«I don't want you to go Don't wanna see you back out in the cold» «Я не хочу, что бы ты уходил Я не хочу видеть твои холодные чувства»
Январь 2005 г. Брайан
— Ты грёбаное дерьмо, ты знаешь это? Брайан промолчал — он знал. — У него разбито сердце. Он опустошён. Блядь, Брайан! Что, чёрт возьми, с тобой не так? Почему ты так с ним поступил? Это было то, чего Брайан не знал. Ну, не совсем так. Брайан знал — он отпустил Джастина. Это было тем, что он должен был сделать в ту минуту, когда тот рассказал ему о возможности, предоставленной Бреттом Келлером. Но Брайан был слаб, эгоистичен. Он хотел удержать Джастина подольше, хотя не был до конца уверен в том, что в конце концов юноша решил бы не ехать; к тому же, после того, как Брайан выгнал его, узнав о раке… ну, у него не хватило ни сил, ни мужества, чтобы быть таким же жестоким. Поэтому он ждал и тянул время, зная, что собирается разбить Джастину сердце самым жестоким образом… и вот теперь пожинал первые плоды своего решения: слишком рано сорвал пластырь, и теперь раны свободно кровоточили. Чёрт, не то чтобы Брайан хотел отпускать Джастина — он не хотел, нет, но знал, что, если будет держаться за него, станет препятствием. Брайан никогда бы не смог позволить себе стать причиной того, что Джастин не осуществит свои мечты или не реализует свой истинный потенциал. Джастин, по мнению Брайана, не смог бы полностью раскрыть свой талант, если бы беспокоился о нём, переживал о том, чтобы они приезжали друг к другу, разговаривали и поддерживали хоть какой-то контакт. Это стало бы просто отсрочкой неизбежного. Брайан хотел освободить его, позволить жить своей жизнью без обязательств и привязанностей. Он пытался дать Джастину крылья для полёта, возможность стать чертовски успешным, свободным от него самого и всего того эмоционального багажа, который он заставил Джастина нести. Брайан знал, что его отношение к мальчишке в большинстве случаев было прискорбным, особенно в начале их «отношений». Даже в последнее время он был излишне пренебрежителен и жесток с ним без какой-либо веской причины. Но даже зная это, всё равно считал, что лучше знает, чего хочет и в чём нуждается Джастин, что он должен делать в Лос-Анджелесе с предоставленными ему возможностями. Чёрт, ему пришлось устроить Джастину прощальную вечеринку, чтобы «доказать», что он «не против» того, чтобы тот уехал. Однако сейчас, оглядываясь назад, Брайан заметил фатальный изъян в своём плане: следовало сразу же сорвать пластырь, чтобы не дать ему загноиться и прилипнуть ещё крепче. Он не должен был позволять Джастину думать, что на расстоянии у них была бы надежда. Это было бы его самым большим упущением, теперь Брайан это понимал. Ситуация была ужасной — всё, что произошло с того момента, как он пересёк ту проклятую ледяную финишную черту «Забега Либерти», казалось моментами и сценами чужой жизни. Это было незнакомо, но приятно. И вдруг всё изменилось. Когда Брайан попросил Джастина переехать к нему, он не думал, что возникнет пауза или сомнение в том, что тот ответит. Но когда Джастин промолчал, когда не вскочил и не бросился Брайану на шею, мужчина понял, что что-то не так. Потребовалось всего несколько минут, чтобы прояснить ситуацию — и хотя Джастин не был ни в чём виноват, Брайан сразу почувствовал себя дураком. Он открылся (насколько это было возможно) и, попросив Джастина переехать к нему, доверился больше, чем когда-либо прежде, и чувствовал себя глупо из-за этого. Дни, последовавшие за тем, как Джастин узнал о предложении работы, были немного тяжёлыми. Брайан на несколько часов пропадал в комнате отдыха в «Вавилоне», позволяя парню за парнем отсасывать ему, в то время как они с Джастином трахались всего два раза. Юноша оставался у Дафны почти каждую ночь, и они с Брайаном мало разговаривали, если вообще разговаривали. Было неловко, и все это заметили — хотя только Майкл и Тед набрались смелости и попытались спросить Брайана, что, чёрт возьми, происходит, и оба получили грубый отпор за свои попытки. Брайан ненавидел чувствовать то, что чувствовал. Он испытывал ревность и злость, и смущение, и разочарование, и страх, хотя внешне ничего из этого не выражал. Всё сводилось к тому, что Брайан хотел, чтобы Джастин был рядом, а Джастин — за все те годы, что терпел отсутствие обязательств со стороны Брайана — теперь отказывался от этого — по крайней мере, так казалось. И ради чего? Брайан всегда считал, что любовь лишь вставляет палки в колёса, а