Истребление

Честно говоря, называть Минхо своим братом всегда было непросто. Каждое слово «брат» казалось Чонину незаслуженным. Он пришел в их семью, получал тепло от его матери, жил в доме его отца, и пока все было относительно хорошо, Чонин еще мог прекратить. Мог спланировать свое будущее без участия Минхо и отца, особенно когда выяснилось, что у Чонина есть собственные деньги на депозитном счету, положенные матерью. Но после того как Минхо принял весь удар на себя, Чонин уже не мог уйти и называл его братом, лишь бы услышать хоть что-нибудь в ответ, даже если это всегда было привычное «исчезни». Но из-за чувства вины Чонин не может исчезнуть. Даже если Минхо его по-настоящему, всей душой ненавидит, Чонин может ему пригодиться, может в будущем стать ему хотя бы маленькой помощью. Потому что, как бы то ни было, у Чонина нет никого, кроме Минхо. Несмотря на все эти мысли, Чонин улыбается, потому что он горд и счастлив. Сегодня его брат был как супергерой из популярной вселенной, сегодня он смог каждого человека ткнуть лицом в собственные отходы, и за этим наверняка стоит огромная работа, но она не напрасна. Чонин видит улыбающихся полуоборотней, видит толпы у передвижных экранов на крышах автобусов, слышит, как они переговариваются между собой, не веря и боясь не верить одновременно. И это всё сделал его брат. Он смог зажечь окна в их домах, смог собрать их на улице и даже вызвать улыбку на вечно угрюмых лицах. Вообще-то, Минхо отправил его домой, а сам уехал в «Пальму». Чонин сопротивлялся совсем недолго, только ради принципа попросился с ним, получил подзатыльник и успокоился. Даже для вида не надулся, потому что у него все равно была и есть перспектива получше. — Алло? — в баре очень шумно, и Сынмин практически кричит, но Чонин все равно плохо слышит. — Иду к тебе на помощь, готовь фартук, оки? Чонин не успевает расслышать ответ Сынмина, его телефон как-то резко оказывается в руках огромного полуоборотня, а сам Чонин лбом упирается ему в грудь уже где-то в переулке. — Оу… — это всё, что он может выдавить из себя, отстраняясь настолько, насколько это вообще возможно, потому как сзади чья-то тоже массивная грудь давит на лопатки. Мерзко. — Такой хорошенький, у меня сейчас сердце остановится. Тот, что стоит напротив Чонина, притворно хватается одной рукой за сердце, а вторую тянет к лицу парня, но Чонин больше рефлекторно отталкивает её. А вот пощечина следом очень даже осознанная: кожа в ту же секунду начинает гореть. — Что вам нужно? — не хочет признавать, но его голос дрожит. И по размерам Чонин сейчас превращается в горошинку, пытаясь получить способность исчезать. — Страшно, кроха? Зачем бояться своих? — руки противно обвивают тело Чонина, ладони пробираются в карманы дутой куртки, выуживая пару купюр и леденцов. — Я… — а что сказать? Ну да, страшно, двое полуоборотней в несколько раз больше чем Чонин, прижимают его в одном из переулков с обеих сторон, а Чонин никогда не хотел попробовать тройничок, или что они там собрались делать. — Хочешь с нами? На самом деле, места в нашем высшем обществе ограничены, но если ты как следует поработаешь своим прекрасным личиком... — пальцы впиваются в щеки, Чонин зажмуривается, пытаясь игнорировать резкий, совершенно неприятный запах и чужое присутствие так близко к своим губам, которые недавно целовал Сынмин. И если Чонин хочет, чтобы это повторилось, он должен выбираться. — Вы оба тоже очень симпатичные, но я очень спешу, правда, могу я… — да ладно, он же не рассчитывал всерьез на то, что тактика вежливости в этой ситуации хоть как-то ему поможет? Наверное, все-таки рассчитывал, потому что даже делает уверенные шаги в сторону прохода, но за капюшон оказывается притянут обратно, да так быстро