Истребление

— Сильнее, — просит парень, и Хенджин лишь плотнее сжимает зубы на бледной коже. Руки запястьями крест-накрест держит высоко над его головой, продолжая впиваться в шею до привычного сильно и больно. Чужие ноги, взявшие в тиски тело, крепко прижимают, двигаясь бёдрами навстречу. Быстро, резко, больно, до искр. — Глубже, давай, ах... В привычной, будто прошлой съёмной квартире, в которой эти двое провели год своей жизни, никогда ничего не меняется. Ни ваза на подоконнике с сухоцветами, ни прямоугольный ковер у двуспальной кровати, ни картина с обнаженными греческим богами над ней, ни они, впивающиеся в тела друг друга каждый раз почти до смерти. Всё здесь привычно, логично и обыденно. Может, от того, что эти мысли об обыденности и скуке впервые посетили голову Хенджина именно в этом месте, может, от чего-то другого, но расслабиться и, наконец, кончить очень трудно. — Укуси меня тоже. Парень, держась ногами за талию Хенджина, руками помогает себе немного подняться, чтобы провести по длинной влажной шее Хенджина языком, а потом сжать чужую плоть, пока тот довольно не застонет, продолжая двигаться в нем особенно резко. Почти год назад они познакомились в клубе. Хотя знакомством в привычном понимании это не назовёшь. Они пропустили все стадии до и сразу оказались в этой комнате. Каждый пытался впиться больнее, двигаться глубже и быстрее, оба даже имени друг друга не знали, но знали, что если укусить сосок, Хенджин долго не выдержит, а если блондину позволить самому вести, будучи притом наказанным после — это возбуждало до утра. Они нашли в телах друг друга комфорт и расслабление, а кого как зовут совершенно не интересовало. После второй случайной встречи в том же баре оба решили видеться, если захотят. Иногда раз в месяц, иногда реже они встречались тут, двое незнакомцев, нуждающихся в телах друг друга. — Сожмись... чёрт. — Ты вообще собираешься сегодня кончать? Я развалюсь скоро. — Скажи спасибо, Феликс. — Хрен тебе. Ладно, кончать три раза подряд, особенно когда всё делают так, как тебе нравится, охеренно, тут грех жаловаться, просто такого ведь никогда не было. Хенджин тут, но только телом. Феликс не любит только получать. Толкнув Хенджина назад, он забирается ему на бедра, насаживаясь на член, тут же сжимаясь. Хенджин запускает руку в волосы, прикрывая глаза. — Скажи, что ты хочешь, я сделаю. Если бы он только знал, то уже давно бы решил эту проблему. Получив сегодня утром смс, он хотел этого. Хотел синяков на теле, першения в горле, шлепков и прочего, чем они за одну короткую ночь привыкли заниматься, но, блять, почему сегодня всё не так? Будто то, что он сейчас делает, будучи глубоко в плоти Феликса, просто обычное касание кожи к коже, будто это касание никак не задевает то, что задевало раньше, заставляло ловить искры восторга и блаженства. Но вместо всего этого только крохотная боль, которой раньше никогда не было. Может, Хенджин просто устал? Сейчас он разрывается между Чанбином, обязанностями как его слуги и разработкой новой методики обучения полуоборотней. Получается хреново, он мало спит, ведь Чанбин не любит отпускать его надолго, точнее, вообще никуда, и переписывать программу приходится ночью. Да, поэтому тело так ноет и совершенно не от истомы и желания. Наверное, вернувшись домой, ему стоит хорошенько выспаться. Хенджин сжимает чужие бедра на своих, впивается пальцами, набирает темп, концентрируясь на том, что же ему всё-таки нужно. Может, связать запястья? Надеть маску? Ленту на глаза? Достать игрушки? А может... — Поцелуй меня. — Что? — от неожиданности Феликс перестает двигаться, но Хенджин сам направляет его руками. — Ты извращенец, что ли? Они никогда не целовались. Кусались, облизывали каждый миллиметр тела, но не целовались, это даже негласным правило было, таким же, как не спрашивать, кто чем занимается, как прошёл день и прочее. — Давай же, снизойди, я хочу попробовать. Феликс хмурится, но всё равно наклоняется, устраивая ладони на груди Хенджина. Он и не знает, как лучше исполнить