Долгий разговор

Несколькими годами ранее… Твердо решив впервые за столько лет прогуляться по знакомым местам, Дилюк спокойно запрягает лошадь у винокурни, думая немного передохнуть. Прогулка к мысу должна была успокоить его загруженный мозг от всего напряжения за этот тяжелый день. Лошадь остается в Спрингдейле, когда Дилюк продолжает свою пешую прогулку. Исследуя лишь камни под ногами, погруженный в свои мысли, с каждым шагом он всё сильнее зарывается внутрь себя. Дорога от Мондштадта до Спрингвейла всегда была его любимым патрульным маршрутом, когда они вместе с Кэйа или Джинн проходили его во время службы. И, если с Кэйа это больше имело забавные истории, когда как с Джинн многие ситуации волновали его сердце. О, сколько лет они буквально таяли при виде друг друга. Их маленький роман, развернувшийся всего на неделю, если не меньше, навсегда останется его лучшим воспоминанием, если бы не смерть отца, так очернившая эту историю. Что бы сейчас было с ними, не уехав он тогда, а его отец был бы жив. В рассуждениях не было никакого смысла. Мысли о прошлом занимают большую часть его рассуждений, отчего обычная прогулка вызывает только головную боль. Когда перед ногами резко проскальзывает маленькое тело, Дилюк почти успевает поймать такое скорое создание, едва не упавшее ему в ноги. Недалеко слышится чей-то голос, но блондинистая головушка забирает все его внимание. Дилюку в целом как-то все равно на ситуацию, пока совсем юное создание не поднимает на него свои красные глаза, и тогда Дилюк полностью теряется. Взгляд, так похожий на добродушный взгляд его отца. Проходит немного времени, прежде чем Дилюк начинает подмечать в этом ребенке что-то схожее. Шаги приближаются к ним все ближе. Кажется, он окончательно сходит со своими мыслями с ума. Дилюк промаргивается, обращая взор, по-видимому, на родителя, и никак не ожидает поймать на себе растерянный взгляд Джинн. Ребёнок, словно ошпаренный, быстро убегает от Дилюка, отчаянно просясь на руки Джинн, и та поспешно выполняет её просьбу. Возможно, все можно списать на нечто иное, если бы юные возгласы «мама» не были столь отчетливо слышны. Сложить два и два кажется проще, чем осознавать ситуацию. — Ох, прости, обычно Кли не боится незнакомцев, — девочка с опаской выглядывает из своего укрытия, постоянно озираясь на свою так сильно поникшую мать. Молчание между взрослыми лишь сильнее накаляет обстановку. Потерянный вид незнакомца ничуть не приободряет Кли, как и печальный, расстроенный взгляд матери. Отчего она немного сильно тянет Джинн за волосы, выводя из транса. Это было неизбежно, наверное. — Не хотите вместе прогуляться до дуба? — он изрекает это тихо, но так, чтобы было слышно ей, и Джинн кивает, отпуская дочь вперёд. Дорога сопровождается заурядными разговорами, в которых не было смысла, кроме как скрасить черные едкие мысли и не сбежать из ситуации. Оба понимают некую серьезность. На секунду Дилюку кажется, что это может быть просто игра его воображения. Но едва улыбающийся с его несмешных, но разбавляющих шуток взгляд Джинн отрезвляет. Впереди виднеется светлая макушка, срывающая по дороге все попадающиеся цветы. Они присаживаются позади статуи на корни дуба. За все время никто так и не смотрит друг другу в глаза. Лик Барбатоса обращен к ним спиной, словно не подслушивая разговоры своих детей. Кли восторженно залезает с корня на корень, и Джинн заметно вымученно улыбается от её вида. Вопрос сам встаёт у Дилюка комом в горле. — Так, её зовут Кли? — Джинн в ответ, не смотря на него, просто кивает. Дилюку ничего не остается как продолжить допрос. — Так, — слова замирают на кончике языка, немного подавленно, он всё же продолжает — это моя дочь. Вопрос сам материализуется в факт. И никакая дрожащая