эмоции и привязанность опасны, но было уже слишком поздно — он знал и немного ненавидел себя. Позволил себе поддаться фантазии, позволил расслабиться в комфорте и привычной привязанности Джастина. Он позволил себе распознавать, понимать и, что самое опасное, принимать то, что Джастин заставлял его чувствовать. Мальчишка так глубоко проник в его сердце и душу, что в результате новость заставила Брайана почувствовать ту же панику, которую, должно быть, испытывал Джастин, когда Брайан объявил (много лет назад) о своём переезде в Нью-Йорк. В конце концов, Брайан понял, какой это шанс для Джастина, проглотив свою грёбаную гордость, и поговорил с ним — сказал, что он должен уйти, что ему нужно уйти. Оглядываясь назад, Брайан предположил, что именно тогда и зародилась эта идея, потому что, если бы Джастин был далеко, было бы гораздо проще заставить его отвыкнуть, выкинуть из своей жизни и позволить ему жить и испытывать всё то, что он должен испытывать как молодой гей, только что вступивший в пору своего расцвета. Чёрт, ему ещё не было и двадцати двух лет! Брайан не должен был стать причиной того, что он так и не смог исследовать свою сексуальность — вне Брайана, «Вавилона» и грёбаной Питтсбургской сцены. Это был его шанс узнать для себя всё то, чего его лишили знание и любовь к Брайану. А именно — его молодости. — Чего ты пытаешься добиться этим? — тихо спросила Линдси, и между ними воцарилось долгое молчание, наполненное невысказанными словами. — Потому что, насколько я понимаю, ты добьёшься успеха только в том, чтобы сделать несчастными вас обоих, — наконец добавила она, нарушив молчание. Брайан мог слышать вопрос в её голосе — она отчаянно ждала, что он ответит. — Ну? Ты собираешься что-нибудь сказать? — тон Линдси слегка изменился, в нём слышались гнев и разочарование. Брайан был рад, что она защищает Джастина, что она разделяет его чувства и принимает их как свои собственные. Джастин будет нуждаться в ней и в других. Он заслуживал их дружбы, а Брайан — нет. Линдси глубоко вздохнула, когда он так и не ответил. — Хорошо. Знаешь что, Брайан? Пошёл ты. Ты всё равно его не заслуживаешь. Телефон замолчал, и Брайан бережно положил беспроводную трубку обратно на подставку. Ему было неестественно душно и неуютно в своей собственной коже. Брайану отчаянно хотелось сделать… что-то… но чёрт его знает что. Впервые он подумал, что, возможно, зашёл слишком далеко. Впервые задумался, не совершил ли ужасную ошибку. Но то, что сказала Линдси, было правдой. Брайан не заслуживал Джастина. В этом, собственно, и была вся суть.***
То, что начиналось как трёхмесячная работа перед съёмками, быстро превратилось в шестимесячную, когда Бретт Келлер попросил Джастина остаться для производства и съёмок. Затем шестимесячная работа была продлена ещё на несколько недель для пост-продакшна, который, очевидно, всё ещё требовал присутствия Джастина. В итоге он уехал из Питтсбурга в начале апреля 2004 года, и, к моменту завершения съёмок в ноябре, Брайан не видел его ни разу. Он знал, когда Джастин уехал всего через месяц после «Забега Либерти», что шансы на его возвращение ничтожно малы (кто вернётся в Питтсбург после пребывания в Лос-Анджелесе?). Когда Джастин позвонил и сказал, что они отстают от графика и ему придется задержаться, Брайан отменил свои планы вылететь и сделать ему сюрприз. Затем, когда Джастин позвонил снова, чтобы сказать Брайану, что он останется ещё на какое-то время, так как его наняли для работы на производстве, Брайан мысленно похлопал его по спине, прежде чем повесить трубку и мысленно начать с ним прощаться. Он не знал, что это будет так трудно, как оказалось, и единственным спасением во всей этой ситуации был тот факт, что Джастин находился на другом конце страны и вне поля его зрения. Так было легче выбросить мальчишку из головы, хотя и с трудом. Джастин по-прежнему звонил несколько раз в неделю. Иногда Брайан специально игнорировал его звонки, но не всегда: предполагал, что, если Джастин заподозрит его в намерении порвать все связи и отпустить его, блондин может прилететь обратно в Питтсбург и больше никогда не уезжать, а Брайан этого не хотел. Он не хотел быть причиной, по которой Джастин отказался бы от того, что могло стать фантастической возможностью; Брайан не хотел быть причиной, по которой Джастин не добился бы потрясающего успеха. Поэтому он подыграл ему — достаточно, чтобы тот ничего не заподозрил — и в то же время планировал