его просьбу. Поцеловать? Без укусов? По-нормальному? Прижимается губами, ощущая их горечь и теплоту, и замирает, когда Хенджин осторожно открывает рот, осторожно встречает чужой язык и так же осторожно танцует с ним. Внизу живота приятно тянет, будто вот-вот подарит долгожданную разрядку, когда маленькие ручки Феликса перемещаются с груди плавно и нежно к шее, щекам, а темп, вопреки всем их прописанным законам, замедляется, и Хенджин, коротко вздрогнув, выдыхает. — Ужасно, — Феликс первый не выдерживает, толкает парня, и тот с тихим смешком падает на кровать, накрывая лицо ладонями. Ужасно, потому что... это будто самое интимное, что между ними вообще когда-либо происходило. Будто Феликс именно этим изменил человеку, которого обожает, а не всеми действиями до. Хенджин понимает. Понимает, что это ужасно. Ужасно, что ему понравилось. После секса с Чанбином в нем будто что-то сломалось, и теперь больно это больно, а приятно это приятно. Всё неправильно и всё не так, как должно быть. — Дай сигарету. Феликс обкладывается подушками, подпирая ноющую поясницу. Хенджин сползает на пол, на тот самый уже далеко не мягкий ковер грязно-красного цвета, упираясь спиной о кровать. Достает с брошенных на пол штанов две сигареты и, подкурив обе, отдает одну Феликсу. — Хенджин? — М? — он не оборачивается, просто опрокидывает голову назад, пуская дым в потолок. На люстре космический слой пыли, но она, должно быть, на своем месте. Без неё тут будет не так уютно. — Мы больше не будем видеться. Хенджин должен что-то чувствовать. Злиться или обижаться. Или радоваться. Да хоть что-нибудь. Но ему так всё равно. — Почему? — спрашивает ради приличия. Наверное, найти такого же полуоборотня с предпочтениями как у Хенджина, будет сложно, но точно не невозможно. — Я влюбился. — Хах, и твой партнёр не фанат таких утех, да? Всё равно это их последняя встреча, можно и спросить, и сказать то, что забудется и больше не вспомнится. — Почему ты так думаешь? — Феликс, поправляя длинные волосы такого же медового цвета, ложится на спину, головой почти касаясь головы Хенджина. Оба смотрят в потолок, пытаясь разглядеть его за дымом. — Иначе бы ты не попробовал сегодня всё и сразу, будто в последний раз. — Так очевидно? — Феликс улыбается чужой проницательности, издавая при этом смешок. — Ну да, он не такой. Но он нормальный, понимаешь? Поэтому я тоже хочу быть для него нормальным, любить всё то, что любит он, наслаждаться всем тем, чем наслаждается он. Мы даже не заходили ещё так далеко, но я знаю, что он не сможет сделать мне больно, а я не смогу ему. Странно, да? Хенджин не отвечает. Странные, это, наверное, они. Причина, по которой Феликс попробовал и полюбил жёсткий секс, Хенджину неизвестна и неинтересна, но она всё равно есть. Что-то сделало ему больно, а потом приятно, что-то сломало его, а сейчас кто-то его старается починить. Но возможно ли? — Человек? Теперь очередь Феликса молчать. Он не знает, как сказать и что, потому что слово «человек», брошенное Хенджином, как грязнющая половая тряпка под ноги. Но раз начал, иди до конца. — Да. Человек. — Как ты смог? Хенджин прикрывает глаза, ровно выдыхая дым, чтобы унять злость. Злится он не на Феликса, а в целом на всех тех, кто должен ненавидеть их, этих людей, а они.. любят? До поры до времени, пока президент не издаст очередной указ о запрете думать или дышать. Этот мир никогда не изменится, всё останется на своих местах, если Хенджин хотя бы не попытается. Неважно как тяжело, неважно, что вообще вряд ли выполнимо, но шанс есть, и он его ни за что не упустит. — Как смог полюбить? Просто. Потому что преграды не только в их головах, в наших тоже. Мы же ничем не отличаемся, Хенджин, мы все плачем, мы все смеёмся, мы все ненавидим и любим, и мы, и они. Чем быстрее сотрется эта разница, в первую очередь в голове, тем легче и проще будет мир. Повернув голову так, чтобы видеть красивый сосредоточенный профиль Хенджина, Феликс сдерживает какую-то странную улыбку и странное от неё чувство в груди. Он и Хенджин