интонация изменить его посыл неспособна. И так напряженная фигура Джинн становится натянутой как струна, плечи выпрямляются, и ранее сжатые ладони сковываются в замок рук. Джинн лишь глубоко вздыхает и, не смотря на него, кивает. Едва ли из её уст можно было получить словесное утверждение. Дилюк и сам знает ответ на вопрос. Хотел убедиться в правде? Джинн продолжает следить за девочкой, не в силах обернуться и высказать правду в лицо. Превозмогая, она всё же находит в себе силы сесть рядом, по правую руку от него. Облокачиваясь на ствол массивного дерева, словно надеется на его поддержку. Смотреть в глаза для нее становится ужасной пыткой, и она, замечая боковым зрением, как Дилюк следит за Кли, начинает. Ладони напряженно сцепляются сами по себе. Это должно было когда-нибудь наступить. — Утекло уже много воды, — Джинн ровно подбирает слова, боясь оступиться, — когда мы проводили те несколько дней после общего признания вместе и … — её щеки сами собой краснеют, и она проводит ладонями по лицу. — Это до сих пор одно из моих лучших воспоминаний в жизни. Тогда все было таким волшебным, чему я благодарна, правда, — её лицо, на секунду, приобретает улыбку, которая теряется за следующими словами, — после того, не знаю, помнишь ли, как мы договорились встретиться в Хорошем охотнике, ты пропал. Я только ближе к ночи узнала о том, что твой отец скоропостижно покинул нас, Дилюк. Мне искренне жаль. Дилюк замирает от старого гнойника, но продолжает слушать. — Я пыталась найти тебя, где было только возможно. Не знаю, почему Барбатос не позволил мне встретиться с тобой. В то время я нигде не могла тебя поймать. Каждый раз ты ускользал от меня, едва я появлялась на месте. После похорон мастера Крепуса, я ждала, когда ты придёшь на его могилу, — Джинн часто промаргивается, обращая свой взор к небу, и криво усмехается. — Как же это глупо сейчас звучит, — а затем, дрожа, продолжает: — Прости, что не смогла стать твоей поддержкой тогда. Когда я пришла домой с утра, попавшийся мне по пути бармен Ангельской Доли сказал, что ты… уехал. Джинн ненадолго замолкает, прежде чем привести себя в чувства. Слезы скапливаются в уголках глаз, и Джинн выдыхает, пытаясь восстановить свое состояние. — Через несколько недель я узнала, что беременна. Было странно это осознавать, но я сама была виновата. Как бы… а чего ещё следовало ожидать от… Джинн прерывается из-за хлынувшего потока слез. Напряженное тело содрогается во всхлипах, пока разум борется за жалкие попытки восстановиться и продолжить историю. Дилюк чувствует себя просто отвратительно. Повел себя как чёртов мальчишка. Он всегда был заложником своих эмоций, благо путешествие хоть немного, но усмирило его. Что сказал бы Крепус, узнав обо всем этом? Дилюк отбрасывает свои бесполезные мысли, но прикоснуться к Джинн не решается. Лишь сжимает свое эгоистичное желание утешить её в кулаке. Проходит пару минут молчания, пока Кли продолжает искать красивые цветы недалеко от взрослых. — Не то, чтобы я не была рада, просто это было так скоро и ломало многие планы. Честно, мысли рвали мне душу от радости до слёз каждый вечер. Делиться подобными новостями оказалось так сложно, и об этом никто не знал, — Джинн с трудом подбирает слова. — А потом я рассказала маме… и мы… поругались. Глубокий вздох не освобождает её от застрявшего кома в горле. По влажным щекам пробегают новые дорожки слез. В попытке привести себя в порядок Джинн приобнимает себя за плечи, словно уменьшаясь в размерах в глазах Дилюка, и он машинально кладет ей руку поверх её ладони. — Я… сказала ей много неприятного при её словах о тебе и о ребенке, но я её понимаю. Тогда я и сама действительно могла повернуть свою жизнь иначе. Избавление от плода могло решить мои