***
Когда они заходят в кабинет, привычно использующийся для переговоров, Рейзор, сразу с порога, объясняет Лизе все, что беспокоит его в магии, хотя она и так прекрасно помнила. В этом месте Рейзор познакомился впервые с Кли, о чем он тоже говорит наставнице, получая понимающий смешок. И, снимая перчатки, она присаживается параллельно перед ним, озвучивая план действий. Лиза не была из тех, кто стремился вторгаться в жизнь Джинн при их первом знакомстве. В их случайных диалогах тогда чувствовалось, что она старше правой руки Варки, но сама она никогда не стремилась как-то поддеть Джинн. Пускай она была прекрасным рыцарем, на деле Джинн туго воспринимала собственные ощущения. И, когда Лиза, ещё будучи гражданской, встретилась с раскрасневшейся Джинн в библиотеке с парочкой пикантных романов, её лицо сразу повеселело, и беседа завязалась сама собой. Слова и ситуации скрепили их дружбу достаточно прочно, связывая всё общим уважением. Только вернувшаяся домой Лиза, хотя всё ещё тогда предпочитавшая жить в Спрингвейле, постоянно оставалась в Мондштадте, нередко присоединяясь к своей подруге и двум странным братьям, казалось, так сильно опекающим Джинн. Все выглядело достаточно мирно, когда ещё вчерашние подростки, сидевшие в кафе, заглядывали в бар в форме Фавония со смехом. Лизе это нравилось, как и время проведенное с Джинн. Однажды разговор о Сумеру плавно из речи Дилюка перешёл в историю Кэйа о новостях про лучшую выпускницу последних двух сотен лет, если не тысячи, которая быстро покинула обучение буквально несколько недель назад. И Лизу словно ударило током, хотя ей точно хотелось ударить разрядом Кэйа. Привычная улыбка словно цедила ядом, и заказанный еще один — не совсем любимый — яблочный сидр давал Джинн, как её другу, четко понять, что, видимо, Кэйа сказанул лишнего. Но он упрямо продолжал вести этот монолог, практически описывая все старания Лизы, вместе с её стилем, действительно, буквально не замечая попыток сменить тему. И, когда его описание сошлось с некоторыми факторами, немного хмельное сознание выдало слишком громкое удивление, с которым Кэйа повернулся к Лизе, достаточно оповещая всех о своей теории: — Так это ты лучшая выпускница Сумеру, которая сбежала, — не самое приятное молчание появилось в баре. В тот момент Джинн была рада, что учила вместе с Барбарой молитвы, которые могут спасти Кэйа, но, кажется, в эту секунду Лизе хотелось, чтобы дружок Джинн ослеп и на второй глаз. Сглатывая свой гнев и поправляя волосы, она нарочно игнорировала все чужие взгляды, прикрывая веки, чтобы успокоиться. И, улыбаясь так ядовито, что кисло стало у каждого члена их компании, ответила невозмутимо: — Пожалуйста, заткнись. Лиза и до сих пор не может простить Кэйа за это, сколько бы раз он ни извинялся. Подобно семенам одуванчика, история об её обучении пронеслась по всему Монду, и привычная тихая спокойная жизнь затерялась в шумном вечно ветряном городе. Начиная от странных вопросов, когда ей просто было необходимо купить что-то, заканчивая письмами и приглашениями на работу, которые несильно и радовали Лизу. И она благополучно игнорировала ситуацию, насколько могла. Только дружеское письмо от заместителя магистра в руках Джинн заставило её всё же прочесть хоть одно предложение, а не сжигать его в домашнем камине. Путь до обычного библиотекаря складывался достаточно сложно. И попытки руководить магической ротой, и желание занять свою спокойную нишу привели её к тихим стеллажам книг. Говорили, что она теряет врожденный потенциал. Лиза отвечала, что книги не такие шумные, как люди. Храня внутри себя сложные воспоминания о Сумеру, она лишь останавливала такой стремительный поток её жизни, позволяя песочным часам накрениться, замедляя свой ход хотя бы на несколько секунд. Свои сомнения Лиза похоронила в себе и не стремилась никому доказывать свою силу или слабость. Знаний ей хватало, как и денег, чтобы жить в своё спокойное удовольствие. Наблюдать за Джинн, как подруге, Лизе было жутко интересно. Неловкие взгляды между тогдашним капитаном кавалерии и правой рукой заместителя магистра для Лизы были так схожи с желаниями, о которых говорила ей Джинн, цитируя свои любимые романы. В какой-то момент, ради чистого интереса, Кэйа со смехом ставил на то, сколько раз в неделю его брат проводит Джинн домой, и Лиза считала это аморальным, только позже отдавала свой проигрыш с невозмутимым лицом. Общих тем с Кэйа у неё было мало, посему только собираясь вчетвером, эти двое могли хоть как-то обмениваться словами, не мешая двум «милашкам» разбираться в чувствах. Спустя время раскрасневшаяся Джинн, сидя у Лизы дома и нещадно дрыгая ногами, рассказывала о всё-таки состоявшемся свидании, пока хозяйка дома ласково обнимала тонущую от чувств девушку. Фразу «наконец-то» за них двоих озвучил Кэйа, жестоко иронизируя над Дилюком, но сдерживая смех в ответ на алые и немного потерянно-влюбленные глаза брата. Спустя день Лиза никак не ожидала вечером принимать ещё одного гостя и, облокачиваясь в пледе на дверной проем, смеясь, принимала довольно неплохое вино, которое она выиграла в споре, из рук Кэйа. Мастер Крепус только позже заметит пропажу с милой запиской, а пока Лиза с привычной хитрецой подставляла щеку под горячие губы сообщника, отдавая свою плату за недавний проигрыш. Две недели пронеслись быстро, как и быстро прогремевшая история со смертью винодела и увольнением его сына, капитана кавалерии, внезапно ударила Лизу под дых. Не то чтобы она была как-то близка с покойником или много общалась с Дилюком, но