и резко, что ободок на голове дергается, и ушки сползают на переносицу. Казалось бы, куда еще хуже? Даже полуоборотни теряются на секунд двадцать, тупо таращась, чем Чонин и пользуется, выскользнув из рук уже удачно. Он бежит к дороге, опрокидывая мусорные баки под громкие руганья, но даже не оборачивается, потому что тогда его сердце точно остановится. Выбежав на обочину, он мчится по прямой, виляя среди редких прохожих, но серьезно? Серьезно? Да не может быть! Крики тех самых полуоборотней становятся всё отчетливее и, полностью проигнорировав все протесты, Чонин мог просто не обратить внимание на ищущего его Сынмина с телефоном в руках и пробежать дальше. Но тогда он бы не услышал рингтон его собственного телефона в руках двух амбалов, а Сынмин не такой уж и шкаф, чтобы справиться с ними. Нет, Чонин не уменьшает его способностей, ни в коем случае, просто не хочет их проверять. Особенно из-за него и в такой ситуации. Поэтому он берет за руку немного потерянного Сынмина и бежит с ним за заброшенное здание. — Ты почему трубку не… — они тяжело дышат, оказываясь у пожарной лестницы, и пока Чонин, прижимая Сынмина к стене, выглядывает из укрытия, проверяя дорогу на безопасность, Сынмин разглядывает его лицо. — Тебя ударили? — Ну, — кажется, все чисто. Чонин, натянув капюшон пониже, натягивает и улыбку, делая пару шагов назад, чтобы увеличить расстояние между их телами, чего, конечно же, не хочется, — типа того. Я сам виноват, если что. — Иди сюда, — Чонин, кусая губу, быстро преодолевает такое ненужное между ними расстояние, и если бы у него был с собой ободок, он бы обеими руками сжал чужую шею, зарылся в нее, крепко-крепко прижался и попросил не отпускать. Но этим мыслям не дают развиться дальше, потому что Сынмин ударяет его по плечу. Типа, прям ударяет, кулаком. — Оу… — Оу? — тумаки продолжаются, и Чонин, честно, в шоке, принимая их, пока Сынмин распаляется с каждой секундой. — Это все, что ты можешь сказать? Оу? Да ты хоть представляешь, как тут небезопасно? Ты, черт возьми, слушаешь меня, когда я говорю тебе, что делать? Позвонить мне было так сложно? Написать было так сложно? У тебя голова на плечах рабочая или для красоты? — Но я позвонил… — Поздно ты позвонил! Я сказал звонить у станции, а не после того, как пройдешь весь квартал в одиночку, Чонин! — он зол, и привычная шутливая улыбка не может занять свое законное место. Потому что Сынмин кричит на него, он его ударил, и это не больно, но… в какой момент его голос стал так похож на голос отца? И в какой момент их действия стали почти идентичными? Чонин зажмуривается, выставляя руки, потирая ладони. Он извинится, сколько нужно, он признает вину, только пусть Сынмин останется. — Не уходи. Я больше не буду так! Только не уходи, — от частых поклонов капюшон на голове подпрыгивает, а вскоре и вовсе падает на плечи, пока парень продолжает кланяться, извиняться и плакать. Он даже не замечает, что остался без укрытия, зато Сынмин таращится на него как на вдруг пришедшего в гости отца. А он, к слову, умер пять лет назад. — Чонин… — Я правда не буду больше тебя расстраивать! Может, он переборщил? Но… черт! Когда перебарщивают, должны бить в ответ, а не извиняться и плакать. Что-то не так. — Чонин, — Сынмин зовет, но его даже не слушают. Кулаки сжимаются, когда дрожащий парень падает перед ним на колени, продолжая бить поклоны. Он понял. — Я не буду так… — Это я. Я не трону тебя. Сжимая челюсти, Сынмин опускается на колени, притягивая Чонина к себе. Он обнимает его так крепко, чтобы тот понял, что это он, что он его не обидит, ни за что и никогда. Парень в его руках дергается еще пару минут, а потом замирает, словно полностью пришел в себя и осознал, куда влип. — Сынмин… — Да, это я, все