Цветение розовой сакуры

      Начало апреля. Рика       Сегодня состоялась последняя примерка. Почти готовое кимоно малахитового оттенка с золотистым орнаментом на рукавах и воротнике чудесным образом красило девушку. Наряд, пошитый к приближающейся свадьбе соседа, Рика оплатила из собственного кармана, чем искренне гордилась.       Со слёзной сцены в доме господина Сая прошло почти полгода. В тот вечер сенсей братика сказал ей: — Будешь тренироваться с нами, если хочешь вернуть руке силу и ловкость.       С тех пор каждый день она часами пыталась выводить кандзи, рисовать чернилами животных и поднимать небольшие грузы правой рукой.       В первые недели после каждого занятия на душе скребли кошки — ей казалось будто она управляла чужой — онемевшей и непослушной рукой.       Первым улучшение заметил господин Сай — однажды он велел ей повторить рисунок и неожиданно улыбнулся результату. — Неплохо.       За окном уже стоял декабрь.       А вскоре после нового года к ней обратилась Рури, та самая девушка, из-за которой осенью у Рики сдали нервы. Улыбчивая соседка объяснила, что уезжает в гости на пару недель и ищет продавца на замену в магазин тканей. — Соглашайся, Рика! Хозяйка у меня милейшая, а деньги никому не помешают. — Хорошо, я приду, — неожиданно для себя, пообещала Рика и вдруг поняла, что давно ждала такой шанс.       Владелица магазина тканей, вопреки заверениям Рури, оказалась весьма взыскательной: требовательной и очень внимательной к оплошностям. Однако старательность, а главное добросовестность новенькой пришлись ей по душе; да и покупателям понравилась вежливая и симпатичная продавщица.       В феврале после возвращения Рури, хозяйка предложила им работать вместе. Так озорная хохотушка шатенка и зеленоглазая скромница оказались в одной команде. И это сработало — девушки дополняли друг друга: общительная Рури прекрасно общалась с клиентами, умела красиво преподнести им товар, очень дружелюбная — она привлекала покупателей; а благодаря Рике на складе, витрине и в кассе царил идеальный порядок. К тому же многие солидные дамы отдавали предпочтение воспитанной немногословной зеленоглазой девушке, временами утомляясь от говорливой Рури-чан. Иными словами, начальница была довольна.       Трудясь бок о бок, девушки подружились, а когда в начале марта к господину Коджи приехала семья Масаши-сана, Рури и вовсе зачастила в гости к Рике, переглядываясь через забор с молодым симпатичным Такаши.       Конечно, стало сложнее управляться с делами в доме, но ее окрыляло осознание перемены, произошедшей с ней!       Она перестала быть несчастной сироткой, живущей на подаяние и слабой покалеченной бедняжкой. Теперь она в силах позаботиться о себе, Иоширо и господине Сае.       Середина апреля. После свадьбы. Хиаши       Гости разошлись глубокой ночью. Двор Накагавы, освещенный праздничными красными фонариками, опустел.       Последним остался Хиаши, хотя музыка и веселый гомон гостей его изрядно утомили, он не мог заставить себя уйти, не дав напутствие молодоженам — в последний раз обращаясь к дочери в качестве главного мужчины в её семье.        Он подбирал слова, которые запомнятся надолго, но не обидят детей.       Она заметила серьезное и напряженное лицо отца. — Папа, — счастливое личико омрачилось тревогой. — Тебе нехорошо? Сбегать за Сакурой?       Неджи и Сакура недавно вышли и, наверняка, дожидались дядю на улице.       Коджи поднялся, готовый немедленно отправиться за ирьенином. — Нет, сядьте оба, — серьезно и властно проговорил Хиаши. — У меня несколько слов для вас.       Жених и невеста, уже соединенные свадебным обрядом, послушно сели перед почтенным господином Хьюга в зальной комнате, непроизвольно повторяя картину разговора, произошедшего три месяца назад — в январе. — Коджи, я отдал тебе дочь. Она совсем непроста, поскольку в ней сочетаются все достоинства и недостатки Хьюга: ум, ловкость, сила, а также упорство и гордость, граничащие с упрямством и честолюбием. Но для меня она — моё сердце и дух, часть меня самого. Знай, если ты сделаешь ее несчастной, я заберу ее, вопреки всем законам и обрядам, — мужчина задумчиво повторил. — Несмотря ни на что и ни на кого.       