понимание как близко эта история коснулась её самой, сильно мешало её привычной жизни. В череде сплетен снова окруживших не только Мондштадт, но и орден, все, что её волновало, — это отсутствие Джинн и подозрительное спокойствие Кэйа. Последний с растянутым запястьем, если не обожжённым, казался Лизе чересчур умиротворенным: смеялся, где было необходимо, привычно приятно отвечал, выполнял все дела сразу после проведенной церемонии прощения с усопшим. Казалось, словно другие не чувствуют это состояние страха за километр, лишь обращая внимание на его глаз бога, который Кэйа было необходимо задокументировать в отчётах для собственного дела в ордене. И его привычно теплые касания стали отдавать холодом. На диалог Кэйа не шёл, умело выворачивая беседу в иное русло, отстраненно скрывая свою правду. Хотя и Лизу было сложно удивить, но четкость речи Кэйа в те моменты заставила её по-новому взглянуть на старого знакомого. Благо на вопрос, где Джинн, он мог ответить понятно: по официальной версии её свалил грипп, по правде — кажется, её сломила ситуация. Поскольку Кэйа всё ещё не был в состоянии как-то поддержать подругу, Лиза самостоятельно приехала ещё тогда в резиденцию, где Джинн встретила её с объятиями, принимая гостинцы как от Лизы, так и от Кэйа — хотя он ничего не передавал, кроме нескольких слов, но Джинн знать об этом было не обязательно. И, обнимая своего дорогого прежде столь радостного и стойкого друга, находить её в подавленном состоянии давалось Лизе с некоторым трудом. В конце дня, уже сталкиваясь с напряжением её матери, Лиза обещала Джинн писать «милашке» письма и читать ответные. Однако Джинн вышла гораздо раньше, чем Лиза успела написать третье ответное письмо. И, подобно Кэйа, который хотя бы изредка отвечал ей что-то вне рабочего графика, ушла далеко в себя, зарываясь в кипу бумаг, убегая от любой возможности разговора. Сказать, что это бесило и расстраивало Лизу, значит — не знать её истинных чувств. Когда Джинн оказалась в соборе, первое, что сделала Лиза после случившегося, — это поймала Кэйа, уводя на чердак ордена, где их никто не мог подслушать. Поскольку в саму палату её не пустили, а нынешний, совсем недавно назначенный капитан кавалерии вернулся доделать свои дела, у Лизы появилась возможность, чтобы окончательно понять, что происходит. На её глазах Джинн буквально умирала внутри, не давая никаких живых признаков, игнорировала, извинялась, практически плакала. В ответ на первый вопрос: «Что произошло», — Кэйа ответил достаточно спокойно, что-то говоря о недосыпании, на второй вопрос, прозвучавший немного строже, посмотрел на Лизу с ледяным молчанием, всем видом показывая не доводить. Только она сразу извинилась, понимая перебор чувств и прося объяснить столько недомолвок. Всё ещё надломанный взгляд Кэйа, Лиза приняла со спокойствием. Осторожно подходила к дрожащему телу, так сильно сопротивляющемуся на ответы, дотрагивалась до спины, касалась щеки, обращала все внимание на ситуацию и реальность. Кэйа не поднимал взгляда, прикусывая щеку изнутри до боли, Лизе лишь оставалось ждать, когда он сам примет решение. Её зеленые глаза, полные сожалений, не могли излечить чужие раны, но могли помочь хотя бы чуть-чуть. Наверное, Лиза не ожидала, что Кэйа настолько запрется в себе, он всегда казался слишком увиливающим, отчего было сложно видеть в нем живого человека. Повязка на руке всё ещё мешала ему носить перчатки. Что, черт возьми, произошло тогда? Не могла Джинн так сильно уничтожать себя из-за неудавшейся влюбленности и не мог Кэйа так спокойно игнорировать людей вокруг, словно всегда был одиночкой. Лиза гладила по его спине мягко, призывая мелкими действиями сесть на старый диван, и Кэйа подчинялся. Ему нужно было выговориться. — Хей, я здесь, ты тоже, — Лиза мягко повернула к себе его голову, заставляя вернуться в реальность, — Расскажи, что произошло. — Джинн беременна, — так, это осознать было сложно, но Лиза продолжила слушать, — из-за нагрузки и работы её организм дал сбой. Возможно, плод не выжил. Это всё, что я узнал в соборе. Видимо, она всё же колебалась до последнего, если даже тебе ничего не сказала. Кэйа выдыхал рвано, сбрасывая один груз тайны, но накидывая камни самоненависти снова за сложившуюся ситуацию. Он достаточно провинился перед этим городом. Лиза лишь легонько взяла друга за плечи, благодаря за правду. Пока они ничего не могут разобрать, следовало дождаться саму Джинн. И она мягко поцеловала Кэйа в лоб, прижимая ближе, говоря, что её двери дома всегда открыты, если ему что-то нужно. Аделаида в день похорон сказала ему то же самое, только её советом он воспользуется позже, через год. А пока, разбудив Минчи на следующую ночь, Кэйа стоял у порога Лизы достаточно пьяным, чтобы сказать, что он трезв и готов к диалогу. Откровенная история о смерти и предательстве брата, о получении глаза бога вышла из его рта вместе с выпитым и остатками обеда. Хотя бы не на пол. И Лиза его слушала, заварила чай, успокаивающий желудок, налила легкое отрезвляющее зелье. Просидела с ним до рассвета, мягко делая из волос Кэйа ужасно неуклюжую косичку, пока осознавала сказанное, находила нужные слова в ответ на его вину за сломанные чужие отношения и вытирала чужие слезы, понимающе отворачиваясь, чтобы не смотреть на шрамы — как ей казалось — под повязкой. Что же послужило причиной разногласия братьев, Лиза так и не услышала. Но у каждого из них были свои секреты, и Лиза уважала его тайны, не влезая дальше, куда Кэйа не собирался её посвящать. Придёт время или