***
Биг-Бен пробил семь часов³, Лань Ванцзи удачно перешагнул огромную лужу и снова сел на заднее сидение машины, принадлежавшей компании его семьи. До выступления в Ковент-Гардене оставался ровно час, Лань Ванцзи прикинул сколько будет времени, когда он подъедет к театру и удовлетворëнный сделанным из своих подсчётов выводом, снова взялся за мобильный. На экране высветилось уведомление о сообщениях от брата: «Ты хорошо долетел, без задержек? Что насчëт инвестиционного Центра? Они согласны на наши условия?» «Надеюсь, Джордж не заставил тебя играть с ним в гольф в такую погоду? Я видел прогноз, кажется, у вас сейчас ливень…» «Напиши мне, как выйдешь после театра. Я жду подробностей о выступлении. И о Вэй Усяне тоже. Много подробностей ;)» Лань Ванцзи сдавленно фыркнул и назло брату наотправлял максимально односложных ответов. Не успел он убрать телефон обратно в карман, как BMW уже подкатила к высокому белокаменному строению. Лань Ванцзи чуть пригнулся в попытке лучше рассмотреть боковые акротерии, но всë же решил пощадить свою спину и, вместо того, чтобы и дальше продолжать сутулиться, вышел из машины и хорошенько выпрямился. По одному взгляду на здание можно было сделать несложный вывод о том, что Королевский театр назывался королевским вовсе не просто так. «Что ж, — оглядел его Лань Ванцзи, — название своë носит не зря». Гладкие худые колонны выстроились перед мужчиной в белоснежный ряд, прибалконные тумбы гармонично переходили в резные баллюстрады, капители твëрдо примыкали к конечному антаблементу, переходившему, наконец, в крышу. Искусно и плавно. По-лондонски. Лань Ванцзи окинул взглядом свои туфли и, найдя их вид вполне сносным, что было довольно странно после целого дня ходьбы в сопровождении ужасной погоды, пересëк порог здания театра. Швейцар во входном вестибюле почтительно кивнул ему в знак приветствия. Лань Ванцзи ответил ему соответствующим взглядом и проследовал вглубь, к гардеробу. К собственному удивлению, он заметил несколько знакомых по предыдущему выступлению лиц. Женщина, которая тогда пререкалась со своим мужем на входе в зрительный зал, по-прежнему обмахивалась буклетом-программкой. Ногти у неë сегодня были небесно-голубыми, а не перламутровыми, как в прошлый раз. — А-Фэн, я уже не могу! — аж подпрыгнула она от возбуждения, обращаясь к подруге. — Я так хочу его увидеть! О! О, о, о! — воодушевлëнно округлились еë глаза. — Ты, кстати, видела фото, которое он сегодня выложил? — Видела, — азартно сощурилась та. Сегодня на ней были серьги чуть поменьше размером, но с гигантскими, по сравнению с предыдущими, камнями. — И знаешь, что ещë? Я тоже там была! Мы с Шэнь Линем были на той площади где-то за час до него! — горделиво приподняла она подбородок, раскачивая своими серьгами. — В смысле? — В смысле у него на фотке видно Вестминстерское аббатство. На нëм часы висят, — постучала она себе по виску. — О-о… Лань Ванцзи, никак мысленно не прокомментировав происходящее, сдал своë пальто и направился прямиком в зрительный зал. Он зашëл в помещение и чуть было не ослеп от натыканного тут и там золота. Зал представлял из себя контрастное мракобесие из красного и ярко-горчичного. Более двух тысяч кресел, обтянутых бордовым шениллом, многочисленная объëмная отделка медового оттенка, белëсый свод, подкреплëнный увесистыми прутьями в насыщенном соломенном цвете и бесконечное море света — вот, что пришлось выдержать неподготовленным глазам Лань Ванцзи. Он, не долго простояв на пороге, проследовал к своему месту и заметил ещë одну знакомую женщину. Ту самую, которая постоянно вздрагивала на соседнем от него кресле. По тому положению, где она сидела сейчас, не сложно было вычислить, что они с Лань Ванцзи снова оказались «соседями». Заметив статного высокого мужчину возле себя, женщина подняла на него смущëнный взгляд, но промолчала, хотя было ясно как день, что и она его узнала. Лань Ванцзи сел, взглянул на часы и, вздохнув, сложил руки на коленях. Свет в зале начал потухать, и шепотки присутствовавших почти сразу же затихли. В тëмном зале две тысячи человек, уже знавших, на что подписались, и сознательно сюда пришедших, приготовились к раскатистым басам и лавине громоподобных клавишных. Тяжëлый