момент, когда официально разорвёт отношения и отпустит Джастина. Последний телефонный разговор состоялся в ночь перед тем, как Брайан должен был лететь в Калифорнию на премьеру красной дорожки фильма «Rage! The Movie». Фильм должен был выйти на экраны сразу после Нового года, и Джастин хотел, чтобы Брайан прилетел в Калифорнию пораньше, чтобы провести с ним праздник. Брайан смог убедить его, что не может оставить «Киннетик», и что он уже запланировал присмотреть за Гасом, пока Линдси и Мелани будут развлекаться. То, что Брайан не хотел покидать «Киннетик», было неправдой, но он действительно собирался провести праздник с Гасом, и его предложение стало неожиданностью для лесбиянок. Джей Ар праздник собиралась провести с Майклом, так что это было вполне логично. Кроме того, Брайан хотел, чтобы у девочек появилось время побыть наедине и поработать над их пока безуспешным примирением. Между ними всё ещё было не всё гладко, и как бы Брайан ни ненавидел всю их драму, он хотел, чтобы у Гаса была крепкая семья, поэтому оказался соучастником и даже поощрял их воссоединение. Хотя чем дольше они мирились, тем меньше Брайан верил в то, что они действительно помирятся… В канун Нового года Брайан и Джастин занялись довольно горячим сексом по телефону, и это был последний раз, когда они разговаривали. В течение нескольких недель, предшествовавших премьере, все только и говорили о поездке в Калифорнию. Настолько, что Брайан перестал ходить в закусочную, к Вуди и избегал своих друзей, когда они появлялись в «Вавилоне». Ему было слишком трудно притворяться, что он взволнован или с нетерпением ждёт поездки и встречи с Джастином, когда знал, что не поедет. Все вылетели второго января, премьера была назначена на несколько дней позже. Брайан, придумав какую-то отговорку о делах «Киннетик», сказал всем, что встретит их в аэропорту. Когда подошло время вылета и друзья начали звонить ему, Брайан отключил сотовый, снял трубку стационарного телефона и продолжил напиваться до чёртиков, наблюдая за игрой Марлона Брандо на экране телевизора. Через несколько часов, когда подошло время вылета, Брайан уехал в «Вавилон», забываясь в гладких, мускулистых телах мужчин, которых выбрал, чтобы те присоединились к нему в его частной VIP-зоне. Когда спустя несколько часов он наконец вернулся домой, то, включив мобильный телефон, обнаружил, что его почтовый ящик полон сообщений. Линдси, Майкл, Дебби, Эммет, Тед и Джастин звонили ему снова и снова. Брайан удалил сообщения, не прослушав ни одного. Ему удалось избежать всех звонков в течение трёх дней, прежде чем Линдси наконец дозвонилась до него. Он был в «Вавилоне», работал в своём офисе незадолго до открытия, когда один из барменов сказал ему, что ему звонят по поводу его сына. В панике он принял звонок, не думая, что это уловка. Но когда Линдси начала наседать на него, понял, что с Гасом всё в порядке. В течение двух секунд он злился на неё за этот обман, но это не имело значения. Тот разговор с Линдси, каким бы односторонним он ни был, стал началом конца. Не только для Брайана и Джастина, но и для Брайана и всех остальных.***
В течение нескольких дней после разговора с Линдси он сожалел о своём поступке. Будь он кем-то другим, он признал бы свою ошибку и позвонил Джастину. Но он был Брайаном, мать его, Кинни, который не признавал своих ошибок, не извинялся и не давал никому понять, что сожалеет. Остаток недели Брайан работал днями напролёт. Он игнорировал новости о премьере фильма и кассовых сборах за праздники: отчасти боялся провала фильма, но не меньше боялся и его успеха. Вернется ли Джастин в Питтсбург, если фильм провалится? Теперь, когда Брайан фактически сказал ему «отвали», с чего бы ему возвращаться? Нет, Брайан был уверен, что он останется в Лос-Анджелесе независимо от успеха «Гнева». У Джастина были мечты, амбиции и стремление добиться успеха собственными силами. С ним всё будет в порядке; чёрт возьми, он, вероятно, будет процветать в Голливуде. В понедельник после выхода фильма, когда Тед вошел в офис Брайана с выражением явного разочарования на лице, тот приготовился к наказанию. Но Тед не сказал ни слова. Он просто положил на стол Брайана журнал с несколькими предложениями, обведёнными ярко-красными чернилами, развернулся и вышел. Статья была о «Гневе», и все предложения содержали похвалу за художественное оформление, за которое, как Брайан знал, Джастин нёс прямую ответственность. Остальная часть статьи