Истребление

На парковке воняет резиной. Ужасно воняет, до тошноты. Возможно, причина тошнотворного чувства совершенно иная, но об этом думать уже нет сил. Хлопает дверь машины, достаточно громко, чтобы Минхо, наконец, пришел в себя, вспоминая, где он находится. Женщина с третьего этажа, кажется, жена одного депутата из партии, запахивая тонкое пальто, прячет покрасневшие губы с размазанной по щекам помадой, прикрывая лицо ладонью. Звук каблуков сопровождает ее до лифта, там она воровато оглядывается, после чего исчезает за железными дверями. Минхо почти уверен, что так было всегда. Она часто возвращалась домой в таком виде и в такое время, просто заметил он это только сегодня, когда сам оказался в похожем положении. Хотя можно ли считать их положение одинаковым? Минхо и ее обманутый муж равны? Нет. Джисон уж точно не изменял, не посмел бы. В этом Минхо почему-то железно уверен. Машина ведущего актера страны возвращается на прежнее место, напротив парковочного места Минхо, и он понимает, что сидит тут довольно долго. Неужели успел уже в дораме сняться, пока кое-кто просто-напросто не придумал, как подняться наверх? Похоже на то. Вздохнув, Минхо все-таки выходит, кивая на его приветствие. Молодой парень спрашивает что-то вдогонку, но Минхо явно на диалог не настроен. Перед дверью квартиры он стоит не так уж и долго. Минуту. Может, пять. После того как дверь позади захлопывается, Минхо отчетливо чувствует это. Чувствует, что один. И он не знает, какой из вариантов был бы более подходящим, тот, где он есть, или нет. Потому что от обоих нет ни капли спокойствия или удовлетворения. — Джисон? — спрашивает зачем-то, посылая голос разбиваться о пустые стены. — Джисон, — его имя привычно отскакивает от губ, и вместо горечи Минхо чувствует что-то другое. Просто... Разве он не должен был дождаться его прежде, чем все станет окончательно ясно? Значит, можно звать и не желать услышать ответа? — Джисон. Голос становится тише, когда Минхо, глядя на разбросанные на кровати подушки, на скинутые на пол вещи, на фантики от печенья, крошки от которого всегда застревали в постели, и потом Минхо, конечно же, был недоволен, но Джисон смеялся, и недовольство от его искренней радости само собой испарялось, в отличие от крошек и новых пачек печенья, понимает, что Джисон даже не приходил. Эта не та реакция, которую он ждал от себя, но сейчас он разочарован. Малыш? Слышишь? Когда я буду звать тебя, пожалуйста, зови меня в ответ. Всегда. Эта квартира та еще пустыня, но даже у нее был шанс стать оазисом. Она хранит бесчисленное количество слов и обещаний, которые Минхо никому и никогда раньше не давал. Никому другому. По-тупому пялясь на брошенные вещи Джисона у кровати, Минхо чувствует себя обманутым. Снова и снова. Но эта квартира — сраный активатор искренности, и к Минхо возвращаются те самые воспоминания. И верить в их фальшивость нет желания. Прежде чем я расскажу, знай, что все что я говорил и делал, было искренним. Пожалуйста, не забудь это. А он сможет? Сможет забыть, если не хочет? То есть, откровенно говоря, Джисон предатель. Он не сказал, какую именно информацию о нем и его семье предоставлял своему другу, но и этого достаточно, чтобы по телу поползли иголки. Вот только... может, это уже иммунитет? Отвращение, страх, испуг, всё прошло, остались только смертельная усталость и желание поговорить. Минхо почти уверен — будь Джисон тут, он не смог бы сказать «Уйди» снова. Тут обоим было хорошо, так почему хотя бы это место не опошлять? Джисон еще вернется. С ним нужно поговорить и выстроить некоторые границы. Прикоснуться к нему, скорее всего, Минхо не сможет, и они вернутся к истокам. К разным комнатам, к обычным «доброе утро» и «сладких снов», к типичным отношениям по контракту. В таком случае, не лучше ли купить Джисону отдельную