Истребление

В комнате тепло и уютно. Тело ощутимо нагрелось от отопления, которое Минхо почему-то повысил вчера вечером до максимума, и от него самого тоже. В горле першит и не мешало бы пойти выпить воды, приготовить завтрак, достать одежду, ведь Минхо не нравится, когда Джисон натягивает, что попало, особенно мятое. Во сне Минхо забрался на Джисона и теперь лежал своей маленькой головкой на его груди, руками кутая талию вместо одеяла, и как тут вообще шелохнуться?! Однако жажда никуда не девается. Отцепив аккуратно одну руку, Джисон привстает на локтях, но тут же падает обратно. Минхо чутко спит: дергает руку Джисона, перемещая себе на спину и довольно трется лицом в изгибе шеи и ключиц. Кажется, Джисон даже мурчание слышит. — Не двигайся, — хрипит утренним голосом, забираясь на Джисона уже полностью, ведет носиком по щеке, чтобы ткнуться в неё и после этого довольно лечь рядом на подушку. — Хочу пить, — Джисон от таких действий даже не теряется, лишь глаза закатывает от чужой наглости и всё-таки обнимает Минхо. — Перехоти. — Хорошо. Они лежат спокойно целую минуту, разглядывая мини-вселенные напротив, а потом смеются, как полоумные, хотя шутки никто не произносил. Джисону нравится. — Малыш, — и это тоже нравится. Нравится, когда Минхо зовёт его так. — Да? — Ты же всегда будешь со мной? — улыбка на тонких губах такая же весёлая, только взгляд меняется, становясь умоляющим. — Конечно. Моё место тут, рядом с тобой. — Я ненавижу секреты, Джисон. Ненавижу тех, кто врет мне, ненавижу тех, кто делает больно, я всех ненавижу, Джисон. Маленькие ручки сжимаются на его футболке, на лбу Минхо напряжённая морщина, и это то, что Джисону совершенно не нравится. Он берет его лицо в ладони, ведя большими пальцами по впалым щекам, и целует прямо в эту противную морщинку. — Я... — Джисон запинается, ведь он должен быть в числе тех, кого Минхо ненавидит, но он тут, обнимает такое привычное лицо, целует его, спускаясь по скулам, трется носиком о чужой, совершенно не зная, что сказать в свое оправдание. — Я не буду тебя ненавидеть, — шепчет Минхо, прежде чем накрыть губы Джисона своими. Совсем легко и нежно, будто это его первый поцелуй, будто кошачья нежность это единственное, что у него есть. — Я никогда не наврежу тебе, — Джисон тянется за большим, прикрывая глаза, потому что знает — его щёки уже пылают. Минхо усаживается Джисону на живот, покрывая горячее лицо такими же поцелуями, и наверное от этого можно умереть. То ли Минхо такой тяжёлый, то ли Джисон съел что-то не то, но внизу живота начинает ощутимо тянуть, и до конца непонятно, приятно это или нет. Сжав бедра, так же крепко сжимающие его самого, Джисон, кажется, даже в голос стонет. Поцелуи на шее сменяются легкими прикосновениями и тихим смехом... — Просыпайся, малыш. — Что? — Просыпайся, говорю! Джисон резко открывает глаза и так же резко встает, чуть головой с удивленным Минхо не сталкиваясь. — Кошмар? — Ещё какой. Дыхание такое же сбитое, как и попытки Джисона соображать нормально. Твою мать, что это сейчас было? Сбросив одеяло, он бежит в ванную, прикрывая уши от догоняющих его фразочек: — Так что за кошмар? Ты стонал и звал меня. Малыш? Тебе помочь? Ни за что Джисон больше не посмотрит Минхо в глаза. Ни за что. Ни за какие деньги мира и шантаж вселенной. Ни за что. И почему такое дерьмо случается именно с ним?

