***
Семь сорок. Живот громко урчит, будто туда динозавр материализовался, и это идет вразрез с его ярым протестом о голодовке. Джисон хочет есть, но гораздо больше он хочет поговорить с Хенджином. После того, как его впихнули в машину, Джисон, проснувшись в комнате отеля, его больше не видел. Можно было предположить, что он занят, или его просто тут нет, но Джисон своими ушами слышал его размеренный, уверенный голос. Этот говнюк думает, что может делать все, что ему хочется? Конечно, конечно. Как бы не так. Подойдя к окну, всматриваясь в витрины небольшого торгового центра напротив тихой улицы с еще совсем сонными прохожими, с таким ярким солнцем, пусть и не греющим вовсе, Джисон думает, что прыгнуть с пятого этажа вполне возможно, не расплющившись о морозный бетон по итогу. Без возможности еще раз объясниться, Джисон чувствует тягучую безысходность. Даже с тем, что между ними произошло, Джисон надеялся. Надеялся на то, что Минхо его рано или поздно простит. А если нет, то позволит жить рядом в качестве телохранителя или кем сам посчитает нужным, ведь Джисону большего и не надо, честно. Ему хватило всего того тепла и нежности, он вполне может сохранить воспоминания и пить их понемногу во время затяжной засухи, но сейчас… сейчас вообще ничего не ясно. Зачем он тут? Для наказания? Для того, чтобы помогать Хенджину? Для очередного плана? Зачем? Стукнувшись головой о стекло, Джисон, закрыв глаза, шепчет тихо-тихо: — Хочу домой. После короткого стука в комнату опять кто-то заходит, но уже без тошнотворного запаха жареного мяса. — На самом деле, не так уж высоко, удивлен, что ты не прыгнул, — Джисон резко отлипает от стекла, натыкаясь на Хенджина. Тот слегка улыбается, осматривая комнату, находит куртку Джисона, сгребает ее руками, после кивая на выход. — Пошли. — Куда? — закрыв дверь, Джисон идет рядом с Хенджином, рассматривая его, откинув голову назад. Высокий. — Дела. — А я тут причем? В коридорах подозрительно тихо, хотя всю ночь кто-то бегал под дверью, смеялся и шуточно дрался. Джисон за пару часов привык к этому, куда все эти звуки подевались? — Ты — моя маленькая гарантия. Держать за ручку необязательно, надеюсь? Но ты не должен отходить ни на шаг, понял? — Гарантия чего? Пусто. Коридор на первом этаже, большой зал, ресепшн — никого. — Расскажу после чашки кофе. В голосе Хенджина, к которому Джисон успел прилипнуть с открытым ртом раньше, появилось кое-что новое. Какое-то новое спокойствие. Раньше он горел эмоциями, ударял акцентами, его голос напоминал дорожку от сердечного аппарата или Альпийские горы. Сейчас Джисону кажется, что он стал равниной, зеленым-зеленым полем. Голос ровно бархатит, но то ли от непривычности, то ли от спокойствия самого Хенджина, Джисон не чувствует в нем того нужного желания или удовлетворения. Они выходят на улицу, Хенджин спихивает куртку Джисона в его руки, поправляет свою кепку и даже не ежится от колючего ветра на открытой шее. Джисон кутается в желтую дутую ткань, следуя за молчаливым Хенджином по успевшей оживиться улице. Идти вот так, особенно с Хенджином, странно. Напоминает о былых временах, но с учетом сегодняшнего вряд ли что может стать прежним. Даже они сами. Войдя в небольшое кафе с увешенными зеленью панорамными окнами, Джисон, наконец, выныривает носом с ворота, принюхиваясь к палитре запахов — цитрусы, сушеная вишня, пряные печенья, кремовые пирожные. — Американо, пожалуйста. Что тебе? — у кассы Хенджин достает кошелек, следя за взглядом Джисона, приклеенному к витрине с круассанами. — А у вас есть сливовый чай? — потому что Джисон дурак. Скучающий дурак. — Извините, нет. Есть сливовый кекс, если желаете. — Тогда ромашковый чай и сливовый кекс. Хенджин расплачивается и в полупустой кофейне выбирает столик в углу, подальше от окон. Или наоборот, чтобы хорошо все видеть, Джисон не знает, не