Горсть васильков

— Вы знаете, это довольно непростой вопрос для ответа, — Наталья закрыла книгу и отложила ее в сторону. — Но, если подумать логически, то, как мне кажется, вряд ли получится упрятать всех под одну вывеску. Мир и человечество гораздо больше, чем обычно представляется людям. Нам все время кажется, что мы такие крошечные на фоне бескрайнего космоса и любые проблемы решаются как два плюс два — настолько мы малы и просты. Но если представить все человечество таким вот космосом, быстро замечаешь, как разнообразна и непознаваема его природа, — тема явно ее увлекла. — Да, порой от этого осознания может стать страшно, мол, нас так много, наши проблемы на общем фоне такие незначительные, но это быстро проходит. — Людьми людей делает мышление. А оно всегда находится в поисках нового, за что могло бы зацепиться и создать что-то уникальное. В ситуации, когда все человечество — это бульон одинакового свойства, оно просто не сможет удерживаться в таких рамках и неизбежно тут и там будут сами собой возникать отличия. Невозможно всех заставить думать одинаково, всегда найдется кто-то, кто усомнится в истинности положения дел. И это правильно, это разумно. Но если даже представить, что всю генетику магическим образом подчинили одинаковому порядку, то и она не будет работать одинаковым образом. Как минимум потому, что везде условия разные и кому-то для выживания понадобится темная кожа, а кому-то — длинная борода. Даже внешне люди будут отличаться, что неизбежно будет приводить к разделению единой массы. И причисление всех к кому-то одному неизбежно будет нести лишь косметический эффект — некая условность, которую все подписавшиеся готовы принимать за истину. В окно постучали капли дождя. Наташа перевела взгляд за стекло в серо-зеленую осеннюю даль еще не успевшего пожелтеть леса. — В таких фантазиях хорошим примером будет Советский Союз, в котором мы пробовали сделать нечто подобное. Как вы, наверное, помните, изначально идея была в том, что внутри государства нет различий, что все мы — советские рабочие люди. Но совсем скоро стало понятно, что тем самым теряется уникальность национальностей, да и в мировом масштабе ты гораздо весомее, если вас с десяток разных людей, чем ты один такой большой и могучий. А это напрямую влияет на твою выживаемость как идеи. Чистая математика — один человек не может проголосовать десять раз в ООН, а десять сателлитов — вполне, — она едва хмыкнула. — Можно уже проводить аналогии с лодкой любви, разбившейся о суровые скалы реальности? Наташа потянулась к столику, чтобы взять чашку чая, смиренно дожидавшуюся ее весь разговор. Прихватив по пути заварную печенюшку, она, откусив кусочек, вдруг необычайно развеселилась, подумав о чем-то. — А насчёт изменения внешности стран со временем, спросите лучше Франциска или Альфреда — мол, стали ли они лучше понимать арабский и языки Африки и не потемнели ли в каких-нибудь интересных местах, — не удержавшись, она фыркнула в чашку, впрочем, без последствий. — Как я представляю нашу природу: мы — не результат суммирования внешности всех наших граждан, потому что это было бы странно. Мы — эталон, ассоциативный ряд, возникающий при названии той или иной страны… стереотип, можно сказать даже так. Изменится эталон — поменяемся и мы. Хотя, ученые говорят, что если тот или иной народ сформировался во всем его этническом своеобразии, он с большим трудом подчиняется переменам во внешности и даже если так, оно займет очень много времени. То же самое с культурными различиями, — она повела рукой, без слов побуждая провести аналогию и ухватила ею еще одну печенюшку. — А значит, Брагинский еще долго будет пугать всех своей огромной фигурой, а Альфред — есть гамбургеры, — она пару раз моргнула, задумавшись над сказанным. — Даже жалко его немного — никакого нормального жкт в перспективе.