***
Дверь в комнату была открыта. Ёндэ что-то искал в одной из коробок. — Ты сходил в больницу? — отвлёкся он, увидев Чимина. Чимин сел на кровать и поднял на него уставший взгляд. — Я был на работе. — У тебя вчера был целый день. Мне не хочется бояться подцепить что-нибудь каждый раз… — Я сходил в душ на работе, и не буду сегодня мыться дома. Не буду есть. Не буду пить. Вообще не буду отсюда выходить. У меня был тяжёлый день, я очень устал. Можешь оставить меня в покое? — Пак сам почувствовал, что голос его прозвучал несколько истерично. — Пожалуйста, забирай свои вещи и уходи. — А ты здесь не командуй. Вообще лучше помалкивай. — И перестань так разговаривать со мной. Я был виноват перед тобой и попросил у тебя прощения, но это не значит, что ты можешь мне бесконечно дерзить. — А то что? Утопишь меня? Ёндэ чуть склонил голову и насмешливо хмыкнул. Чимин стиснул зубы и промолчал. Но картинка, как он держит Ёндэ за волосы и бьёт лицом об дверной косяк, всё же промелькнула в его мыслях. Пак неосознанно сжал кулаки, смотря ему в глаза. — Уйди из моей комнаты, — проговорил он предупредительно. — Здесь больше нет ничего твоего, — произнёс Ёндэ и скривился. — Это мой дом, — сказал Пак, от его повышенного тона злость в глазах Ёндэ вспыхнула с ещё большей силой. — Мой, моего отца и моей покойной матери, — продолжил он. Младший поморщил нос и поднял подбородок, посмотрев на него свысока. Чимин подумал, что тот, должно быть, поставил себе сегодня цель, во что бы то ни стало нарваться. — Кстати, о твоей мамочке… — голос Ёндэ дрогнул при взгляде на стремительно мрачнеющее лицо брата, он затронул очень опасную тему и знал это, но уже не мог остановиться. — Как же ей повезло, что она убила себя раньше и не может видеть сейчас то, во что ты превратился… Чимин резко поднялся и, в одно мгновение оказавшись рядом, схватил его за горло, с силой припечатывая к стене. — Закрой свой поганый рот, мелкий членосос, — он тряхнул и без того оцепеневшего от страха парня и снова прижал к стене, больно ударяя затылком. — Скажешь ещё хоть слово о моей матери, и я тебе, маленькая мандаблядь, вырву кадык, усёк? — Это так ты исправляешься? — прохрипел Ёндэ. — Будь я таким, как раньше, ты бы уже кровью своей давился. — Чимин притянулся ближе. — Я отсидел за убийство, дружок. Не надо со мной так разговаривать… — процедил он сквозь зубы. Зрачки Ёндэ стали размером с монету. Он схватился за его запястье двумя руками и часто задышал, но дыхание его было хриплым и рваным. Чимин не дрогнул. Он смотрел на него блестящими от гнева глазами и крепко прижимал к стене, сильнее сдавливая пальцами горло. Пак слышал стук собственного сердца, который пульсом отдавался в ушах. Внутри всё онемело, он понял, что теряет себя, что его сознание всё сильнее охватывает ярость. Та самая, с которой он обычно бросался в драку, та самая, из-за которой он никогда не мог остановиться. — Отпусти… — жалобно простонал Ёндэ. — Чимин, пожалуйста, отпусти меня… Чимин оторвал его от стены и грубо толкнул в сторону, тот тут же попятился к двери. — Ты просто урод! — надрывно выкрикнул он, выбегая за дверь. — Придумай что-нибудь новенькое, я слышал это миллион раз! — крикнул ему вслед Чимин. Воцарилась тишина. Он услышал взволнованный голос Сумин, она спрашивала у Ёндэ о том, что случилось, но тот лишь что-то невнятно бубнил ей в ответ. Чимин тяжело вздохнул, протяжно простонав на выдохе. Теперь, когда волна гнева схлынула, произошедшее казалось ему огромной ошибкой. — Чёрт… — прошептал Чимин, хватаясь руками за голову. Он понял, что столкнулся