вдается в подробный психоанализ чужих действий, опускаясь на мягкий зеленый пуф. — А где все? — все-таки спрашивает Джисон, пока Хенджин просто пялится на окно. — Все? — Хенджин медленно переводит взгляд на него. — Все Иксы. — Не скажу, — так по-детски, даже улыбается. Джисон зависает на секунду с его перемен в поведении, а потом еще больше, когда Хенджин вдруг начинает смеяться. — Что я буду делать, если ты убежишь с такой важной информацией? — С информацией, которой у меня нет? — уточняет Джисон, выгибая бровь. — Пусть все и закончилось, я не могу так рисковать, — пока Джисон переваривает услышанное, девушка в зеленом фартуке приносит заказ. — Закончилось? Значит, вашей целью было уничтожить постройки? — Хенджин делает глоток дымящего кофе, Джисон ждет, когда остынет чай. — И это все? По-твоему, я ради «уничтожения построек» так рисковал? — Джисон ковыряет кекс вилкой, добираясь до перебитой желтой сливы с сахаром. — Ну и чтобы наказать людей, конечно. — И на этом все? — Хенджин искренне удивляется, чашка с кофе остается на весу, и Джисон лишь поджимает губы. — Как хорошо, что наши пути не пересеклись, Джисон. Если бы отвечал за стратегии ты, подорвались бы именно мы. — Ой, не выпендривайся, понял? Ты изначально знал, что из меня ничего такого не выйдет, — Джисон не боится Хенджина, никогда не боялся. Между ними по-прежнему есть та нить, по умолчанию связывающая двух отбросов города. — Ну я, как и все в этом мире, надеялся, — он поджимает губы, после делает еще глоток. — Может, уже объяснишь, почему я тут? — Джисон делает глоток чая. Жидкость быстро добирается до пустого желудка. — Сказал же, ты — моя гарантия. Все значимые объекты я уничтожил, а дальнейшее развитие событий включало в себя два варианта. Первый, не останавливаться. Есть заводы, фабрики, отстойные школы и приюты, но это значительно пошатнуло бы инфраструктуру и рабочие места полуоборотней. Так что, второй вариант был приемлем и для меня, и для Минхо. В общих чертах, либо он выполняет мои требования, либо мы все-таки беремся за первый вариант. — А я тут каким боком? — Джисон отпивает чай, задавая вопрос. — Ну я же сказал, что с твоей памятью? — Я не могу быть твоей гарантией. Если это из-за Минхо, то мы не настолько близки, как ты думаешь, он меня даже больше ненавидит, в моем тут присутствии вообще нет смысла, — Джисон искренне в это верит. — Думаешь? — Хенджин хмыкает, откидываясь на стену с узорами зеленых растений позади него. — Давай так, если бы была возможность спасти весь мир, но лишиться одного человека, или же спасти человека, но ни один полуоборотень не выжил бы, что бы ты выбрал? «— Я или весь мир? — Ты» Джисона будто волной времени хлещет по щекам, отбрасывая назад. Ему тогда было стыдно, вернее, больше неловко, очень неловко. Ни одно нормальное существо не сделало бы такой очевидно ужасный выбор, но Джисон сделал тогда. И Минхо обнял, крепко-крепко, успокаивающе. Поцеловал в волосы, потерся лицом о лицо Джисона и прошептал, что сделал бы так же. Джисон сделал бы это еще раз, если бы смог. Если бы ему дали возможность еще хоть раз сказать это, глядя в глаза-полумесяцы. — Ладно, не отвечай. Знаю, — Хенджин глотком допивает содержимое, поднимаясь. — В общем, суть такова — пока Минхо не выполнит все требования, ты находишься со мной. — Есть сроки? — Год. Ромашковый чай камнем оседает в желудке. Год? Чертов год? Джисон поднимает на Хенджина глаза, полные вдруг взявшейся из ниоткуда обиды. Год? Да за это время Минхо, может, и выполнит все условия, но за год он научится и жить без Джисона. Это ненужное знание забирается в карманы изжеванной жвачкой и липнет к рукам. Хенджин отводит взгляд, поправляя кепку и короткие волосы под ней. Так нечестно. Нечестно! Сможет ли Джисон через столько дней прийти к нему? Это нечестно! Минхо устанет. Забудет. Перехочет. Тогда