представляла собой неоднозначную рецензию на сам фильм. Критик, казалось, не знал, как отнестись к гомосексуальному направлению, но в итоге она была довольно положительной, и даже несмотря на, казалось бы, узкую целевую аудиторию, фильм занял пятое место в общем кассовом сборе в те выходные. Позволив себе краткий миг гордости за достижение Джастина, Брайан засунул журнал в шредер и продолжил отчитывать своих сотрудников до конца недели. После того как из Калифорнии вернулись все остальные, положение Брайана постепенно ухудшалось. Никто из его друзей не хотел с ним разговаривать, и если бы не Тед, которому пришлось иметь с ним дело в «Киннетик», Брайан был бы полностью от всех отрезан. Тед не разговаривал с ним в офисе, если только речь не шла о бизнесе. Даже Линдси не разговаривала с ним. Когда он приходил навестить Гаса, она молча оставляла их наедине, и он не видел её до тех пор, пока не уезжал. Брайан не винил их. Он был рад, что они были на стороне Джастина. Ему было одиноко, но Брайан справлялся с этим, занимаясь работой и трахаясь. Джастин был для него лишь случайной мыслью, появлявшейся только когда он позволял себе освободиться настолько, что понимал — ему не хватает частички себя. Так оно и было: Джастин забрал с собой в Калифорнию маленькую часть его самого. Часть, которую он не сможет никогда заменить и вырастить заново. Пустота временами причиняла боль, но легко заглушалась тем, что было у Брайана под рукой: выпивкой, наркотиками и мужчинами. Однако в тот день, когда появилась Дженнифер Тейлор… тогда Брайан действительно начал понимать, что, возможно, он не лучшим образом разрешил ситуацию с Джастином. Не то чтобы он считал, что справился с ней так уж хорошо, но видеть боль женщины как отражение боли её сына было почти слишком. Брайан был в лофте, готовясь к очередной ночи общения с полчищами горячих мужчин на танцполе «Вавилона», когда в дверь лофта раздался отчётливо резкий и требовательный стук. Положив сигарету в пепельницу, Брайан с любопытством направился к двери. Это должен был быть кто-то из его знакомых, кто-то, кто воспользовался кодом доступа, чтобы обойти дверной зуммер — а в данный момент это был очень ограниченный список людей. Все по-прежнему злились на него и относились к нему свысока. Брайан подозревал, что это пришли Линдси или Деб, чтобы уговорить его позвонить Джастину, поэтому был застигнут врасплох, когда распахнул дверь и увидел Дженнифер Тейлор. — Мама Тейлор. Что привело вас на мой порог, — лениво протянул Брайан, хотя сердце его колотилось в груди. С того момента, когда она не очень так деликатно сказала Брайану, что не хочет, чтобы он больше встречался с Джастином, он не чувствовал такой открытой враждебности с её стороны. Нет, на самом деле это было неправдой. Тогда, возле её дома, наряду с гневом, в ней чувствовались грусть и сочувствие. Глядя на неё сейчас, Брайан не видел ничего, кроме гнева. Тем не менее, она была убеждённой протестанткой, поэтому существовал некий предел тому, что она могла сказать и сделать в отношении него. От этого было ещё хуже. Потому что именно то, что Дженнифер Тейлор не сказала и не сделала, будет преследовать Брайана — он только представлял себе её гнев и ненависть, и это было гораздо более разрушительным, чем всё то, что она могла бы ему сказать на самом деле. — Брайан. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, прежде чем Дженнифер подняла брови. — Могу я войти? Брайан отступил назад и махнул рукой, приглашая её войти без единого слова. — Здесь никогда ничего особо не меняется, — сказала Дженнифер, входя в квартиру. Брайан захлопнул дверь, наблюдая за ней, пока она осматривала помещение. — С чего бы это. Если ничего не сломалось, не надо чинить. Так говорят, — сказал Брайан, прекрасно понимая, что Дженнифер не имела в виду декор или обстановку лофта. — Хм-м, — хмыкнула Дженнифер, одарив Брайана натянутой улыбкой, которая так и не достигла её глаз. — Как поживаешь? — Дженнифер повернулась к нему лицом. — Я в порядке, — жестко ответил Брайан. Он мог представить, что Дженнифер хотела услышать от него, но отказался играть в эту игру. Жалел ли он о своём поступке? Да. Жалел ли он о том, что позволил Джастину уйти и жить своей жизнью? Нет; и да. Признался бы он кому-нибудь в этих сожалениях? Нет, чёрт возьми. — Он постоянно просит меня проверить, как ты, — тихо сказала Дженнифер. — Он беспокоится, что что-то не так. Как будто ты снова заболел? Брайан покачал головой. — Я в порядке, — повторил он, когда Дженнифер продолжала просто смотреть на него, — можете сказать ему, что я в порядке. Дженнифер молча кивнула, не сводя глаз с Брайана. