссориться. — Тогда пошлем псевдофилософские рассуждения куда подальше? Ëнджун широко улыбается. — Куда подальше их! — Куда подальше их!