незнакомцы, так всегда было и будет, но… он рад, что у этого странного, резкого, серьезного и впечатляющего парня получилось попробовать нежность на вкус. — Я не хочу такой мир, — ах, да, ещё до одури упертого парня. — А какой ты хочешь? — Тот, который построю сам. — И какой же это? — Наш. Справедливый. — Шизик, — Феликс смеется, туша окурок в стеклянной пепельнице у кровати, ложится на живот и с улыбкой смотрит на Хенджина. — Знаешь, я иногда представлял, чем бы ты мог заниматься. Думал всякое разное, президент какой-то влиятельной компании, вымышленного государства, самый богатый полуоборотень из всех нас, ведь от тебя всегда такая уверенность и статусность прёт, хоть за поверхность держись, иначе снесёт к чертям. Но я пришёл к выводу, что ты просто шизик. Знаешь, со своими загонами и видением мира. Я не знаю, плохо это или хорошо, но будь я тобой, мне было бы некомфортно выносить свою личность каждый день. Тебе не тяжело? Тяжело ведь. Хенджин, пожав плечами, подбирает вещи с пола, одевается, проверив телефон на наличие уведомлений. Чанбин прислал какие-то документы, наверное, это анкеты первой партии новичков в новый офис. Письмо пришло на почту получасом ранее, сейчас 4:35, он опять не спит? Хенджин, поправляя рубашку, заходит в какао, открывает диалог с Чанбином, видит его в онлайне и быстро печатает, покусывая уже искусанную губу. «Не спите? Я бы сам всё сделал, у Вас же презентация с утра, не забыли?» Галочка доставленного быстро сменяется на прочитанное, а после на три точки. Чанбин печатает ответ. — Хэй, — подобрав сумку с низкого столика, Хенджин уже хватается за ручку двери, но будто вспомнив кое-что, останавливается, обращаясь к Феликсу, который всё это время просто смотрел на него, — мне не тяжело с собой сейчас, но было до, до того когда я не знал, чего хочу. Мне плевать, что ты обо мне думаешь, знаешь же, да? Называй меня как душе угодно, мне достаточно того, что в моем шизанутом мире есть место переменам и справедливости. Если вам всем плевать, что ж, я ничего поделать с этим не могу, верно? Или могу, как думаешь? — Хэй, — Феликс копирует его манеру, только с беззлобной улыбкой на лице, садится, подобрав ноги под себя, чтобы улыбнуться ему напоследок, — удачи. Удачи во всем, Хенджин, думаю, у тебя получится. Один или с тем, кто будет целовать тебя, дарить улыбки своими смс, неважно, ты справишься, верно? — Справлюсь, — выдыхает уже за закрытой дверью больше ненужного мотеля. — Алло? — Хенджин отвечает не глядя: телефон вибрировал целую минуту, пока парень спускался по ступеням, наконец, хватая легкими влажный, тяжелый воздух. — Отвечать собираешься? — Чанбин немного раздражен, но в целом Хенджин чувствует только усталость. — Позвонили, потому что я на смс не отвечал? — губа болит, когда Хенджин сдерживает улыбку. — Долго ещё будешь таким вредным? Ну серьезно? — легкий смешок, шуршание, наверное, подушка. — Вам же нравится, — дразнится, ловя такси. — Приезжай, — выдыхает еле слышно. — Соскучился. — Вы дома? — грудь заходится в отчаянных попытках унять сердцебиение. Чёртов Чанбин сломал тело Хенджина, и все его простые реакции на него стали вовсе непростыми. — Да. — Я скоро. Постарайтесь уснуть. Опять они тут. Та женщина только низко кланяется, помня о своем поведении в прошлый раз. Предлагает чай и другие напитки, но Минхо всячески её игнорирует. Ли Дон Ук всё же просит её принести три чашки зеленого чая, чтобы Джисон мог согреть руки. — Ты похудел, — мужчина хмурится, сравнивая прошлые мерки Минхо и только что записанные. — Просто в зале давно не занимался, вот мышцы и слетели, — Минхо поправляет челку, зачесывая всё назад, и садится нога на ногу, удобно расположившись в кресле. — Да и ты тоже, вы воздухом решили питаться? — мерки Джисона мужчину тоже не устраивают. Он поправляет очки на переносице, отбрасывая маленький блокнот на стол, сам же скрещивает руки на груди и смотрит на Джисона и Минхо по очереди. — Не делай вид, будто заботишься о чьем-либо здоровье, просто принеси уже готовый