Истребление

Обнимая себя худыми руками, Джисон пытается сосредоточиться. Мягкий пушистый свитер мятного цвета приятно чувствуется на пальцах. Джисон тянет за ворсинки на локтях, только сейчас замечая странное сходство между собой и Салли. У Салли такого же цвета шерсть, что и свитер Джисона, и он такой же нелепый, когда врывается на свидание к Майклу и Селии. Джисон старается вслушиваться в корейскую речь, не заглушающую на все сто английский первоисточник, но как-то без толку. Руки тянутся к пульту, и когда хаотичный зал ресторана сменяется на золотисто-зеленые стены переговорного зала Белого дома, Джисон, наконец, расслабляется. Бубнеж о политике, вопросы от журналистов, громкие вспышки фотокамер, стук пальцев по клавиатуре ноутбука, и во всем этом лишь один уверенный голос. Спустя месяц состоялась запланированная конференция о событиях в городе. Анонсы были повсюду: рекламные объявления на щитах автомагистралей, экраны метро, голос радиоведущей в такси. Джисон не собирался смотреть. Он сел на диету. Он месяц справлялся, терпел. От этой диеты чесались руки, шелушилась кожа, ныли зубы, а глаза выше тротуара не поднимались. В общем-то, все шло по плану. Так в воображении Джисона было намного лучше, чем переметнуться на сторону сталкерства и в итоге не сдержаться и скулить, скулить, скулить... Но когда Минхо отвечает на очередной вопрос, хмурясь немного, сдвигая тонкие брови к переносице, Джисон опять ни в чем не уверен. Пальцы перестают дергать за ниточки, дыхание само собой выравнивается, глаза, наконец-то, смотрят открыто и, черт, это приятно, словно так и надо. Джисон подбирает ноги, обнимает колени, утыкаясь в них подбородком. — Месяц прошел… заметил? Щеки краснеют. Чем он только занимается? Разговаривает с телевизором? Так похоже на тебя, придурок. — Я все еще скучаю. За окном, кажется, небо падает. Медленно, правда, очень медленно. Джисон весь день сидел в номере, Хенджин его не брал сегодня. Такое случается редко, скорее всего, информация не для посторонних. И с самого утра это чертово небо опускалось. Было безразлично страшно и безразлично интересно, чем все это закончится. Может, с неба посыпятся титаны, может, явятся инопланетяне и подорвут тут всё неизвестным оружием. Яркую картинку пепелища Джисон видел во сне, когда вырубился на полу у телевизора под Дашу-путешественницу. Кстати, детский телеканал на кабельном ТВ в любом отеле — любимый канал Джисона. Просто так легче притворяться, легче смеяться, даже если не смешно, легче носить яркую одежду, никак между собой не сочетающуюся. Джисон сам себе кажется сплошным притворным вырвиглазным пятном, но так легче. Гром, раскатистый, низкий, будто сердитый за что-то и на кого-то, заставляет Джисона оторваться от экрана, устало вздохнуть на поднявшийся ветер на темной, почти черной улице, и вернуться взглядом к Минхо. Интересно, он убирает пиджак сразу в гардероб или потом всю кучу, собравшуюся на кресле, сгребает в охапку? Интересно, он ест дома? Спит со светом? На сколько по шкале от ноля до десяти ненавидит Джисона? Сто? Комнату освещает молния, необычно долгая. За ней опять гром. Трещат ветки под окном, но шторы в номере не сильно трепещут. Если выключат свет, все будет в порядке? У него все будет в порядке? Дверь номера распахивается, впуская намокшего Хенджина, который, разбираясь с пакетами в руках, ворчанием и кепкой на голове, не замечает быструю смену каналов. — Приветик, — Джисон улыбается и машет рукой, тонущей в длинном рукаве. — Просил же не заказывать ничего, остыло, — он бросает на кровать