Долгий разговор

Дилюк глубоко выдыхает, будучи твердо уверенным в своём решении. Его шаги строгие и громкие. Каждое действие отражает стойкость. И громкий стук каблука по мощеной дорожке только доказывает очевидное. Мир за стенами Мондштадта движется более плавно, чем внутри столицы ветров. Хотя здесь, в поместье, жизнь суетливо стремится вперед, словно в большом муравейнике. Видящие Дилюка издалека местные работники перед входом встречают гостя с почтением и согласно традициям семьи. И только растерянный взгляд слуг выдает реальность — в доме Гуннхильдров молодого Рангвидра никто не ждал. Его мысли похожи на разбросанные по всей пустыне пещинки, которые он вряд ли когда-нибудь соберёт в единую кучку. Но время утекает подобно тому же самому песку, и некоторые действия лучше сделать, чем не делать ничего. Просьбу дворецкого подождать в гостиной Дилюк отклоняет, сразу прося провести его к хозяйке дома. На суматоху горничные и другие слуги словно не обращают должного внимания, и, несмотря на мягкие попытки убедить молодого господина не торопиться, всё же дворецкий старается скрыть пренебрежение. Дилюк не удивлен отказам, но все ещё стоит на своём. Только спустя несколько минут он всё же отводит его к главе рода Гуннхилдр. И, поднимаясь по лестнице наверх, так почему-то медленно, в висках стучит собственное сердце. Дворецкий едва ли находит силы представить Дилюка и откланивается сразу же, когда появляется возможность. Дилюк оказывает госпоже Гунхильдр честь, представляясь как полагается. Внутри себя старается скрыть тревогу, успокаивая себя одной мыслью. Это должно было когда-то произойти. Более нескольких лет он не видел главу рода Гунхильдр. С того самого момента как покинул Мондштадт. Прошло уже много времени с тех пор, как он, будучи ребенком, вытворял всяческие пакости вместе с Кэйа и, конечно, с Джинн, получая явное неодобрение со стороны Фредерики. Только почему-то спокойное лицо главы рода Гунхильдр до сих пор пугает его как мальчишку. Поступок совершённый им не может быть просто забыт. И он готов понести за свои ошибки наказание. Перо замедляет свое неторопливое письмо, и внезапно среди сотен элегантных, ненормально ровных букв возникает клякса. Взгляд она всё ещё не поднимает на незваного гостя, однако писать перестает. Несколько секунд проходят в молчании, неприятных для Дилюка. На секунду он будто снова ощущает себя в прошлом, когда Фредерика наказывала их за испорченный наряд маленькой Барбары. Нет, она не ругалась, лишь прожигала своим холодным, как Пик Вангрида, взглядом, таким неизменно тяжелым. Каким он был и сейчас. Откладывая перо, женщина по-прежнему молчит, словно назло Дилюку растягивая время. В её глазах он не может упасть ниже бездны. Откладывая перо, она смачивает горло стаканом воды, прежде чем хоть что-то сказать. — Чем обязана такому визиту, господин Рангвидр, — каждое слово отдаёт сталью в голосе, — тем более, когда вы заявились сюда без приглашения, — её тон спокоен и чист. Словно она не изменилась с первого появления, когда он видел её будучи совсем маленьким мальчиком. Фредерика неизменна в своих действиях и уверена в словах и поступках. Истинный капитан рыцарей, которого Дилюк знал как защитника Мондштадта. В горле неприятно запершило и зубы заскрипели от сильного сжатия. Но сейчас уже не было возможности отступать. — Вы бы и не пригласили. Фредерика кивает в молчании. Её кабинет копирует обстановку как некогда в ордене, в то время, когда она была капитаном рыцарей. Также скромно, за столом всё только необходимое. Неперегруженное вещами пространство с кремовыми стенами обставлено по-своему скудно, но уютно. Ничего лишнего. Своеобразное спокойствие, со своими, конечно, подводными камнями. Неудивительно, что ранее рыцари боялись заходить к ней в кабинет для личной беседы. Однако не её скромное убежище вынудило Дилюка вынырнуть из укрытия. Он сам давно старался успокоить себя, чтобы самовольно прийти в логово. Внутри себя Дилюк усмехается, сравнивая Фредерику невольно с врагом, только кто кому принес больше боли диаметрально противоположно. О, бедная, любимая обоими Джинн. Даже на краю смерти Дилюк, тогда во время своего путешествия, не чувствовал себя так паршиво. — Справедливо, — кивает Фредерика. И оба знают почему. Услышав, кто стоит у её порога, она бы явно не пустила его дальше стойла. Можно только считать благословением Борея, что Дилюк умудрился продвинуться так близко. Опираясь на стол обеими руками, надавливая, как это возможно, Фредерика приподнимается, хватаясь за стул, чтобы не упасть. Ни одного звука не демонстрируют её боль или слабость. Трость в её руках такая же простая, как и все в этой комнате, но тем менее способная держать свою обладательницу прямо, несмотря на