Истребление

Собрав все рулоны со скрученной в тубы бумагой, Чонин оборачивается на залитую солнцем кухню, вдруг что забыл. Телефон в кармане вибрирует, и парень отвечает, не глядя, в надежде на то, что это Субин, и он не опоздает, как обычно. — Да? — Я, надеюсь, ты дома? — Привет, Сынмина, конечно, я дома! — Чонин возмущается для приличия и крепче сжимает тубы, направляясь в прихожую за тонкой курткой. Весна уже теплая, но вечером прохладно. — Отлично. Если я увижу тебя на митинге, сам знаешь... — Да-да, буду спать на улице, я помню, — втиснувшись в кроссовки, Чонин дует губы, делая обиженный голос. — А я думал, ты меня любишь и обижать не будешь, а ты при любой возможности улицей угрожаешь, вот уйду сам, будет тебе! — А ты, помнится, обещал не встревать в неприятности или забыл? Только я тебя из участка забирал семь раз, а твой распрекрасный брат неизвестно сколько. Сиди дома, я не шучу, — да какие там шутки, голос Сынмина в этом вопросе строже даже, чем Минхо, но Чонин, аккуратно придерживая дверь, поворачивает ключ. — Я тебя понял. Куртку не забыл? Могу принести, если ты допоздна. — Я занят, позвоню позже, хорошо? И пожалуйста, оставайся дома. — Да, хорошего дня, Сынмина, я тебя... вот же. Чонин зыркает на телефон, будто это он не дал закончить, а не раздраженный самим же Чонином его парень. Тяжко вздохнув, спускается по ступенькам, распахивает дверь, врываясь в новый яркий день. Деревья у подъезда уже отцвели, больше не пахнет медом, зато маленькие почки раскрываются всё больше с каждым днем. Листочки появляются совсем крошечные, и Чонин находит в этом свое очарование. Его переполненная память телефона, впрочем, не в таком восторге, как сам Чонин. — Ну наконец-то! — Субин, бросив окурок, давит его ногой. — Сколько у тебя? — 120. — О, молодец! В первый раз Субин пришёл на митинг с одним плакатом, за что получил по шапке от Чонина. С тех пор его навыки улучшились, теперь он сделал на 20 плакатов больше, чем его учитель. — Погнали? — Ага. Они идут по улице в повязанных на бедра куртках, в обнимку с агитационными плакатами. Такое уж время, Чонин совсем ни при чём. Телефон опять вибрирует, и Чонин морщится от "Братик" на экране. И что им всем не работается сегодня спокойно?.. — Приветик, как дела? Я немного занят… — Слушай внимательно, если на сегодняшнем митинге я тебя увижу, пеняй на себя, мелочь неуравновешенная. — Спасибо. Кладу трубку. Чонин сбрасывает, пихает телефон в карман штанов, зыркает на Субина, но тот все равно говорит то, что задумал: — Чувствую себя всякий раз Шреком, крадущим Фиону из башни. — Ага, но это прикольно. Мне все нравится, — прижав тубы к груди, Чонин улыбается, сворачивая к автобусной остановке. — Ты прям из крайности в крайность. Посидел бы пару раз дома, чтобы твои успокоились, а то знаешь, они так скоро и до меня доберутся, — Субин сам не понял, как так вышло. В один момент ему было скучно, а в другой он уже рядом с Чонином орал в громкоговоритель «Прочь от власти, наглая свинья». Жизнь — очень странная штука, если что. — И ты туда же? Не может митинг без организатора проводиться, уяснил? — Уяснил, уяснил. Добравшись до центра, парни встречаются с небольшим количеством народа в парке, напротив центрального суда. Через полчаса появляется внушительное число протестующих и, разобравшись с плакатами и лозунгами, организованное шествие из примерно ста человек и столько же полуоборотней двигается к лестнице суда. Это им за «оправдан». Не так давно Минхо подал в суд на Ли Хонджуна за злоупотребление властью, ведь неугомонный политик только разжигал внутренние разногласия в палате депутатов. Сколько бы Минхо ни менял их местами, увольнял или собирал управляющий аппарат с нуля, всё было тщетно — Ли Хонджун не собирался сдаваться. Минхо собрал бумаги, доказывающие его причастие к поддельным иксам и перестрелкам в городе, но суд оправдал его по всем пунктам. Минхо подал на апелляцию, но пока судья прежний, другого результата ждать не стоит. Чонин