пакет с едой. Джисон оплачивал еду онлайн и просил оставлять под закрытой дверью. Всё равно не имел возможности выйти. Хенджин, возвращаясь, подбирал пакеты и целился ими в Джисона. Микроволновок в номерах не было. — Ничего, там просто кимпаб, всякие холодные закуски. — Внизу есть кафе, мог бы просто дождаться меня. — Да все в порядке, — Джисон машет рукой, шурша пакетами. Хенджин идет в душ, меняет мокрые вещи на теплый спортивный костюм и забирается с ноутбуком на кровать, как всегда, игнорируя присутствие Джисона. Он-то привык, даже тогда, давным-давно, от Хенджина невозможно было дождаться разговоров по душам. Спасибо и на том, что не оставляет его одного в каком-нибудь подвале. И почему фантазия Джисона постоянно подкидывает разного вида подвальные помещения? Однако с чем Джисон не может свыкнуться, это еда в одиночку. Минхо говорил, что перестал есть дома из-за резкой смены положений. Дома больше не осталось, людей, которые хоть как-то вносили смысл в это короткое слово, тоже. Но Джисон привык. Привык стучать палочками, подстраиваясь под звук чужих, привык слушать истории за едой, прикрывая рот руками, если эти истории смешные. — Ты ел? — Да. Джисон поджимает губы. Врет. Хенджин заметно похудел, скулы выделялись даже без нужного освещения, как и бледные руки с линиями синеватых вен. Только, может, пухлые губы остались прежними. — Тут есть твои любимые желудочки, между прочим, — Джисон не сдается, двигает пакет ближе к Хенджину, туда, к подушкам. В этом отеле за центром оставался только один номер с двуспальной кроватью, а у Хенджина, мотающегося весь день по городу, не было выбора кроме как согласиться. Все равно им придется съехать уже через пару дней. — Не хочу. Что сложного в совместном приеме пищи? Это не так обременительно, на самом-то деле, просто жуешь для приличия, можно даже молчать, Джисон не рассчитывает на все и сразу. Но Хенджин будто намеренно решил держаться подальше, будто ни за что не задаст личный вопрос, не касающийся дел или самочувствия. — Перестань на меня пялиться, Джисон, — молния, за ней гром как финальная точка. Диалога не будет. Закрыв коробочки бумажными крышками, Джисон складывает всё обратно в пакет. Хенджину не обязательно знать, что Джисон ассоциировался настолько, что ему кусок в горло не лезет, если в одиночку. Пакетик опускается на бежевый ковер, Джисон ложится на живот в изножье кровати, сосредотачиваясь на мультике. Только вот небо действительно упало: после яркой вспышки электричество в отеле пропадает, за ним и вай-фай. — Вот черт. Хенджин выплевывает слова, захлопывая ноутбук. Некоторое время они просто молчат. Джисон разглядывает экран выключенного телевизора, Хенджин в уме просчитывает, насколько это все может затянуться. Должно быть, у отеля имеется генератор, или поврежденную линию уже выехали чинить. Час. Максимум, два. — На улицу хочу. — С ума сошел? Джисон переворачивается на спину, вытягивает руки и ноги, напрягая конечности до приятной дрожи. — Там свежо. — Там холодно. — Но свежо же, — Хенджин фыркает и перекладывает ноутбук на тумбу. — Неважно. Спустя еще пару минут пустого молчания Джисон поднимается и садится на краю, рассматривая прикрывшего глаза Хенджина. — Кем ты хотел быть в детстве? — Джисон смело выдерживает строгий взгляд. За ним и молчание. — Я вот никем. Никем не хотел быть. — А я не хотел быть никем, — фыркает, скрещивая руки на груди. — Ну, у тебя получилось. — У тебя тоже. Джисон смеется, заваливаясь обратно на живот. Дождь почти мелодично барабанит по крыше, тонкой ниточки сквозняка