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Брайан, потому что я никогда не видела своего сына таким опустошённым, — теперь в голосе Дженнифер звучал решительно холодный, отстраненный тон, и Брайан мог видеть, как барьер, сдерживаемый убеждениями протестантизма, начал рушиться. — С ним всё будет в порядке, — тихо сказал Брайан, отчасти для неё, но в основном для себя. Он должен был верить, что с Джастином всё будет в порядке, потому что иначе во всём этом не было смысла. Дженнифер улыбнулась ему и кивнула. — О, я знаю, что с ним всё будет в порядке. Он снова возьмёт себя в руки, пойдёт дальше и будет жить счастливой, полной жизнью. Я чувствую это своим сердцем. Думаю, даже он знает это в глубине души. Но Брайан… — она сделала паузу, покачала головой и на мгновение опустила взгляд на свои ноги. — Ты сломал что-то внутри него. Ты сделал много ужасных вещей и причинял боль моему сыну снова и снова, но в этот раз… я просто хочу, чтобы ты знал, действительно знал, что ты с ним сделал. Брайан пожевал нижнюю губу, принимая вину и осознавая её вместе со всеми другими обидами, болью и мучениями, которые он причинил Джастину и всем остальным за эти годы. Он принимал её, потому что заслужил. Это была его вина, и он будет чувствовать её вечно. Вздохнув, Дженнифер высоко подняла голову и после долгого взгляда, в котором Брайан прочитал, что видит её в последний раз, она повернулась и ушла. После этого визита всё становилось хуже и хуже. Кроме разговоров с Тедом в «Киннетик» и Линдси по поводу Гаса и их визитов, Брайан больше ни с кем не виделся и не разговаривал из своей группы друзей. Один раз он попытался позвонить Майклу, но Бен перезвонил ему и сказал, что Майкл не хочет с ним разговаривать и чтобы он больше не звонил. Он не был груб, конечно, но даже в тоне Бена была холодность, которая заставила Брайана покрыться мурашками от сомнений и неуверенности. Он знал, что его решение вызовет разлад, но не ожидал, что всё зайдёт так далеко. Брайан не был уверен, недооценил ли он то, до какой степени его друзья будут защищать Джастина, или в этом было что-то ещё, о чём он просто не знал. Это было мучительно неловко, и Брайан никогда в жизни не чувствовал себя таким покинутым. Он не мог винить и не винил никого за пустое молчание, но это делало походы в закусочную или к Вуди, или в «Вавилон» немного одинокими. Хотя на самом деле Брайан в основном избегал этих мест, за исключением, конечно, «Вавилона», но всё равно ходил туда только по необходимости. Месяцами ранее, когда Брайан купил «Вавилон» на свои доходы от «Киннетик», он надеялся использовать его как убежище, отдушину. Надеялся использовать его, чтобы наслаждаться вечерами с Джастином, а затем уходить в свой личный кабинет или в лофт, чтобы побыть с ним наедине, но Джастин так и не вернулся из Лос-Анджелеса, чтобы увидеть «Вавилон». Брайан же, после того, как несколько недель подряд боролся за то, чтобы поставить клуб на ноги, мог видеть его только как болезненное напоминание о том, что потерял из-за его упрямого сопротивления продаже почти всё, что построил в процессе. Упрямство заставило его работать над продвижением и спасением клуба больше, чем он когда-либо работал над любой компанией за всю свою карьеру. «Вавилон» был его местом. Его и Майки. А после той ночи, когда он увидел Джастина под фонарем на улице, он стал и их с Джастином местом тоже. Но теперь, теперь у него не было Джастина, и у него не было Майкла. Брайан был один — и он не хотел, чтобы «Вавилон» был только его; он не хотел, чтобы это место напоминало ему, насколько он одинок. Это было слишком, чертовски угнетающе. Из всех потерь, связанных с собственным поведением, за исключением Джастина, потеря Майкла была худшей из всех. В прошлом Брайан не видел своего лучшего друга и не разговаривал с ним не больше нескольких недель, но Майкл воспринял отсутствие Брайана на премьере фильма почти так же тяжело, как и Джастин. Как объяснил Бен по телефону, он принял это на свой счет и был в ярости. Майкл покончил с Брайаном и его дерьмом. Часть Брайана хотела сказать Майклу, чтобы он вырос, но «Гнев», комикс, значил для Майкла столько же, сколько и для Джастина, и Майкл был так же заинтересован в успехе фильма, как и Джастин, даже если он не работал над ним