многие проблемы, и я, — Джинн сложно даются слова, когда она чувствует сжатие своей ладони на плече, — я пыталась избавиться от неё. Стараясь не выливать все эмоции на неё, Дилюк прикусывает свою губу буквально до крови, успокаивающе поглаживая её ладонь большим пальцем. Чувство потрясения сжирает его мысли заживо. Ей пришлось проходить через все одной. Дилюк продолжает слушать рассказ Джинн. — Поскольку вторжение в мой организм мама никак не одобряла, приехавший, кажется из Фонтейна, или Ли Юэ, не помню, именитый, с её слов, доктор прописал мне какие-то таблетки и настойки. Меня словно лечили от заворота кишок. Честно, не хочу вспоминать… Это было просто отвратительно. Когда я усомнилась в его лечении, мы поругались с мамой еще раз, и я вернулась в Мондштадт. Дилюк невольно издает злостный рык, пробегаясь парой ласковых слов внутри себя. После чего извиняется за прерывание речи Джинн, получая лишь легкое «ничего страшного» в ответ. Чувствуя тепло на одной из своих ладоней, она продолжает свой монолог. — Я… пробовала поднимать тяжести, продолжала немного пить эти препараты, но все, как мне казалось, оставалось таким же, кроме моего психического здоровья и постоянного головокружения от недосыпа. Прости, это всё звучит так по-идиотски. Бессонница почему-то долго не хотела меня покидать. После небольшого обморока, отец принял меня к себе. Знаешь, мне позже уже сказали, что всем было давно видно мою беременность, и мое молчание просто ставило всех в ордене в тупик. Эмоции снова накрывают её, но от теплых воспоминаний на душе у обоих становится легче и Дилюк немного сжимает её руку. — Но только благодаря папе я наконец свыклась со своими мыслями. Врач сказал, что еще немного, и я сама отправилась бы на покой, — она невольно смеется, пытаясь отвести всё в шутку, но Дилюк даже и не думает улыбаться. Даже не видя этого, Джин понимает. — Монашки долго меня выхаживали. Варка дал мне время до родов и … Знаешь, Кэйа всегда так ловко раскусывал людей. Помню, что он просто первый обратил внимание на мое недомогание. А после очень долго избегал. Не знаю, зачем я это говорю, но Барбара рассказывала мне, что в первую ночь, после моего обморока на улице, он просидел возле моей кровати … и словно каялся. Я увидела его сама спустя только несколько дней. Дилюк сжимает вторую руку в кулак, ощущая биение своего сердца. Джинн уже не останавливает свой поток слез, продолжая сиплым голосом. — Когда мы встретились с ним, Кэйа сказал, что я всегда могу рассчитывать на помощь Аделаиды, и других людей твоей семьи, и ему самому. Мне стало так совестно, я разрыдалась прямо у него на руках. Кли окликает взрослых, махая объёмным букетом, на что Джинн, превозмогая, машет ей в ответ и натянуто улыбается. Дилюк лишь следит за их действиями, провожая Кли взглядом. Желание обнять Джинн со спины оказывается сильнее, и он не сдерживается. — В последние дни, перед её рождением, мы почти помирились с мамой. Но… из-за моего постоянного стресса и бессонниц она родилась такой… хрупкой… и сначала даже не дышала. Я так испугалась. Всю неделю я не могла взглянуть на нее, мне было так стыдно перед самой собой и всеми, но я просто боялась к ней даже прикасаться. Говорили, что это нормально, что это пройдет. Я тогда… сломалась. Джинн сжимается, насколько максимально возможно. Перебиваясь между всхлипами и тяжестью от своих же слов, она не выдерживает, падая в объятия Дилюка окончательно. Он гладит её по волосам. Переходя почти на шепот, Джинн продолжает свой рассказ, пока Дилюк перебирает чужие волосы, как делала когда-то его мать. Эльфийка Алиса в её речи появляется неожиданно и сразу занимает важную роль в дальнейшей истории. Она рассказывает Дилюку об Алисе, познакомившись с ней в соборе, и