хватает на то, чтобы невесомые прозрачные шторы разлетались в стороны, открывая вид на стекающие струйки зимнего дождя. Джисон хочет на улицу. Я люблю воду. Знаешь, как в христианстве принимают веру? Через воду. Окунаются, очищая тело и душу. Я не пришел еще ни к чему конкретному, верить во что-то, наверное, не мое, но мне нравится дождь. Нравится наблюдать за тем, как он начинается, как заканчивается. В день, когда мама умерла, после всего взял и пошел дождь. Так просто. Смыл кровь, мои крики, истерику. Джисон поднимается, тянется к шторам, раздвигает их и прилипает к окну. Пахнет. Провернув ручку, отодвигает окно, высовывая нос, который сразу же мокнет. Дурацкая улыбка появляется на лице, скатившуюся на губы капельку Джисон пробует языком. Соленая. Как слезы. — Закрой окно, сумасшедший. — Прости, я еще пять минут, ладно? — Да за что мне все это, — обращаясь к неизвестно кому, Хенджин кутается в одеяло, накрываясь с головой. Засыпает он быстро, всегда уставший. Джисон забирается на подоконник, открывает окно еще шире, просовываясь в щель уже вместе со щеками. Неба не видно. Улицы не видно. Свет не горит ни в одном здании поблизости, но Джисону от этой кромешной тьмы и пустоты очень хорошо. Потому что Минхо нравится дождь, потому что дождь в принципе ни к чему не привязан — ни к времени года, ни к времени суток, ни к континенту, ни к политической обстановке, ни к чему на свете. Дождь льет и летом, и зимой, и ночью, и утром, и в Африке, и на необитаемом острове. Хорошо, что Минхо выбрал именно дождь. Так с ним всегда будет то, что ему нравится.

***

Европейский новый год они встречают неожиданно на Хондэ, в непонятной толкучке, в радостных криках и веселье. Просто банк, нужный Хенджину, находился в том районе. Проведя там почти весь день, они пошли поесть, а вот обратный путь до отеля уже был перегорожен волной людей всех возрастов в разных костюмах, но с улыбками. Джисон застыл, от испуга чуть не схватив Хенджина за руку. — Твою мать, совсем забыл. Сраные праздники. Джисон, в отличие от Хенджина, пялился во все глаза. Музыка разная и ритмичная, смешивалась через каждый метр, создавая что-то новое и необычное. Джисон следовал за Хенджином больше инстинктивно, постоянно натыкаясь на людей и полуоборотней. Они не злились, лишь освещали Джисона улыбками и шли дальше. — Может, останемся ненадолго? — Джисон все-таки хватается за рукав куртки Хенджина, тот тормозит вместе с ним, пропуская толпу. — Пожалуйста? Джисон почти слышит решительное "нет", но Хенджин умеет удивлять. Он просто берет его за руку и ведет к небольшой палатке с аксессуарами. Джисон с открытым ртом пялится на себя в зеркало, которое любезно держит в руках женщина-продавец. На голове у Джисона красная треугольная шапочка, свисающая набок. — А Вам чего-нибудь присмотреть? — женщина в смешном зеленом ободочке на пружинках обращается к Хенджину. — Нет. — Да! Получается одновременно, и Джисон смеется громко, заливисто, даже женщина подхватывает его смех, убирая зеркальце на заваленный шапками стол. В итоге, Джисон в красном колпаке Санты, подпрыгивая, кусает клубнику в карамели, за ним без особого энтузиазма шурует Хенджин в оленьих ушках. Господи боже, как он до такого докатился? Джисон тормозит почти на каждом метре — там кто-то круто танцевал в смешных костюмах снежинок, там кто-то пел, сопровождая небольшим пианино, дальше кто-то жонглировал, еще чуть пройтись, и можно попасть в комнату кривых зеркал, из которой слышался громкий смех. Джисон не просит никуда зайти, он благодарен и до сих пор