костюм, — Минхо всё-таки берет чашку в руки, делает глоток, но поморщившись, ставит её обратно. — Если мне всё придется перешивать, я просто откормлю вас, и всё, понятно? Дорогая, принеси костюмы, — Дон Ук пьет уже вторую чашку, ему, если быть уж совсем честным, плевать на все перекройки, насмарку потраченное время, ткань и нити, всё это можно заново купить и начать сначала. Но вот с этими двумя так не получится. Он помнит Минхо ещё малышом, который всегда держал маму за ручку, и как бы она ни просила его пойти погулять с другими детьми, он никогда не уходил, всегда оставался с ней и тогда ещё молодым Дон Уком. Его мать была настоящим другом мужчине, где-то даже говорят, что такой дружбы не бывает, ну возможно, так и есть, ведь всё закончилось много лет назад и больше не повторится. Но есть Минхо, часть её, за которого хочешь не хочешь, а волнуешься, как за родного. Ведь такой же разрез глаз, такой же цвет волос, и профиль, резко обращенный на собственное имя, заставляют ловить дежавю. А Джисон до смешного напоминает маленького Минхо. Конечно, он не держит его за руку, но всегда где-то рядом, позади, и с такими же огромными глазами. Угораздило же этих двоих попасть в этот мир. — Прошу, — женщина по очереди открывает ширмы в раздевалках, указывая, кому в какую заходить. Джисон провожает взглядом Минхо, после заходит сам. Неделя. Чёртова неделя прошла с того дня. Хотелось забыть его как страшный сон, но во снах было ещё страшнее. В первый день Минхо был опустошен: он не язвил, не улыбался, не просил заткнуться, да и Джисон не мог и слова сказать. В тот день они поехали на заправку, где Минхо не пытался даже выбрать что-то одно, поэтому заказал все виды хот-догов, а пока Джисон ел, сидя на багажнике, просто оставался рядом. Кажется, тогда был красивый закат, кровавый. Джисон давился сосисками, хотя аппетита не было, а Минхо думал о своем, и Джисон правда хотел бы ему помочь, но как, он даже не представлял. Просто жевал, оттягивая момент, когда нужно возвращаться домой, и Минхо закроется в своей комнате. На следующий день он ожидаемо отлично справлялся с ролью «у меня всё хорошо». Джисон иногда даже верил, потому что Минхо или потрясающий актер, или быстро привыкает к чему угодно. Даже к предательству. Странно, но в тот момент Джисон почувствовал, будто они в этом похожи — в предательствах, боли и одиночестве. Хорошего тут, конечно, мало, но он знает каково это, поэтому не путался под ногами. Ходил хвостиком, смотрел по сторонам на всякий случай, старался незаметно еду проверять и засыпал только тогда, когда Минхо закрывался у себя. И Хенджину Джисон решил пока не говорить. Причина в том, что он достоверно не знает, так ли это на самом деле, может, президента хотят подставить, и его полуоборотень работает на кого-то ещё? В это очень хотелось верить. Да и последняя встреча с Хенджином дала понять Джисону, что ему нужны только факты, проверенные и точные. Джисон скажет, но позже. — Эй, малыш, — Джисон дергается от неожиданности, даже пуговица трещит, он смотрит огромными глазами на завалившегося в его раздевалку Минхо, слегка приоткрыв рот, — ну аккуратней, иначе нам точно влетит. — Что Вы… — Минхо медленно застегивает три оставшиеся верхние пуговицы на рубашке Джисона, задерживая пальцы на вороте. Джисон как обычно встречает его взгляд и уже никуда больше смотреть не может. — Я думал, ты тут уснул, а ты пуговицы без меня даже застегнуть не можешь, — Минхо шепчет, и от этого у Джисона табуны мурашек бегают туда и обратно, будто на полигоне. — Всё в порядке? — смотря в глаза, подняв чуть голову, чтобы быть на одном уровне, Джисон спрашивает то, о чем так и не заикнулся за всё это время. Сегодня суббота, четверг давно минул, но Джисон с таким же напряжением будет ждать следующего. Что-то в словах полуоборотня президента заставляет шестерёнки в мозгу Джисона крутиться до дыма, такие сюжеты ему иногда подкидывает воображение...