квартиру? Не замучает ли он их обоих таким поведением? Но разве Минхо не может себе этого позволить? Эй, в конце концов, это он открылся кому-то и пожелал всеми фибрами впервые. У него есть право злиться, хотя бы немного. Хотя бы до тех пор, пока обнять его опять не станет жизненно важной потребностью. Слабак? Хах, возможно. Но в мире нет устойчивых правил. Ты всегда будешь выбирать только то, что приносит тебе видимый комфорт. Джисон тогда выбрал возможность выжить. Если уж совсем по-честному, Минхо так-то один из тех, кто собственными руками перекрывал кислород. Это не оправдание, это факт. Джисон предатель, Минхо хреновый человек. Но не в этой квартире. Джисон должен вернуться, потому что теперь Минхо готов его выслушать. В какой момент всё изменилось? Как много ты рассказывал? Ты жалеешь? Я могу стать той причиной, по которой ты выберешь меня, а не его? Вопросы крутятся на языке, Минхо почти готов их записывать, готовясь ко встрече. По привычке сбросив пиджак на спинку кресла в гостиной, ждет, когда он исчезнет. Джисон всегда материализовывался из воздуха, сгребал ткань в свои крохотные ручонки, ворчал и нес в гардеробную. Почему-то с заядлым усердием он убирал только его вещи, а вот свои разбрасывал по всей квартире. Эта квартира правда идиотское место. Ну или Минхо идиот. Идиот, потому что почти несется к двери, когда срабатывает звонок. Джисон знает код, но он вполне может просто не решиться его ввести. Ведь Минхо не сказал, когда именно снова захочет его видеть. — Ты крот? — Что? — Почему свет не горит? Чанбин протискивается внутрь, не дожидаясь приглашения. За ним, неловко улыбаясь, проходит Бан Чан, протягивая пакет. — Вот, другое дело, — включённые лампы на потолке ярко слепят, Минхо жмурится, следуя по пятам за Чанбином, по-хозяйски снующим к кухне. — Мы разве не попрощались? — А мы не поздоровались? Ох, чего это я… — на барную стойку со стуком приземляются три стакана для виски. Бан Чан перестает жаться у прохода и, отобрав у Минхо пакет, достает из него готовую еду из маркета. — А есть лед? — Чанбин открывает холодильник, за ним морозильную камеру, но нужного так и не находит. — Льда нет, моего желания вести дружеские посиделки тоже, так что… — Слышишь, Чани, он назвал нас друзьями, а ты волновался, — Чанбин подмигивает Бан Чану, которому от неловкости хочется провалиться на первый этаж прямиком из кухни, но он сосредоточенно раскладывает коробочки на узкой столешнице. — Слушай, скупердяй, если бы не Чан, я бы десятый сон видел, но ты же знаешь, какой он бывает мнительный? Поэтому давай, поработай над тем, чтобы заверить это львиное сердце в том, что ты в порядке. Алкоголь плещется через широкое горлышко в стаканы. Бан Чан принюхивается, и Минхо, наверное, впервые видит его в обычной толстовке, обычных адидасах и шлепках на босу ногу. И это странно. Как и Чанбин тут посреди ночи, проверяющий оттенок виски на свету лампы, словно они лучшие друзья. — Эй, вы, совсем тронулись? Я в порядке, почему мне не быть? — Минхо фыркает, приближаясь к столу. Пахнет дорогим алкоголем, очень дорогим. — MACALLAN? — 1926 года, прикинь, — Чанбин сам в шоке от Бан Чана, который притащил эту бутылку к нему со словами «Тебе не кажется, что ты должен проверить его?». — Она стоит полтора миллиона долларов… — констатирует Минхо, переводя взгляд с бутылки на Бан Чана. — Я берег ее для особого случая, так что хватит вокруг бутылки хороводы водить, давайте пить, а? — покончив с коробочками, Бан Чан поднимает один из бокалов. — Для особого случая? То есть, если бы Минхо суициднулся сегодня, это и был бы твой особый случай? — Чанбин! — Да и почему бы тебе особый случай не распить на свиданке со своим парнем, — тянет последнее слово по-детски, стараясь вывести непробиваемого Бан Чана из себя. — Он не пьет крепкий алкоголь, а если