нет, неважно, Кэйа было нужно выговориться, и тогда Лиза была готова стать его единственным слушателем. От разговора ему заметно полегчало, и напряженные плечи расслабились на давно затекших коленях Лизы, где она просидела с ним до утра. Стук дверей разбудил её, когда она осторожна освободила его голову, хотя Кэйа достаточно вчера выпил, чтобы не слышать посторонних звуков. Голос скаута был тревожным, когда Лиза сказала, что не сможет работать из-за небольшого недомогания, и, кажется, сэр Кэйа тоже не сможет присутствовать на рабочем месте, поскольку лежит с температурой. Надеясь на правильную формулировку, Лиза в ответ желает приятного дня, отпуская скаута с подписью для отчетности. Слухи в этом городе живут подобно ветрам, сменяясь раз за разом. И очень бы не хотелось снова ощутить этот порыв на себе. Оказываться радостью не только разговоров, но и сплетен второй раз не было желанным, и Лиза закрыла двери. На запах утреннего завтрака Кэйа проснулся изрядно разбитым, ещё не до конца осознавая, где он и как сюда попал. На четкие и холодные вопросы, что он вчера ей говорил, она ответила честно, так же уверенно, смотря в его отстранённый глаз. Лишь под конец принес извинения за внезапность, проводя собственному по лицу массажными движениями. Не смотря на урчание и голод, всё же отказался от завтрака, прося только воды каждые пять минут. И только хотел спросить, есть ли в её квартире запасной выход, как Лиза легко напомнила о своих словах для скаута: — Ты на больничном, валяешься с жаром, — Кэйа посмотрел на неё удивленно, не понимая, зачем ей было его покрывать. — На твоем месте я бы не стала сталкиваться с патрулирующими улицы рыцарями и скаутами. Хотя бы до ночи. — Спасибо, — он обязательно отплатит ей. Позже. Нужно будет только подумать как. А пока повторное предложение поесть Кэйа встречает со смехом и просит полотенце с разрешением смыть с себя вчерашний день. Джинн вернулась в орден спустя пару недель с чувством отдыха и легкой паникой из-за общественной щепетильной ситуации. Только вот, к собственному удивлению и стойкости, редко видела скрытые или открытые насмешки или тяжелый осадок над своей историей, больше встречая человеческое понимание. И на сердце становилось теплее. В первый же день, едва завидев подругу, Лиза счастливо встретила её в стенах ордена, предлагая поболтать на перерыве. С легких разговоров она спокойно перешла к делу, и Джинн знала, что один из немногих её близких друзей до сих пор не в курсе. Обкусанные губы после смерти Крепуса надолго оставались её нервной привычкой. На вопрос, почему Джинн ей солгала, она тихо отвечала, что боялась. На другой вопрос, чего, Джинн только пожала плечами. Вить веревки из Джинн в её состоянии, особенно после длительной реабилитации в соборе, Лизе казалось кощунственным, но только ещё несколько дырок в сюжете продолжали мешать её действиям. — Дилюк знает? — звучало больнее, чем удар под дых, и даже теплая дружеская ладонь не могла избавиться от неприятного ощущения во рту. — Письмо каждый раз не складывается. — Ты будешь воспитывать его одна? — прежде потерянный взгляд Джинн блеснул уверенностью и мелким пониманием происходящего. — Я решилась на это. Лиза была её подругой достаточно долго, чтобы ощутить все эмоции готовности и стойкости, какими обладала Джинн в серьёзных ситуациях, и, улыбаясь так, словно стараясь осветить вокруг всё, она крепко сжала в ответ руку Джинн, пообещав помогать ей. Ведь никто не заслуживает одиночества. Слухи как ветер — меняют свое направление от ситуации. И мягкие дуновения слов Лизы и Кэйа заставили город по-новому посмотреть на беременность наследницы клана Гуннхильдр, рыцаря-одуванчика, почти заместителя магистра. В переполохе обсуждений проскальзывали слова, какой она будет матерью. Насколько бравый рыцарь, всегда готовый помочь Мондштадту, может быть добрым родителем. И прежде немного непонятливые взгляды смотрели на неё с некоторым умилением и радостью. Причины таких порывов ветра частично были просты: у Лизы была мягкая улыбка, у Кэйа — интересные рассказы. Хотя она и не говорила напрямую о чужих жизнях, Лиза никогда не была против послушать или тихонько поговорить с посетителями библиотеки. Так, часто заходящие взглянуть на новинки, найти увлекательную историю люди были ей интересны, и она легко завлекала их беседой или четко объясняла, что разговор не состоится. Лиза всегда была из тех, кто мог поставить других на место. И ей не нужно повторять дважды, достаточно одного предупреждения, прежде чем запах озона ударит в нос. Сколь сильно она бы ни казалась простой гражданской, Лиза всё ещё член ордена, а значит — способна постоять за себя, будь то словесная перепалка или же нападение. Человек неплохо ощущает на себе электричество. Подобно прекрасной розе, у неё всё ещё был свой колючий дикий стебель. Уважение к своему оппоненту, будь то враг или друг, Кэйа испытывал непоколебимое. И хотя у них прежде было мало зацепок для взаимодействия, общая нить помощи близкому другу, неплохо связала прежде столь отдаленные личности. Возможно, многим Кэйа и казался общительным, на деле его истинные чувства или — если совсем вторгаться в его личное пространство — переживания мало кому были доступны, и даже крепкий алкоголь редко мог развязать его язык. Розария много раз язвила об его несовпадающих историях в баре, на что Кэйа только разводил руками и говорил, что просто сильно пьян, чтобы говорить четко. Колкому инею постриженной монахини было сложно добраться до чужого мёрзлого льда нового капитана кавалерии. Только