удивлен тому, что Хенджин согласился, поэтому старается не надоедать. — Кажется… — Джисон прислушивается и, подойдя ближе к импровизированной сцене, поджимает губы, подтверждая догадку. Чонин, как и в первую их встречу, напоминает ангела. Поет грустную историю Камелии, собирая под сценой старшее поколение. Его голос заглушает все громкие звуки, всю ненужную болтовню, льется чисто, напористо, в самое сердце. Джисон думает, такой и должна быть музыка, ее целью должен быть путь прямиком в сердце. — Пойдем. Джисон не сопротивляется, идет за Хенджином в более-менее спокойное место. Настроение чуть разбилось с высотки о серый бетон, но даже эту лепешку Джисон соскребает и рисует пальцем смайлик. В желтой палатке у самого края улицы Хенджин берет бутылку макколи и упаковку токпокки. Дешево и сердито, почти по-праздничному. — Сколько там? — Джисон кивает на телефон Хенджина. — Почти десять. — Ого, еще далеко. — Это просто смена цифры, не рассчитывай на многое, — Хенджин выпивает залпом белую жидкость, накалывает кусочек теста и отправляет в рот. — Ну ладно, — чуть помедлив, Джисон повторяет за ним, заполняя рот большим количеством теста. Жжет неимоверно, если бы не так называемый праздник, Джисон отказался бы от алкоголя, как всегда. Шумят тарелки, друг о друга бьются стаканчики. Забавно, Джисон никогда бы не подумал, что будет встречать Новый год с Хенджином, в палатке, будучи тут не по своей воле. То есть, с Хенджином неплохо, он потрясающий, только вот хорошо в другом месте. — Ты был когда-то в парке аттракционов? — из шумных столиков ожидаемо выделяется один похоронный. За ним молча пьют и иногда переговариваются. — Мы не пойдем в парк аттракционов, Джисон, — настойчиво и голосом, и взглядом. — Я не об этом, но понял. Мне и тут нравится, — Джисон поднимает рюмку одновременно с Хенджином. Они выпили больше половины, и теперь макколи не жжет, теперь оно сладкое. — Почему ты все время соглашаешься? Смеешься, хотя твое положение требует обратного, с тобой что-то не так? Проблемы с головой? — Хенджин задает, наконец, интересующий столько времени вопрос, косясь то на пустую бутылку, то на улыбающегося Джисона, то на вдруг полную бутылку, непонятно откуда появившуюся на их столе. — А что, хочешь, чтобы я плакал и просил отпустить? — Джисон хмыкает, подставляя стакан. — Нет, не хочу, но хочу, чтобы ты вел себя естественно. — Но я… — Джисон задумывается, фокусируясь то на двух стаканах в пальцах, то снова на одном, мистика какая-то, — это я настоящий. Ну, я так думаю. — Я оставляю тебя одного, закрываю на ключ, прошу отключить телефонный провод в номере, не разговариваю с тобой ни о чем значимом, заставляю таскаться с собой днями напролет и, как вишенка на торте, забираю у тебя год жизни. Возможно, этот год был бы у тебя счастливым, Джисон, возможно, сегодня ты оказался бы тут намеренно и встретил смену цифры с тем, кто думает так же, как и ты. Я бы злился. Пытался изменить, сбежать, но когда я смотрю на тебя, ты улыбаешься, машешь мне ладошкой и спрашиваешь, как дела, будто мы друзья. Это напрягает. Будто ты всех вокруг обманываешь, Джисон, — Джисон пялится на Хенджина со сжатым в руках полным стаканом. Ого. Он впервые услышал от него столько текста, впервые Хенджин спрашивает о чем-то личном, о чем-то, что его интересует. И, похоже, волнует, ведь, смотря на Хенджина, Джисон с каждой секундой видит все больше его настоящих эмоций. А Хенджин расстроен, как-то агрессивно расстроен, как будто что-то идет не по плану, и он явно ляпнул лишнего. — А мы разве не друзья? — Нет, — чуть