о многих случайностях, которые учили её быть матерью. Алиса была её верным проводником, так неожиданно ворвавшимся в жизнь Джинн и её маленькой девочки. Та, которая стала крестной матерью Кли, почти сама предложив это имя. — В первые моменты я думала, что будет хорошо подарить Кли любящую семью, какая была у Алисы и её мужа, однако, — Джин снова запинается, — прости, это звучит так по-скотски с моей стороны. Дилюк не перебивает, молча слушая каждое слово. Немного погодя, Джинн продолжает рассказ, замечая приближающуюся к ним Кли. Пока девочка срывает астры возле ног статуи Барбатоса, Джинн рассказывает о ее первых шагах, о совмещении работы и неуклюжих, как она сама говорит, попытках воспитания Кли, о тесной дружбе Кэйа и их дочери. Почти каждое её предложение упоминает Алису. Восхищение вперемешку с благодарностью переплетаются в моментах, когда она так помогала Джинн с Кли. Она лишь вскользь упоминает, что Кли научилась делать бомбы, понимая, что это всплывет, но пока, ей кажется, не стоит на этом заострять внимание. Джинн говорит, что Кли часто называла Алису своей мамой, оставаясь с ней порой на длительное время. Её слова полны и радости, и печали. Из рассказов Дилюк понимает, что Алиса исчезает совсем внезапно. Джинн остается лишь говорить о её искренней благодарности Алисе и надежде на скорую встречу. Когда она почти заканчивает свой монолог, Кли подносит букет матери, внимательно всматриваясь в плачущее лицо и сильнее прижимаясь к Джинн. Её глаза мельком цепляются за взгляд Дилюка, словно пытаясь найти в них ответ. Джинн лишь кладёт ладонь на голову Кли, мягко поглаживая по волосам. Её мелкая улыбка немного расслабляет напряжение Кли, и она возвращается к собранным цветам. О том, что это дочь Дилюка, знают только те, люди, которым необходимо знать. В первую очередь, близкая родня. И если Шеймус поддержал дочь, как и Барбара с сестринской радостью любила Кли, то Фредерика лишь с грузом смогла найти силы помириться с дочерью, не желая больше никогда не слышать имя Дилюка в своём доме. Во вторую — друзья, Кэйа, Лиза и некоторые другие знакомые. Их можно было пересчитать по пальцам. — … прости, что не сказала об это раньше. Я много раз пыталась написать письмо, но все мои попытки меркли, и я… Наверное, я слишком слабая. Прости, что я тебя впутываю. Я просто наверное не знаю. — Джинн инстинктивно прижимается к Дилюку, а Кли лишь продолжает перебирать собранные цветы, разбирая общую кучу на два букета, говоря что-то ловко про себя, изредка поглядывая на дрожащую улыбку мать. — Прости меня, Дилюк. Её теплое дыхание щекочет шею Дилюка, отчего он сглатывает, пока его нутро сжирает собственное чувство самоненависти. Джинн, она проходила через всё это одна. Не сказав ей тогда ни слова, он оградился, сам не понимая масштаба. Джинн всегда была такой стоической гордой и тогда впервые показалась ему маленькой девочкой, которой он словно воспользовался и забыл, будто никаких чувств никогда не было. Это было одним из самых сложных рассуждений. Дилюку долго казалось, что он поступает правильно. Одна из мыслей, ведущая его за собой все путешествие, была заключена в одном словосочетании — оборвать концы. Ведомый ненавистью к ордену, к Кэйа, все это время его поступки казались ему правильными. Обдумывая свои чувства в очередном новом месте, Дилюк долго искал ответ, который бы помог ему объяснить все его действия. Тогда его внезапный уход должен был сделать для Джинн ещё лучше. Она, конечно, будет страдать, но тем больше это послужит уроком как и ему, так и ей. И все слова, все эти чувства… всего лишь плод его больного юношеского разума. Но теперь он больше не ребёнок, и вся эта история лишь результат его необдуманных действий. Дилюк лишь мягко опускает