спустя несколько месяцев слова сами дрогнули в чужом разговоре. Когда никто не допытывался, не интересовался. Спокойно слушал, без натяжек и без желания вычерпнуть что-то ценное. Тогда, кажется, и щеки Лизы выдавали её сильно пьяное сознание, и она вряд ли осознавала даже свои слова. Последняя рабочая неделя выдалась тяжелой: ей приходилось разбирать и отчёты не своей стези, чтобы помочь Джинн с нагрузкой, а ему снова знакомиться с лошадьми и несильно то и доверяющими новыми подчиненными. Предложение просто развеется на неделе прозвучало освежающе. Настолько, что пятая бутылка вина была слишком легкой, и пришлось доставать старые запасы из её шкафа. Создание полуденной смерти сложилось как-то само собой. Сначала у Кэйа дрогнул глаз, но, с закусанной щекой от старых переживаний, выдыхая боль, согласился разделить ещё несколько бокалов со своей спутницей. Даже с прошлым приходится мириться и учиться жить дальше. Легкое состояние едва ли могло отражать всю суть их разговора. Лиза хоть и была пьяна предостаточно, но она слушала. Не то чтобы прям нацелено, а так, чтобы поддержать диалог. Просто поговорить, без каких-то зацепок. Не лезть в чужие дела её научила жизнь, и свои деяния она тоже не шибко раскрывала. Однако смерть после полудня славилась своей ядреностью, отчего в тенях своих проблёскивающих скелетов его руки на её щеках были такими теплыми. И мелкие семена правды на губах были так посредственны по сравнению с прикосновениями. В её словах, в её доме, в её ладонях Кэйа чувствовал впервые за долгое время спокойствие. Необходимое его усталой душе. И омут чужих зеленых глаз был понимающим. Разрешение им не требовалось, чтобы друг друга поцеловать. Хотя и многочисленные проверки на известные Тевайту болезни происходили почти каждые полгода, скудные запасы контрацептивов Лизы заставили обоих остановиться, просто засыпая в обнимку на её чересчур мягком матрасе. — …и утром папа спал с мамой, — Кли хихикает лучезарно, пока Кэйа облокачивается на левую руку, со спокойствием допивая свой напиток. Предложение перекусить в "Хорошем охотнике" после легкой прогулки Кли приняла с видимым согласием, наслаждаясь любимыми рыбными бутербродами, уплетая их в чуть ли не сотый раз за неделю. Кэйа никогда не понять её такую сильную тягу к рыбе. — Вот как… — его привычно заинтересованно слушающий взгляд цепляет Кли, и она не останавливается, продолжая выдавать все секреты. — Ага, а еще у папы весь день была красная спина и нос, — Кэйа скрывает смешок за напитком. — Мама говорит, что это бывает, когда тебя кусает солнце долго, но Кли намазалась мазью… — Надо говорить о себе «я», а не «Кли», — повторяет он третий раз за её историю, и девочка прижимает руки ко рту, — не извиняйся, просто будь внимательна. — Хорошо! В этих алых глазах невольно находишь отражение своего брата, но Кэйа уже привык, иногда отделяя дочь Дилюка от самого родителя. Это очень помогало в первые годы после рождения Кли. К сожалению или счастью, но первый взгляд на свою племянницу — сколько бы Кэйа ни говорил Джинн, что он никто — сильным комом в сердце перешел в сожаление. И от чрезмерного эмоционального истощения Джинн легко передались тихие ощущения боли, которые Кэйа не удалось скрыть. Однако последующий год он делал всё, чтобы облегчить витающее вокруг напряжение. А после и вовсе частично помогал в воспитании и разглаживал сложности. Где надо делом, а где надо — словом. Брать уже подросшую на ночь Кли вместе с Лизой вошло в привычку, и они оба были не против как друзья Джинн и как благословленные Барбатосом её вторые родители. Кэйа до сих пор не верит, что Джинн решила отдать ему подобную честь, хотя он даже не шибко и верит в местного бога. Как и для многих других, Кли была маленьким утешением, одновременно давя на закрытую рану и принося своим юным существованием радость, которую не хотелось отпускать, только тискать за щечки. Возвращение в город Дилюка изменило многое: во-первых, шрамы на руках снова заболели, во-вторых, Кли. Было много воспоминаний, самоанализа, но факт того, как сильно тряслись от этой новости руки Джинн, заставил его вспомнить об обещании помогать. И Кэйа долго делал вид, что не знает ничего. Даже после того как братья помирились. На простой вопрос, почему он ничего не говорил, о том, что у Дилюка есть дочь, Кэйа спокойно ответил: — Тебе не кажется странным услышать это от лжеца? И казалось, Дилюк и Джинн прекрасно сами расправлялись с сетями, которые расставили прежде, только постоянно в них же и путались, в попытке убрать. На замену колкой и болезненной язвительности после примирения братьев в ход вступали мягкие слова, особенно когда они вместе оставались приглядывать за Кли. Легкая паника вызывала в Кэйа смех, иногда он даже не сдерживался, полностью отдаваясь порыву, получая в ответ задорную детскую улыбку и потерянный взгляд. От подобного разговор сразу становился легче. Зная привычные жесты и действия Кли, морально помогая брату принять факт его «внезапного» отцовства, зачастую видеть его непривычно осторожным и растерянным, было забавно. Если с Джинн Дилюк делал вид, что всё знает и понимает — хотя всем было видно его сконфуженность и без этого, — то оставлять его с Кли наедине, чтобы попугать потерянного взрослого, было ужасно весело. Не стоит говорить, что Алиса делала так с Кэйа несколько раз. По мере принятия и взросления всё же чувствовалось, как крепнут семейные узы, где-то кряхтя от напряжения. Но кое-что оставалось прежним. Дилюк не понимал детей. И на моменты нежности с Кли реагировал