занавес стал неторопливо разъезжаться. Зажглись прожекторы. Лань Ванцзи сглотнул. Сцена явила им принца. Белоснежный, слепивший глаза камзол. Алые размашистые эполеты с позолоченной бахромой на плечах. Блестящие пуговицы, застëгнутые в ровной диагональной последовательности на сорок градусов. Золотые цепи-колосья на прямом вороте рубашки и предплечьях. Пышущая огнëм перевязь на поясе. Идеально сидевшие на длинных ногах трико и туфли. Настоящие туфли — с крупными серебряными пряжками, на подкованных устойчивых каблуках. Аккуратный, собранный на затылке хвост с переплетëнными на висках косами и витая диадема. Лань Ванцзи, ожидавший увидеть совсем не такую картину, заинтересованно приподнял бровь. В зал ворвалась свора низких гудков альта. Они ритмичной стайкой стали оседать на зрителей, имитируя полëт деревьевых «вертолëтиков». Вэй Усянь стал, выгибаясь, распрямляться, плавно разводя руки в стороны, как будто только что пробудился ото сна. «I used to rule the world…» Крис Мартин дал зрителям услышать свой мягкий голос, и Вэй Усянь в тот же миг тронулся с места и, прищëлкнув каблуками, будто бы поплыл по сцене. Лëгкие, парящие фуэте — то одинарные, то двойные, то четверные. «Seas would rise when I gave the word» Складные, скользившие по воздуху движения. Пластичные руки, техничные ноги. «Now in the morning I sleep alone» Гладкий пируэт исполнен сожаления. «Sweep the streets I used to own» Меланхолия читалась на каждом из кончиков пальцев Вэй Усяня. «I used to roll the dice» «Feel the fear in my enemy's eyes» Стыдливый ассамбле. «One minute I held the key…» Вэй Усянь тревожно прижал руки к груди, будто действительно пытался что-то удержать. Зажмурился, сжался всем телом. «Next the walls were closed on me!» Теперь он стал неуверенно оглядываться по сторонам. «And I discovered that my castles stand upon pillars of salt and pillars of sand!» Вэй Усянь сокрушëнно схватился за голову. Зрители в смешанных чувствах наблюдали за разворачивавшимся перед ними действом и не могли определиться, какая эмоция преобладала в них в большей степени: разочарование, испанский стыд или неверие собственным глазам, которые, очевидно, передавали им совершенно не ту противоречащую всем возможным устоям картинку, которую им так хотелось увидеть, а что-то абсолютно постороннее. Они не понимали, куда делись те непоколебимость и пылкость, и что было ещë более странным и отчуждающим, так это липкое, склизкое чувство, что они как будто бы подсматривали его жалкую, слишком личную сцену. Но стоило только пронестись фоновому звону церковного колокола, как Вэй Усянь соизволил, наконец, наградить зал взглядом. И люди замерли. Глаза, которые он на них поднял, врали. Его движения, его телесные порывы были переполнены трагедией, а в глазах плескались желчные коварство и злоба. Светлое, преисполненное самой жизнью жете сопровождалось похотью. Скок фигурным акселем с алягсона на экарте, даже стук каблучком — и тот отдавал ложью. Невинность в руках, свирепый запал в глазах. Теперь каждое его движение воспринималось совсем иначе. Плавность лебедя стала походить на манерное виляние ядовитого змея. Искренность сменилась алчностью. Мартин кричал о Иерусалимских колоколах, о песне римской армии, просившей быть еë зеркалом, мечом и щитом, быть еë посланником на чужой земле. «Once you know there was never, never an honest word…» «That was when I ruled the world» Вэй Усянь галантно присел в третьей позиции. Неутомимая «Viva La Vida» снисходительно помиловала зрителей бодрящим проигрышем. Вэй Усянь улыбнулся лучезарной улыбкой, полной надежды, но затуманенный взор его оставался порочным. Терпеливые скрипки обозначили начало второго куплета, и танцор, гонимый жаждой отпущения своих грехов, закружился по сцене с новой силой. Зрительный зал сконфуженно хмурил брови, возмущëнно таращился на выступавшего, но никто не смел оторвать от него глаз. «…People couldn't believe what I'd become» «Точнее и не скажешь», — пронеслась молниеносная мысль в голове Лань Ванцзи. Незатейливый глиссад с высоко поднятыми, возведëнными к небу руками. «Revolutionaries wait for my head on a silver plate» Вэй Усянь мотнул хвостом, меняя позиции и мягко чередуя известные всем элементы