с неотвратимостью судьбы. Часть его хотела бежать куда угодно в поиске того, что могло бы его спасти, а часть хотела остаться и закончить всё раз и навсегда. Он вышел из комнаты и закрылся в ванной. Чимин уже не был уверен, что сможет победить в этой неравной схватке с судьбой, и что сможет выстоять. Но с другой стороны понимал, что выбора у него нет. Точнее есть, но только один, тот, что последний. Считается, что самоубийство выход для слабаков. Но так ли это на самом деле? Можно узнать наверняка, стоит лишь взвесить в руке нож и попробовать оставить на коже хоть малую царапину. Это больно и страшно. А чего стоит переступить инстинкт самосохранения и перепилить себе вены какой-нибудь тупой бритвой? — Чимин? — послышался за дверью тревожный голос Сумин. Он не ответил. — Чимин? — позвала она вновь и постучала в дверь. — Что ты сделал с Ёндэ? Он так напуган, что ты сказал ему? Ты ему угрожал? Это правда? Чимин продолжал молчать. Он открыл стеклянную дверцу навесного шкафчика. На одной из полок стояло несколько пузырьков с таблетками Сумин. Точно так же, как когда-то у его матери. Снотворное. Пак и не знал, что она принимает такие сильные препараты. — Чимин, пожалуйста, давай поговорим… Ну же, мой мальчик, открой мне дверь… Чимин взял в руки один из пузырьков. Всегда есть выбор. — Смотри, что мне подарили! — весело прокричал Ёндэ, забегая за угол дома. Чимин вздрогнул, испуганно отбрасывая в сторону сигарету. — Блять… — закатил он глаза, увидев младшего брата. — Смотри! Смотри! Ёндэ покрутил перед лицом Чимина баскетбольным мячом. Чимин вырвал мяч из его рук и отбросил в сторону. Мальчик тут же бросился за ним и, догнав, несколько раз ударил им об асфальт. — И в честь чего? — Я пошёл в школу. — И? — В первый раз. — И? — Что, и? Я первоклассник. — Как интересно… Вот бы мне тоже делали подарки за то, что я хожу в эту грёбаную школу. Ёндэ подбросил мяч, но поймал его Чимин. — Поиграй со мной, — попросил мальчик, пытаясь дотянуться до его руки с мячом. — Нет. Иди, играй со своими друзьями, — Чимин бросил мяч в забор, тот отскочил и младший поймал его в руки. — Я хочу с тобой, — жалобно протянул Ёндэ. — Я не буду с тобой играть. Ёндэ подошёл вплотную и прижал мяч к его животу. — Давай, иди отсюда, — проговорил Чимин и достал из кармана пачку сигарет. — Ты никогда со мной не играешь, — обиженно произнёс он. — Пускай с тобой играет твоя мамочка, — Чимин прикурил новую сигарету. — Я расскажу папе, что ты куришь, — нахмурился мальчик. Чимин тихо усмехнулся и, наклонившись, выдохнул сигаретный дым ему в лицо. Ёндэ скривился и отпрянул, бросая в старшего брата мяч. Пак поймал его и кинул обратно, тот стукнулся прямо у ног убегающего Ёндэ. Мальчик споткнулся и упал на асфальт. — Проклятье… прости, я не хотел, — Пак ринулся вперёд, протягивая к нему руки. — Отстань! — крикнул Ёндэ и, заметив кровь на коленке, с громким воплем рванул в дом к матери. Сумин ничего не сказала, когда Чимин вернулся домой следом. Она вообще никогда ему ничего не говорила, лишь передавала всё отцу, а тот уже занимался его воспитанием. Это была только его обязанность. Пак быстро прошмыгнул к себе в комнату и затих в ожидании. Долго ждать не пришлось. — Чимин, открой немедленно! — постучал в дверь Юнгён. Чимин открыл защёлку, которую отец и так выбивал уже столько раз, что она держалась на честном слове. Мужчина вошёл в комнату и с порога схватил его за рукав толстовки. — Зачем ты толкнул Ёндэ? — спросил он грозным голосом. — Что?! Я его не толкал, он сам споткнулся, — Чимин дёрнул рукой, вырываясь из отцовской