напрямую. Брайан знал, что это правда. Просто никогда не думал, что Майкл может интерпретировать действия Брайана не только как направленные на Джастина, но он интерпретировал их именно так — и теперь Брайану оставалось только гадать, сможет ли Майкл простить его. «Вавилон» был напоминанием о том, что Брайан потерял: его лучшего друга и его любимого человека; единственных двух людей, которые, вероятно, когда-либо любили Брайана настолько, что мирились хотя бы с малой долей его дерьма. Брайан страдал от одиночества и остракизма в течение двух месяцев, прежде чем начал активно искать выход из Питтсбурга. Он не мог выдерживать пристальные взгляды, и хотя Эммет и Дебби разговаривали с ним, если были в закусочной, когда появлялся Брайан, это было не то же самое. Они были сердечны, но всё равно держали его на расстоянии вытянутой руки. Брайан никогда не думал, что ему будет не хватать вмешательства Деб или чувствительной натуры Эммета. Затем была принята 14-я поправка, после которой Мелани и Линдси официально расторгли свой союз. Они потратили месяцы на безуспешные попытки примириться; принятие законопроекта стало тем толчком, который был необходим двум женщинам, чтобы прекратить отношения. Затем Линдси забрала Гаса и переехала в Вермонт. Когда Линдси и его сын уехали в другой штат, Брайан точно знал, что больше нет никаких причин для его дальнейшего пребывания в Питтсбурге. Не было Джастина, не было Гаса. Майкл не хотел с ним разговаривать… так почему бы не уехать? Он мог быть одиноким и отверженным в Питтсбурге или просто одиноким в другом месте. Заручившись несколько неохотной помощью Теда, Брайан использовал «Киннетик» и успешный (хотя и с трудом) «Вавилон» для получения нового бизнес-кредита и начал процесс открытия филиала «Киннетик» в Нью-Йорке. Не прошло и четырёх месяцев, как Питтсбург остался лишь воспоминанием. Однако он сохранил свой лофт. Теперь он был оплачен и являлся ценным активом, и Брайан планировал использовать его, когда ему понадобится вести дела из офиса «Киннетик» в Питтсбурге, и, честно говоря, очень маленькая часть души питала крошечную надежду, что когда-нибудь он снова окажется там — с определённым молодым блондином. Однако, не склонный к подобным мечтам, Брайан редко позволял этим образам завладевать его сознанием. В основном он отгонял все мысли о Джастине — и, наконец, оказавшись за пределами Питтсбурга, ему стало удивительно легко игнорировать пустоту в груди. Использование Нью-Йорка как средства спасения от дерьмового шторма, в который превратилась его жизнь в Питтс, оказалось весьма эффективным. Создание Kinnetik-NYC было большой работой, и у Брайана не было времени зацикливаться на событиях прошлого. Здесь не было ни ресторанов, ни танцевальных клубов, ни уличных переулков, которые могли бы напомнить Брайану о том или ином драгоценном моменте из их с Джастином жизни. В Нью-Йорке вообще ничего не напоминало о Джастине — разве что отель в центре Манхэттена, куда блондин сбежал годы назад; но Брайан едва помнил, где он находится в огромном городе. Нет — было совсем не трудно просто отодвинуть в сторону и убрать в архив все воспоминания о своих друзьях; всё то, что он когда-либо делал, чтобы причинить боль людям. Джастину. Через несколько месяцев после переезда Брайан разорвал ещё одну связь с Питтсбургом, продав «Вавилон» Теду. Тед остался в Питтсбурге, управляя там офисом, который Брайан превратил в центр финансов и отдела кадров. Нью-Йоркским офисом руководил Брайан и, конечно, Синтия, которая переехала вместе с ним, и именно там выполнялась «настоящая» работа. На устранение недостатков ушло несколько месяцев, но к концу лета 2006 года «Киннетик» снова стал отлаженной машиной, а Брайан зарабатывал больше денег, чем даже мог себе представить. Когда наступила осень и «Киннетик» стал стабильной силой, требующей немного меньше времени от Брайана, он наконец-то начал выходить на улицу и изучать город вокруг себя. Нашёл квартиру в Челси, окружённую клубами, барами и ресторанами, которые, казалось, удовлетворяли все его прихоти и желания, и вскоре Брайан снова стал «прежним». Трахался каждую ночь, пил и употреблял наркотики до самого утра. Его привычное поведение было удобным и комфортным, и он смог легко к нему вернуться. Никаких мыслей о потерянных друзьях или любовниках — только реальность и максимум удовольствия, которое он мог получить. Он нашел нишу, которую нужно было заполнить, дыру в ландшафте геев. Он