Джисон прикарманит у Хенджина какую-нибудь мощную взрывчатку и подорвет себя где-нибудь дома, в привычных стенах заброшенных зданий далеко за трущобами. — Пошли. — Иду. У Джисона только инстинкты. Идти туда, где тепло, где хорошо. Идти туда, куда скажут. С Хенджином нормально, да и вряд ли он будет держать Джисона связанным или в подвалах. Но он говорит, что ему делать, и впервые инстинкты Джисона дают сбой. Не хочется идти. Не хочется слепо следовать как животное, хочется бунтовать и кричать. Хочется менять, пусть даже себя. — Можно попросить об одолжении? На людных улицах много полицейских, они проверяют документы, останавливают, проходятся палками по бокам. Хенджин сворачивает в переулок. — Смотря какое. — Мне нужно в дом родителей. Ненадолго, просто повидаться с братом. Хенджин молчит, достает телефон, набирает что-то пальцами. Джисон не обращает внимания, пока он, наконец, не обращается к нему. — Ладно. Когда появится время, пойдем.***
Время у Хенджина появляется через пару дней. Выйдя из зеленой кофейни, они оба оказались втянуты в какую-то центрифугу на колесах без конечной точки прибытия. Хенджин постоянно отвечал на звонки, перевозил бумаги из одного места в другое, постоянно сталкивался с полуоборотнями, как Джисон понял, с бывшими Иксами, передавал им папки с новыми документами, которые забирал обычно в самых разных местах: то камера хранения в метро, то почтовое отделение в жилом доме, то курьерская доставка в номер отеля. Наверное, эти дни Хенджину были нужны еще и для проверки, не сбежит ли Джисон при любом удобном случае, которых было предостаточно, честно говоря, как и глупого желания рвануть по прямой, через оживленную автомагистраль, но ничего хорошего из этого все равно бы не вышло. — Я подожду тут, получаса хватит. Даже не думай чего-нибудь выкинуть, понял, Джисон? Он кивает, оставляя Хенджина у парадной. Холод пробрался по ступенькам до третьего этажа. По-прежнему не работают батареи, по-прежнему нет тепла, по-прежнему воняет мочой в углах и слышны крики из каждой двери. Джисон стоит под ободранной крышкой гроба, сжимая и разжимая кулак. Запах медленно просачивается с видимых щелей зеленой дымкой, Джисон жмурится и, наконец, толкает дверь. Она никогда не запирается, ну в прошлом Джисона никогда не запиралась, чтобы соседям было легче заползать и выползать. Под ноги тут же катится изумрудная бутылка, хрустят упаковки из-под еды, а брошенные дырявые вещи заглушают шаги. Джисон, стараясь не цепляться за угольки прошлого, идет прямо на кухню через метровый, закиданный доверху мусором, пыльный коридор. Он замирает то ли от холода, ведь в декабре серое окно на квадратной кухне нараспашку, то ли от того, что она сидит совсем крошечная под ним, смотрит на грязные шибки и даже не шевелится. Ноги поджаты под себя, на коленях голова с седыми рыжеватыми волосами. Рыжим ее волос был когда-то давно, сейчас напоминает ржавчину на гвозде, на который Джисон однажды напоролся. Голова на руках, руки на коленях. На ней тонкая кофта с залатанной дыркой на спине, и Джисон не спешит звать ее. Ему нужно чуть больше времени, чтобы собраться. — Мама, я поймал мышь! Радостный голос Мин Мина несется прямо на него. Неожиданно Джисон оказывается перед огромным, мчащим на бешеной скорости поездом, причем с обеих сторон. Из комнаты бежит Мин Мин с танцующей польку мышью в руках, а мама медленно, с улыбкой и удивлением поворачивается к нему, и Джисон между ними клякнет, словно столбняк от того самого гвоздя только сейчас начал действовать. — Джисон? — мальчик, потерев ладонью лоб, которым врезался в стоящего в проходе Джисона, удивленно охает, но достаточно быстро берет себя в руки, пиная Джисона ногами везде, куда только может достать за удравшую мышь. — Я за ней с утра гонялся, придурок! — Тише, ай-ай, да больно! — Джисон уворачивается, делая