знает выход, и он им пользуется. — Смените верховного судью! — Пересмотрите решение! — Судья продажный, смените судью! В строительном университете преподаватели отказывались учить полуоборотней. Чонин разузнал об этом, и спустя пару дней на занятия пришел всего один студент и то только для того, чтобы передать информацию о собрании во дворе на импровизированном пикете. То же случилось и с центральным телеканалом, который намеренно не брал интервью у полуоборотней. Чонин узнавал об этом всем и собирал таких же неравнодушных ребят. Легко сбросить всё на одного президента, а потом жаловаться на него. Чонин все еще студент экономического, третьекурсник, но он также часть этого социума, и он хочет помочь сменить зажеванную пластинку. — Прочь от двери! Полиция уже в пути! — Мы выражаем свое несогласие полностью законно и мирно, в чем проблема? Первые ряды переговариваются с охраной, пытаются донести мысль, но все всегда заканчивается примерно одинаково: полиция – участок – выговор от Сынмина или Минхо. Но зато всегда есть результат. Звуки полицейских сирен слышны уже спустя полчаса с начала протеста. Люди и полуоборотни разбегаются, особо отважные остаются на месте. Мирные акции протеста не запрещены законом, тем более, причина всегда есть. Субин устало вздыхает под боком, тянется в карман за пачкой сигарет, после вспоминает, что курить тут запрещено, и прячет ее обратно в карман. — Кто организатор? — Чонин за чужими спинами встает на носочки. Голос смутно знаком, кажется, его уже забирал этот полицейский пару раз. Чёрт. — В чем проблема? Мы выражаем свое несогласие, у вас нет права нам запрещать это! — Опять та же песня! Еще раз вам, оболтусы, объясняю! Даже такие акции протеста должны быть согласованы с муниципальными службами, только в этом случае… — Нам отказывают. О какой свободе слова речь! — У вас все равно нет разрешения! — Есть. Чонин выползает вперед, распихивая чужие спины, и пялится на брата. Чувства, мягко говоря, противоречивые: то ли бежать в противоположную сторону, поджав уши, то ли остаться и узнать, что он задумал. Чонин, конечно же, выбирает второе. — Здравствуйте, господин президент! — полицейские кланяются, протестующие переглядываются между собой. — Этот митинг одобрен лично мной, не вижу в толпе жителей города, выражающих свое мнение насчет очевидно сфальсифицированного решения судьи, какой-либо опасности, а вы как считаете? — полицейские переглядываются между собой и опускают головы, приветствуя подошедших Бан Чана и Со Чанбина. — А вот и бумажечка, можете забрать на память, — Чанбин тычет ей прямо в лицо полицейского. — Можно мне плакат? — Бан Чан тянет руку к удивленной девушке, которая отдает ему сразу все, что у нее есть. — Большое спасибо. — А есть что-то с надписью «Судью на мыло»? — Чанбин перебирает лозунги и решает, что «Выноси решение по закону, а не по заказу» подходит ему больше всего. — Ну, чего застыли? Погнали. Чанбин, громко крича лозунг своего плаката, двигается вперед, потом его смех заглушают сотни других голосов. Чонин остается с братом один на один, пока толпа медленно отдаляется. — Я, эм… — Сынмин мне не внушает никакого доверия, — Минхо, оценив Чонина взглядом, достает одну руку из кармана, чтобы зачесать отросшие волосы. — Эй, а Сынмин тут при чём? — Чонин возмущается, насупив брови. — И вообще, что это такое было? — При том, лучше пусть за тобой следит. Он вообще хоть внимание на тебя обращает? Такое чувство, что нет, — Минхо идет вперед, Чонин, прогнав секундный шок, догоняет и бьет его ногой по заднице. — Ты офигел? Я тебе собака, чтобы за мной следить постоянно? И сколько раз я уже предлагал вам познакомиться?! Даже не думай говорить про него гадости, пока не узнаешь! Понял? — А ну иди сюда, хамло, ноги мешают? — Минхо, отряхнув задницу, бежит за уже растерявшим былой пыл Чонином. Погоня нешуточная, кое-кто сейчас ударил президента подсрачником перед толпой протестующих. Перед спинами толпы протестующих, но всё-таки.

