Цветение розовой сакуры

      Сноха, наконец, дала ей лекарство, и Ханаби невольно замешкалась — осознав, что сейчас, возможно, убьет ни в чем неповинное существо.       Она остановилась на мгновение, но, когда увидела с какой надеждой на то, что она образумится глядела на неё с сноха, Ханаби решительно выпила горькое снадобье. Отдала Сакуре стаканчик и, побледнев, легла на кушетку.       Зеленоглазая вздохнула и присела рядом, гладя ее по волосам. — Сейчас тебе нужно полежать и постараться уснуть, я буду рядом и помогу, если что. Но, возможно, ты не беременна и утром ты спокойно можешь отправиться домой. — Ты презираешь меня? — горько прошептала Ханаби — она прикрыла глаза рукой, будто прячась от мучившего ее стыда. — Считаешь меня опозоренной и недостойной нашей семьи?       Сакура на миг лишилась дара речи, пораженная нелепостью ее слов. — Нет! Как ты можешь думать так? Я люблю тебя, мы — части одной семьи и вместе решим всё. А сейчас — отдыхай.       Розоволосая наклонилась и поцеловала Ханаби в лоб. Сейчас перед ней была не глава клана — строгая и сильная Ханаби, а обычная девушка, запутавшаяся в своих чувствах. — Дорогая, если почувствуешь себя странно, скажешь мне, хорошо?       Ханаби кивнула, Сакура снова, почти по-матерински погладила ее по волосам и отошла. Она села за стол и заметила валяющиеся на полу документы — точно, она же уронила их. Наклонившись, Сакура подобрала листы и потихоньку втянулась в работу.       Вначале она и вправду сильно испугалась за родственницу, но теперь почти успокоилась — смятение девушки, потерявшей невинность до свадьбы, наверное, для нее — всегда всё контролирующей, правильной Ханаби было вполне понятным, хотя и чрезмерным на взгляд Сакуры.       Никто бы не осудил их с Хидео-саном, в клане было известно о предстоящем союзе. Розоволосая даже слегка улыбнулась — слава небесам — они поладили, в конце концов, можно потом намекнуть Неджи, что сестренке не угрожает брак с нелюбимым, а то он переживает, чувствуя свою ответственность за выбор жениха. ***       Сакура оставила спящую Ханаби, заперев дверь и отправилась на пару часов домой. Сейчас она кормила грудью Акиру — тому было уже почти полтора года, и он вовсю ел обычную пищу, но когда малыш видел вернувшуюся мать, то все равно тянулся к груди. Сакура понимала, что этот процесс скорее укрепляет их внутреннюю, духовную связь с сыном, нежели утоляет его голод. Поэтому с радостью кормила его своим молоком, всякий раз, вернувшись с работы.       Когда муж вошел в их спальню, зеленоглазая сказала ему извиняющимся тоном: — Неджи, у меня ночное дежурство в госпитале — я там очень нужна, пожалуйста, покорми его вечером кашкой. Я сейчас все приготовлю.       Хьюга хотел было недовольно съязвить, что-то по поводу разумного равновесия между семьей и работой, но увидев ее искреннее сожаление и виноватые глаза, согласился. — Сакура, давай это будет только сегодня? Не делай так слишком часто.       Зеленоглазая благодарно улыбнулась: — Обещаю, ты же зна… — она не договорила, потому что он подошел слишком близко и, наклонившись, приподнял ее подбородок, припадая к розовым губкам глубоким поцелуем.       Оторвавшись, когда обоим стало жарко, Неджи с усмешкой произнес: — Чтобы помнила обо мне на дежурстве.       Сакура, удерживаясь от смеха, чтобы не отвлекать засыпающего на руках малыша, прошептала: — Будь спокоен, я всю ночь буду думать только о тебе. Обещаю.       Выйдя из дома, прихватив двойную порцию ужина для себя и Ханаби, она отправилась в дом Хиаши и, зашла к бабуле Хару. — Здравствуйте, госпожа Хару. — Здравствуй, милая. — Бабушка, я хотела бы отпросить Ханаби для помощи в госпитале — сегодня очень много поступивших пациентов и она согласилась нам помочь. Скорее всего, мы вместе останемся этой ночью в госпитале.       Многоопытная проницательная Хару ни на фун не поверила этой довольно неуклюжей лжи, но кивнула, доверяясь Сакуре. Старая куноичи знала, что та всегда действовала в интересах семьи. Не стала допытываться о причинах, потому что и так видела, какой в последнее время была внучка — непохожей на саму себя — рассеянной, вялой, неприкаянной. Старушка подняла на молодую сноху глаза и произнесла: — Помоги ей, Сакура, вижу, как девочка мучается и молчит, даже мне не открывается. Розоволосая залилась краской, прекрасно понимая, что ее жалкие потуги скрыть правду не привели к успеху, она кивнула и пообещала: — Все что смогу, бабушка, — она поклонилась и заспешила в госпиталь. *** Вечер 22 сентября.       