Не склонная к сентиментальности Ханаби готова была расплакаться, так трогательны были слова вечно сурового отца.       Но, как оказалось, дочери было рано расслабляться, так как и ей было заготовлено внушение: — Ханаби, теперь ты. У Коджи нет родителей, нет поддержки в Конохе, и с этого дня ты являешься его опорой и семьей. Минуту назад я просил его заботиться о тебе, беречь и любить. А сейчас я прошу тебя о том же самом для него. Прошу вместо его покойных родителей, брата и сестер, которых он оставил ради тебя, — Хиаши сделал паузу, вспоминая о чём-то. — Поверьте, иногда добиться разрешение на брак — это самое простое. Гораздо сложнее создать крепкую и счастливую семью, научиться жить вместе. — Папа, — прошептала Ханаби, не выдержав, она покинула свое место и обняла отца. — Спасибо, я очень вас люблю.       Строгое сердце господина Хьюга дрогнуло, почувствовав, как рядом радостно бьется молодое сердечко, к горлу подкатил ком — он и не предполагал, что еще способен на такие сантименты! — Милая, будь счастливой, я не мечтаю о большем, — он мягко погладил ее по волосам.       Затем они поднялись, и Хиаши передал дочь в объятия законного мужа. Кивнув им, он двинулся к выходу. ***       Коджи закрыл за тестем калитку. Оставшись в одиночестве впервые за этот прекрасный, но суматошный день, он посмотрел на звездное небо, пытаясь запомнить этот миг навсегда. Момент предвкушения счастья.       Супруги       Молодые сидели в теплой фуро. Оказалось, что это было… волнующим и расслабляющим одновременно: они касались друг друга в воде, не стесняясь ничего, никуда не торопясь, не боясь быть пойманными и осужденными, без вины за свои чувства. Свободные и в то же время связанные друг с другом. Вода постепенно остывала, Коджи шепнул на ушко разомлевшей невесте: — Я сейчас…       Он выбрался из фуро, взял полотенце и обернул им Ханаби.       Жена       В спальне Коджи снял с нее полотенце, попутно промокая оставшиеся капельки на плечах и шее. — Я мечтал об этой ночи два года, — доверительно, но с улыбкой шепнул он. — Обманщик, — также улыбаясь, она покачала головой. — Два года? — Это истинная правда, и потому сегодня я не буду спешить.       Они легли на свежие простыни, и Ханаби вспомнила их первую ночь. — Не жалеешь, что мы не удержались тогда в Камакуре? — наивно спросила Ханаби. — Ведь завтра эта простынь не засвидетельствует мою чистоту. — Та ночь была чудесной… она еще сильнее привязала меня к тебе, — целуя ее, пробормотал Коджи. — Я не променял бы ее ни на что. — Я тоже…       Светлоглазая охнула, потому что до этого момента медленный и даже несколько ленивый муж перешел в активное состояние: в мгновение ока она оказалась на спине с согнутыми в коленях, разведенными в стороны ногами. Коджи расположился внизу: прямо над точкой ее нижней — любовной чакры, при этом его ладони не давали ей озябнуть: кружа, они ласкали грудь, переходя на соски, вызывая их возбуждение.       Она приоткрыла губы, ловя воздух между моментами, когда любимый, целуя нежные складочки, задевал языком какую-то секретную точку, заставляя её выгибаться и вскрикивать. То самое местечко, название которого она не знала, начинало пылать, посылая жар наверх: к груди и голове, из-за чего шея и щеки Ханаби все больше розовели; и вниз к ногам, заставляя их подергиваться сладкой судорогой. — Коджи, — она умоляла его остановиться, потому что ее тело переставало слушаться, утопая в чрезмерном удовольствии, чтобы не вызвать тревоги у привыкшей к самоконтролю Ханаби. — Коджи, пожалуйста, это слишком…       Муж       Видя, как возбуждена его ненаглядная, и чувствуя её влагу, он стал помогать себе рукой, упиваясь ее наслаждением, ощущая жадно сжимающие его пальцы теплые влажные стенки лона.       Пообещав себе сделать брачную ночь незабываемой для Ханаби, Коджи был готов до утра приносить ей радость… ***       Он лег рядом, ожидая, когда ее тело расслабится. Ханаби тихонько постанывала, ощущая отголоски обжигающей волны удовольствия, что недавно окатила нее.       Они уже были вместе и познали тела друг друга. Потому Коджи дал ей время прийти в себя, зная, что в момент любовной разрядки ее сладкие глубины сильно сжимались, и если бы он взял ее сейчас же, то любимой могло быть больно. Вместо этого он накрыл ее одеялом и постарался отвлечься от зудящей пульсации внизу, жжением своим начавшей распирать его изнутри.       «Глупенькая» — подумал он о ее переживаниях из-за потерянной невинности до брака. Самому себе он не врал: если бы не ночь в Камакуре, Коджи сомневался, что смог бы преодолеть испытания, свалившиеся на них. Волшебная нежность и страсть, которой Ханаби одарила его, убедила Накагаву, что она его: предназначенная свыше, дарованная судьбой любимая. Ту простынь со следами крови он, сколь глупо и даже безумно это не показалось, украл, вернее, выкупил, сознательно переплачивая хозяйке гостиницы, ничего не подозревающей в суматохе восстановительных работ после тайфуна. «Надо показать её Ханаби завтра утром», — с усмешкой подумал Накагава, предугадывая ее изумление, а, быть может, даже гнев праведницы за его извращение.       Жена — Чему ты улыбаешься? — тихо и ласково шепнула уже несколько секунд наблюдающая за ним супруга. — Так, вспоминал кое-кого… — сознательно навел туман мужчина.       Но она разгадала его желание подразнить ее и решила перехватить инициативу. — Я говорила, что люблю тебя? — Да, дважды, — он еще не привык слышать от нее нежности и старался не спугнуть. — Первый раз ночью в Камакуре, а второй — во дворе этого дома, когда решила, что живой я тебе нравлюсь больше.       Оба вспомнили упавший на землю танто. — Но ты забываешь про мою записку в гостинице, — напомнила его светлоглазая нежность. — Верно… — Я буду часто говорить, что очень сильно тебя люблю. — Одних только слов мне уже недостаточно…       Он навис над ней и больше не отвлекался на прелюдии — Ханаби уже разомлела и ждала его. — Погаси свет, — попросила она. — Я хочу видеть тебя, — он снял одеяло и полностью обнажил их.       Ханаби отвернула лицо в сторону, чтобы не смотреть на его наготу и пожаловалась: — О, небеса, я вышла замуж за бесстыд… Ой! — девушка вскрикнула. — Коджи…       Секунды прохлады без одеяла и снова жар: это возлюбленный накрывает ее собой, жарко лаская ртом шею и, почти одновременно заполняя ее внизу. *** Коджи       Он выбирает привычную, но удобную позу для возлюбленной, зная, что после недавней вспышки наслаждения ей будет легче, если он возьмет ее сверху.       Ханаби хочет остаться в темноте, но он не согласен прятать ее красоту и свое желание. Вместо этого он избавляется от теплого одеяла.       Супруга отворачивается и что-то произносит, но он почти не разбирает слов, потому что при этом открывается вид на восхитительную белую шейку, которую он обожает целовать, и ему ничего не остается, как припасть к ней губами, разводя бедра жены руками, раскрывая ее для себя.       Перед тем, как направить возбужденный, подрагивающий орган к ее входу, он гладит розовые нижние губки, собирая любовный сок, и смазывает им член.       Слышит, как она вскрикивает, застигнутая врасплох его вторжением, и чувствует теплые, нежнейшие стенки лона, которые словно в откровенном жадном поцелуе засасывают его.       Ему хочется быть глубже — толчок, еще глубже, еще и еще…       Коджи уже полностью внутри, постепенно меняя скорость, Накагава старательно ищет подходящий ритм для возлюбленной и находит: ее руки задвигались по его бокам, она обняла и прижалась к нему. Он чувствует, что его светлоглазая приближается к высшей точке любовного восторга: при каждом проникновении обхватывая его теснее и сводя с ума, Ханаби разрывает объятья, задыхается, изнемогая от его страсти.       Он тоже тяжело дышит, не замечая капелек пота, покрывшие лоб: внутренний огонь жены точно плавит его: дыхание становится ещё более рваным, на пределе терпения мужчина закрывает глаза и зарывается в распущенные волосы любимой, но легче не становится - его тут же подстегивает и сильнее распаляет запах волос Ханаби.       Он ждал ее с позапрошлой весны! И потому Коджи не останавливается, едва удерживая семя, которое будучи на подходе, давит изнутри, мучает, распирая его и ежесекундно грозя преждевременным взрывом.       Но мужская гордость желает, нет — требует, чтобы жена раз за разом кончала под ним и это вновь происходит — протяжные стоны уже не созвучны его движениям, они следуют за судорожными сокращениями ее внутренних мышц, плотно обхвативших воспаленную страстью плоть супруга, выжимая, наконец, все накопившееся семя.