покалывания в её теле. Любое предложение о помощи Фредерика резко останавливает. Коса, заплетенная туго вокруг её головы, немного потрёпана, вероятно, после её верховой езды, о чем говорит Дилюку её одежда. И седые волосы из её прически невольно выпадают, незаметно для самой Фредерики. Сухая старость обличена морщинами, что сложись из бессонных ночей и сражений в её молодости. Стройная и подтянутая фигура. Прихрамывая, она отходит от стола, сохраняя сталь во взгляде, в таком чем-то похожем на Джинн. Весь её стан, от глаз до кончиков пальцев, демонстрируют во Фредерике силу рода Гунхиллдров, что сражаются с рождения за Мондштадт… …как и всегда. Она облокачивается на стол, немного позволяя своему больному колену расслабиться. Шпага на её поясе (почему-то не снятая даже в собственном доме в собственном кабинете) лишь только сильнее делают из Дилюка нерешительного труса. Каким видит его сейчас Фредерика ему сложно прочитать, но очевидно, что не благородным представителем семьи Рангвидр. Смотрит на него так же, когда он представлялся ей в качестве нового капитана. Так же, когда он впервые увидел её будучи мальчиком. Эмоции Фредерики всегда были сложными для понимания. Кажется такой безэмоциональной, закрывая эмоции ото всех, с кем взаимодействует и работает, возвышая долг превыше всего. Только после её ухода говорили, что стоит закрыть пыточную. Слова находятся не совсем однозначно в его речи. Дилюк старается говорить уверенно, как полагается говорить главе роду перед другим. Едва ли похоже на привычные добрые разговоры между членами семьи. Оба они являются близкими для Джинн, такими же они являются и для Кли. — Не могу поверить, что у вас хватило наглости прийти сюда, — она останавливает его речь спокойно, не желая даже слушать его просьб или иных слов раскаяния, и Рангвидр замолкает, готовый ко всему. Однако Фредерика ничего не говорит, лишь только выдыхая всю тяжесть. И несколько секунд они проводят в молчании. Дилюк не может ничего ответить, смиренно готовый выслушивать всё что угодно, её холодный и по-своему тяжелый, но спокойный голос только сильнее напрягает его вены на лбу. Ну почему она просто не может его выгнать из дома. Дилюк знает, что натворил, сколько боли принес его обитателям несколько лет назад и сколько ссор некогда породил их близкий поступок. За прошлое необходимо платить. Фредерика говорит о Джинн с достоинством, с любовью, как будет говорить о ребёнке любая любящая мать. Только она видит в ней и свое продолжение рода. Она бравый рыцарь с титулом «Одуванчик», нынешний заместитель Магистра Ордена, её душа не имеет изъянов. И царапин. И Фредерика продолжает, словно Джинн не живое существо — идеал, который она породила, который воспитывала со всей благодарностью Барбатоса. И, наверное, внезапная любовь не стоила того. Как и не стоил того её внезапный ребенок. Её жизнь была расписана по секундам. И если бы её не испортил один незначительный случай… Дилюк не удерживается от ехидства пошатнуть чужие слова и сразу же осознает собственный промах. Но тем менее не жалеет об этом. Джинн, в первую очередь, была человеком. Кли была их дочерью. Пощечина отыгрывается по стену эхом, отчего кажется, даже вся внешняя суматоха замолкает на несколько секунд. Отшатываясь из-за боли в ноги, Фредерика всё ещё стоит перед повернутой головой Дилюка так же уверенно, совсем не держась за подпорки, помогающие ей двигаться. Лицо спокойно, лишь серые глаза с бурей внутри говорят за себя. Дилюк прежде никогда не видел, чтобы Фредерика была настолько взбешена. Жжение кожи на щеке походило на сильный ожог, к которому Дилюк не в силах был прикоснуться. И он все же поворачивает голову к ней со всей своей правдой во взгляде. Обращается к Фредерике с уважением. Как к матери его любимой женщины, как к бабушке Кли. Дилюк говорит клятву верности, практически произнося это тоном истинного защитника Мондштадта, как некогда рыцаря Фавония. Говорит о дочери, говорит о старшей дочери Фредерики. И даже то, что они возможно никогда не найдут общий язык, не помешает ему делать счастливыми и спокойными жизни их близких людей. Вне зависимости от решения главы рода Гуннхильдр. И только то, что он остаётся на своем, вызывает внутри женщины мягкое доверие. Однако её лицо практически не изменяется, когда Дилюк заканчивает свой монолог. Фредерика только продолжает: — Что бы вы чувствовали, если бы партнер Кли изорвал её душу, заставляя страдать её каждый день, буквально разбив ей жизнь? Ответа не последовало. И Фредерика знала почему. — Я думаю, все очевидно, — твердо заявляет она, проходя мимо Дилюка с сильной хромотой, оставляя трость позади их. И затем открывает двери своего кабинета, очевидно заканчивая разговор. — Ты никогда не получишь мое прощение.