был «мужчиной мечты» для любого. Одно можно было сказать наверняка — количество геев, готовых прийти по его зову, казалось бесконечным. Иногда он даже возвращался за вторым разом. Но никогда за третьим. Третий — это уже близкое знакомство, а Брайан по-прежнему хотел быть загадочным и никому не известным. Он больше никогда не хотел быть с кем-то. Его привычки помогали забыть всё плохое за последние несколько лет: рак, Джастина в Лос-Анджелесе, 14-ю поправку, и, конечно, то, как Брайан справился (или не справился) с премьерой фильма и поддержкой своего лучшего друга и своего партнёра. Со временем он думал об этом всё меньше и меньше и находил, что поверхностное существование, которое он выкроил, хотя и не приносит удовлетворения, но его достаточно, чтобы занять себя и создать иллюзию того, что он счастлив и контролирует свою жизнь; что он делает именно то, что хочет. Но иногда Брайан просыпался ночью в одиночестве и чувствовал такую глубокую, тёмную боль внутри, что ему становилось физически плохо. Это случалось нечасто, но когда это происходило, он знал, почему… Тело Брайана притворялось, что выдерживает многое, до тех пор, пока ему не приходилось сообщать, что оно функционирует из последних сил. Эти ночи были самыми ужасными. Наступало утро, и хотя он чувствовал себя не таким отдохнувшим, как обычно, он забывал о ночи и возобновлял свои повседневные дела: работа, спортзал, бар, комната отдыха, и так до бесконечности. Несмотря на то, что Брайан много гулял и веселился в Нью-Йорке, у него по-прежнему не было друзей; по крайней мере, людей, с которыми он мог бы позавтракать в закусочной или сходить в кино. У него не было ни Теда, ни Эммета. Ни Майкла. Синтия пыталась включить его в свой новый круг друзей — но Брайану не нравилось общаться с кучкой натуралок, как бы им ни хотелось общаться с ним. Поэтому он отклонял её приглашения, пока однажды она просто не перестала спрашивать. К тому времени, когда Брайан стал достаточно одиноким, чтобы подумать о том, чтобы пойти на счастливый час с Синтией и её компанией, было уже слишком поздно. Он никогда бы не спросил о приглашении сам; никогда бы не попросил, чтобы его приняли в компанию. Поэтому он продолжал каждый вечер ходить домой один или иногда с кем-нибудь из безымянных, безликих трахов, которых вышвыривал, как только получал от них то, что ему было нужно. Он никогда не позволял никому оставаться на ночь; никогда не позволял никому целовать себя; и никогда не трахал никого лицом к лицу. Секс стал бизнесом телесных удовольствий, и Брайан безжалостно регулировал свою деятельность в этом отношении, не вполне осознавая, что всегда избегал светловолосых мужчин, независимо от того, как сильно они его интересовали. Он также не вполне осознавал, что чаще всего чувствовал себя таким же неудовлетворённым и разочарованным после, как и до. Но иллюзии власти, которую секс давал Брайану, было достаточно, чтобы он продолжал верить, что живет своей жизнью на своих собственных условиях. Что он полностью контролирует ситуацию. Новая жизнь Брайана в Нью-Йорке очень напоминала его прежнюю жизнь в Питтсбурге, только теперь за ним не ходил светловолосый твинк, не было самодовольных «друзей», публично стыдящих его за поведение или держащих его в узде. Брайан был волен делать всё, что ему заблагорассудится — и он делал. Он жил на острие — возбуждение от выпивки, наркотиков и незнакомцев, которых он трахал, заставляло его делать больше, пробовать больше, больше, больше, больше… Некому было отчитать его за безрассудство, и некому было убедиться, что он благополучно добрался до дома. Честно говоря, опасность, присущая его образу жизни, подпитывала Брайана. Адреналин неизвестности вызывал у него почти такое же привыкание, как выпивка, наркотики и секс, которыми он пользовался и злоупотреблял, чтобы поддержать себя. Даже несмотря на поздние ночи, компания «Киннетик» процветала, и когда после более чем года пребывания в Нью-Йорке Брайан всё ещё не вернулся в Питтсбург (он проводил свои деловые встречи через Интернет или по телефону), он наконец продал лофт. Это был ещё один разрыв с прошлым, который дал Брайану силы двигаться дальше. Деньги, вырученные от продажи, он использовал для погашения части своей новой ипотеки в Нью-Йорке и для финансирования трехнедельной поездки на Ибицу. Линдси и Тед были единственными, кто всё ещё поддерживал связь — и то скорее по необходимости, чем по желанию. Линдси была матерью Гаса, поэтому