резче, чем следовало. Хенджин опускает взгляд на столик, после смотрит в сторону. — Для меня ты друг. Даже… что-то типа примера, знаешь? — Хенджин по-прежнему смотрит в сторону, но не перебивает. — Ты всегда казался мне тем, на кого стоит равняться. Я правда хотел тебе помочь, но оказался бесполезным, прости за это. Где-то отдаленно я понимаю, что ты делал всё правильно, что ты думал не о себе, что ты как никто другой причина того, что на этой улице сейчас и люди, и полуоборотни, что нам можно тут находиться вместе, пить в одной палатке и… я знаю, блин, что ты тот, за кем я должен был последовать, но черт… я… — Заткнись, я не требую оправданий. Мне все равно, почему ты не пришел, — Хенджин переворачивает стакан, зажмуриваясь. Горько. — Потому что в моей жизни появилось что-то неимоверно ценное. Мне кажется, в наших жизнях есть всего одна вещь, ради которой мы можем отдать все на свете, ради которой можем сражаться до смерти и не сожалеть о других неправильных выборах. И эта одна вещь не одинакова для всех. У тебя она граничит с грандиозностью и благодарностью целого вида, знаешь ли, но вот мне все это не нужно. Мне нужен всего один конкретный человек. Надеюсь, я ему тоже, — Хенджин несмело переводит взгляд со стола на Джисона, который улыбается мечтательно и пьяно. — Тебя сложно понять. Мне тебя сложно понять, — добавляет, никак не реагируя на подмигивание Джисона. — Ну, у меня тоже не сразу получилось понять себя. Просто делаю, что хочу, и все. Я бы мог тысячу раз сбежать, кстати, но я тебе доверяю. Думаю, ты делаешь все правильно. Ну и еще немного боюсь возвращаться, — последнее Джисон добавляет тише, поджимая губы. Хенджин пялится на холодные токпокки в красноватом соусе, после на свои худые пальцы, похожие на не очень качественные сосиски, и вздыхает. Вокруг действительно полно полуоборотней, полно людей и всего капля агрессии. Хенджин молодец, Хенджин хорошо постарался. Это та вещь, ради которой он жил. Университеты и школы с прошлой недели общие, больницы больше не выгоняют ушастых, все хорошо. Он счастлив. Наверное. Только вот что ему делать дальше? Это от того, что его мечта воплотилась в жизнь так зияет внутри пустотой или совсем от другого? Почему Джисону в открытую хватает наглости выделить в своей жизни главное и уперто выбирать только это, а Хенджину нет? Нечестно. — Надо отлить, ох, ёу, — Джисона немного косит. Ну как немного, много, очень много. Они выпили две бутылки, Джисона обычно уже с одного запаха накрыть может. Хенджин показывает пальцем за палатку, там, скорее всего, должен быть туалет. Джисон кивает, мол, понял и направляется к выходу. Дорожки двоятся, людей так много, что даже страшно, вдруг они раскачают планету и все посыпятся в космос? Вот смешно будет, обхохочешься. Где искать после всего этого Минхо? Там, в космосе, гравитация вообще-то, сложновато будет. Джисон пристраивается все-таки в небольшую очередь к туалету, покачиваясь на пятках. Так, стоп, это еще больше подкидывает шансов расколыхать шарик. Джисон останавливается, вертит головой и уже забывает про нужду — ноги плетутся к телефонной будке. Пустой телефонной будке. Минхо нужно поздравить с новым годом. Когда он там? Уже наступил или еще нет? Похер, главное поздравить, они же не чужие друг другу. Пьяный мозг Джисона ломается, когда на маленьком мониторе требуют внести тысячу вон. Тысячу вон, которой у него нет, но которая нужна, чтобы поздравить Минхо с праздником. И что делать? Попросить у Хенджина? Он ему шею скрутит, сто процентов. Джисон оборачивается, смотрит