и, казалось бы, заплутал в тëмном лесу по глупой ошибке, но ни от кого не скрылась скользнувшая по его лицу усмешка. «Oh who would ever want to be king?» На секунду он замедлил петлявший темп и саркастично приподнял брови в риторическом вопросе. Нараставший рокот барабанов всплеском накрыл зал всë набиравшим громкость припевом. Торопливый темп так и подбивал наблюдавших встать с мест и забить в ладоши. Радость нового мира и очистившиеся намерения героя были в этой песне. Но никто не поднялся. Вэй Усянь подобно источнику всего живого на земле кружил по сцене, летал, казалось, даже по воздуху. Щедрые взмахи руками и любезные мановения тонкими кистями. Снова наступил проигрыш и вступил дружный хор, а после, наконец, прогремел финальный припев. «For some reason I can't explain…» Пируэт за пируэтом. «I know Saint Peter won't call my name» Грандиознейшее соте над сценой. «Never an honest word but that was when I ruled the world» Хор деликатно подвëл композицию к концу, стихшая музыка оставила за собой только слабые, успокаивавшие голоса. Вэй Усянь доводил конечные туры, и когда прозвучала последняя нота, он, обратившись к залу, присел в глубоком, почтительном реверансе. Диадема на его голове робко соскользнула с волос и пристыженно полетела на деревянный пол. Она неуверенно закружилась монетой по сцене и замерла, упав лицевой стороной с большим серебристым камнем посередине к застывшим зрителям. История о грязном принце в шелках и золоте подошла к концу. В огромном тëмном помещении стояла тишина. Люди, замершие с гримасами отвращения, осуждающе сверлили взглядом дыру в темноволосой макушке танцора. Каждый из них прекрасно понимал, что это было просто наглейшей насмешкой им прямо в лицо. Насмехаться над таким было нельзя. Во всяком случае, не в Англии уж точно⁴. Две тысячи недовольных богатеев, бормоча себе под нос завуалированные оскорбления, направленные в сторону крайнего непрофессионализма и грубейшей бестактности выступившего, даже не взглянув больше на сцену, повскакивали со своих мест и стаей шумных муравьёв оперативно направились к выходу. Лань Ванцзи оглядел Вэй Усяня с ног до головы, и тот, будто бы почувствовав, что за ним наблюдали, на манер слуги с по-прежнему опущенной головой попятился спиной к тяжëлым шторам, и его сиявшая фигура скрылась за тëмным занавесом. Лань Ванцзи прошëлся взглядом по опустевшим красным креслам и, прикрыв рукой губы, чуть заметно усмехнулся. «Неплохо», — подумалось ему. Люди могли сколько угодно бранить Вэй Усяня, но винить его в том, что он не дал им того, чего они хотели, они определëнно точно не имели права. Ведь цикл, в конце концов, назывался «Провокация», а не «Угода». Лань Ванцзи стало ясно, что Вэй Усянь уже давным-давно расставил «фигуры» на «доске», причëм мнением окружающих он явно при этом не руководствовался. Все они были не просто зрителями и просто танцором, они были быком и красным полотнищем. Бесконечно огромным красным полотнищем. Лань Ванцзи встал с места, взглянул на часы и одним из последних вышел из зала.***
Вэй Усянь сделал глоток кофе и случайно проглотил подтаявший кубик льда. Проявив к своему уставшему телу снисхождение, он ковырнул резной вилкой кончик остроугольного брауни на своей тарелке. Ледяной кофе с безбожно калорийным тортом — самое то для ночного интервью. Поразительно шустрая во всех смыслах журналистка напротив него раскладывала перед собой на столе рабочие принадлежности: рыжий блокнот, навороченный микрофон и фигуристая ручка — все это было с жесткой профессиональностью впечатано в ровную поверхность стола еë натренированными годами опыта корреспондентскими пальцами. — Мистер Вэй, вы не против, если мы представимся друг другу заново? — подняла она на него глаза. — В более, так сказать, спокойной обстановке, — улыбнувшись лишь из приличия, она обвела ручкой воздух, как бы описывая кругом всë помещение. — Просто это как бы мой ритуал, — и протянула худую руку. — Линда Майерз. Вэй Усянь, поморщившись от лени, всë же отлип от спинки диванчика, на которую всë это время облокачивался. — Вэй Усянь, — соизволив состроить человеческое выражения лица, он пожал ей руку в ответ. — Если вы по какой-то причине этого не знали, — добавил он, критично