неоднозначно, просто не зная, как отвечать на подобное. На аргумент Кэйа «быть собой», тот словно ломался и аккуратно поглаживал детскую спину. Маленькие хвостики трогать боялся, думал, расплетутся — будет не завязать вновь. Однако слова о непонимании, любила ли Кли его, ввели однажды Кэйа в ступор. Виноватый и печальный вид Дилюка, спустя несколько месяцев знакомства с Кли, был странен. И, видя его приложенные старания и улыбку девочки, было глупо предполагать обратное. Ну конечно она его любит, даже больше рыбацких бутербродов, смеялся Кэйа. Только вот у маленькой Кли было на этот аргумент свое мнение: — Но бутерброды такие вкусные! Припущенные веки Дилюка говорили всё за себя, пока Кэйа менял сидячее положение. Ну, будем честны, он правда старался. Только иногда в обличии линчевателя у него не выходило скрывать свои эмоции от Кли. Лишь только в конце их маленького путешествия, уже стоя возле ордена, Кли всё ещё держала незнакомца за руку, едва представляя, кто такой этот местный полуночный герой. И наконец прежнее братское умение понимать друг друга с полуслова заиграло новыми красками. Правда ни капитан Кэйа, ни местный преступник не могли объяснить Кли неловкость ситуации. Перекидываясь максимально пафосными фразами и поучительными словами для девочки, Кэйа всё же забрал её к себе на руки, взяв с неё обещание забыть о произошедшем и никому не рассказывать. И Кли его почти сдержала — разболтала во всех красках за общим семейным ужином так, чтобы и мама, и папа знали, как весело она сбежала в лес. Благо, дальнейшее распространение история не получила, обошлись мелкими жертвами. Теперь в диалогах о любимых героях прибавилось еще одно имя, а Дилюку — лишние эмоциональные траты. Аделаида только и успевала ловить напряженную улыбку Джинн, предлагая ещё немного кофе с тихим хохотом. Хорошо, что её юный бунтарский дух можно было усмирить проверенными способами. Лучше всех у Дилюка выходило успокаивать Кли, будь то рана на коленке или ужасно страшная история про светлячков. Даже Джинн могла подобному позавидовать. Хотя и его взгляд зачастую был из тех, что вызывал страх, то, как Дилюк тепло и заботливо смотрел на плачущую или боящуюся Кли, было особенным. Девочка могла только ощущать всё то стремление защитить и оберегать, которое он проносил через себя. И, зачастую прижимаясь ближе к отцу, она чувствовала его теплые ладони на спине, так осторожно успокаивающие её детское сердце. Одно преимущество среди всех взрослых у Кэйа было существенным, которое даже сами родители Кли не могли заполучить. Как так вышло, остается только гадать — её детские секретики мог знать только Кэйа. От проделок до желаний. Всё, что можно было рассказывать, первым делом проходило через уши Кэйа. И чем старше становилась Кли, всё ещё не осознавая, как происходят чудеса, тем больше тайн собиралось в его копилку. Так, загадав на новый год желание, она поделилась только с дядей, он же точно никому не расскажет. И, как же под елкой появился желанный подарок, остается только гадать. Ну точно принес волшебник, которому Кли писала письмо! — …представляешь? — Кэйа не нужно представлять обгоревшего Дилюка, прекрасно зная, как он, словно курица, зажаривается на солнце с самого детства. Но приятная история, лежавшая за детскими словами о походе на пляж, заставляет его улыбнуться. Джинн и Дилюк наконец-то разрешили свои проблемы? Где Кэйа оставил свою заначку? Это нужно будет отметить. Кэйа смотрит на Кли с мелкой радостью, замечая, как от этих совместных семейных дней она расцветает как самый прекрасный цветок. И Кли делится еще парочкой историй, пока наконец время не близится к вечеру, и предложение встретить Лизу по пути девочка принимает с удовольствием.***
Когда они встречают Лизу на спуске к нижнему ярусу города, её краткие объяснения, что сначала нужно купить продукты домой, прежде чем вернуться, заставляют их повернуть на торговую улицу. Легкие касания ладони призывают Лизу опуститься немного вперед, когда Кли, прижимая руки ко рту, выпрашивает купить ей сладости. И конечно… Лиза говорит четкое нет, и даже Кэйа на детский жалобный взгляд пожимает плечами. На вопрос, с чем они тогда будут пить чай, Лиза думает ответ недолго. Новая библиотечная книга как раз могла бы удивить маленькую сладкоежку. Прежде чем взять Кли за руку, ей нужно сделать несколько внутренних пометок. Уже дома порезанные Кэйа яблоки кажутся немного кислыми, но Лиза делает ставку на сахар, что должен устранить кислинку в начинке. Осталось только разобраться с тестом. Пускай она больше любила покупать сразу готовые блюда, иногда идея что-то сделать появлялась внезапно, и эти детские алые глаза так были похожи на спелые яблоки, что желание приготовить шарлотку возникло как-то само собой. Слушая рассказы Кэйа, Лиза только и успевала скрывать легкий смех, иногда озираясь на открытую дверь кухни, хотя Кли всегда нравилось рисовать больше за столом в кабинете второго этажа, чем просто ждать чай на кухне. Разговор о повседневном постепенно переходит к мягким предположениям Кэйа о возобновившихся отношениях между их старыми друзьями, и губы Лизы теряются в расслабленной улыбке. Всё идёт как нельзя лучше, правда? Лиза сама себе внутренне кивает. Ну, это же должно было когда-то случиться. Им действительно потребовалось много времени. Заговорщески-смешной взгляд Кэйа до ужасна привычен, и, когда на уточнение, где именно Лиза испачкалась в муке, он касается — если не тыкает — кончика её носа грязным от приготовленного крема пальцем, лишь потом, извиняясь за свою