***

— Вкусненько, — солнце почти спряталось, Чонин, сидя на лавочке в парке, ел ложкой ванильное мороженое. Митинг закончился час назад, после интервью протестующих прибывшими журналистам. Минхо с Чанбином остались в парке, и для того, чтобы отчитать Чонина, которому все равно фиолетово, и для того, чтобы съесть мороженого. Давно они так не делали. — Твою ж… — шарик мороженого с вафельной подставки летит на белый кроссовок, эпично стекая на дорожку. Субин трагично заламывает брови. — Лох, — констатирует Чонин, пожав плечами. — Это за всю мою доброту? — Субин почти плачет. Чонин не обращает внимания, привык уже. По полуоборотню, перекрасившему волосы в фиолетовый, плачет актерская школа, не меньше. — Поехали уже, задница замерзла, — Чанбин спрыгивает со скамейки, выбрасывает использованную салфетку в урну. Минхо кивает и тоже поднимается. И все могло закончиться очень даже неплохо, если бы не одно "но". — Чонин, черт тебя дери… — Сынмин, выныривая откуда-то из-за спины, заставляет Чонина замереть со стаканчиком в руках. — И ты тут. Последнее Сынмин уже бросает Субину, который демонстративно отворачивается, с повышенным вниманием разглядывая зеленый куст. — Приветик, а ты как тут… — Как? На метро, — Сынмин оттягивает ветровку, зачесывает угольно-черные, безумно мягкие волосы назад, зажмуривается на секунд пять, чтобы отдышаться и продолжить. — Хочешь мороженое? — Чонин поднимается на ноги, натягивает свою самую очаровательную улыбку и протягивает Сынмину ложку с белой тающей массой, на которую тот смотрит, как на отраву. — Ох, какая встреча! — Минхо вальяжно вливается в их маленькую перепалку, по привычке засунув руки в карманы. — Сынмин? Я уж думал, ты выдуманный персонаж… — Мало получил? — Чонин быстро встает перед Сынмином, но из-за роста (да и вообще в целом) Минхо не обращает на него внимания. — Какая честь, наконец-то Вы, господин президент, соизволили снизойти до наших низов, — ну твою мать. Чонин жалобно стонет между ними, а им, как все уже успели понять, абсолютно все равно. Дорвались как голодные собаки до свеженького мяса. — Ага, отметь этот день красным маркером и отмечай, как государственный праздник, — Чонин закрывает глаза, выдыхает медленно и долго и, смирившись, идет к лавочке. Неимоверно красивый куст, честное слово. — Конечно, конечно, только позвольте дать один совет? Научитесь решать свои проблемы самостоятельно, не втягивая в них брата, как Вам такое предложение? — Весьма неплохо, а как тебе такое — уделять ему чуть больше времени, чем час в день? Работа это, конечно, хорошо, но в жизни нужно уметь расставлять приоритеты, Сынмин. Чонин где-то слышал, что у некоторых людей есть смертельная аллергия на яд ос. Можно ему тоже? Тут как раз над кустом вертится одна, Чонин мог бы ее поймать и радостно всунуть себе ее жало, лишь бы не слышать этот разговор. — О чем думаешь? — Субин, оторвав листик, подносит его к носу, нюхает и кивает самому себе. — О смерти, — честно отвечает Чонин, не вникая в повышенные тона позади. — Могу посоветовать то же самое. Как только я разберусь с делами, у Чонина будет все мое свободное время, а пока мы справляемся и без твоих наставлений. Если так беспокоишься, мог бы звонить чаще. Говорить ему, что с тобой все хорошо, приходится мне, а не тебе. Чанбин, подождав ровно двадцать минут, встает с лавочки, на которой уже успел вздремнуть, и хлопает Минхо по плечам, кивая Сынмину: — Молодец, парень, так держать, — и тянет Минхо к выходу. Минхо, сбросив чужие руки с плеч, уходит первым, ставя точку в разговоре. — Давайте поедим? — предлагает Субин после минутного молчания. Чонин так же пялится на листики, а Сынмин вслед ушедшему Минхо. — Чонин? — наконец-то зовет Сынмин, подойдя к ним. — Да? — отвечает безжизненно: вместе со стыдом из Чонина выкачали и все остальные эмоции. — Ты проголодался? — Да. — Хорошо, пошли. Они идут по аллее вразнобой, словно персонажи из разных фильмов и жанров: Сынмин — драма о