хватки. — Хочешь сказать, он сам упал? — Да, так и было. — Как всегда… все вокруг виноваты, кроме тебя. — Он врёт, я его не толкал. — Враньё — это как раз по твоей части! Глаза Юнгёна совсем потемнели. Чимин покачал головой, поджимая губы. Он никогда ему не верил. Никогда. — Я правда его не толкал. Он споткнулся… — Сколько раз тебе ещё надо сказать, чтобы ты не трогал ребёнка?! — Пожалуйста, можешь поверить мне хоть раз? Клянусь, я его не трогал! Чимин смотрел, подняв голову, отцу прямо в глаза, чтобы показать, что он готов отстаивать свою правоту. Юнгён вытащил из брюк ремень и, взявшись за пряжку, медленно обернул его вокруг ладони, которую затем сжал в кулак. — Вставай на колени, — сказал отец с угрожающей строгостью. — Чего? — нахмурил брови Пак. — Нет… Ну уж, нет… — замотал он головой. — Нет?! — переспросил Юнгён. — Нет… — как-то уже совсем неуверенно произнёс Чимин, наблюдая, как отец перематывает ремень свободным концом на ладонь, опуская пряжку вниз. — Думаешь, можешь мне перечить?! — Отец шагнул к нему навстречу. — Думаешь, можешь мне врать? Чимин замер, как оленёнок в свете фар, мысленно он во всём отдавал себе отчёт, но тело его сковал животный страх. Юнгён резко схватил его за запястье с такой силой, что Паку показалось, он слышал, как хрустнула его рука. Он вскрикнул, но ремень тут же хлестнул его по ногам. Было не очень больно, может быть, оттого, что удар был только первым. Отец без труда повалил его на пол и прижал ногой. — Думаешь, можешь творить всё, что тебе вздумается?! Чимин инстинктивно прикрыл голову руками и попытался успокоиться, брыкаться было бесполезно, оставалось только терпеть. Юнгён шумно выдохнул и принялся стегать его ремнём по бёдрам. Он зажмурился. Железная пряжка больно врезалась в тело, но Пак не хотел, чтобы отец знал, какие он испытывает страдания, не хотел, чтобы он чувствовал себя победителем, и поэтому, стиснув зубы, молчал. Юнгён остановился, когда рука его устала, и бросил ремень на пол. — Вставай, давай… — проговорил он, запыхавшись и, схватив его за шкирку, рывком поставил на ноги. Он дышал часто и тяжело. Чимин смотрел на него испуганно, не зная, чего ожидать дальше. — Всё ты бедный! Всё ты несчастный! Посмотрите на него! Посмотрите, как он страдает без своей любимой мамочки! Все вокруг плохие, все вокруг виноваты… — произнёс, кривясь Юнгён. — Да твоей матери было плевать на тебя! Она тебя оставила! Бросила! Можешь ты уже это понять?! Когда до тебя это дойдёт? Ты никому кроме меня не нужен! Ни-ко-му! Так что перестань выводить меня из себя! Отец наотмашь ударил его по лицу ладонью, видимо ему это понравилось, потому что он сделал это ещё дважды: «Перестань!» — сквозь зубы и пощёчина, «Перестань!» — ещё одна. Юнгён перестал держать его, и Чимин упал перед ним на колени. Глаза затмили слёзы, он вытер их быстро руками, но тут же крепко зажмурился. Однако развидеть то, что возникло перед его глазами, было уже невозможно. Недвусмысленно выпирающая ширинка отца была прямо напротив него. Он возбудился, пока хлестал его ремнём. Чимин трудно сглотнул вязкую слюну. Его затошнило и точно бы вырвало, если бы отец продолжал стоять рядом, но тот поднял с пола свой ремень и направился к двери. — Маленькая лживая дрянь… — услышал Чимин уже из коридора. — Чимин! — Сумин продолжала стучать в дверь. — Чимин, открой! Он медленно выдохнул и, поставив аккуратно баночку с таблетками на то же место, вышел из ванны, намереваясь, во что бы то ни стало выбраться из дома. Сумин побежала следом за ним по коридору, у самого выхода она попыталась схватить его за руку, чтобы остановить, но он без труда вырвался.***