неуклюжесть, быстро слизывает с её кончика носа сладость. И Лизе, кажется, не привыкать. Она в ответ щелкает Кэйа по носу, отчего мука на её пальцах заставляет его невольно чихнуть. В моментах с Лизой Кэйа всегда забывал о времени. Хочется касаться, поглотить, но он сдерживался, словно делал всё на расстоянии. Пускай Лиза и смотрит далеко за его действиями, у него ещё много слепых зон. Мука всё ещё немного раздражает дыхательные пути, и, не удержавшись, он чихает снова. Между ними долго была пропасть, которая держалась на совместном сарказме и неординарных выходках. Признаться честно, многие до сих пор думают, что библиотекарь и капитан Фавония не переносят на дух друг друга. И, кажется, такое различие мнений им только на руку, когда это только не перерастает в объекты чужих ненужных странных слухов. На нетактичные вопросы о браке или об их любовных делах оба прекрасно прикидывались последними идиотами. Ну, конечно, они не встречаются. Как вы вообще могли такое подумать? Просто так получается. И, в подтверждение своих слов, Кэйа целовал Лизу назло, прямо в губы, прилюдно. Не то чтобы сильно пошло, но достаточно откровенно, и вопросов более не было вообще. Всё, чего хотел Кэйа — это сохранить авторитет, всё, о чем думала Лиза — это то, чтобы от неё просто отстали. Хотя и крионосители во многом обладали холодными ладонями, вечно замёрзшей Лизе тепла в его объятиях было предостаточно. Как и Кэйа всегда было приятно рассказать хоть кому-то об идиотских проделках бандитов, так резво считающих себя королями Тевайта. Недавно даже одни заключили сделку с Фатуи, которая полностью разрушит ещё одну банду к северу. Лиза только иронично кивала головой. Что ж, у каждого были свои методы развлечения. Её пальцы с вечно подпиленными до средней длины ногтями такие мягкие и царапающие, как у домашней кошки. Кэйа было хорошо известно, какими эти лапки могли быть ласковыми и оставлять полосы на многих местах, до которых дотягивались. При касании её пушистых от природы волос невольно хотелось заплести и сказать многое, что вертится на языке. — Я не хочу тебя отпускать, — Лиза только немного замолкает, думает, а затем целует его холодную скулу. — Помни, время — весьма ценный ресурс. И Кэйа понимает. Обнимает её как можно сильнее. У них ещё предостаточно возможностей. Им комфортно вдвоем, и этого достаточно. Когда теплый запах выпечки вместе с ароматом корицы достигает кабинета на втором этаже, Кли — первая, кто появляется с предвкушением возле духовки. Чаи Лизы всегда такие вкусные, не то что эти горькие дома у папы. Не вяжут язык и пахнут, как сама Лиза, — валяшками. Стекающий выделившийся яблочный сок так сильно волнует её детское сердце, отчего наказания не брать слишком большую часть отрезанного пирога в рот она игнорирует. Только потом выступившие невольно слезы и выплюнутый обратно кусок на тарелку четко говорят, что кое-кто знатно обжег язык. Легкий колотый лед, похожий на снег, несильно спасает ситуацию, но Кли не отказывается от предложения Кэйа, прося сделать подобное ещё раз, чтобы смешать с сиропом. Кэйа назло вспоминает недавнюю историю с больно шатающимся молочным зубом, легонько напоминая Кли о вреде большого количества сладкого, и, морща от легкой грусти нос, она принимается за свой кусок пирога. Легкая беседа за трапезой больше похожа на хвалебную оду для Лизы, будто Кэйа совсем не резал яблоки и не взбивал крем. Ну конечно. Он не обижается, только иронически закатывает глаза перед «главным пекарем» всея Тевайта. Невольно дублируя рассказ о походе на пляж своему второму любимому взрослому, Кли радуется заинтересованному взгляду. Каждое её слово наполнено частичкой счастья. Вторая порция чая исчезает за долю секунды, и щеки девочки краснеют пуще прежнего. Третий кусок пирога она точно не осилит. В череде её рассказов слышится некая тревожность, которую Кэйа не может поймать, чтобы понять ситуацию. Всё же даже у идеального плана есть свои грубые неточности. И одна из них произошла совсем недавно. Кли впервые упрятала от него свой секрет. Поговорить с ней об этом с утра было невыгодно, слишком много людей. Во время недавнего патруля, с которого всё началось, они встретили Дилюка и Рейзора. Волчонок вечно фигурирует в её судьбе с переменным успехом. В последний раз проделки этих двоих сделали Кли рыцарем, не хотелось бы, чтобы и сейчас её секреты принесли девочке проблем. Кэйа выдыхает тихо. Она вспоминает о своём секрете, только когда переживает за родителей. В этом есть какая-то логика? Лиза второй раз переспрашивает вопрос, и Кэйа промаргивается. От второй кружи чая он не откажется. Теплая ладонь поверх его руки сбивает туманный взгляд своим спокойствие, и Кэйа опускает напряженные плечи. Наверное, он слишком сильно заработался, это же просто Кли. Её секрет явно не стоит того, чтобы волноваться. Правда. У этого ребёнка есть свои маленькие детские мечты. Пусть хранит свои крошечные тайны. Вечер наступает так же скоро, как и близится завершение дня. В череде мелких разговоров и игр Кли совсем не замечает, как глаза сами начинают слипаться. Но настольная игра «Театр Механикус» была такой сложной и увлекательной, что после пятой победы хотелось попробовать себя ещё. Последние победные объятия с Кэйа изматывают Кли окончательно, и едва голова касается чужого плеча, как сон практически овладевает детским телом. Смех про себя выдает обоих взрослых. Вымотать Кли всегда было тяжелой задачей, с которой они неплохо справлялись. Лиза берёт её на руки медленно, повторяя тихие усыпляющие слова своей подопечной, и