Во рту ощущался горьковатый травяной привкус, голова была как в тумане, Ханаби открыла глаза. Сознание было каким-то вялым, тягучим. Ей было тепло — она лежала под одеялом. В вечерних сумерках все вокруг было серым, она распахнула глаза — не узнавая свою комнату. Секунда и она вспомнила: да, она же была в кабинете у Сакуры.        Постепенно, девушка воспроизвела в сознании всё — последний разговор, свои слезы и вкус этого гадкого лекарства. Ее скрутило, лежа на боку, светлоглазая сжалась в калачик, неужели, она сделала это…       Ханаби снова, в который раз за последнее время заплакала — тоскливо и беспомощно плакало сердце — ее малыш сейчас, возможно, умирал от принятого яда, о котором она сама умоляла сноху.       В коридоре послышались шаги, щелкнул замок и в кабинет вошла Сакура. 17 сентября. Коджи       Открыв дверь, Коджи увидел улыбающееся лицо Мегуми. — Доброе утро, Коджи-сан, с победой тебя! — весело прожурчала родственница и уверенно прошла в его комнату, игнорируя его приветственный поклон.       Мужчина постоял в коридоре еще несколько минут, ожидая, что Сэдэо, возможно, задержался на входе.       Из глубины комнаты до него донеслось: — Господин советник не смог приехать, так что можешь не ждать.       Коджи зашел в комнату и заметил, что красавица уже заняла удобное кресло, отнюдь не скромно откинувшись на подушку: — Ох, как же меня выматывает дорога! — она потянулась, выгнув спинку, и медленно склонила голову поочередно: влево и вправо, демонстрируя идеальную светлую шею, отлично зная, как безотказно это действует на мужчин. Вопреки своим жалобам она выглядела как обычно — очень хорошо: высокая прическа, идеально сидящее на ее фигуре кимоно, припудренное лицо на котором ярко выделялись подведенные глаза.       Накагава ждал продолжения и Мегуми, не найдя в его глазах восхищенного блеска, пожала плечами: — Сэдэо, действительно, собирался сюда, но в последний момент его срочно отозвали в Кумо. — Я не знал, что вы путешествовали в Восточной столице.       Она капризно махнула рукой: — Разве можно назвать это путешествием? За последние полгода Райкаге отпустил Сэдэо не больше, чем на неделю. Моя портниха в Токио не успела даже раскроить мои заказы! Коджи сжал челюсти, смиряясь с тем, что ближайшие полчаса будет слушать всю эту чепуху про портниху и шелка. Из фраз снохи, бессмысленных на взгляд постороннего, выходило, что в Токио брат поехал, отпросившись у Райкаге. Последние пять лет — после второй женитьбы он дважды в год вывозил молодую супругу к столичным мастерицам: осенью для пошива зимних нарядов, а летом Мегуми щеголяла в своих весенних приобретениях.       Наконец, закончив щебет про безбожные цены на ткани и бестолковость модисток и ювелиров, красавица, наконец, вспомнила про его успех в ябусамэ. — Коджи, в Токио уже знают, что победил человек из Кумогакуре! Сэдэо очень рад за тебя, он передает тебе поздравления, — Мегуми вынула свиток и оставила его на столике.       И добавила как бы, между прочим — без заднего умысла: — Победителей все любят, особенно юные девицы, — последнее оно произнесла с подчеркнутым пренебрежением и продолжила, уже с улыбкой. — Кстати, у входа я успела перекинуться парой слов с хозяйкой. Она говорит, что ты снимаешь здесь две комнаты.       Нахмурившись Накагава ждал, к чему клонит его взбалмошная сноха, не об экономии же денег семьи? Тут уж не ей его учить!       Но последующая фраза прозвучала для него неожиданно. — Поэтому я нисколько не удивилась, когда услышала, что здесь остановилась та девчонка Хьюга… ***       Он кипел яростью, но хранил каменное выражение лица, с трудом сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть ее за дверь и, выслушав ее мерзкие намёки, сопровождаемые двусмысленными взглядами и позами, Коджи сухо сказал: — Мегуми, тебе пора.       