шаги на кухню, ощущая тут же появившуюся тошноту во рту. Воняет. Как же тут воняет. — Мин Мин, оставь его в покое, будешь так кричать, разбудишь отца. Голос у мамы по-прежнему тихий. Она говорила тихо, смеялась тихо, плакала тихо и ругала тоже тихо. Только вот трезвости в её тихом голосе не было практически никогда. А сегодня есть. Но уже вечер, почти ночь, она просто не может быть трезвой. Джисон, словив Мин Мина под мышку, поворачивается к ней, проверяя. Может, привиделось? — А ты знаешь Джисона? Помнишь, я говорил? Тот крутой чувак? Помнишь? Ма, ты помнишь? — Мин Мин тараторит и уже жмется к боку Джисона, обхватывая его ногами. — Помню. Сделать твоему гостю чай? — А он у вас есть? — наконец, говорит Джисон. Вернее, выплевывает, сжимая Мин Мина крепче. — Ну где-то был. Мин Мин не пьет чай, поэтому держать его незачем. Садитесь. Она пропускает мимо ушей колкость Джисона и поднимается со стула, знакомым изящным движением поправляя короткие волосы у висков маленькими руками. Джисон садится с Мин Мином на старый стул у стены, ребенок тут же устраивается на коленях Джисона так, чтобы можно было видеть его лицо: внимательно-внимательно всматриваться и тыкать пальцами в щеки, нос, глаза, залезть под куртку, постучать ногами по спине, посмеяться и прижаться еще ближе. — Вы давно знакомы? — чайника в доме нет. Она достает с полки крохотный кипятильник, ставит в чашку с надбитой ручкой и поворачивается полубоком, чтобы не упустить момент кипения. — Чего так долго не приходил? Я тебе надоел? — Мин Мин по-детски заглядывает в глаза, тычется носом в подбородок. Джисон раскачивает его несильно, стул слишком громко скрипит. — Я был занят, прости. Сходишь со мной в магазин? Куплю тебе вкуснях, чего хочешь? Мин Мин перечисляет всё, по чему успел соскучиться за отсутствие Джисона: сок с манго, клубничные кексы, лакричные жвачки, шоколадные палочки и еще те леденцы на кассе, а после тихо и как-то боязливо добавляет: — А можно еще кое-что? — Конечно, всё, что угодно, — Джисон смотрит на маму, называть ее даже внутренним голосом «мать» не получается. — У мамы сапог развалился. Я принес ей с магазина одну пару, но она меня ими отлупила, потому что я их украл. Просто, ей же холодно ходить на работу с обмотанными свитерами вместо нормальных… — Мин Мин! — мама, громко крикнув, стукнув чашкой по столу, заставляет мальчика прижаться ближе к Джисону, но даже так он успевает огрызнуться. — Что? Надо брать, когда дают! Тем более, Джисон крутой, он не будет потом от нас ничего требовать! — Перестань сейчас же. Иначе отлуплю по заднице. — За что?! — Работа? — Джисон вклинивается в диалог, следя за мамой, которая, усаживаясь на прежнее место, прижимает ноги к груди, пряча покрасневшие щеки в выбившихся прядках волос. — Я работала на заводе почти месяц, мне скоро дадут зарплату, и я куплю сапоги, Мин Мин, уяснил? — Ты так и в прошлый раз говорила, но знаешь, что она сделала? Купила сапоги мне! — она отворачивает голову, утыкаясь взглядом в холодные батареи. Джисон молча тянется рукой к чашке и только когда подносит дымящуюся жидкость ближе, замирает. Белая, с голубым зайчиком. Потрепанная, старая, побитая, но это была чашка Джисона. Иногда, тогда еще, мама делала ему чай, когда была в состоянии, в одну единственную чашку с голубым кроликом среди десятков стаканов. — А папа твой работает? — Нет, он любит тратить мамины деньги. — Мин Мин! — Молчу. Джисон хмыкает, подносит чашку к губам и делает глоток. Самый дешевый чай, с грязью, вперемешку с трухой, с ложкой окаменелого желтого сахара, но Джисон ловит себя на мысли, что он вкусный. Что мама сделала ему чашку чая, а он сидит с братом на кухне, болтая о глупых друзьях Мин Мина, разбивших чужой велик, о первой влюбленности Джисона и во всем этом мама. Она смеется, дает советы. Не отталкивает. Прочистив горло, Джисон