хорошо, — то, как Чонин каменеет, бросаясь из одной крайности в другую, Сынмину тоже не нравится, но он хотя бы не плачет. — Я… ты видел… меня? — пока Сынмин прижимает его к себе, вдыхая запах знакомого миндального шампуня, его совершенно не обнимают в ответ. И это непривычно, потому что Чонин всегда был рядом, он всегда обнимал его первым. Эти перемены… не нужны, они не нравятся. — Я обнимаю тебя прямо сейчас. Конечно, я тебя вижу. — Я человек. Чонин не знает, как так. Как так, что столько времени он не мог признаться, а сейчас сказал четко, внятно, за секунду, да еще и отстранившись, чтобы прямо в глаза. Это ужасно. Это так ужасно, потому что в ответ Чонин ожидает болючий удар куда-нибудь по сердцу, но вместо этого… — Я знаю. Знал еще тогда, в их первую встречу. Чонин уснул на столе, опираясь головой о руки, и его капюшон сполз. Несильно, но он тогда увидел его человеческие уши, детскую припухлость на щеках и необъяснимое желание оставить его тут подольше. Но Сынмин не такой. У него друзей толком никогда не было, он и не хотел их. Он не хотел говорить «Привет», потому что после этого следовало бессмысленное «Как дела?». Ему не интересно как у кого дела. У всех всё одинаково плохо, все полуоборотни обречены на одно и то же, и это данность, это то, что принимаешь условно и не лезешь с изменениями. Но когда Чонин пришел во второй раз с дурацким ободком на голове, Сынмину до страшного захотелось сказать: «Привет, ты больной на голову? Дела твои не очень, да?». Но он не позволял себе. Ведь с «как дела?» всё и начинается. Потом расспросы о семье, о занятиях, о любимом блюде, о цвете и прочей дребедени. Однако Сынмин хотел узнать все это о Чонине. Он не спрашивал, просто наблюдал, пока кое-кто постепенно становился частью его жизни. Неотъемлемой частью. Важной частью. Нужной частью. Так что, если Чонину, будучи человеком, не противно от его касаний, то Сынмину, жаждущего этого очень давно, тем более. Он берет его холодные щеки в свои ладони, заглядывая в глаза так открыто, что если бы Чонин учился дышать, сейчас бы точно умер, забыв это. Но это же не значит, что… — Тебе не противно? — Как ты можешь быть противным? Возможно, вредным и непослушным, но не противным. Схватив Сынмина за локти, Чонин становится на колени, так как давно уже свалился на левое бедро. Теперь он заглядывает в глаза напротив, выискивая хотя бы намек на отвращение, но забывает слова, и в голове просто гудит, когда Сынмин касается его губ своими. Мягко, совсем невинно, будто им по пять, и Чонин чувствует, как в уголках глаз опять щиплет. — Ты не уйдешь? — он шепчет тихо, боясь и вопроса, и ответа. — Уйду, — и Сынмин встает. И протягивает руку Чонину. — С тобой.

***

— Это Джисон! — Он правда такой милый! — Я тоже хочу такого друга! Субин вертит Джисона перед своей компанией и улыбается, а вот кое-кто старается никого не покусать. Буквально. Они все его сейчас очень раздражают. В какой-то момент, после того как Минхо, подталкивая Джисона за плечи с парковки ко входу той самой «Пальмы» с кучей народу и басящей музыкой, добился от него лишь мычания в ответ на «все хорошо?», он просто смылся. Он не исчез и веселился где-то тут, но Джисон не может его найти уже минут сорок. Это бесит и раздражает. Ну и что, что Джисон не мог два слова связать после поцелуя? Что такого? Все, что ли, щебечут соловьем после того, как их самый страшный кошмар и самый лучший сон одновременно осуществляется, и мозг вообще отрубается? «Все в порядке?» «Мг.» «Поговорим дома?» «Мг.» «Ты не сбежишь?» «Мг.» «Это нет?» «Мг.» Джисон морщится. Ну какой придурок, господибоже! Минхо же не подумал, что Джисон его всерьез боится? Просто это был его первый поцелуй! Настоящий! С человеком! Который! Ему! Джисону! Нравится! Твою