соглашается прочитать ей ещё одну сказку, пока Кэйа собирает все части в коробку, убирая всё на свои места. Как такое количество настольных игр и пазл появилось у них в доме, остается только предполагать. Игрушек было гораздо меньше, хотя в гостевой комнате Кли всегда оставляла своего верного плюшевого друга. Если бы он не знал, чьи все игрушки в этом доме, было бы странно не думать, что здесь есть ребенок. Кэйа смеется от собственной мысли. Когда Лиза спускается вниз голыми ногами и переодетая, Кэйа наливает немного остывший чай в её кружку, и, убирая распущенные волосы назад, она принимает теплый напиток с благодарностью. Облокотиться на чужую руку видится ей идеальной возможностью, которой она нагло пользуется. Кому-то нужно сократить свое место на диване, и Кэйа выдыхает, когда на него практически садятся. Смех Лизы заразителен, но легкое осуждение в чужих глазах встречается с мягкой усталостью. Она прижимается ближе, словно питаясь чужими прикосновениями, восполняя утраченную энергию. Кажется, у кого-то села социальная батарейка? В ответ на тихое мычание Кэйа, поглаживая её по волосам, слышит мурчащие звуки одобрения. Ну зато вечер с приятной шумной компанией состоялся. Можно немного выдохнуть. Кэйа тихонько целует её в макушку. — Кли спросила у меня, когда у неё будет сестренка или брат, — опущенный взгляд в кружку блестит хитрецой, пока Кэйа ожидает следующего пояснения молча. — Папа, видимо, ей объяснил, что это наша «проблема», — кавычки пальцами вызывают у Кэйа улыбку, и Лиза благополучно отпивает ещё немного чая. — И что ты ответила? — Ну, я сказала, что дети — это очень ответственно, как заводить домашнего любимца. Ей придется много стараться и помогать, делиться игрушками. Додоко и родителей она согласилась делить с таким грустным лицом, что почти расплакалась. В общем, металась до последнего. — Уничтожила детские мечты, — осуждение в его голосе больше шуточное, чем настоящее. — Кли сказала, что можно взять кого-то из приюта… — И кто-то посыпался, — замечает Кэйа, и Лиза фыркает. — У каждого из нас есть слабости, — её зеленые глаза смотрят на него немного сожалеюще, и лишь пожатие плеч заставляет Лизу продолжить: — Надо будет передать кое-кому, чтобы не перекладывал на других свою ответственность. Кэйа смеется немного хриплым голосом, снова меняя положение из-за затекших ног. — Мне передать ваши претензии производителю? — Лиза только мотает головой, хмыкая в ответ. — Не стоит, я сама пришлю Дилюку их в письменном виде. Улыбка остается на его губах, когда Кэйа откидывает голову назад, позволяя Лизе полностью на него лечь, чем она собственнически пользуется, ставя чашку на пол. Заплетать косички она не совсем умела, но по памяти что-то из оставшихся длинных волос Кэйа творит, и выходит, кажется, даже слишком хорошо. Пальцы ловко сплетают пряди между собой, только косичка выходит немного жидкой, или, может, просто у Кэйа было мало волос, хотя они всегда выглядят крепкими. Оставленный в гостиной свет едва ли позволяет ей четко видеть хоть что-то, и, не полностью завершив дело, Лиза отпускает чужие волосы, позволяя им самим расплестись. Когда она заплетала Кли, выходило хуже. Стоит еще потренироваться. Может, Кэйа отрастит волосы больше. Может, ей понадобится заплетать ещё кого-то. И Лиза невольно испускает смешок. Эола как-то задала ей вопрос, чьи все эти игрушки, оставленные на видных местах, которых, кажется, в этом доме больше, чем книг. Неужели Лиза прячет где-то своего ребёнка? Лукавая улыбка хозяйки дома, так щедро наливавшей ей чай, только нервировала. Спокойный рассказ про то, как Лиза заманивает детей этими дорогими игрушками и различными сладостями, чтобы съесть чужих малышей после полнолуния, действительно впечатлил всех собравшихся гостей. Даже Джинн, прекрасно знавшая, что это Кли вечно оставляет у Лизы дома все свои детские вещи, постоянно пополняя здешнюю сокровищницу, почувствовала мелкую дрожь от неожиданности истории. Только титул «надоедливая женщина» из уст Эолы навсегда закрепился за Лизой, несмотря на её легкий, совсем не обидный смех. Ну, забавляться Лиза никогда не перестанет. Однако некоторое количество детских вещей, случайно оставленных здесь, действительно переваливало за норму. Сколько бы раз родители ни забирали полные пакеты, Кли всегда приходила с новой порцией вещей, так медленно завоевывая себе территорию. А потом и вовсе выселяя Кэйа из гостевой комнаты к Лизе, полностью создавая свое детское пространство в чужом доме. Стоит ли говорить, что и в лаборатории Альбедо у Кли был такой же уголок? Конечно, она не так часто ночевала у них, раз в две недели. Только возвращать на свои места никто не собирался. Принося свои искрение извинения, Дилюк однажды подарил Лизе два комплекта постельного белья. Для Кли. Без объяснений. И, кажется, все приняли это. Привыкшая к постоянному нахождению Кэйа рядом — оставаться у него Лизе просто не нравилось по причине «неуютно» — так спокойно реагировала на игрушки ребёнка своей подруги. Оглядываясь в коридор, Лиза невольно представляет, сколько бы было всего у её дочери? Точно меньше таких дорогих игрушек из других королевств. Может, только парочка. Много-много платьев, хоть на каждый новый день новый образ. Лиза бы с удовольствием наряжала бы её как принцессу, даже если бы она была такой же бойкой, как Кли. Смех смешивается с глупостью от собственного воображения, когда Кэйа непонимающе бросает на неё взгляд. Заводить ребенка, чтобы выбирать ему красивую одежду, кажется забавной глупостью. Испачканную Кли ей