«Я всё сказал. Да, к четвергу». Какому, мать его, четвергу? Связано ли это вообще с Минхо? Не всё же вокруг него крутится, верно? — Конечно, ты же обещал меня защищать, — напоминает Минхо, отстраняясь, чтобы снять с плечиков пиджак Джисона и встать позади него, помогая надеть, — забыл? — Нет. Я сделаю всё возможное, — уверенно кивает Джисон, замечая, наконец, всё остальное. А вид Минхо в этом чёрном приталенном костюме с удлиненным пиджаком, приглушенной белой рубашкой, немного высокими ботинками на шнуровке ну.. завораживает? Он красивый, Джисон уже говорил себе это, да? Такой же взгляд Джисон ловит и на себе и тоже решает посмотреть. А это странно. Минхо стоит позади него. Он слегка выше, чем фигура Джисона в костюме из такой же ткани, только пиджак, наоборот, укороченный, почти до пупка, а брюки впритык с линией талии. Ботинки Джисона массивнее, сам он выглядит очаровательно, словно кукла. Стройная, высокая, фарфоровая кукла. Минхо думает, что он похож на тех пупсов, которых переворачиваешь на живот, и они мерзко произносят «мама» или «папа». Но в этом случае получится что-то типа «чем я могу помочь?» «я могу помочь?» «помощь нужна?» «если нет, то неважно, я всё равно помогу». И не мерзким детским писком, а живым голосом Джисона, к которому Минхо уже привык. — Красиво смотрится, — звук только что сделанной фотографии заставляет Джисона растерянно перевести взгляд с красивого Минхо и искать телефон, который Минхо держит возле талии Джисона, щелкая вновь. — Давайте ещё? — Джисон отмирает, видя довольное лицо Минхо, и хочет продлить это мгновение. — Хочешь ещё? Хорошо, малыш. Минхо фотографирует, а Джисон корчит рожицы, показывает ушки пальцами поверх своих настоящих, улыбается широко и по-настоящему, когда Минхо смеется, откидывая голову назад и даже глаза закрывает. Завораживает. Потому что за всё время Джисон не видел его такого, не видел его улыбки, не слышал немного высокого и резкого смеха, да он даже по тому, как на него ворчат, постоянно скучал. Минхо был занят своими мыслями, парламентом, в гостиной появились документы, конституция, сводки законов начиная недавно принятыми кабинетом министров и заканчивая самыми первыми. Пока Минхо засыпал ненадолго, Джисон тоже их читал. Такое себе чтиво, Джисон в такие моменты отлично понимал Хенджина и его чувства, но потом смотрел на спящего Минхо, на напряженные складки на лбу, на дёргающийся носик в желании почесаться, на сжимающиеся пальцы на столе или коленях, потому что конечностям вообще плевать, что хочет там лицо Минхо, они спят вообще-то, и злиться на него никак не мог. Минхо не виноват так же, как и не виноват Хенджин. Просто угораздило же их всех попасть именно в этот мир. — А можно мне уже водить? — Джисон старался быть тенью все семь дней, но если у Минхо хорошее настроение, то почему бы не попробовать? Минхо хмурится у машины, сильный ветер норовит испортить его идеальную прическу. Джисон в последнее время исправно соблюдает график перевязок, раны заживают, и обезболивающие всё в том же количестве лежат в аптечке. Ладно. Он молча бросает довольному Джисону ключи и садится на пассажирское сидение. — Куда ехать? — выезжая с парковки, Джисон прикусывает губу от радости. Кажется, водить машину его хобби. Минхо вводит адрес на навигаторе и включает непривычно драйвовую музыку. Успел уже и плейлист поменять? До места они добираются за двадцать минут, благо дороги были относительно свободными. Джисон паркуется в огромной очереди, парковка забита всевозможными машинами. По новостям передавали, что сегодня открытие нового филиала «ТЛТ», но Джисон даже не думал, что они могут сюда приехать. Да и зачем? Но они тут. Несколько журналистов, дожидающихся сенсации из ниоткуда всё-таки её получают, и провожают Минхо до самого входа, закидывая вопросами. Внутрь журналисты весьма ожидаемо не попадают, охрана грубо отталкивает их подальше от прохода. — Это Минхо? — Сын президента? — Сын президента тут? — Не может быть, а кто это с ним? Красивый зал наполняется шепотом и переговорами. Люди с бокалами оборачиваются на Минхо, по пути схватившего бокал шампанского у официанта, идущего