мать, есть в мире тот, кто сможет его понять? — Тебе плохо? Что-то болит? — Субин обеспокоенно берет его за плечи, заглядывая в глаза. — Хочу воды. — Пойдем. Увидимся позже, ребята. И Субин уводит его без лишних вопросов. Придерживает за плечи, защищает от случайных столкновений и Джисон благодарен, потому что он сейчас ничего контролировать не может. Разве что досаду. И то, он её не контролирует. Наоборот. — Приветик, как дела? Воды со льдом дай, пожалуйста. Пока Субин общается с барменом, Джисон еще раз оглядывается. Где он? Сегодня бассейны тоже под завязку и, честно говоря, Джисон даже не представляет их пустыми. Люди купаются с полуоборотнями, фотографируются, смеются, всё, как в прошлый раз, словно в этом месте проблем не существует. Джисон замечает знакомую фигуру, следит за тем как Чанбин, придерживая два бокала, улыбаясь, несет их куда-то за большой бассейн к гамакам. Понятно. А Хенджин тоже тут? Может, найти его и объясниться? Скорее всего, он уже знает о Мин Мине, но он не знает, почему Джисон не ответил и не пришел. — Почему ты не пьешь? Джисон делает пару глотков холодной воды, забираясь за стойку, но Субин продолжает ждать ответа, играя с каким-то оранжевым коктейлем в руках. — Я пью, — для наглядности Джисон делает еще один глоток, на что Субин улыбается с вот этими его ямочками и сиянием в глазах. Как же бесит. — Алкоголь, малыш, почему не пьешь? — А почему ты пьешь? — осушив стакан, Джисон выпрямляется, смягчая взгляд насколько возможно. Это больная тема, но это твоя больная тема, ладно? — Чтобы расслабиться. Мне нравится, что я могу быть более открытым, когда выпью, нравится, что тело становится словно чужим и нравится, что в таких ситуациях я бессилен. Вот почему, — Субин мечтательно улыбается, но Джисон быстро стирает это его выражение лица. — Что если ты кого-нибудь убьешь? — Что? Но я же не так сильно напиваюсь, — он смеется, но Джисон видит, что ему трудно скрыть нервозность в голосе. — Когда ты теряешь контроль, ты теряешь себя. Между этими двумя моментами только решение нажраться и последствия. Так что ты будешь делать, если станешь убийцей? — Джисон знает, что давит, знает, но остановиться не может. Просто алкоголь… он засасывает в зеленую воронку навсегда. И пока такие как Субин думают, что потерять контроль над собой — это весело, другие от этого страдают. Это больно, когда в трезвом виде на тебя внимания не обращают, а ужравшись, звезду с неба просят выбрать, потому что обязательно подарят. Ага, проходили. — Просто. Я не заставляю тебя пить, но… Джисон, посмотри на меня? — Джисон делает это, нехотя, потому что он сам несет полную чушь, которая Субину на вечеринке нахрен не сдалась, тут люди веселятся вообще-то. — Если так случится, то я должен буду принять это. Алкоголь не оправдание. Как ты и сказал, есть решение и последствия, значит, я сам решил стать убийцей? Видимо так, но алкоголь он не для того, чтобы заглушить горе, почувствовать головокружение или тошноту, это всё ненормально. Алкоголь для того, чтобы… раскрыться? Знаешь, как предлог, по типу выпью стакан текилы и точно ему признаюсь. Поэтому, — Субин залпом выпивает свою непонятно откуда взявшуюся текилу, после быстро слизывая с тыльной стороны ладони соль, и добавляет, — пойдем танцевать. Джисон старается это переварить. Что-то в словах Субина есть, что-то от правды, но Джисон, как всегда, ставит каждое слово под сомнение. Пробиваясь сквозь толпу, он всё еще думает над словами Субина, даже когда парень прижимает его к себе слишком близко без особой на то причины, потому что напротив гамаков довольно свободно. А потом Джисон понимает, что под быструю музыку они двигаются невыносимо медленно, и несильно бьет Субина в плечо. — Ай, я ранен