приходилось видеть сотни раз, чумазого Рейзора ещё больше. Единственным знакомым ей опрятным ребенком была Эмми, только вот она была уже подростком и в лесу уж точно не жила. К тому же, кого принарядить, Лиза знает. По крайней мере, её некоторые платья так хорошо сидят на фигуре Джинн. — С чего Кли вообще это решила? — нарушает молчание Кэйа, поднимая голову, чтобы видеть Лизу полностью, и она приподнимается для общего удобства. — Ты о чем? — Ну, что именно мы будем дарить ей такие дорогие «подарки»? — аллегория на детей дается сонному сознанию Лизы с трудом, но она контекст понимает и лишь пожимает плечами, прежде чем снова упасть на колени Кэйа. Сама мысль о детях красивая до тех пор, пока ты не видишь усталость на лице длиною в твою оставшуюся жизнь. Возможно, утомляемость заслоняется с большими плюсами, но пока их личная свобода перекрывает все положительные моменты родительства. Пока от жизни Лизе всего достаточно, и очень лень хоть что-то кардинально менять. — Мы, видишь ли, слишком много целуемся, — её смех на выдохе забавляет обоих, и он мягко касается распущенных волос Лизы, проходясь по длине расчесывающими движениями. — «Не то, что папа и мама», — легкий хохот пронизывает помещение, и она продолжает: — А от долгих поцелуев обязательно рождаются дети. Ты не знал? Наигранно-удивленное лицо Кэйа Лиза встречает с еще одним приступом тихого смеха — Кли все же будить не хотелось — и уже не сдерживает льющееся наружу озорство. Наощупь дотрагивается его руки возле волос, сплетая вместе пальцы. — И кто же ей рассказал такую секретную информацию? — Кажется, Кли назвала его Тимми, тебе это что-то говорит? — Кэйа прикидывает, где слышал это имя, но на ум ничего толкового не приходит, и он отрицательно мотает головой. Возможно, кто-то из более старшей ребятни поделился с Кли своим «опытом». Вероятно, он был недостаточно маленький, чтобы разбить детское представление о зачатии и капусте, но и недостаточно взрослый, чтобы подобное в целом понимать. Девочке всегда не хватало возможностей болтаться со сверстниками, о чем она не сильно жалела, но это немного меняло её привычную картинку. Лишь только оставаясь больше в городе, Кли могла заводить друзей и расширять свой детский круг общения. Даже с помощью таких необычных детских открытий. В этом были свои плюсы. Только нужно будет всё же объяснить Кли, что поцелуи уж точно безвредны, если ты не болеешь, конечно. Он наклоняется к Лизе аккуратно. Меняя положение касается её кончика носа своим, пока она тянется за завязками от его повязки. Скрытый за тканью глаз сияет ярче всех звезд Тевайта, и упавшая челка Кэйа щекочет ей висок, отчего она немного щурится. В её взгляде мечутся смешинки, когда он проводит рукой по её щеке. Их губы почти соприкасаются, если бы не появившаяся ладонь Лизы. И мелкое удивление читается в его глазах. — Неужели вы так хотите детей, сэр Кэйа? — мелкие мимические морщинки возле глаз выдают всё её веселье и игривость с потрохами, и Кэйа легонько облизывает её руку, получая мелкий шок в ответ. — Только если ты этого сама хочешь. Возможно, когда-нибудь они решатся завести ребёнка, только сейчас думать об этом совершенно не хочется. И Кэйа целует её мягко, позволяя Лизе самой руководить процессом, просто продолжая поддерживать её спину на весу, когда она тянется к чужим губам, касаясь языком его передних зубов. Прежде преграждающая ладонь тянет его вниз, давя несильно на затылок, чтобы углубить очередной поцелуй. Касания Лизы такие пьянящие, как полуденная смерть, казалось, созданная безумцами для ещё больших безумцев. И, кажется, с Лизой Кэйа только и рад лишится рассудка. — Фу, — они едва не сталкиваются лбами, когда замечают маленькую человеческую фигуру в проеме между коридором и гостиной, так тихо шагающую в сторону кухни. Давно отросшая челка Кэйа едва позволяет увидеть Кли его пораженный глаз, но он всё равно закрывает рукой глазницу. Изрядно согнувшая шею Лиза, все же поворачивает голову, чтобы не видеть девочку вверх ногами, прежде чем задать очень любопытный вопрос: — Ты почему ещё не спишь? — и маленькая кружечка, которую держит Кли служит ей понятным ответом. — Я захотела пить, — взрослые выдыхают, пока всё ещё румяная то ли от увиденного, то ли от недавнего сна Кли промаргивается. — Почитаешь мне ещё одну сказку, пожалуйста? — вместо ответа Лиза кивает, поднимаясь с дивана. Кажется, всем пора спать. И отправляясь вместе с ней с постель, Лиза просит его подождать её в спальне. Кэйа лишь желает Кли приятных снов, получая едва понятное прощание от сонного ребенка. Уже в постели Кли смотрит на Лизу немного серьезно, сильнее прижимая Додоко к груди, отчего Лиза чувствует нарастающее давление. Всё ещё спящий, но думающий взгляд алых глаз не говорит ей ничего внятного, пока Кли не решается сама объясниться, сквозь ужасно красные щеки и кончики ушей: — Тебе не нужно приносить мне сестренку или братика, — Лиза прикрывает веки со свойственной для неё улыбкой, когда всё ещё смущенная Кли продолжает: — я пока не хочу, чтобы меня меньше любили. — Вот как… — она щурится ради забавы, аккуратно, касаясь детской руки. — Хорошо, я скажу об этом Кэйа. — Он же на меня не обидится? — Никто и не думает на тебя обижаться за это, Кли, — надежда во взгляде цепляет своей доверчивостью. Девочка крепко обнимает Лизу, в надежде передать всю свою детскую любовь, и она мягко касается плеч Кли в ответ. В чужих объятиях так тепло и уютно, отчего сразу хочется спать. И перед сном Кли допивает свой стакан с водой, также желая Лизе спокойной ночи.