узнает о цене этой бутылки, его точно удар хватит, так что мы пьем просто баночное пиво. — Э, куда без нас? — Я думал, вы никогда не закончите. Под удивленные взгляды Минхо ставит пустой стакан на столешницу. Эти двое невыносимы, когда вместе. Чанбин всегда был таким, много болтал, доставая вопросами и издевками, и чувствовал чуть ли не победу, когда в детстве ему все-таки удавалось довести флегматичного Минхо до белого каления и погони за ним с кулаками и криками «Стоять, вонючка, ты сейчас салфетки жрать будешь!». Бан Чан не такой. Пусть знакомы они всего ничего, но Минхо уверен в том, что даже Чанбину прошибить его будет очень трудно. Он сдержанный, ответственный, но в то же время очень простой. Воспринимает все наивно и легко и старается всем помочь. Эти двое почему-то решили влиться в его жизнь, так же без предупреждения, как и все вещи, происходящие с Минхо, но именно эти двое… они хорошие. — Я переоденусь, пару минут. Минхо тащится в комнату, пока сознание знатно затуманивается. Думать ни о чем конкретном пока не получается, даже куча вещей на полу вызывает легкую улыбку. Бросает пиджак на кровать, промахиваясь. Голова тут же резонирует импульсами, когда он присаживается, ведь некому поднять этот сраный пиджак. В этот момент из нагрудного кармана вылетает бумажник, за которым Минхо, кряхтя, тянется. Пальцы сгребают маленький клочок кожи, из него вылетает глянцевая карточка 3х4, на которой пухлые щеки, глаза пуговками, растрёпанные волосы и маленькие рыжеватые ушки. Джисон давно не смотрел так испуганно. Последние воспоминания были полны его улыбок, громкого смеха, нежных пальцев и крохотных вздохов. Раздражает. Как же он раздражает. Почему не возвращается? На улице темно, холодно и небезопасно. Наплевав на самого себя, Минхо достает телефон из кармана брюк и набирает его номер. Телефон Джисона вибрирует в пиджаке, из-за чего Минхо матерится на чем свет стоит, бросив всё нахрен на пол, и возвращается на кухню. Почти уверен, что пожалеет. Завтра важный день, голова будет трещать по швам, тело ныть и разлагаться на куски, а утром не будет никого, кто мог бы позаботиться. Черт. Дерьмово. Привыкать к заботе дерьмово. Но дело сделано, остались только последствия и половина бутылки дорогущего виски.

***

Игнорирование Хонджуна для Минхо вылилось в забастовку нескольких правящих фракций. По численности ничего такого, однако значимость их изрядно пошатнула доверие жителей. Военная полиция перестала выполнять приказы, пользуясь только военным уставом, да и повлиять на них было невозможно. Военная служба, по большей части, имеет контрактную форму сотрудничества, и когда Ли Хонджун стал проявлять интерес именно к оборонительным силам страны это, конечно же, вызвало подозрения, но Минхо в последнюю очередь думал о том, что их сближение поведет за собой и полную их автономность. Телевидение тоже действовало не на пользу, и люди точно скоро выйдут на митинги с лозунгами скинуть новоиспеченного правителя в помойную яму. Одним словом, сегодня решающий день во всех его смыслах. Если Минхо удастся договориться о выгодных условиях сделки, компромат, полученный парнями на поддельных иксов и их организатора, очень кстати сможет переключить публику с Минхо на его отца. Если всё пойдет по задуманному ими плану, дело за малым: Иксы исчезнут, инфраструктура города восстановится, после чего можно будет вернуться к проблеме равенства. Минхо чувствует себя полным дураком, когда намеренно переводит мысли именно в это русло. Как только он расслабляется и теряет бдительность, в голове всплывает знакомый образ. Это нечестно. Джисон так и не вернулся домой, что стало еще одной причиной, по которой Минхо не уснул. Сюда добавлялись и два неподвижных тела на диванах гостиной, но они не доставляли никаких неудобств. Наоборот даже. Минхо никогда