разорвать с ним отношения было невозможно, как бы ей этого ни хотелось, хотя Брайан был уверен, что со временем её гнев на него утих. После переезда в Вермонт Линдси постепенно начала снова общаться с Брайаном, а Брайан ездил в Вермонт по крайней мере раз в месяц, чтобы навестить Гаса. Однако она упомянула Джастина только один раз, и больше не вспоминала о нём после того, как Брайан сорвался на ней. Он не хотел ничего знать — или хотел знать слишком много? Он не мог точно сказать, но знал, что легче притвориться, что Джастина не существует, чем пытаться противостоять тому, как вёл себя по отношению к нему; особенно после всего, что Джастин сделал для Брайана за эти годы. И, конечно же, Тед по-прежнему был финансовым директором Брайана, поэтому они постоянно говорили о делах «Киннетик», а иногда Тед рассказывал Брайану о своих похождениях. Тед и Блейк то сходились, то расходились, и когда они сходились, Брайан знал об этом просто потому, что Тед был с ним немного более разговорчив и вёл себя непринуждённо, рассказывая о своих внеклассных сексуальных похождениях больше, чем Брайан хотел знать. Тем не менее, с ним было приятно разговаривать, даже если Брайан предпочел бы не слышать о его последних извращениях. О чём Тед никогда не говорил, так это об их общих друзьях, а Брайан никогда не спрашивал. Поэтому было удивительно, когда сразу после Дня благодарения Брайан получил приглашение на церемонию бракосочетания Теда и Блейка в Питтсбурге, но Брайан не хотел возвращаться обратно. Ни физически, ни эмоционально, ни в каком-либо другом смысле. Прошло чуть больше двух лет с тех пор, как он уехал, и Брайан наконец-то почувствовал себя свободным от этого места и воспоминаний. Когда он позвонил Теду, чтобы сообщить о своем отказе, он почувствовал себя немного оскорблённым смехом Теда, но за этим последовало огромное облегчение, когда он понял, что Тед действительно пригласил его только из чувства долга. Никто не ожидал, что он согласится пойти (кроме, может быть, Линдси), и Брайан не пошёл — оправдывая ожидания. Он не спрашивал об этом, когда навещал Гаса и Линдси несколько недель спустя, хотя Линдси сочла своим долгом сказать ему, что Джастин был там и выглядел хорошо. Он был счастлив, здоров и наслаждался своей жизнью. Часть Брайана знала, что она говорит ему это, чтобы позлить. Линдси всё ещё таила остатки злости на него за его поведение (или его отсутствие). Иногда Брайан замечал, что она смотрит на него с выражением почти отвращения. Линдси отмахивалась, утверждая, что не понимает, что Брайан имеет в виду, когда он поднимал эту тему, поэтому он перестал говорить об этом, но не перестал замечать. Однако Брайан так и не узнал того, что хотел знать. Линдси не сказала, пришёл ли Джастин один, а Брайан не стал спрашивать, опасаясь, что Линдси не сказала, потому что он был с кем-то, и эта мысль была почти невыносима. После возвращения в Нью-Йорк Брайан несколько дней размышлял над новостями. Он не мог выбросить из головы ни воспоминания о прошлом, ни воображаемые сценарии нового будущего Джастина. Он пытался избавиться от них, налегая на выпивку, наркотики и мужчин, но ни выпивка, ни наркотики, ни трах не могли стереть глубокую пустоту, которую Брайан чувствовал внутри. Пустоту, которую он изо всех сил старался игнорировать довольно успешно большую часть времени, но, конечно же, все усилия свелись к нулю, стоило столкнуться с новостями о Джастине. Простой факт заключался в том, что бегство от своей старой жизни ничего не дало для того, чтобы сделать его новую жизнь лучше. Брайан по-прежнему был один, и, хотя изо всех сил старался забыть обо всём этом, он всё ещё помнил, каково это, когда в его жизни есть люди, которым не всё равно: лучший друг, партнёр. Слова Линдси, сказанные много лет назад, были пророческими, потому что они были правдой — в Нью-Йорке ему было не лучше — просто другое место, и он не стал другим человеком, он был всё тем же — только старше. И даже если все его прошлые ошибки наконец-то были осознаны, это не имело значения. Брайан был уверен, что возвращаться назад уже слишком, слишком поздно. Он знал, что назад дороги нет — не после всего прошедшего времени и всех упущенных возможностей исправить своё положение — не только с Джастином, но и с Майклом. Нет. Брайан сам застелил свою постель и теперь должен лечь в неё — какой бы неудобной, холодной и одинокой она ни была. А она была чертовски неудобной, холодной и одинокой.