по сторонам, люди снуют туда-сюда, полуоборотни небольшими групками собрались тут и там. Хм… Джисон идет к толпе парней-полуоборотней через дорогу, но они расходятся прежде, чем Джисон успевает рот открыть. Вот же! Так продолжается минут пять, в итоге Джисон садится на бордюр, пряча расстроенное лицо в ладонях. Минхо, он честно пытался. — Эй, напился, что ли? Давай, уходи с прохода, — женский голос, легкие толчки в спину. — Дадите тысячу вон, уйду, — наобум пробует, бурча в руки. — Ишь какой, вымогатель, иди отсюда, сказала! — Ладно, извините, — Джисон поднимается, плетется к телефонной будке и садится уже там. А потом в его руке неожиданно появляется монетка, холодная, круглая. Джисон пялится в спину уходящей к бордюру напротив женщине и улыбается. — Так, так, — как там было? Три, четыре или четыре три? Попытка только одна. Джисон давит пальцем расплывающиеся цифры, проверяет раз пять и нажимает на последнюю. Гудок. Вау, гудок! Джисон от радости подпрыгивает на месте, мысленно репетируя поздравительную речь. Но... — Алло? ...давится. Слова застревают в горле, собираются в огромный ком, который Джисон не в состоянии выплюнуть. — Алло, говорите. Это Минхо. Это его тихий, уверенный голос. Джисон припадает лицом к стеклу, тихо дыша через нос. Как же хочется разрыдаться. Как же хочется поздороваться. Как же хочется обратно. — Ох, более смешной шутки в жизни не слышал, вешаю трубку… — Джисон паникует, мысленно просит сказать еще хоть что-то, и Минхо, должно быть, слышит, потому что удивленно и с надеждой продолжает. — Подожди… Джисон? Да, это я. Это я, привет. С Новым годом, Минхо. — Джисон, это ты? — Джисон молчит, слышит, как колотится сердце, и хочет его вырвать, потому что слишком громко, он может не услышать голос Минхо. — Эй, скажи что-нибудь… — голос просачивается нежностью и мягкой просьбой. Глаза щиплет. Джисон шмыгает носом, скребет пальцами дырку в джинсах. — У тебя все хорошо? — Джисон может видеть улыбку и то, как горят его глаза, если бы он наклонился к его лицу и прошептал это. — И у меня. Надеюсь, ты хорошо кушаешь и хорошо спишь. Не болей. И ты. И ты тоже. Кушай, даже если не хочется. Одевайся тепло, подбавь отопления в доме, пей чай с ромашкой, он вкусный и успокаивающий. — На самом деле… ладно, неважно. Скажи, это очень важно. Всё, что ты говоришь, очень важно, Минхо. Ты — та самая единственная важная вещь в моей жизни. — Хочешь вернуться? — Да. Потом телефонная трубка ударяется о держатель, и Джисон пулей несется в палатку. Хенджин уже курит на улице, и Джисон, глядя на него, всё понимает. Он видел. — Пошли, спать охота. И это, — Хенджин высоко поднимает руку, дым с фитиля окутывает ее облаком, — с Новым годом. — Хенджин, — Джисон шмыгает носом, топчет ботинком дорожку и делает то, что хочет. Преодолев расстояние между ними, Джисон утыкается лбом в куртку Хенджина, смыкает руки на его спине и, зажмурившись, шепчет. — Спасибо. Хенджин приходит в себя спустя минуту, может, вторую, несильно отталкивая Джисона плечом. — Отвянь. — Неа, — Хенджин тяжко выдыхает носом, закатывая глаза. — Если бы знал, что в пьяном состоянии ты такой противный, ни за что бы не налил. — Я не противный, — бурчит Джисон, сжимая руки еще крепче. — Пиявка думает, что она милая, но по-прежнему остается пиявкой, — Джисон бодается, Хенджин тихо смеется. Кто же знал, что Хенджин встретит Новый год с Джисоном, с которым хотел поделить так много общего. С Джисоном, который от всего этого отказался. С Джисоном, который оказался храбрее Хенджина. Жизнь странная штука. Очень.