вспоминает о времени, которого у него почему-то никогда нет. — У вас есть документы? — Документы? — она поднимает голову с колен, тусклым взглядом всматриваясь в напряженное лицо своего старшего сына. — Нет, отец запретил их делать, но я все же сделала документы для Мин Мина, чтобы он мог учиться в школе. Пока он еще не может пойти, но скоро, обязательно. Она кивает, заверяя Джисона в правде, и Джисон почему-то ведется. Он всегда ведется, даже когда ему врут. Потому что он дурак, которому всегда не хватало дома. — Я куплю твоей маме сапоги, Мин Мин. — Правда? — мальчик подпрыгивает на коленях, цепляясь ладонями за щеки Джисона. — Подожди, нет, не нужно, я… — Мне пора. Пойдем в магазин. Иди надень куртку. Мальчик уносится, напевая дурацкую песенку про удачу, и Джисон, оставаясь наедине с ней, видит в ней маму. Хотя бы для Мин Мина. — Не нужно, Джисон, пожалуйста, ничего мне не покупай, — она тоже поднимается, настойчиво всматриваясь в лицо напротив. — Сколько ты не пьешь? — вопрос ставит ее в легкое замешательство. Джисон не спешит. От ее ответа зависит многое. — С тех пор как забрала Мин Мина с больницы. С тех пор как увидела тебя и поняла, что у моего ребенка еще есть шанс вырасти в этом обществе. Честно говоря, он намного смелее тебя, однажды огрел отца кастрюлей, — она смеется тихо и искренне, но быстро перестает, опуская голову еще ниже, — так что, когда я увидела тебя, такого сильного, красивого, сумевшего забыть меня и этот дом, я поняла, что Мин Мин тоже сможет, я ему помогу, во что бы то ни стало. — Вот поэтому возьми сапоги, которые он принесет, надень их и сделай себе документы, заведи счет в банке. Я знаю, что у тебя не хватит смелости бросить этот гроб, но вдруг повезет? Я даже сейчас как идиот верю в то, что ты выберешься. Ты не спрашивала нас, он тоже не спрашивал, просто зашвырнули обоих в этот мир и на этом все. Я… ладно, со мной уже все в порядке, но хотя бы позаботься о сыне по-настоящему. Ты же видишь, что он любит тебя? Даже такой, даже всё, что ты делала и не делала, он пока может оправдать, поэтому не накидывай на него еще больше сомнений на свой счет. Он еще может тебя любить и может тебя прощать. Мин Мин влетает на кухню в большой куртке, в больших сапогах и с большой улыбкой на лице, она даже больше, чем сам малыш. — Пошли? — Пошли. Джисон берет его за руку и бросает на маму умоляющий взгляд. Пожалуйста, пусть хоть в этот раз сработает. — Если сможешь, уходи. Я тут недавно в лотерею выиграл и у меня, так уж вышло, есть ненужная квартира. Если ты правда хочешь все то, о чем говорила, уходи. Ты и Мин Мин. У вас же еще есть стационарный телефон? Я позвоню через пару дней. Джисон, приобнимая Мин Мина, идет к выходу, слушая детский рассказ о том самом деде с гремучим кашлем этажом ниже. На лестничной площадке Джисон присаживается, кивает, внимательно слушает, застегивает куртку под горло и, удостоверившись, что ребенок укутан со всех сторон, спускается с ним со ступенек. — Джисон! Подождите! — мама, запахивая потрепанную кофту на груди, догоняет их, застывая от стыда. — Чего, мам? Давай быстрей, магазин закроется, — Мин Мин недовольно топает ногой, тянет за руку. — Не прощай меня, Джисон. Ни за что на свете. Я этого попросту недостойна, — сжимая синие руки на груди, она говорит искренне, так искренне, что бегут мурашки. — Я справлюсь, честное слово! Поверь, Джисон, только не нужно помощи, я ее не вынесу, я не смогу принять ее от тебя, от того, кого сама калечила, пожалуйста… — Нет, — Джисон сжимает руку Мин Мина крепче, — я прощу тебя, если ты сделаешь все для него. И делаю я это не чтобы ты почувствовала вину, мне от этого легче не станет. Просто прими решение, основываясь не на себе, а на ребенке. Я позвоню. — Джисон… — Надеюсь, увидимся.***