тобой, пожалуйста, помоги, — от еще одного удара Субин не уворачивается, ловит его кулак, размещая на своей груди. У Джисона уже шея затекла смотреть на него снизу вверх, поэтому он смиряется. Это же Субин, в его словаре отсутствует слово «нет». Когда они дурачатся, толкаясь и меняясь местами, Джисон, наконец, видит Минхо. Вернее, его присутствие уже жгло спину, но поменявшись местами с Субином, Джисон первым делом натыкается на его глаза. Между ними будто образовывается невидимый купол, откуда все исчезают, давая Джисону возможность разбежаться и с разбегу укусить Минхо прямо за нос, за то, что кинул его. Но он, конечно же, этого не делает. Мило улыбается, пожимая плечами, и старается не сорваться с места, когда видит рядом с Минхо Соль. Там много и других людей, но Джисон видит только ее, только ее руку, ползущую по его плечу как змея и то, что Минхо совершенно не отстраняется. Ладно. — Субин. — Мне уже не нравится твой решительный голос, но да, я пока еще Субин. — Научи меня целоваться. Джисон перестает сверлить Соль взглядом, которой, по сути, плевать на Джисона и на его чувства, вместо этого он смотрит уже на Субина, которого впервые видит в таком шоке. — Что, кхм, ты сказал? — Ты издеваешься? — Джисон делает шаг навстречу, смотря прямо и уверенно. — Научи меня целоваться. — Ох… — Субин даже как-то жалобно выдыхает, пытаясь себя взять в руки. — Ну пошли, что ли… — Куда? — Джисон хмурится. — А ты хочешь прямо тут? — Субин сегодня познает все грани своей эмоциональности. — В смысле? Что тут? — и до Джисона, наконец, доходит. Он тоже округляет глаза, протестующе выставляя руки вперед. — Нет! Просто расскажи! Не надо ничего практиковать на мне, господибоже. — А… — Субин выдыхает, уже плохо скрывая разочарование, и вытирает пот со лба, нервно улыбаясь. — А какого хрена ты вообще согласился? — Джисон бубнит, чувствуя, как краснеют щеки, но он должен. Потому что он очень хочет поцеловать Минхо опять. И если Минхо захочет его еще раз, Джисон должен быть готов. Даже больше, потому что Минхо… ну вы его видели? А всех моделей, с кем он встречался? Радует только то, что они все были девушками, но это же не значит, что у Минхо не было опыта с парнями. А еще, просто потому что Соль тут, в памяти всплывает тот момент из клуба, когда она целовала его, и ему было приятно. Это же не что-то странное — хотеть не быть хуже всех у человека, который лучше всех? — Иди сюда. Джисон кивает, решительно делая последний разделяющий их шаг, оказываясь сразу же в теплых объятиях. Хорошо, что это Субин, с ним спокойно. Ну, иногда. — Во-первых, не заставляй себя. Если ты не хочешь — ты не обязан, но если ты хочешь… Хочет. Он хочет. Потому что до Джисона только сейчас доходит, насколько это невероятно, когда Минхо держит его лицо в своих ладонях, касается губами его губ так напористо, как будто точно знает, чего и как хочет, и от этого… ладно. Дальше. Джисон кивает. — Тебе нужно успокоиться. Если хочешь именно ты первым поцеловать, дай знать это. Смотри на губы, попробуй представить их вкус, плотность, их отдачу, но не спеши. Джисон кусает свои пересохшие, становясь на цыпочки, чтобы лучше слышать, потому что музыка все еще орет. И он чувствует это. Чувствует, что его хотят поцеловать. То, как Субин держит его, то, как он дышит, то, как он старается держать себя в руках, но вместо этого держит в руках Джисона, вызывает мурашки. Джисон пытается увеличить между ними расстояние, но в последний момент передумывает. — Дальше. — А дальше ты наклоняешься. На самом деле, всё зависит от твоего аппетита. Кто-то предпочитает для начала невесомо прижаться, будто боясь быть отвергнутым, а кому-то настолько все равно, что он буквально впивается в губы, сразу в обе, сопоставляя вкус, который