прямиком к удивленному Чанбину. Чужих взглядов и голосов он словно не замечает. Джисон хотел бы так же, ведь спину приходилось выравнивать почти каждую секунду, ладно хоть руки удалось сжать в замок впереди себя и не трястись под не очень приятными взглядами. — Здравствуй, — Минхо протягивает руку Чанбину, тот нехотя её берет, отпуская через секунду, и хватается за бокал. — Рад видеть, хорошее здание получилось, правда, отец тут торговый центр хотел открыть, — улыбнувшись, он поднимает бокал, будто приветствуя вдруг набежавших с разных сторон журналистов. Джисон, прячась за спиной Минхо, оказывается где-то на выступе, где очень мало места. Шагнув вниз, он сталкивается плечом с Хенджином, который тоже решил спуститься и понаблюдать отсюда. — Привет, — шепчет Джисон, и Хенджин кивает ему. На нем тоже потрясающий костюм, широкий как пиджак, так и брюки, глубокого синего цвета. — Хорошо выглядишь, — чуть наклонившись, шепчет Хенджин, и Джисон ничего не может поделать с тем, что улыбается и краснеет. Как школьница, твою-то мать. — Знаешь, зачем он тут? — Нет. — Ну, значит сейчас и узнаем. — Вы опоздали на церемонию открытия, господин Ли, что-то случилось? — Вы близки? Ходят слухи, что ваши семьи враждовали, это правда? — Слухи о Вашей кандидатуре на следующие выборы правдивы? — Кто это был с Вам, господин Ли, у Вас теперь есть полуоборотень? Люди кричат слишком громко, перебивая друг друга, мигают вспышки фотоаппаратов, гости подходят к небольшому выступу, окружая. Минхо улыбается, и Джисон в предвкушении, не выпить же бесплатного шампанского он сюда приехал, верно? — Ох, как много вопросов, — наклонившись к Чанбину, который уже и сам с интересом наблюдал представление некогда бывшего лучшего друга, шепчет Минхо, но слышат все. — Извини, воспользуюсь твоим моментом славы, Чанбини, ладно? — Вы друзья? — выкрикивает свой вопрос журналист ещё раз, тут же привлекая внимание Минхо. — Возможно, мы ими были, сейчас у нас хорошие отношения, правда? — на это Чанбин только громко фыркает, он точно не желает, чтобы монолог превращался в дуэт. — А что насчет Вашего отца? Говорят, ему нездоровится, и он опять зачастил к шаманам в храм. — Ну что вы, с отцом всё в порядке, он ходит в храм за успокоением и, возможно, в попытках вымолить грехи у кого-то там. Извините, не интересуюсь религией. — Это правда, что срок президента подходит к концу, и Вы планируете выдвигать свою кандидатуру? — Ох, — Минхо смущенно опускает голову, немного раскачиваясь на месте, после шепчет в микрофон. — Вообще-то это секрет, но я вам расскажу. Просто очень взволнован этой новостью, думаю, отец будет очень рад. Да, я собираюсь принять участие и выдвинуть свою кандидатуру в следующих выборах. У меня прекрасный учитель, согласны? Думаю, отец сможет на меня положиться и спокойно проводить время в храме или где ему угодно, а я всеми силами буду заботиться и поддерживать то, что создал президент Ли и все, кто был до него. Честно говоря, Минхо всю жизнь надеялся, что этого получится избежать. Когда появился Чонин, Минхо рассчитывал на него. Пусть брат станет президентом, а потом монстром, Минхо добровольно от всего отказывается. Но это было бы слишком легко, да? То, чего он так боялся и ненавидел, принял теперь добровольно. Возможно, в этом и выход? Минхо плевать с высокой колокольни на всех людей, на всех полуоборотней, на всех живых и неживых существ, ему главное, чтобы лично он был в безопасности и с возможностью выбора. К сожалению, второе у него отобрали, а первое... Минхо только недавно понял, что его безопасность зависит только от него самого, лишь он может её себе обеспечить. Поэтому он должен стать выше отца, чтобы суметь бороться с ним, он должен хотя бы попытаться, не прятаться. В конце концов, позади него есть кое-кто, кто пообещал помочь. Силы в этом мальчике с утреннюю капельку росы, но уверенности в Минхо как два океана. Большего и не надо. Пусть просто и дальше верит в него. Игра началась. Как она закончится, неважно, в неё все обязаны играть.