— Привет, сопля. — Сам ты сопля! — Мин Мин кидается на Хенджина, тот останавливает его одной рукой, держа за голову. — Беги в магазин лучше, наполняй корзину. Показав язык Хенджину, Мин Мин действительно отступает, убегая вперед быстрее всех. — Как прошло? — легко интересуется Хенджин, перекатывая мятный леденец во рту. На улице мороз и звезды. А еще три потеряшки на пути в магазин. — У меня просьба, — Джисон сразу к делу. — Я похож на крестную фею, по-твоему? — Хенджин недовольно фыркает, пиная ботинками камни под ногами. — Вообще-то, да. — Ага, заливай. Джисон тихо смеется, толкая плечом Хенджина. Будто бы друзья. — Мне нужна квартира где-нибудь, двухкомнатная или типа того. Подальше отсюда. Возможно, рядом со школой. Деньги у меня есть, не волнуйся, должно хватить. Помоги, пожалуйста. Джисон молчит, как и Хенджин. Впереди виднеется мигающая вывеска магазина с разными товарами, под которой прыгает и машет руками Мин Мин. — Для них? — Джисон кивает. Для них. Джисон понимает, что сложно. Но попросить не у кого. Джисон в этом ничего не смыслит, а при использовании карты их вполне легко могут отследить. — Иди с ним в магазин, позже поговорим.***
Мин Мин возвращается домой с двумя пакетами. Джисон и Хенджин оставляют его под дверью, потрепав по вишневым волосам на прощание. — Мама? На кухне звенит посуда, папа проснулся. Мин Мин крепче сжимает пакеты, надвигаясь на одно большое недоразумение. Он еще не до конца понял, зачем ему отец, тем более такой, ему вдвоем с мамой вполне хорошо жилось бы. — Иди сюда, — она с большими испуганными глазами появляется из-за угла, хватает Мин Мина и тащит к выходу. На лестничной площадке она берет тяжелые пакеты в свои руки. — … а что там? — Дядя пришел, думаю, уйдет только под утро. Пойдем на чердак? — Ура, чердак! — Мин Мин скачет на месте как олененок, светится весь, пытается забрать пакет полегче, но мама сильнее. — Это… — в одном из пакетов она замечает торчащие высокие сапоги. Сердце замирает, после колотится быстро, быстрее камней с обрыва. — А, это, я же говорил, что Джисон крутой. Он реально нереальный чел! Я взял пачку сырков, тебе понравится, — Мин Мин открывает двери своего убежища и помогает подняться маме, придерживая дверь. — Не злоупотребляй чужим добродушием, Мин Мин. Ему самому так много чего недостает. — Джисону-то? Нифига! Да и я же не выпрашиваю, он сам. — Мама тоже тебе скоро все-все будет покупать, хорошо? И мы отдадим Джисону все, что он дал нам, как считаешь? — Ой, у нас нет столько денег. — Заработаю. Мин Мин расстилает пару одеял на поддоны, разбирает пакеты, рассказывая, как всегда, тысячу и одну историю в секунду. Маленькая женщина давится виной и воспоминаниями. Пусть Джисон никогда ее не простит, так будет правильно, так будет легче. — Ой, мам, а что такое колыбельная? Чарен часто говорит, что ей мама это дает перед сном. Дашь мне? Маленькая женщина грустно улыбается, заползая на поддоны и укладывая голову сына на колени. Она никогда не пела детям. — Колыбельная — это песенка на ночь. Закрывай глазки.Дождь прохожих осыпает,
В окна моросит.
Мой мальчишка засыпает, но еще не спит.
— Мама, расскажи мне о дожде…
И пою я тихо сыну
Днем и под луной:
Дождь бывает желтый, синий,
Серый, голубой…
Голубой, он самый добрый,
С ним цветы цветут.
Голубой идет недолго —
Его долго ждут.
А приходит летний вечер,
Шмель в траве гудит.
И летят земле навстречу
Синие дожди.
Синий дождь раскрасит сливы
У тебя в саду.
Синий дождь, он самый сильный,
От него растут.
Осень озеро остудит,
Клен озолотит.
В сентябре приходят к людям
Желтые дожди.
Желтый дождь протянет руки
К той судьбе и к той.
Желтый дождь, он для разлуки,
Он пока не твой.
— Мама, а бывают черные дожди?
И пою я тихо сыну
Днем и под луной:
Дождь бывает желтый, синий,
Серый, голубой…
Спи, мой сын, приходят к людям
Разные дожди.
Только черный дождь не будет
На твоем пути.
Верю, черный дождь не будет
На твоем пути.