не приводил знакомых домой, думал, будет некомфортно и слишком много вопросов, которых он терпеть не может, но Чанбин и Чан быстро освоились в пустой квартире сами. Интересно, почему самому Минхо это удалось с таким большим трудом. Солнце село довольно давно, и с реки дуло морозным ветром. Кажется, зима будет ранней и холодной. Кажется, у Джисона была недостаточно теплая куртка. К черту. Сам виноват. Нужно было вернуться домой и взять пуховик. Остановившийся черный лексус сигналит трижды, и Минхо, выбросив окурок в урну, садится на заднее сидение. От головной боли спасает старый, но забытый метод. В салоне пусто, водитель скрыт за тонированной перегородкой, и ничего кроме как ждать попросту не остается. Дорога, вопреки ожиданию, занимает не так уж и много времени. Один из районов трущоб, очень старых с виду, даже сложно предположить, что в дырявых стенах и отсутствующих окнах есть какая-то жизнь. Но она есть. Отсутствие окон скрывает прибитый сверху полиэтилен, а подпертые палки дырки в стенах. Свет горит не во всех зданиях. Во дворах двухэтажек, расположенных квадратом, горят бочки с вонючей резиной. Минхо еле сдерживается, чтобы не раскашляться, когда выходит из машины, следуя за молчаливым полуоборотнем в обычной черной толстовке. Тут достаточно шумно, даже можно услышать смех, но и он быстро прекращается. Пройдя через разрушенный временем и, кажется, ударами, проход, Минхо оказывается в небольшом холле, окруженный десятками полуоборотней. Чувство не из приятных, но он не подает виду, игнорируя откровенно смеющиеся взгляды. Через длинный коридор, вверх по лестнице и, постучав в приличного вида дверь, полуоборотень пропускает Минхо внутрь. — Вот и встретились, господин президент. Высокий полуоборотень в бейсболке, одетый во все черное, выглядит странно знакомым, особенно когда кланяется. И он достаточно симпатичен и юн. Минхо игнорирует его притворный поклон, осматривая почти пустую комнату: потрепанный деревянный стол, стул, на столе ноутбук, еще один стул у двери и дырявое окно, за которым слышен шум собравшихся внизу полуоборотней. — Даже не поздороваемся? — Давай к делу, — парень, при всем своем хрупком телосложении выглядит, однако, уверенным. Хах, ну после всего проделанного Минхо уж точно в нем не сомневается. — Для начала, ответь на вопрос, — его тон избавляется от притворной сладости, он садится на стул, кивая и Минхо. Тот не спешит садиться и, еще раз осмотревшись, идет к стене, двигая табуретку ногой. — Как ты заметил, ни телефон, ни наличие другого оружия или прослушки не проверяли, все потому что рассчитываем на твою честность. И поговорить мы сможем только после того, как ты ответишь, все ли условия были тобой соблюдены. Минхо готов все имущество заложить на то, что после того, как его отсюда увезут, след Иксов исчезнет так же быстро, как и его желание тут находиться. Такой как он ни за что не будет полагаться на честное слово. Но Минхо, к сожалению, не рассматривал другие варианты. Если все пройдет хорошо, его отвезут обратно, если нет, что ж, Чан и Чанбин знают, что делать с документами — Чонину перейдет часть имущества, остальная часть принадлежит одному предателю. Вариантов немного, но и они четко оговорены. — Я сделал все, как было в переписке. — Что ж, с доверия все и начинается. Минхо садится, отводя взгляд в сторону. Этот парень, как много он о нем знает? Неважно. — Итак, я буду краток, у президента очень много дел, я понимаю, — Минхо благодарно улыбается, кивая. При любых других условиях его терпение уже давным-давно бы иссякло от такого обращения, и ровный нос на бледном лице смотрел бы уже в другую сторону. — Как ты мог догадаться, основная цель выполнена. Все, что мы строили для вас, уничтожено. Эти университеты от нас для вас, эти мемориалы человеческой тупости, сделанные почему-то