***

Чанбин не был тут лет пять точно, но отчётливо помнит вкус какао и круассаны с индейкой, которые покупал им с Минхо папа. В этом кафе возле парламента они провели много часов, выпили литры сладких напитков и съели килограммы шоколада, пока не повзрослели и не стали друг другу абсолютно чужими. Когда Чанбин попросил о встрече, то ожидал от Минхо именно этого. Тот всегда пользовался чужим прошлым ради своей выгоды и пространства для блефа. Но Чанбин не один, кому это прошлое принадлежит, оно их общее, и если Минхо будет перегибать, Чанбин не станет молчать как обычно. — Как некрасиво с твоей стороны опаздывать, я, если ты не заметил, очень занятой человек. — Такой занятой, что трансляция твоего свидания как новогоднее поздравление президента по всем каналам, понимаю, — Чанбин садится напротив, поправляя пиджак. Кивает девушке на стакан воды и меню, не обращая внимания на взгляд Минхо. — Следишь за мной? — Я что-то не то говорю? Ладно, забей, — девушка в белом фартуке, точно таком же, как и пять лет назад, возвращается с маленьким блокнотиком. — Тост с индейкой и какао. — И мне, — Минхо подпрыгивает на стуле, чем начинает бесить Чанбина. Ему пять лет, что ли? — Итак, мы встретились, чтобы поесть и снова стать лучшими друзьями? — Минхо язвительно улыбается, подпирая бесспорно красивое лицо ладонью. — Ни за что. — Фу, грубый кореец, — откидывается на спинку кресла, скрещивая руки на груди и дуя губы. Некоторые вещи никогда не меняются. — Я по делу. Если ты будущая глава страны, то я могу уже обращаться непосредственно к тебе, а не к твоему отцу, — Чанбин придвигает к Минхо принесенную с собой папку, которую тот нехотя берёт в свои руки. — А что, думаешь, если с отцом ничего не получалось, получится со мной? — Попытаться всё равно стоит. Пока Минхо внимательно, что удивительно, читает каждую из десяти страниц, приносят напитки и еду. Вкус какао, к сожалению, другой, наверное, производитель поменялся, зато круассан по-прежнему тот же, такой же вкусный и сочный, пусть помидоры и отдают травой от незрелости. Дочитав, Минхо тоже приступает к еде, игнорируя настойчивый взгляд Чанбина. И с чего он вдруг подумал, что сможет добиться хоть каплю понимания от этого упертого придурка? — Так что? Это не права всех полуоборотней мира меняются, это только моих, потому что за свой товар я отвечаю, — объяснять что-то, скорее всего, бессмысленно: перед отцом Минхо Чанбин мог часами распинаться, а в итоге уйти с коротким "нет". — В том то и проблема, — Минхо ухмыляется, вытирая соус со щеки. — В смысле? — Я хочу такие права всем полуоборотням, — Чанбин, хмурясь, откидывается на кресле, разглядывая некогда лучшего друга, спятившего напрочь. И почему всё так меняется до неузнаваемости... — Звучит бредово, сомневаюсь, что ты это понимаешь. — Я понимаю только то, что отцу эта идея не понравится, а мне нравится то, что ему не нравится, — Минхо мило улыбается, вновь пролистывая бумаги. — Я подпишу это сегодня, но не за просто так. — Кто бы сомневался, — Чанбин хмыкает, отгоняя странное, не присущее ему ранее беспокойство. — Вообще, я у тебя мелочь попрошу, честное слово, — заверяет Минхо, часто кивая головой. — И что же это? — Пусть все твои полуоборотни проголосуют за меня на выборах. Если бы Чанбин не закончил есть до этого разговора, уже пережеванная еда наверняка бы красовалась на наглом личике напротив. — Ладно, Минхо, вижу, дела совсем плохи. Я объясняю, ты запоминаешь, идет? У полуоборотней нет прав, они не голосуют. Я, конечно, могу выдать им паспорта, но это будет фальсификация, и выборы анулируются. Понял? — Чанбин раздражается ещё больше, когда слышит надоедливый привычный смех напротив. — Ну, может, и рано о таком просить, но... — Минхо поднимается, достает бумажник, бросая сразу пять зелёных купюр на стол, оставляя и чаевые в три раза больше заказа, и оплачивая заказ Чанбина. Просто невыносим. — Пойдем со мной, покажу кое-что интересное. — Куда ещё? — от Минхо скоро начнётся мигрень, честное слово. Зачесав волосы назад, Чанбин поднимается, прихватив папку. — Так что с этим? — Пошли со мной, и я подпишу. Подавив глубокий вздох, Чанбин идёт следом. Если Минхо подпишет, если ему правда можно доверять, то можно и потерпеть ради радости в глазах одного белобрысого.