вскинув бровь. —…Мистер Вэй, смотрю, вы не очень рады моей компании. — Не может быть, — пофигистически сунул он себе в рот достойных размеров кусок торта. — Нет, что вы, по вам и не видно, — натянув служебную улыбочку, парировала Линда, твëрдо решив не уступать ему в этой неозвученной вслух схватке. — Тогда, может, мы уже приступим? — Только вас и жду, — Вэй Усянь слизнул терпкий шоколад с зубчиков вилки, и Линда запустила запись микрофона. — Сколько вам лет? — Двадцать три года. Мисс Майерз что-то черкнула у себя в блокноте. — Любимый жанр в музыке? — Какой угодно, — Вэй Усянь наклонился за чашкой кофе. — Главное, чтобы исполнение было адекватным. — Ваш кумир? —…Хм-м, — нахмурился он, оставив еë вопрос без ответа. — Откуда вы родом? — Линда по старой привычке поправила платье. — Я имею в виду, все знают, что вы уроженец Китая, но какой город можно считать для вас родным? — Гуйчжоу⁵— Вэй Усянь задумчиво потëр подбородок. — Но живу я сейчас в Шанхае. —…Вы встречаетесь с кем-то? Тот снова отхлебнул свой холодный бодривший напиток. — А что, похоже? Линда еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Вдохнула-выдохнула и перевернула страницу в блокноте. — Что служит для вас источником вдохновения? — Это личное. — Тогда, ваша самая вредная привычка? — Раздражать окружающих, — мигом расслабившись, Вэй Усянь, преисполненный гордости, растянул губы в довольной улыбке. — Сколько вы зарабатываете? — осторожно закусила губу Линда Майерз. Вэй Усянь тяжко вздохнул и подпëр щëку рукой. — Достаточно, чтобы мне в течение часа поступило семь предложений о проведении интервью. Линда, решив переть напролом, хищно перешла к следующему вопросу: — Каковы шансы, что вы уже упустили нечто важное, о чем будете сожалеть всю оставшуюся жизнь? Вэй Усянь медленно поднял на неë серые глаза, чуть заметно прищурился и хотел уже было сказать самую подлую гадость за весь месяц, как вдруг Линда встрепенулась и, торопливо выставив руки вперëд, быстро залепетала извинения: — Эм..! Кажется, мне не стоило так на вас давить… Похоже, — погрызла она лакированную кнопку ручки, — это действительно слишком личное. Вэй Усянь с высоты своего величия закрыл глаза на эту странную реплику и снова принялся за свой брауни. Линда немного виновато оглядела своего собеседника, опасаясь, как бы не спугнуть свою строптивую птичку. — Лучше слушать мозг или сердце? — Уши. Нет, Линда Майерз всë же решительно не могла переносить спокойно этого молодого человека и в отчаянии закатила глаза. — Вы бы нарушили закон, чтобы спасти того, кого любите? — Я уже. Майерз даже на секунду оставила свою ручку в покое. — Excuse me?* — повела она бровью. Вэй Усянь сделал вид, будто журналистка вдруг стала говорить с ним на марсианском. Линда молча проглотила сей факт и продолжила: — Вы уважаете своë начальство? — Я сам себе начальник. — Оу. Вэй Усянь с вилкой в зубах в раздумьях наклонил голову влево и чуть ей качнул, будто бы о чëм-то вспомнив. —…Но мне нравятся веснушки моего менеджера. Линда, наконец удовлетворëнная первым за всë интервью человеческим ответом, ощутила прилив сил и энергично выпрямила спину. — Чем вы больше всего гордитесь? — Ну, — усмехнулся Усянь, — в восьмом классе я послал директора на несколько развесëлых букв. — И что было дальше? — Меня перевели в другую школу. — И? Вы поняли свои ошибки и стали образцовым ребенком? — Пф! — от возмущения он чуть было не подавился куском брауни. Майерз совсем не удивилась такому развитию событий и как ни в чëм не бывало продолжила: — Если бы вы могли иметь только пять вещей, что бы вы выбрали? — Пуанты, — Вэй Усянь вытянул перед собой пятерню и стал загибать пальцы, — наушники, сигареты, сидр, — он замер на мгновение. — О, да. Ещë стрессоустойчивость. — Вы когда-нибудь думали, что будет написано на вашем надгробии? — Это пока секрет, — Вэй Усяню в рот снова попал кусочек льда, и он загрыз его резцами. — Можете вспомнить самый неловкий момент? Мужчина неожиданно расплылся в кошачьей улыбке. — Я обещал другу унести эту тайну с собой в могилу. Линда, уязвлëнная таким разочаровывающим обстоятельством, вздохнула. — Если бы вы стали президентом, что бы вы сделали в первую очередь? — Выпил бы пива, — подняв чашку, Вэй