социальном неравенстве, Чонин — семейная трагедия, а Субин третий лишний в любой из этих историй. Такое себе зрелище, если честно. — Курицу в кисло-сладком, бокал пива нефильтрованного и, — Субин диктует почти по памяти, но понимает, что вдруг захотелось чего-то еще, из-за чего он вертит головой в поисках любых подсказок и, наткнувшись на ожидающего официанта с блокнотом в руках, зависает. — Мне то же самое, вместо пива лимонад. — Чачжанмён и спрайт. — Хорошо, а у Вас все? — официант подозрительно косится на застывшего Субина, который разглядывает его во все глаза. — Да, у него тоже все, — Чонин, закатив глаза, отпускает официанта небольшой лапшичной на углу. — Что это с ним? — без особого энтузиазма спрашивает Сынмин, откинувшись на высокий стул. — Я схожу с ума, вот что, — заключает сам Субин, жалобно опустив ушки и разместив голову на руках. — Забудь ты его уже. Все равно Джисон тебе ничем не отвечал, ты сам сказал, — Чонин, налив в железный стакан воды, двигает его к Сынмину, который странно смотрит сначала на стакан, а потом так же на самого Чонина, который решил игнорировать все на свете. Он лепесточек. Он оса. Он смертельный яд. Оставьте его в покое, и никто не пострадает. — Знаю, но я же любил его. — Не говори глупостей, — Чонин фыркает, закатывая глаза, — Джисон тебе просто нравился, это не одно и то же. — Разве? — Субин поднимает ушки, вслушиваясь в слова. — Мне кажется, что любил. — Знаешь, что? — Чонин вдруг оживает, поудобней умащиваясь на стуле. — Давай проверим кое-что. — Давай, — Субин тоже поднимается. — Тебе же понравился этот официант? — Субин пока не реагирует. — Попробуй попросить его номер. Запомни, что чувствуешь, когда смотришь на его улыбку, и сам все поймешь. — Что я должен понять? — глаза Субина непроизвольно закатываются, а рот сжимается в тонкую полоску. — Поймешь, что нравиться может много кто, а любить ты будешь всего одного. Эти чувства будут, если одновременно, как минус на минус — искриться и доставлять дискомфорт, — Чонин кивает, довольный таким умозаключением. Если повезет, Субина сегодня можно будет вернуть в прежнее состояние — с амебного, сохнущего по исчезнувшему Джисону, в то, где он клеил всех без разбора, блистая улыбкой. — Ты уверен, что втягивать в это ни в чем неповинного официанта хорошая идея? — интересуется Сынмин, все-таки сделав глоток из стакана. — Он не маленький, но если что, мы его защитим, — Чонин, придя в себя окончательно, ярко улыбается, по привычке мягко боднув чужой лоб своим. Сынмин находит его ладонь под столом и крепко-крепко сжимает. — Ваша курица в кисло-сладком и нефильтрованное пиво. Ваша курица и ваш чачжанмён, — пока официант расставляет тарелки, Субин не сводит с него глаз. Просто он красивый. Высокий и стройный, с вызывающими, жесткими на вид розовыми волосами, со светлыми низкими ушками, уже не пойми к какому роду принадлежащими, но в нем было что-то, что заставляло смотреть и без яркого цвета волос. У них с Субином оказалась одна энергетика на двоих, и Чонин уверен на сто процентов, что официант мало того, что себя в обиду не даст, так еще и уделает. — Енджун, — Субин читает его имя на бейджике, на что парень даже бровью не ведет. — Надумали десерт? — прижав разнос к коленям, вежливо, но отстраненно интересуется тот самый Енджун, у которого таких как этот с фиолетовыми волосами каждый день по десять штук. Не знал он, что разносить тарелки сложнее, чем бомбы взрывать. — А что посоветуешь? — У нас только моти. — А розового цвета есть? — Есть. — Три порции, пожалуйста. Кивнув, парень уходит, бросив на Субина секундный взгляд. Этого хватает, чтобы сам Субин схватился за сердце дрожащей рукой. — Ну что? — Мне нравится. — Хочу домой, — у Сынмина пропадает аппетит. Субин ему никогда не нравился. То есть, ему в принципе никогда и никто не нравится, но Субин особенно. — Твои родители, случайно, не сказочники? Тогда почему у них моя главная фантазия? — Сынмин отбрасывает палочки, Чонин