тоже нами, всего этого больше нет. И мне бы очень не хотелось видеть это снова. Я знаю, о чем ты думаешь. Исходя из моей логики, этот город нужно было полностью подорвать к чертям собачьим, но я готов уступить. Парень за невысоким столом больше не выглядит назойливо язвительным. Он сейчас просто уверен в себе, от этого даже интересно. Минхо следит за каждым его движением, стараясь понять. Понять Джисона, понять, почему он послушал его. — Есть два варианта развития событий. Первый, — полуоборотень облокачивается на стол, выпуская в воздух длинный палец, — тот, где ты не сотрудничаешь. В таком случаем, мы продолжаем. Подорвать весь город так или иначе не составит большого труда. — А второй? — Второй тот, в котором ты выполняешь несколько пунктов, и мы исчезаем, — Минхо не сдерживает смешок. «Пара пунктов» звучит довольно просто, только вот они оба знают, что это нихрена не так. — Я весь во внимании. — Если ты выбираешь второй вариант, мы прекращаем. Я не могу требовать от тебя защиты моих полуоборотней, ведь ты их даже не знаешь, однако, я хочу для всех Иксов новой жизни и неприкосновенности. Я даю тебе список, ты даешь им право начать жить заново. — Ты тоже в списке? — Нет. — Что если они нарушат закон в будущем? — Дальнейшие их действия мною не контролируются, их накажут по закону. Но сейчас они не убийцы. Минхо буравит взглядом парня, взвешивая все за и против. Пока это действие выполнимо. Полуоборотням можно просто сменить документы, таким образом они больше не будут связаны с ТЛТ, и гнев людей на них не обрушится. Но почему его не будет в списке? Этот юный подрыватель решил сыграть в храброго рыцаря? Как бы не так, хотя его намерения очень даже благородные. — Что еще? — Еще семейство Ли должно уйти из политики. Минхо, к счастью, челюсть не роняет, но глаза округляет. А логика где? — Тогда каким образом я все это сделаю? — Вот сделаешь и уходи. Так уж вышло, что и ты, и твой отец вызывают у меня оскому. Как только представлю, что еще один Ли из вашего семейства сунет свои ручонки к власти, хочется готовить очередной детонатор, — Минхо и это может сделать, честно говоря, это было бы шикарным развитием событий, просто оставьте его все в покое, если это и правда всё, что от него требуют. — То есть, я гарантирую безопасность Иксам и ухожу с поста президента, накладывая запрет на семейство Ли, ты этого хочешь? — уточняет, приподняв бровь. — Именно. Но это не все, — да ладно? А Минхо думал, на этом разойдутся, как жаль. — Ты не сможешь просто так уйти, пока не восстановишь все. Тебе придется проконтролировать, чтобы в восстановлении не участвовали полуоборотни, и чтобы университеты функционировали в обе стороны. С пенсионным фондом могу тебя похвалить, а вот страховые выплаты и медицинская страховка требуют твоего внимания. Впрочем, не мне тебе говорить, что и как у нас не так, верно? Исправь и можешь уходить. Покурить бы. Вот серьезно. Звучит все не так уж и плохо. Но на деле хрен выполнишь. Да быстрее из обезьяны человека сделать чем заставить хоть одно из министерств работать. Минхо с пенсионным фондом возился почти месяц. Месяц, чтобы они просто открыли филиал для полуоборотней. И не то чтобы Минхо не планировал всем этим заниматься, однако он почти уверен в том, что будут сроки. — Сколько? — Год. Твою ж мать. К счастью, полуоборотень не улыбается, он так же оценивает Минхо, как и он его. Это хорошо. Иначе вмазать по смазливому личику не кажется такой уж плохой перспективой. Потому что Минхо, блять, сам все это планировал сделать! Он начал, в конце концов, и кое-кому стоило бы просто подождать! Ладно, спокойно. В кармане еще полная пачка сигарет. — Ты согласен? Парень ровно выдерживает взгляд Минхо. Окей, это злит еще больше. Окей, это сейчас ничего не даст. И объяснять то, что Минхо намеревался сделать то же самое, уже