***

Приходится сесть на корточки: стоять, не упираясь при этом головой в потолок небольшого помещения как раньше, уже не получается. В детстве Чанбин и Минхо прятались тут, воображая себя детективами, раскрывающими грязные дела депутатов. Сейчас же стоять тут, за ширмой, где никто не видел его, но он видел их всех, было странно. Больше не весело. Лучше не задаваться вопросом, нахрен Минхо опять его сюда засунул. Все депутаты рассаживаются по местам, когда входит Минхо с отцом, направляясь сразу к стойке, и Чанбин решает вообще не думать, просто переждать. — Здравствуйте, рад видеть, как погодка? — приветливый голос Минхо из динамика достает и до никому неизвестной комнаты на втором этаже, где раньше были кондиционеры, а теперь, какой конфуз, Чанбин. Кто-то что-то отвечает, но из-за отсутствия микрофонов Чанбин их не слышит. — Ладно вам, погодка отличная, как раз для таких важных дел, — Минхо прочищает горло, не обращая внимания на галдеж. — Мне, как и вам, интересно, что происходит, — слишком громко отвечает президент, зато Чанбин его слышит. — Ну если вы так заинтригованы, прошу садиться, — дождавшись тишины, Минхо продолжает. — Как вам известно, законы, выдвинутые мной ранее в отношении полуоборотней, которые вы все радушно приняли, действуют и по сей день, что не может не радовать. Однако. На интерактивной доске позади Минхо появляются таблицы, цифры и графики. — На экране вы видите диаграмму человечества. Мы отчётливо можем проследить скачки и спады в рождаемости, где и почему смертность выше или ниже, ну и самое простое — цифры. Сколько людей сейчас живёт в Сеуле, Пусане, по всей стране, нам хорошо известно, но что насчёт полуоборотней? Сколько их? Из-за отказа в медицинской помощи мы не можем проследить даже их смертность. Мне пришлось постараться, чтобы узнать, что трупы они просто сжигают возле домов, или кто-то из местных по доброте душевной строит крематории. Но это далеко до того, что мы с вами хотим, а хотим мы их контролировать, поэтому сейчас я предлагаю принять в действие закон 123.4 о правах и свободах полуоборотня. Тишина такая громкая, звенящая, а лицо господина Ли так эффектно разлагается, что Чанбин просто не может не засмеяться, кусая губы. Ради этого точно стоило прийти. — Минхо, что ты несёшь? — взяв себя в руки, гремит президент Ли. — Скоро выборы, — продолжает Минхо как ни в чем не бывало, — возле пунктов с бюллетенями будет проводиться и регистрация полуоборотней. После того как они, как граждане этой страны, после обязательного голосования получат документы, мы сможем узнать количество дееспособных полуоборотней и грамотно их использовать. Не знаю как вам, но мне не нравится неопределённость. — Это чушь! Абсурд! Такое просто неприемлемо! — лицо президента Ли уже красное, он не сидит на стуле, а прыгает на месте, машет руками, хотя все остальные почему-то сидят тихо. — Чушь и абсурд не знать о реальных цифрах тех, кого хочешь истребить, господин Ли, — резко отвечает