вообразил, с реальным. Минхо… представлял это? То есть, Субин, конечно, не сертифицированный учитель по поцелуям, но всё, что он говорит, не звучит как полнейший бред. Но… скорее всего, у Минхо такой стиль. Он крутой парень и любит действовать напористо. Правда, Джисон от его напора забыл как нормально функционировать, но неважно. Он учится. — Можешь провести языком по нижней губе, расслабить, — голос Субина становится всё тише, и Джисон, привстав на носочки, как дурак оказывается в ловушке его рук. — Придурок. — Так вот, — Джисон уверен, что болтает ногами в воздухе, потому что Субин, буквально держа его на руках, читает лекцию по поцелуям. Это какой-то очередной кошмар? А, нет, Джисон сам это выбрал. — Но самое приятное, это когда твой язык сталкивается с другим. — Я знаю, что это приятно, придурок, как это сделать? — Просто открывай рот шире с каждым разом. Ты поймешь, как и что делать, если будешь полностью расслаблен и в безопасности. Так вот оно что. Джисон не был ни расслаблен, ни в безопасности, потому что именно в те минуты его мысли были заняты тем, что его могут вышвырнуть. Вот тебе паспорт, иди, гуляй. А потом еще эти умелые губы на одеревеневших своих и да, это был полный провал. — Ладно, я понял, отпусти меня. — Неа. — Отпусти! Джисон смеется уже в голос, пальцы Субина гуляют по бокам, он умудряется держать его даже одной рукой, а второй щекотать. Вот же кусок дубины! — Подожди, я не договорила! Неожиданно Джисон оказывается на полу. С одной стороны его за руку держит Субин, с другой Минхо, непонятно, откуда взявшийся, Минхо за руку держит Чанбин, и что это за лесенка дурачков? Напротив Соль, и она очень возмущена: цвет её платья почти совпадает с цветом её щек. — Хочу домой, — Минхо тянет на себя, и Джисон понимает, что он очень пьян. — Перестань быть таким козлом, Минхо! Я с тобой разговариваю. Джисон сначала делает, потом думает, и поэтому он встает напротив Соль, закрывая собой Минхо. Блять, ну и как так происходит? — Может, перестанете орать? Я, конечно, понимаю, что вы не особо преуспели в своем развитии, но… — Захлопнись. И это буквально вау. Джисон даже оборачивается, чтобы лично увидеть шок на лице Чанбина. Через секунд пять немого похлопывания век он смеется, смех подхватывает и Минхо, который до этого еще как-то пытался сдерживаться, но при виде глаз Джисона по пять копеек перестал. Джисону не до смеха, особенно когда Минхо обхватывает его руками за талию, прижимаясь подбородком к макушке. — Соль, солнышко, если у тебя остались какие-то вопросы, претензии или пожелания, обращайся напрямую к моему отцу, хорошо? Номер есть? — Да ты издеваешься! — нет, это ты издеваешься. Джисон закатывает глаза, морщась: голос у неё как у сирены. — Ладно, за мной уже приехали, — Чанбин салютует, перебрасывая пиджак через плечо. — Не забудь проголосовать за меня завтра, — Минхо оборачивается вместе с Джисоном, и тот делает шаги в сторону уходящего Чанбина. Минхо понимает, как всегда, без слов, повисая на нем, но делая шаги уже самостоятельно. — Я не проголосую за тебя, — к счастью, Соль остается на месте. — Какая потеря, — Минхо тихо хмыкает на ухо. — И расскажу всем, что ты меня использовал, — последняя отчаянная попытка. — Я подпишусь под каждым твоим словом, — Минхо машет рукой в воздухе, и они спокойно уходят. — Ты тяжёлый, — Минхо не отлипает даже на парковке, от этого по узкому проходу идти намного сложнее. — Извини, извини. Минхо сползает с него, забирается в машину, достает из бардачка пачку сигарет и закуривает. Что-то в нем не так. Та крошечная и будто спокойная улыбка полностью фальшивая. Джисон ведет молча, чтобы и ему дать успокоиться, и самому подобрать нужные слова. Потому что он не хочет выглядеть дебилом. Опять. — Всё