не имеет смысла. — Да. — Отлично. С Вами очень приятно иметь дело. Дверь открывается так же бесшумно, появляется полуоборотень, кажется, уже другой. Но к машине его провожает и этот с наглой мордой. — Мы будем поддерживать связь. Это не вопрос, — бросает Минхо, садясь в машину. — Конечно-конечно, — парень нависает над дверью, мило улыбаясь. Как же бесит эта его улыбка, кто бы знал. — Хорошей дороги и еще кое-что. Я не верю тебе, не удивлен же? Так что взял кое-что для гарантии твоей честности. Верну целым и невредимым. Растерянного взгляда хватает, Хенджин захлопывает дверь, стучит по крыше машины, и та трогается с места. Было, на удивление, легко. Не то чтобы Хенджин предложил ему варианты, но Минхо даже ради приличия и своего достоинства не сопротивлялся. Джисон был прав, он не такой как его отец. Он просто не создан для власти. — Ну что, готовы? Пора. Полуоборотни кивают, рассыпаясь по зданию. Кто-то тушит костры, кто-то загружается в первые машины, выдвигаясь отсюда подальше. Заброшенные приюты для полуоборотней послужили временным хранилищем для взрывчатки, теперь они могут залечь на дно. Бывший кабинет директора послужил еще и пунктом переговоров. — Учитель, Вы его уделали? — Или план номер два? Забравшись в машину к взволнованным Енджуну и Бомгю, Хенджин держит интригу, просто пожимая плечами. Дразнить этих двоих стало привычкой. Они спорят между собой до самого отеля, в то время как Хенджин по-прежнему молчит. На самом деле, был только один план, один вариант — надежда на то, что Минхо согласится. Хоть в этом Джисон оказался полезным. — Думаю, взрывчатку прятать рано? — Бомгюша, оглянись, ты реально думаешь, что учитель не договорился? — Еще раз назовешь меня Бомгюша и будешь кушать через трубочку. — Окей, — Хенджин тормозит у лестницы, наконец, обращаясь к спорящим парням, — хорошенько отдохните. Завтра соберемся с утра, расскажу, что к чему, лады? — Да, учитель! Хенджин посмеивается, поднимаясь по лестнице. Расслабляться рано, но почему-то он чувствует облегчение. Минхо придется довериться, просто придется. Бросив кепку на кровать и постояв немного, Хенджин решает принять душ, после сходить к Джисону. Должно быть, он уже выспался, но если продолжит и дальше отказываться от еды, получит тарелкой по голове, честное слово. В тесной ванной комнате горит тусклый желтый свет. Хенджин скидывает одежду, разминая затекшее тело. Нужно выспаться, договориться о новом отеле, разобраться с собранными документами, пролистать папки — работы накопилось, как всегда, много. Однако открывшаяся дверь номера заставляет его замереть. Без стука не заходят, это правило. Запахнув халат, взяв припрятанный пистолет, Хенджин приближается к двери, слыша звук защелки. Отсчитывая про себя от пяти до нуля, Хенджин резко открывает дверь, целясь в непрошенного гостя. Твою мать. — Только тише, ладно? Я еле пробрался. — Ты охренел? Хенджин тупо пялится на подпирающего входную дверь своей спиной Чанбина. Какого хрена вообще? — Может, опустишь? — Чанбин, твою мать, Чанбин! Стоит в гостиничном номере Хенджина, который тычет в него пистолетом, будучи в одном халате. Вау, а что по адекватности происходящего? — Думаешь, я тебя просто так выпущу? — опустив оружие, Хенджин сканирует взглядом фигуру напротив. Кажется, будто они и не расставались вовсе. Но в Чанбине появилось что-то другое. Что-то странное. Что-то безрассудное. — Убьешь меня? Почему нет? По его приказу Хенджин убил намного больше, чем за время своего ухода. — Исполню любое твое желание. Но все-таки видеть его тут непривычно. Чанбин в черном спортивном костюме проходится от двери до кровати, рассматривая скудный интерьер. После он садится на край, рассматривая Хенджина уже в открытую. — Тогда посмотри мне в глаза. — Ох, задето самолюбие, да? Чанбин фыркает, оголяя улыбку. Опирается