Минхо, от чего мужчина в который раз давится воздухом. — И успокойтесь, пожалуйста, или выйдите и подышите свежим воздухом. Может, есть более существенные возражения? — Господин Ли, — поднимается какой-то парень, кланяясь, после громко продолжая. — Если полуоборотни получат паспорта, следовательно, такие же права, как и человек, каким образом будет возможен контроль? — Спасибо, что спросили, господин Бан. Вам известно о «ТЛТ»? У каждого уважающего себя человека полуоборотень именно оттуда. Качественный и ценный товар, мы с вами добились такого качества, помните? Когда полуоборотни получат паспорта, после анализа цифр они пройдут специальные тестирования, раскрывающие их таланты. Да, у них они тоже есть. После устройства всех по местам, для помощи людям, конечно же, мы ограничим их права в определённой области. Но это в том случае, если вы все одобрите закон. Напряженную тишину можно пощупать, она, кажется, даже бьется током. Чанбин не сомневается, что такую несусветную чушь, пусть и вполне красиво поданную, никто в здравом уме не примет, но после красного крестика, который появляется первым от довольно резкого удара президента по кнопке, появляются зелёные кружочки. И их много. 2:5, 4:10, 6:25, 10:30. — Что ж, 30 за, 10 против. Закон принят, спасибо вам. Чанбин сидит на месте ещё минут пять, тупо хлопая глазами, не в силах связать мысли. Полуоборотни получают права? Что? Но как? Кто за это проголосовал? Хочется одновременно и узнать, как так вышло, и совершенно в это не ввязываться, потому что это будет значить опять связать свою жизнь с семьёй Ли, от которой ничего хорошего Чанбин ещё не получил. — А тут тесно, оказывается, — Чанбин вздрагивает от вдруг открывшейся дверцы его убежища. — Ой, Чанбини, испугался? — Скажи честно, ты сошёл с ума, или я сплю? — И как часто тебе снятся такие сны? — выдыхает Минхо, усаживаясь на колени рядом. — Почему они проголосовали за этот всратый закон? — Потому что у каждого есть желания или слабые места. — Ты их шантажировал? — Нет, блять, конфетами угощал, — Минхо смеется, прислоняясь к стене головой. — Зачем тебе это? — беспокойство опять тут, опять противно дрыгается внутри, дергая лёгкие. — Сам не знаю, — пожимает плечами, будто это не он минутами ранее мир с ног на голову перевернул, — просто не хочу так, как он. Чанбин закатывает глаза, выдыхая через нос. Больной придурок, он же так себя погубит, точно погубит. Не может же быть, чтобы Минхо не осознавал этого. — Мне пора. — За кого будешь голосовать на выборах? — игнорирует Минхо, и Чанбину бы хотелось съязвить, сказать, что не за него, больного придурка, но... этот больной придурок выглядит сейчас таким беззащитным, совсем как в детстве, что Чанбин просто не сможет себя заставить. — За тебя. — Спасибо, — Минхо по-доброму, совсем светло улыбается, а Чанбин спешит убраться от этой назойливой улыбки подальше. Слишком, слишком он по ней скучал, что уже и забыл, для чего она была ему нужна когда-то давно.