Но, та словно бы не поняла его состояния и продолжила изливаться чудовищными по своей сути словами, будто нарочно желая измазать нечистотами его отношения с Ханаби: — Я не ревную и не завидую ни капли, Коджи. Ты же не способен любить никого кроме себя! Но мне интересно, что тебе пообещал Райкаге за эту девчонку? А если ты ее обрюхатишь и заберешь ребенка, он, наверное, подарит тебе поместье или новое звание? Кем предпочитаешь стать — новым советником? — Пошла вон, — голос мужчины был нарочито спокоен, он призвал все свое самообладание, но знал — еще секунда и он своими руками выкинет из комнаты эту зарвавшуюся в своей безнаказанности женщину.       Она оскорбленно встала, словно это он позволил себе перейти черту приличия, вышла в коридор, еще издали приметив сложенный листок, лежавший перед дверью. Подойдя, присела, надевая обувь, и постаралась незаметно прихватить записку.       Ловко спрятав бумагу в карман, женщина поднялась, распахнула дверь и сделала шаг вперед. Спокойный голос остановил её. — Мегуми, верни письмо.       Она развернулась с безразличным видом и спросила: — О чём ты говоришь? — Я всё видел, немедленно отдай, или ты снова забудешь о нём на три месяца? — Это моё, я случайно обронила его при входе.       Коджи отлично помнил, как ждал у порога брата и, тогда на полу ничего не было.       Он молча выставил руку в требовательном жесте, глядя тяжелым взглядом на сноху.       На женском лице мелькнула злость, она достала из кармана записку, пытаясь быстро разорвать её, но Коджи перехватил руки Мегуми и забрал скомканную бумагу.       Пробежав глазами двум коротким строчкам, мужчина понял, что был прав, это была записка от Ханаби! Он поднял глаза на сочившуюся ядом сноху и, удивляясь ее подлости, произнес: — Гадина…       Он вернулся в комнату, предварительно захлопнув дверь перед искаженным, ставшим вдруг уродливым лицом Мегуми. ***       Коджи сел на кровать, в руках была записка Ханаби, он уже несколько раз перечитывал ее, но нервное напряжение после визита Мегуми мешало ему вникнуть в прочитанное.       Он чувствовал себя так, словно его кинули в выгребную яму. Сколько грязи было в голове у этой… ! Как Сэдэо мог связаться с этой… жабой?!       Накагава никогда не понимал этого, считая ее пустой, не особенно умной и капризной, но сегодня… Сегодня она была словно не в себе. Никогда Мегуми не вела себя столь вызывающе агрессивно, будто нарочно провоцируя его на физическое насилие. Да, они никогда не были друзьями, но и врагами не были! Общаясь, оба почти всегда держались в рамках вежливого приличия.       В памяти всплыл эпизод в Сендае, когда она чуть не расстроила их общение с Ханаби, но тогда он объяснил себе это ее неумышленной почти детской бесцеремонностью в присутствии брата. Было еще одно воспоминание… давнее, тяжелое, но Коджи не хотел возвращаться к нему. Иначе ему еще долго не прийти в себя.       Налил себе воды и выпил полный стакан, ему стало легче — холодная вода освежала. Он снова прочитал слова: «Я буду на берегу моря, приходи туда, когда закончишь дела. Я тоже люблю» — Ханаби, — захотелось скорее увидеть её и стереть из памяти разговор с Мегуми.       Он умылся и привел себя в порядок перед свиданием с любимой. ***       Первые полчаса, проведенные на берегу шиноби не тревожился, а просто гадал, куда могла пойти Ханаби, может быть, он просто не там её ищет? Сейчас он жалел, что у него нет бьякугана, хотя и его глаза были весьма неплохи. К исходу часа он стал спрашивать у встречных, не видели ли они здесь девушки с длинными черными волосами и очень светлыми глазами. С каждым отрицательным ответом росло мрачное предчувствие беды, которое мужчина не мог объяснить себе.       В полдень Коджи вернулся в гостиницу, чтобы узнать, не вернулась ли Ханаби? Хозяйка и коридорный не видели ее с утра, тогда он проверил комнату девушки и решил снова пойти на берег. Уже выйдя на улицу, он услышал, что его окликнул Юичи — молодой служащий гостиницы, только что проводивший гостей: — Господин Накагава, вы не выезжаете сегодня из Камакуры?       Мужчина, не совсем понимая, чем именно вызвано такое любопытство, удивлённо приподнял брови. Юноша, привыкший за последние две недели к Коджи, поспешил объяснить: — Близится тайфун, многие постояльцы ещё со вчерашнего вечера стараются выехать вглубь страны.       Да, живущий в стране Молний, шиноби отлично знал предвестники тайфунов — ярко-красные закаты и восходы, которые он пропустил вчера и сегодня, всецело занятый в мыслях и наяву Ханаби, он вспомнил сегодняшнюю ненормально теплую для осени духоту, и тонкие, похожие на перышки, облака на небе, которые видел утром на пляже. Да, определенно, скоро с моря прилетит сильный ветер с дождем. Но шиноби мотнул головой и упрямо произнес: — Спасибо за предупреждение, Юичи-сан, но я еще не решил с отъездом… — Поторопитесь с решением, господин Накагава, скоро здесь будет м-м-м… не совсем уютно.       