на руки, ожидая от Хенджина действий. Но ему нечего предложить. И сказать. И сделать. Просто Чанбин в прошлом, но сам он отказывается в это верить. Злит. Такой упертый. Неужели в нём нет ни капли гордости? Хенджин лишил его всего, абсолютно, а он все равно пришел сюда чтобы что? В глаза посмотреть? Так в них нет стыда и не будет никогда. Чанбин ошибся в нем, почему так сложно это принять? — Мне нравится. — Что? — кто-то снует туда-сюда под дверью. Хенджин, положив пистолет на столик у двери, прислушивается, бросая недовольный взгляд на сидящего на кровати человека. — Твоя прическа. Выглядишь круто, хотя, казалось, куда круче? — Ты пришел в комплиментах рассыпаться? — звуки утихают, а Хенджин почему-то нервничает. — Нет, конечно. Хочешь узнать, как я тебя нашел? — Нет. — Так вот, — и когда он успел стать таким приставучим? — Минхо не знает, но я все-таки проследил за вами, только поехал не за ним, а за отделившимися двумя машинами. Умно прятаться в центре города, в самом обычном отеле, ты, как всегда, действуешь очень расчетливо. — А мой номер ты по запаху нашел, да? — Можно и так сказать, — Хенджин, закатив глаза, достает из небольшого комода футболку, скидывает халат прямо на пол, одеваясь в простой костюм. — Просто подслушал некоторые разговоры своих бывших подчиненных, они упомянули твою комнату. На ресепшене взял запасной ключ, и вот, я тебя нашел. — Молодец, выпишу тебе медаль за смекалку, но вопрос остается. Зачем пришел? — поправив брюки, Хенджин оборачивается, зачесывая пряди руками. — Теперь сожалеешь? Видишь, я отлично справился без тебя. — Сожалею о чем? — Чанбин улыбается, беспечно дергая ногой, но Хенджин знает его. Еще не успел забыть. — Что не взял меня с собой. — А ты бы пошел? — Теперь ты никогда не узнаешь. Хенджин хмыкает, усаживаясь на тумбу. Чанбин тут похож на выдумку, на сон или туманную фантазию. Потому что с ним по-прежнему комфортно, по-прежнему так спокойно, словно ничего не было. Нет. Не нужно опять. Нужно просто вывести его незаметно отсюда и снова забыть. — Вставай, я проведу тебя и больше не появляйся. — Хорошо, давай, — Чанбин протягивает руку, ожидая, пока Хенджин подойдет. — Что? За ручку тебя подержать? — Ага. Хенджин дышит глубоко, стараясь привести дыхание в норму. Как никто знает, что с Чанбином сложно, что он не уйдет, пока не получит своего. Вздохнув, Хенджин подходит и берет его за руку. Чанбин тут же сжимает ладонь, тянет на себя, и Хенджин даже не удивлен тому, что все вышло именно так. — Предлагаю сделку. — Я не согласен. — Тогда я не уйду. Хенджин сидит к нему впритык, соприкасаясь бок о бок. Рука Чанбина по-прежнему на его ладони, и она такая же теплая. Хенджин по этому… нет. Он не скучал. Не закрыть глаза от ладони, запутавшейся в коротких волосах, удается, но с трудом. Тело инстинктивно тянется к привычному, но Хенджин всегда сильнее. — Ты и сюда притащил баночки свои, что ли? Такие же мягкие… Сложно. Очень сложно. Система дает сбой. Код красный. Все датчики в мозгу Хенджина оповещают об опасности, горя красным. Пальцы Чанбина незаметно перебрались на спину, его нос и губы запутались в волосах, и если Хенджин сейчас его не оттолкнет, то точно сломается. Слишком сильно. Слишком… — Что ты хочешь? Тебя. Но капля гордости у Чанбина все же есть. Как и понимание того, что он может получить всё, чего пожелает, кроме Хенджина. Но даже тут, найдя его, ему не удастся получить желаемое, пусть и на короткое время. Только шантаж, только так Хенджин не будет пускать колючки и сдастся, только так он сможет оправдать себя, и только так он не будет чувствовать себя плохо, виня в слабости. — Хочу попрощаться. Нормально. Я больше не буду тебя искать, если ты проведешь со мной немного времени. В противном случае, я просто не уйду. Если это единственный вариант, Хенджин согласен. Не