хорошо? — М? — Минхо переводит расфокусированный взгляд на Джисона, выбросив окурок в окно. — Ты в порядке? — Конечно. По мне не скажешь? — он подбирает ноги на сидении, от чего у него легко получается выглядеть мило и невинно. — Ну… — Джисон не знает, что сказать. Опять. Может ли он спросить, зачем приходила Соль и устроила скандал? Может ли он спросить, что меняет тот поцелуй? Поменял ли? Впрочем, так они и добираются до дома. Джисон, как всегда, много думает, а Минхо, как всегда, успокаивается, глядя на него. — Ты говорил, Чонин поехал домой, — Джисон, снимая куртку, оглядывается. В доме пусто. Минхо устало вздыхает и по пути в спальню достает из кармана телефон. Номер вне зоны доступа. Нахмурившись, он открывает сообщения, натыкаясь на незнакомый контакт. «Все хорошо» — Ты где? — он падает лицом на кровать, после переворачивается на спину, отстраненно спрашивая. — Ты плакал? Джисон подбирается ближе и заползает на кровать, устраиваясь у головы Минхо. Чонин же не поехал домой? Ну, к отцу? — Тебя забрать? Кто? Ладно. Хорошо, звони. Минхо отключается, отбрасывая телефон на подушки. Он лежит так несколько минут молча, раскинув руки и прикрыв глаза, и если бы Джисон не знал, он наверняка посчитал бы его в этот момент даже умиротворённым. — Где он? — У Сынмина, — отвечает, распахивая глаза. — Может, знаешь его? — Ну если у Сынмина, то тебе не стоит волноваться, — Минхо поднимает глаза, встречаясь ими с Джисоном, а после привстает на локтях, и Джисон уже читает в его глазах вопрос. Но он по-прежнему не экстрасенс. — Что? — Хан Джисон, — проговаривает Минхо, и Джисон хочет запротестовать, но сдается, даже не начав. — Почему Хан? Хочешь, чтобы я всегда был один? — бубнит, вытаскивая ниточки из рукавов свитера, за что получает по рукам. Голова Минхо со вздохом приземляется ему на колени, а руки Джисона застывают в воздухе напротив чужих щек. — Смотри шире, малыш, — Минхо устраивается поудобнее, скрещивая руки на груди, смотря на Джисона с легкой улыбкой. — Хан как начало всего, как единица, предшествующая тысячи чисел после. Но сначала она, потом всё остальное. Хан — это причина. — Сначала ноль, — упрямо дополняет Джисон, потому что фамилия «Ли» в тысячу раз красивее. — Тогда я ноль. Но ноль без единицы ничего не значит. Джисон никогда не был силен в математике, да и о ней ли они сейчас? Он хочет надеяться, что нет. Вздохнув, кладет руки на чужие плечи, слегка надавливая. Минхо в ответ довольно урчит и жмется ближе. Это вызывает улыбку. Минхо пьян, его глаза блестят, сам он несет какой-то бред про числа, не отваживаясь называть вещи своими именами, но парадокс в том, что Минхо первый, кто в пьяном виде не пугает его. Джисону вообще кажется, что Минхо может всё, и какой-то алкоголь не способен заставить его потерять контроль над собой. Пока он водит руками по плечам, подбираясь к тем местам, где неумело целовал, щеки начинают гореть, но он продолжает его покачивать и расслаблять. — Джисони, — Минхо сонно открывает глаза, нащупывает ладонь Джисона, подносит ее ватную к своим губам и невесомо целует с внутренней стороны. От этого Джисон буквально не дышит. — М? — голос срывается, он прокашливается, но взгляд не отводит. Пусть Минхо и пьян, он всё тот же. — Тебе нравится Субин? — Субин? Конечно, Субин, а кто же еще? Именно поэтому Джисон пялится на губы Минхо, как только он лег ему на колени. — Почему ты спрашиваешь? — Пытаюсь быть хорошим человеком для тебя. — И как это связано? — Потому что ты… — Джисон видит, как Минхо пытается подобрать слова, хмурится, перебирая его пальцы губами. Кажется, Джисон плавится. Нет, не кажется. — Потому что? — он подталкивает, ведь ответ услышать ему почти необходимо. — Потому что хочу, чтобы ты был с