Усянь допил остатки своего напитка. — Почему вы выбрали свою нынешнюю профессию? — прищурилась Линда. — Да у меня просто шило в заду, — глухо провозгласил Вэй Усянь в чашку. Мисс Линда Майерз почувствовала, что входит в раж. — В «Провокации» у вас уже есть какой-то наиболее любимый номер? — Я обожаю их все одинаково. — В своëм Шанхайском выступлении вы были подобны неукротимому, необузданному зверю, — смело подбирала слова интервьюер. — Этот образ… — она снова закусила ручку. — Это проекция вашего характера? Или, может, вы хотели показать в целом какую-то человеческую черту? — Я делал то, что чувствовал, — Вэй Усянь отставил чашку и, закинув руки за голову, снова откинулся на спинку дивана. —…Да, пожалуй, там было что-то и от меня самого, — кивнул он сам себе. — Вам не стыдно за сегодняшнее выступление? Мужчина лишь живописно закатил глаза: — Ещë чего. — «Провокация»… — Линда щëлкнула ручкой. — Думаете, каждый ваш номер будет вызывать столь мощный эффект? — Да. — Довольно самонадеянно, — улыбнулась она собеседнику воистину мошеннически. — В подтверждение своих слов не могли бы поделиться планами на будущие выступления в цикле? — и невинно взмахнула ресницами. — Я не собираюсь выкладывать год усердной работы самой бестактной журналистке в моей жизни, каким бы эксклюзивным это интервью ни было. Надеюсь, мне не придëтся объяснять, чем вызвано такое решение? Линда сконфуженно вернулась к списку своих вопросов. — Если бы вы были салатом, какую приправу вы бы предпочли? Вэй Усянь выжидающе перевëл на неë взгляд. —…Серьëзно? Майерз, почувствовав какой-то подвох и, что было ещë в стократ хуже — сочувствие в его бесстыжих глазах, заподозрила что-то неладное. Она снова перевела взгляд на блокнот и свои записи. И тут же вскрикнула: — Ой! Простите, это не вам! Вэй Усянь подозвал официанта и сделал заказ на ещë один кофе. Глядя на твердолобую Линду Майерз, он живо почувствовал, что покинет это кафе ещë совсем не скоро.***
Вэй Усянь зашëл в свой номер и закрыл за собой дверь. Вглядываясь в темноте в циферблат настенных часов, он сильно сощурился: оказывается, шëл уже второй час следующего дня. Он не потрудился дотянуться до выключателя и прошëл в номер прямо так, в кромешной тьме. Обогнул огромную, идеально заправленную кровать, чуть было не споткнулся об угловую деревянную тумбочку и, наконец опустившись на колени перед распахнутым чемоданом, стал на ощупь ковыряться в своëм барахле. Нащупав кусок прохладного гладкого пластика, Вэй Усянь успокоился и вытащил из горы тряпья чуть поцарапанную местами кассету с потрескавшейся от времени надписью «Цансэ Саньжэнь». Оставив еë на тумбочке, мужчина быстро скинул с себя остатки одежды, обернулся в атласный халат и прошлëпал к мини-бару. Холодильник явил ему бутылку красного «Tignanello», о которой он просил Джу Гэ и которая, впрочем, быстро оттуда исчезла и оказалась зажата в его тëплой ладони. Он достал из шкафчика бокал и откупорил пробку — тëмно-красная пахучая жидкость зашелестела в стеклянную чашу. Вэй Усянь взялся за тонкую ножку и устало прошаркал к кровати. Оставив бокал на тумбе, он потянулся за кассетой. Нашëл под телевизором начищенный до блеска старенький видеомагнитофон и вставил свою кассетку в дисковод. Телевизор что-то прошуршал, и Вэй Усянь вернулся на кровать. Откинулся на подушках, хлебнул вина и перекинул ногу на ногу. В темноте на его тонком лице отразился слабый свет от большого экрана напротив. Он снова пригубил вина и на мгновение утомлëнно прикрыл глаза. Да, сейчас ему в тëмной комнате определëнно точно хотелось пересмотреть эту старую запись с посторонними шумами и трясущимся объективом в качестве хуже некуда.Примечания 0.5:
*— Прошу прощения? ¹Все машины, на которых будет разъезжать Лань Ванцзи, преимущественно относятся к «Audi», в данном случае это Audi-A8. ²район в Лондоне, привлекательный улочками с редчайшим антиквариатом, многочисленными кафе и бизнес-центрами. ³Сделайте вид, что не знаете, что Биг Бен сейчас на реставрации😉🔪. ⁴Предполагается, что «Viva La Vida» это песня о многочисленных европейских войнах, одной из постоянных участниц которых являлась Великобритания. ⁵Спокойно, не нужно никаких расследований. Я это просто придумала.