то чтобы он не искал других путей, все-таки там на полке пистолет, и он предназначен именно для таких случаев. Но... это же Чанбин. И им выпала возможность попрощаться, по-нормальному. Хенджин не осознавал даже, что тоже этого хочет. Просто сейчас, когда заблокированные желания кружатся в его голове, сорвав все замки и запреты, Хенджин уже не ощущает себя сильным. Но вместо этого он будто становится собой. Просто Хенджин. Просто парень, который может себя не сдерживать, у которого есть друзья и даже вот это дурацкое огненное чувство внутри. — У нас три часа, после мне нужно уйти. Ложь. Всё запланировано на утро, но больше Хенджин может просто не вынести. Заиграться и забыть, кто ты есть, на самом деле, очень легко. — Хорошо, иди сюда, — покусанные губы накрывают такие же. Рот быстро наполняется кровью, но это не отталкивает. Оба ощущают уродливую близость от этого, обмен ДНК, обмен ненужными никому угольками просто на память. Чанбин обнимает крепко, хотя это даже не объятия, это что-то сродни жизненно важной функции. Прижимая Хенджина к себе, он понимает, что даже не был на дне, потому сейчас спускается еще ниже. Хенджин хочет его, хочет так же сильно, но все, что им остается, это три часа. За это время можно выпустить из человека кровь, утопиться в ней, выпотрошить душу, разобрать на части сердце, как конструктор Лего. За это время можно истребить всё человечество, нажав на десяток кнопок, но ни трех часов, ни трех лет не хватит на то, чтобы истребить чувства. Чанбин встрял по самое не могу, он забрел так далеко, что обратный путь зарос дубовой рощей. Выхода и желания выходить нет. Он отчетливо теперь понимает Хенджина, поэтому не может требовать вернуться, не может предложить помощь, не может рассказать, как он им горд и как восхищается. Вместо всего этого у него есть только один способ — любить его тело несчастных три часа. — Обними меня крепче, — Хенджин не видит смысла сдерживаться, отведенного времени хватит, чтобы утонуть и возродиться заново. — Еще сильнее? Сломаю… — Чанбин укладывает его на подушки, нависая сверху. Губы тут же возвращаются к губам, тело жмется к телу, шепот смешивается, один взгляд теряется в другом, и без слов всё понятно. Сколько ни стреляй в самого себя — истинные желания не убить даже пулями. Они — ты сам, они — твоя основа. — Пожалуйста. — Как ты хочешь, Хенджин? Я сделаю так, как ты попросишь. Короткие волосы ощущаются по-другому, но сердце щемит так же сильно. Чанбин буквально воздухом давится, застывая на нем, на полностью настоящем Хенджине. Его взгляд ничего не скрывает. В его взгляде только он сам. Черт. Черт, до чего же Хенджин прекрасен. — Сделай, как хочешь ты. Хочу так, Чанбин. Это больно. Просто больно. Чанбин колеблется, заверяет сам себя, что слово сдержит, что не будет искать его снова, не будет переживать и ездить по городу, якобы прогуливаясь. Черт, ну почему так больно? Хэй, кто придумал эти чувства? Почему они убивают и исцеляют? Это же ненормально. Был ли Хенджин хоть раз настолько открыт? Был ли он нежен? Целовал ли он просто так, пытаясь украсть и вкус, и запах, чтобы утром сбежать с ним подальше? Использовал ли он хоть раз вместо царапин простые касания? Хотел ли он хоть раз, чтобы время навсегда потеряло всякий смысл? Нет. Нет, нет и нет. Никогда такого не было, только сегодня, только с ним, только с человеком, от которого никак не получается спастись. Он яд и антидот. Он часть, которая, исчезнув, оставит дырку. А с такими огромными сквозными ранами не живут. Выживают. Хенджин скучал. Скучал, но никогда не признавался. Чанбин умирал, глядя на бессмысленный город, опустевший и ненужный. Возможностью окунуться с головой в чужое тело пользуются оба, пробивая дно, добираясь до самых последних капель. Сейчас можно, а потом они будет теми, с кем им рядом не место.