***

— Это стакан для тёмного бочкового, а я просил обычный пивной 0,5, — объясняет Сынмин, вертя в руках не тот бокал. — Ох, прости, я опять забыл, — Чонин немного смущённо краснеет, опуская взгляд, а Сынмин кусает щеку изнутри, блокируя тем самым теплую улыбку. Джисон, наблюдая за ними, совсем забывает о своём положении и о том, что ждать Хенджина ещё час. — Сосредоточься на мне. От шепота в самое ухо бегут мурашки, и Джисон, съежившись, несильно ударяет Субина в грудь. — Отодвинься. — Но я так ничего не вижу. — Надень очки. Субин смеётся, красиво, зараза, смеётся, пододвигая стул уже впритык, а самого Джисона обнимая со спины, размещая гитару в его руках как надо. — Пальцы чуть округли, не дави так на струны, можешь пораниться. Давай ещё раз. Набрав полные лёгкие воздуха, концентрируясь на струнах, Джисон аккуратно ведёт пальцем вниз, создавая чистый аккорд ре. — Вау, молодец, — Субин радуется вместе с ним, ласково треплет по волосам, и Джисон даже позволяет себе улыбнуться. Субин активизировался сегодня утром, строча смс за смс. "Я СКУЧАЮ ИДЕМ НА СВИДАНИЕ" ну или как-то так разными словами, но суть одна. Ни на какие свидания Джисон не собирался идти, но отвлечься от позорного утра и его последствий в туалете нужно было, причём срочно. И кто бы сомневался, что Мистер Совершенство умеет играть на гитаре и согласился научить Джисона, который книгу-то прочёл, но практиковать всё равно не на чем. — A-Am-A7? Знаешь такой или показать? Джисон ставит пальцы в нужную позицию, ведет два раза вниз, после один вверх, довольно хмыкая от открытого восторга на лице парня. Вообще-то, Джисон сегодня вроде как опять свободен, ну до вечера, так что планировал встретиться с Хенджином и обсудить Минхо. Вернее, постараться объяснить, что ненавидеть его не стоит. Джисон давно перестал это делать. — Ты такой потрясающий, сколько у тебя ещё убийственных приёмов припрятано? — Заткнись. Субин, кусая губу, умолкает, ближе прижимаясь грудью к спине Джисона. От этого простого контакта сердце совсем чуть-чуть бьется быстрее, что не может не радовать. Наверное, это только в замкнутых помещениях между ним и Минхо работает. Ах, чёрт, тогда это проблема. — Попробуй запомнить, — Субин мягко убирает пальцы Джисона со струн, сам начиная играть, не отдаляясь. Джисон может чувствовать ровный стук его сердца. Мелодия, которую играет Субин, красивая. Не энергичная и не меланхоличная, что-то среднее, что-то между радостью и печалью, та маленькая, объединяющая оба полюса, часть. — Хочу убежать далеко, — тихо напевает в ритм, — к тебе стремится моё сердце, горя маленькой искрой, что если в итоге моё сердце сгорит, и я боюсь, что останется лишь чёрный пепел? Субин поёт совсем тихо, из-за чего его способности слабо различимы, но голос у него всё равно приятный, убаюкивающий, мягкий и нежный. Как и он сам. Закончив, Субин отдает гитару Джисону, который, напрягая все извилины, вспоминает первые аккорды. — Чуть выше, да, вот так, — подсказывает Субин, и у Джисона правда начинает получаться. Не без помощи, но он отыгрывает всю песню, которую играл Субин, за что опять оказывается стиснутым в объятиях. — Умница, Джисони! — Отодвинься. Они учат ещё пару песен, прежде чем появляется Хенджин. Как всегда красивый настолько, что смотреть куда-то кроме него очень трудно. — Три шага влево, — командует он Субину, когда тот совершенно никак не реагирует на толчки Джисона в попытках отодвинуться. — Но я... — Три шага, и руки на стол, — Хенджин усаживается за столик, не переставая сверлить Субина взглядом, который ещё минуту пытается сопротивляться, но всё-таки сдается, поднимаясь с места. — Что пить будешь, Джисони? — Мне скотч. — Я у Джисона спрашивал. — Блять, ещё слово. — Ладно, ухожу! Джисон смеется ещё долго после ухода Субина, после чего всё-таки нормально здоровается с Хенджином, протягивая руку. — Выглядишь хорошо, я рад. Раны прошли? — Хенджин более расслаблен, чем в прошлый раз, и Джисон выдыхает полной грудью. Наконец-то. — Всё хорошо, а у тебя? — Не знаю насколько то, что происходит, можно назвать "хорошо", но... — он пожимает плечами, дожидается, пока Субин принесёт бокалы и, наконец, уйдёт под настойчивым взглядом. — Вот же липучка, не связывайся с ним. — И не думал. — Вот и славно. У меня немного времени, через час я должен быть в новом офисе. О чём ты хотел поговорить? — О Минхо, — прямо отвечает, вспоминая заученную речь. — Как неожиданно, — Хенджин тихо посмеивается, делая глоток. — Что там? — Просто он... как бы это сказать, не тот, с кем нам стоит бороться. На самом деле, Минхо очень даже нормальный. Хороший. Я ему доверяю, и думаю, ты тоже должен хотя бы попытаться и... Джисон замолкает, потому что взгляд Хенджина за ту недолгую речь впервые сменяется с удивления на открытое отвращение. Так, дыши, вдох-выдох, это не конец. Там ещё два абзаца, Хенджин поймёт. — Его отец... Привычная для этого места музыка умолкает, на смену ей почему-то включают телевизор, и все полуоборотни смотрят именно туда — новостной телеканал, красные мигающие строки, заголовки во весь экран:

"ЛИ МИНХО И НОВАЯ СТРАТЕГИЯ ИСТРЕБЛЕНИЯ"

— Сегодня, 21 ноября, господин Ли, сын президента Ли, готовящийся на пост отца, выдвинул закон, который весьма критично приняли люди, но одобрили в палате парламента.

На выборах президента всем полуоборотням будет выдан паспорт, равняющий их с людьми. Аналитики отзываются о таком поступке критично, но перспективы у этого всё-таки есть. Как выразился сам господин Ли, наш минус в том, что мы не знаем объёмов проблемы, а чтобы её решить раз и навсегда, нужно грамотно к ней подойти. Всё-таки, молодой политик оказался не таким безнадёжным, и теперь ему пророчат 30%. А теперь к следующим новостям...

В зале снова тихо, потому что Сынмин выключил телевизор, громко ударяя пультом по столу. — Да, малыш, твой Минхо очень хороший человек. Очень добрый и понимающий, а главное, справедливый и не такой как отец. Если ты и после этого продолжишь ему доверять, я очень в тебе разочаруюсь, — Хенджин поднимается, одним глотком осушая содержимое бокала. — Я ухожу и постараюсь забыть то, что ты сказал ранее. А ты никогда не забывай, что люди не могут быть хорошими, люди не могут нам помочь, они просто не понимают, через что мы прошли и проходим каждый день. Я не хочу тебя терять, Джисон, я правда этого не хочу. Поэтому усвой урок и будь со мной, не с ним. Мне нужно во всём разобраться, а тебе вернуться ко мне, и когда это произойдёт, набери меня, и расскажи всё, что знаешь о человеке, с которым живёшь. Джисон провожает пустым, больше на автомате взглядом худую фигуру Хенджина, царапая ногтями ладони. Такой же потерянный взгляд и у Чонина — после услышанного он ещё и смотрит на последствия на лицах любимых людей. Музыка возвращается в зал, но никто из присутствующих на неё больше не обращает внимание. Кто-то начинает в голос ругаться, кто-то просто молчит, принимая действительность, кто-то даже плачет. Джисон хмыкает, теряясь в собственных чувствах. Минхо же не мог так сказать? Он же не хотел ненависти, он её и не заслуживает, тогда почему? Почему он такое сказал? Почему опять принял убивающий закон? За что? — Джисон, как ты? — он вздрагивает, когда поднимает взгляд от голоса совсем рядом, встречаясь с встревоженным Субином. — Я... — в кармане вибрирует телефон. Джисон достает его, хотя проверять уведомления это последнее, что ему сейчас хочется. "Ты где? Приезжай в бар к Уджину, оттуда вместе поедем домой. Я планирую напиться, ты должен позаботиться обо мне ;) жду" Бросив телефон на стол, Джисон прикрывает глаза от накатившего раздражения. Значит, у него всё так легко? После всего он просто поедет в бар развлекаться? — Джисон? — Забери меня отсюда, — Джисон хватается за Субина от нечего делать. Ему правда нечего делать. Потому что доверять было слишком опрометчивым решением. Минхо ни в чём не виноват, потому что ничего и не обещал. Поэтому то тупое желание сорваться к нему и скрыться от всего мира в его квартире нужно срочно подавить и навсегда истребить. Нужно выбрать Хенджина, не его. Ведь так?