салфеткой вытирает ему рот, официант замирает с тарелкой десерта, а Субин сверкает как начищенный сапог. — А твои родители, случайно, не хромосомы? Тогда откуда у них лишняя? — собрав себя, вежливо, но холодно интересуется Енджун. — Ва, ты пытаешься меня соблазнить? — Ты долбанутый? После повисшей паузы, Енджун уходит, не церемонясь с формами вежливости. Серьезно? Ему лицо платком обмотать или налысо побриться? Долбанные придурки. — Минуточку. Мне стоит извиниться? — Субин плетется за ним, явно капая на и без того расшатанные нервы, но что-то там про извинения заставляет парня с розовыми волосами еще раз посмотреть на Субина. — Какой же он всё-таки… — … болван, я знаю, — Чонин смеется, прижимаясь к боку парня. Тот обнимает его за талию, уткнувшись носом в пахнущие весной волосы. — Чонина, скажи мне одну вещь, только честно, ладно? — Чонин напрягается, но кивает, перехватив ладонь Сынмина в свою, чтобы не забрал, так всегда легче. — Тебе тяжело со мной? — Что? — Чонин удивленно закидывает голову назад, встречаясь глазами со своим парнем. — Я о том… что я, очевидно, уделяю тебе мало времени, но не потому, что не хочу, а потому что его попросту нет. Чем раньше я закончу с ремонтом, оформлением документов, одним словом, когда бар будет моим, я обещаю, что тебе больше не будет так одиноко, и я буду с тобой, куда бы ты ни захотел пойти, но сейчас я могу только извиняться, так что… — Прекрати, — Чонин, широко открыв глаза и рот, приходит в себя, подмечая тысячу сменившихся эмоций. В конечном итоге, остается только такое же непонимание, как и у Сынмина. — Я похож на несчастного человека? — Я редко тебя вижу, поэтому не знаю, на кого ты похож большую часть времени. — Сынмин, я счастлив, — звучит, как угроза. Выдохнув носом, Чонин смягчает голос и, взяв чужое лицо в ладони, почти шепчет, чтобы быть искренним. — Я никогда не был так счастлив, как с тобой. Все, что мне нужно — это ты, так что я счастлив. Я знаю, что ты сейчас работаешь, знаю, что тебе тяжело и ты там не веселишься без меня, я знаю, Сынмин. Мне достаточно того, что ты возвращаешься домой и обнимаешь меня. Мне достаточно того, что я люблю тебя. Пожалуйста, не забивай свою прекрасную головку такими глупостями. — Не хотел я, чтобы так вышло, в старой лапшичной, но… — глаза Сынмина блестят, его щеки даже немного краснеют, когда он, собравшись с духом, все-таки говорит это: — Я тебя люблю. Очень. Не говорит, а шепчет. Не говорит, а передает по тонкой микролинии скорым экспресс-поездом прямиком до станции у самого сердца Чонина, где скорый поезд встречает крошечный человечек, а после, сломя голову, бежит с посылкой в руках, чтобы никто не украл и не разбил, ведь это только его, ведь это только ему предназначено. — Сынмина…. — У меня есть его номер! Громкий голос как обухом по голове. Сынмин сразу же краснеет, отодвигаясь подальше от растрогавшегося Чонина, который с секунды на секунду мог заплакать. Самый драгоценный. — Итак, мне кажется, он уволится сегодня же, поэтому мне нужен надежный план. — План? — сжав ладонь Сынмина, Чонин, собравшись, обдумывает как сделать так, чтобы Енджун не переехал с Сеула спустя час их знакомства. Почему-то вспомнился Джисон, он точно так же реагировал на подкаты Субина. Возможно, это его типаж? Будь Джисон сейчас с ними, он бы громко смеялся, крутил пальцем у виска с глупого вида Субина, но все равно помогал бы разрабатывать план по охмурению несчастного официанта. В этом весь Джисон, и у Чонина такое чувство, что они скоро встретятся. Когда Джисон пропал, на Минхо не было лица. Он отвечал как робот и жил как робот. Спустя месяц, Чонин узнал, что он даже дома не появлялся, а спал в отелях или на работе. Но в последнее время Минхо другой. Он не привык и не принял ситуацию, нет, это что-то другое, будто Минхо знает то, чего не знает больше никто. И если Джисон действительно появится в ближайшее время, Чонин пойдет проходить кастинг на битву экстрасенсов, не иначе.