Словно в подтверждение Коджи заметил темно-серую тучу на линии горизонта и кивнул, ему сейчас совсем не до тайфуна, он не мог понять, куда пропала Ханаби? Если бы не любовное послание, написанное ее рукой, он бы подумал, что она сбежала, сожалея о случившемся, но ее слова « я тоже люблю» свидетельствовали об обратном. Шиноби обратил внимание на людей, в спешке покидающих гостиницу и, вернувшись к столику служащего попросил бумагу и чернила. Пока из-за тайфуна не приостановилось почтовое сообщение, он написал две записки и запечатал, вместе с монетами, передавая юноше поручение: — Прошу вас, как можно скорее отправьте свиток по этому адресу.       Далее он направился к конюшне, чтобы взять с собой Узу, решив, что так ему удастся быстрее объехать побережье залива. ***       Их заливало дождем, порывы сильного ветра порой сбивали с пути, несмотря на дневное время, небо было темным. Узу было тяжело, привыкшая к бережному обращению, кобыла волновалась, тревожно ржала, дергая ушами и шумно дыша, Коджи понял, что нужно вернуть ее в конюшню.       С трудом продвигаясь к гостинице — им мешали сильный ветер, поваленные старые деревья, валяющиеся на земле и необходимость уворачиваться от летающих сломанных веток, обломков кровли, досок и других предметов, подхваченных сильным ветром.       Он постучался в запертые ворота конюшни и долго ждал, пока, наконец, их не впустили. Им открыл Юичи, который помнил, что гость выходил еще до начала тайфуна. — Слава ками, вы в порядке.       Оказалось, что конюшня пуста, а все работники укрылись на время тайфуна в здании гостиницы. Коджи отыскал самое сухое место для Узу, наполнил кормушку сеном, налил воды в поилку и собрался уходить. — Пожалуйста, приглядите за ней, мне нужно выйти. — Вы хотите снова выйти? — юноша посмотрел на Коджи, как на слабоумного. — Это безумие! — Мне нужно найти человека, я не знаю, что с ней произошло. Но, возможно, она в беде, — не собираясь сдаваться, произнес шиноби.       Он не боялся воды — своей родственной стихии, хотя ураганный ветер мог сильно осложнить его поиски. — Вас может убить поваленное дерево или кусок крыши! — тут до Юичи дошло. — Вы ищете вашу знакомую, ту светлоглазую молодую госпожу?       Коджи впервые внимательно взглянул на парня — тот выглядел смышлёным. — Вы ее видели? Скажите, куда она отправилась!       Юноша покачал головой и в свою очередь спросил: — Вы уже проверили комнату? — Конечно, там ее нет, — разумеется, Коджи был в комнате Ханаби в полдень. — И вы видели ее вещи, они оставались на тех же местах? — опытный работник гостиницы позволил Накагаве понять ход его мысли. — Я не думал об этом, — Коджи побежал к зданию гостиницы, на ходу вспоминая дорожную сумку Ханаби. Юичи последовал за ним, юноше стало интересно, чем же закончится дело? Да и на всякий случай нужно было проследить, чтобы расстроенный клиент не натворил глупостей.       Когда он вошел в комнату, которую вчера заняла темноволосая красивая гостья с необычными глазами, то увидел потерянного мужчину — тот прошептал: — Здесь нет ни одной ее вещи.       Служащий гостиницы опустил глаза, Коджи принял действительность: — Значит, она уехала, но почему? — и его глаза посмотрели на промокшую от дождя бумагу с расплывающимися словами: «Я тоже люблю»… Юичи молчал, что тут скажешь? В чужие отношения вмешиваться — себе дороже.       Коджи сел на ее кровать и положил мокрую бумагу на стол. Судьба забрала всё также внезапно, как неожиданно щедро подарила вчера. — Когда откроются дороги? — тихо спросил он. — Если повезет и тайфун пройдет, лишь задевая стороной, то к утру здесь начнут разбирать завалы мусора и деревьев, а послезавтра можно будет выезжать. — А если не повезет? — уставшим голосом спросил Коджи, уже угадывая неутешительный ответ. — Добавьте к послезавтра еще пару дней, — пожал плечами не по годам умный малый, но увидев лицо мужчины, посочувствовав, добавил: — Но это в самом худшем случае. При мне такого не бывало.       Коджи распознал жалость паренька и пристально вгляделся в его глаза. Врет — бывало.