***

Дилюк возвращается домой, в Монд, оставляя коня возле Доли Ангелов. Убедить Чарльза, что с ним все хорошо, почти получается, но, кажется, просто сказать Чарльзу, что хиличурлы очень его утомили, более разумно, о чем Дилюк и врет. Слишком вымотанный диалогом он выглядит чересчур загруженным своими мыслями. Итак, встреча состоялась, только не так, как он её изначально планировал. Но Дилюк сделал, что откладывал так долго, и это имело свою цену. Едва он открывает двери своего Мондштадсткого дома, как радость при встрече с близком человеком разбивается о беспокойство. Джинн предлагает и так уставшему Дилюку немного поесть, прежде чем рассказать, что же всё-таки случилось. Тяжелое молчание так похоже на Дилюка, только настолько безэмоциональным видеть его трудно. Вместо ответа Дилюк сковывает переживающую Джинн в объятиях, и она, хоть и перепуганная его состоянием, всё же обнимает Дилюка спокойно в ответ, прижимая ближе к себе. Джинн притрагивается к его волосам, аккуратно перебирая его пряди. Минуты тянутся так медленно, но это то, что сейчас Дилюку нужно. Объятия любимого человека, которого он всегда будет защищать. Всё кажется таким сложным, и Дилюк не знает, насколько он поступил правильно. В голове проносится образ маленькой Кли, которая очень хочет к матери на ручки. Как при первой их случайной встрече, поменявшей его жизнь, как и несколько лет назад, когда он видел смерть отца. И Дилюк крепче прижимается к Джинн, замечая, как глаза наполняются слезами. Она отстраняется осторожно, проверяя, готов ли Дилюк отпустить её из объятий. Джинн немного теряется при виде чужих слез, но аккуратно кладет ладонь на его щеку, к которой он, подобно потерянному щенку, наклоняется. — Что же произошло? Дилюк осторожно берет её ладонь, целуя костяшки пальцев Джинн, прикладывая их к щеке, аккуратно прижимаясь к ней. Краснота у его скулы становится более заметной, и Джинн обращает на неё внимание, проводя по ней осторожно пальцем. Походит на неплохой шлепок или легкий ожог, оставляющий то же неприятное жжение, как и на его сердце. — У мастера Фредерики сильная рука. Возможно, о следующем Дилюк будет жалеть, как жалеть о своих словах. И взгляд Джинн в мгновение меняется, от непонимания до других эмоций отражающихся на её лице. Но все же он думает, что этот мелкий шаг в сторону больших изменений. Следует и дальше разбираться в своих ошибках. Как во время рыцарства хочется также кричать на весь Мондштадт, весь Тевайт с утеса Звездолова, что он любит Джинн Гунхильдр, а она любит Дилюка Рангвидра. И, когда Джинн смеялась с румянцем на щеках, после смелого крика любви, прижимаясь к молодому капитану кавалерии. Так просто, человечно, без какого-либо идеала за спиной. В ту секунду каждый из них понимал — это их жизни. И сейчас хотелось чувствовать что-то подобное. У них впереди много времени, чтобы исправить эти неточности.