тем, кто тебе нравится. Ну, то есть, ты все равно мой маленький Джисон, ты моя единица, но если я тебе не нравлюсь, то всё в порядке. Можешь встречаться с кем хочешь, главное, живи со мной. — Если ты забудешь на утро, что сказал, я тебя побью, — наконец, выдыхает Джисон спустя минуту их гляделок. Он зарывает пальцы в чужие волосы, чуть сжимая, на что получает еще один довольный стон. — Не забуду. Можешь устроить мне допрос с пристрастием, — Минхо смеется, зарываясь носом в толстовку в районе живота Джисона, добавляя уже тише. — Но мне все-таки интересно, почему не я. — Можно я кое-что сделаю? — Минхо, выпутавшись, смотрит на него вверх и кажется понимает, что просит Джисон, когда кивает. Он не выглядит удивленным или в замешательстве, когда губы Джисона находят его, нет. Минхо так естественно его принимает, будто они это делали всегда. Джисону приходится наклониться над ним, приходится останавливать себя, не укусить с неумелости, но, подумав, он понимает, что это не неумелость, это его желание. Способ показать, смотри, я рядом с тобой совершенно не свой, как мне может нравиться кто-то, кто не ты? Это ты. Это всегда был ты. Минхо притягивает его ближе, Джисон хватается крепче, и это даже примерно не похоже на тот сон. Это во столько раз лучше, что Джисон даже цифр таких не знает. И он не глупый. Цифры тут не причем. Он так же нуждается в присутствии Минхо, как и он в нем. И этот факт заставляет Джисона перестать смущаться или переживать. Он легонько поднимает голову Минхо руками, губы которого сразу же тянутся за обратным, что и получают, пока Джисон укладывает его на кровать, а сам ложится рядом. Минхо сразу же обнимает, целуя настойчивей, кутая всем телом, и Джисон пугается сам себя, вернее, тех звуков, когда ему так хорошо. — Ты же не забудешь? — шепчет, цепляясь за шею Минхо. — Я не забуду, малыш, — Джисон готов не спать до утра, чтобы эта ночь не закончилась, и они не оказались в глупом фильме, где Минхо из-за алкогольной амнезии все забыл. Они целуют друг друга долго, по очереди, будто правда собрались рассвет встречать. Но у такого желания обычно встают последствия, именно встают. И как бы сильно Джисон ни хотел, он точно уверен в том, что не переживет, да и Минхо со своим опытом опять мельтешит на задворках сознания, поэтому он с громким звуком отрывается от чужих губ. Очень хочется обратно, особенно когда Минхо буквально хнычет: — Ты не хочешь? — Я просто… — Хорошо, мы можем не спешить, малыш, — Минхо быстро чмокает его в уголок губ, прежде чем завалиться на Джисона, обвивая конечностями всё тело. — Позаботишься обо мне утром? Я намешал. — Ц, ладно. Ложись уже. Удивительно, как Минхо не подкидывает на нем как на батуте, потому что Джисон отчетливо слышит, как громко стучит его сердце. Если бы он знал азбуку Морзе, то по частоте ударов там было бы только одно слово. Одно имя. И всё кажется таким нереальным, что на миг испугавшись, Джисон жмется ближе, целуя полуспящего Минхо в волосы. Тот улыбается куда-то в грудь, а потом обнимает еще крепче. И это так просто, будто точно сон, будто точно неправда, будто прямо сейчас из-за угла выпрыгнет Чанбин и заорет: «Вас снимала скрытая камера!». Но нет, это всё правда. И он нравится Минхо такой, какой есть. С секретами, с неумением делать что-либо. Да, так и есть. Еще чуть-чуть, и Джисон услышит, как кости Минхо трещат, так сильно он его сжимает, чтобы не испарился, будто это его суперспособность. Просто это страшно, когда получаешь чуть больше, чем рассчитываешь, но совершенно этого не заслуживаешь. Ладно. Всё будет отлично. Джисон повторяет это снова и снова, успокаивая себя запахом чужих волос, тяжестью его тела и тем, что он точно вспомнит, он не может забыть. Ведь Джисон никогда не забудет.