свою руку, сжимая ладони Джинн в своих. Как же все это звучит по-идиотски. Дилюк глубоко вздыхает, ощущая на себе склоки ненависти. Джинн, его милая Джинн. Кли. Чтобы сказал отец сейчас. Стыд накрывает его с самого начала истории. И Джинн после всего пережитого ещё и находит в себе силы извиняться перед ним? Джинн. Он никогда не сможет простить себя. Кли протягивает матери первый забавно собранный букет из ближних цветов, который Джинн принимает с большой благодарностью, целуя ребёнка в лоб. О возрождении отношений не может идти и речи, после всего пережитого они навряд ли могут что-то сделать. Дилюк запирает свои мысли на ключ. Разумной частью было бы просто разойтись и лишь обмениваться изредка диалогами по делам… Кли заглядывает в мужские глаза, стараясь словно найти одобрения. Но он никогда не сможет бросить Джинн, когда знает о своих ошибках. — Джинн, — Дилюк начинает осторожно тихо и медленно, — я, … прости, что заставил пройти тебя через это… — он запинается, и Джин впервые видит его настолько потерянным, будто решающим свою судьбу сейчас. В её забитом сердце всплывают склоки надежды. — Я хотел бы просить у тебя прощения за всё, в чем я не преуспел тогда, покинув Монд. Мне действительно нет оправданий, и, к сожалению, прошлое не воротить. Однако позволь мне помочь со всем, чем я смогу для неё и тебя, — Джинн смотрит едва потерянным взглядом, немного ощущая как что-то внутри отдает болью, но чувствует облегчение и позволяет слезам щипать её красные щеки. На что Дилюк снимает перчатки, кладя свою ладонь на её щеку. Подобно забитому щенку Джинн лишь тихо наклоняется к теплу. Кли зовёт маму и слышимым всем шепотом говорит, что незнакомый дядя наконец-то улыбается, отчего Дилюк чувствует укол совести. Он смотрит на Кли также серьезно, просто не зная, как обращаться с девочкой. Итак, первое, что нужно принять — у него теперь есть дочь. Второе, Джинн все еще стоически восхитительна. Кли обращает взор на потерянного взрослого и не понимает происходящего. Закусывая нижнюю губу, она с детской резкостью в движениях протягивает ему вторую часть букета с возгласом понятному только ей самой. Взгляд Дилюка теряется, и он принимает цветы с тихим спасибо. Третье — его дочь всё ещё не знает, кто он. Но у него есть время. Кли радостно улыбается, когда мама усаживает её к себе на колени и целует в лоб, вновь благодаря её за красивые цветы. Словно играя в игру, она смотрит уперто на Дилюка, ожидая какого-то ответа. Дилюк с максимальной осторожностью протягивает ладонь к девочке. — Привет, — начало неплохое, — как тебя зовут, Кли? — у него явно много чего получается. Сквозь слезы Джинн заходится ярким смехом, когда Дилюк ощущает, как горят его уши от нелепости ситуации. Кли восторженно смотрит на человека, некогда скрытого от него завесой тайны. — Кли! — произносит она своё имя, не понимая смеха матери. Джинн лишь старается скрыть порывы за кашлем. Девочка с нескрываемым интересом смотрит в глаза Дилюка, находя в них что-то такое близкое, отчего юные ладони сами тянутся к руке взрослого. Дилюку лишь остаётся посадить её на свои колени, едва прерывая с ней взгляд. В горле пересыхает от осознания, какое перед ним маленькое и хрупкое создание, теплое и радостное. Подобное солнцу. Вытирая тыльной стороной ладони оставшиеся слезы, Джинн не смеет прерывать такой интимный момент знакомства. — Приятно познакомится, Кли, — Дилюк долго думает прежде чем продолжить. Много вариантов проносится у него в голове, но последний кажется ему самым логичными понятным, — я твой папа… — и Кли смотрит в его глаза с тем же восхищением, абсолютно не понимая, что значит это слово. Джинн не может сдержать смеха и умиления. Кли ловко падает в объятия немного запутавшегося Дилюка.