Чимин был возле реки, он помнил, как шёл туда, но не мог сказать, сколько времени уже провёл там, сидя на скамейке и смотря на деревянный причал. Раньше тут не было лавок, всюду росли деревья, а берег был обрывистым и каменистым. После смерти Инюль люди облагородили этот заброшенный причал, сделали из него место памяти. Вечернее небо стало совсем низким. Серые давящие тучи закрыли его почти полностью. Чимину на лицо упала капля дождя и поползла по скуле вниз — было неприятно. Капли становились всё чаще, рукава его толстовки уже начали промокать, но он не хотел уходить. Не хотел отводить глаз от тёмных вод реки. Сверкнула молния, грянул гром. Ветер усилился, а вместе с ним и дождь. Чимин вытер влажное лицо ладонью и прерывисто вздохнул. На причале загорелся фонарь. Он закрыл глаза, припоминая все свои несбывшиеся надежды, свою маму, тюрьму и отца, и понял, что провёл жизнь в сплошных мучениях, которые в большинстве своём были абсолютно напрасны. И все те усилия, которые он прилагал, чтобы стать другим, оказались тщетными. Он снова чувствовал себя чудовищем, уродом. Таким же, каким и был раньше. — Эй… — кто-то коснулся его плеча, — эй, что случилось? Чимин зажмурился сильнее и сжался, закрывая голову руками. Он задыхался и не мог заговорить. Это было ужасно. Он не понимал, каким образом оказался в таком состоянии, что перестал осознавать себя и не мог произнести ни слова. И это снова напомнило ему о побоях. Когда отец доказывал ему его неправоту с помощью грубой силы. Он помнил, как сидел, будучи ещё совсем ребенком, так же, забившись куда-нибудь между мебелью, защищая голову и живот и подставляя под удары спину, пока отец за волосы не вытаскивал его, визжащего, из укрытия наружу. И теперь он также — вздрогнул крупно от чужого прикосновения и напрягся всем телом. — Господи… — долетел до него тяжёлый вздох. Незнакомец снова коснулся его плеча, но не убрал руки сразу, а обнял, тихонько похлопав по спине ладонью. Чимин не мог вспомнить, чтобы кто-то к нему так прикасался по своей воле, не то что обнимал или пытался утешить, как сейчас. Внутри словно что-то оборвалось, сердце сжалось от боли. Он повернулся и резким движением прижался к твёрдой мужской груди, судорожно цепляясь пальцами за чужую одежду. — Аай… — вскрикнул он и сделал глубокий хриплый вдох. Слёзы вырвались из него с болезненным стоном. Внутри всё жгло так, будто он хлебнул соляной кислоты. Больно было даже дышать. В голове эхом отдавались чей-то громкий, протяжный скулёж. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что это были его собственные стоны. Он шумно втягивал носом воздух и стонал на каждом выдохе в чужую грудь. — Ну всё… ну всё… нельзя так плакать, — прошептал сипловатый мужской голос. Пак подобрался ещё ближе и уткнулся носом незнакомцу в шею. Он не мог остановить свои рыдания, просто не мог. Но, в конце концов, всё же выбился из сил и затих, хотя тело его продолжало непроизвольно содрогаться. Тёплые руки перестали гладить его по спине, но не разорвали объятия. Чимин подумал, что этот случайный прохожий, скорее всего даже не представляет себе, как много значат для него, всеми презираемого, эти простые прикосновения. Стал бы он утешать его, зная, кто перед ним? Чимин медленно открыл глаза и поднял голову, чтобы посмотреть в лицо человеку, что терпеливо сидел вместе с ним под дождём, слушая его стенания. Широко распахнув глаза от испуга, Пак прижал к губам тыльную сторону ладони и резко отпрянул. Он ощутил, как подкатывает волна паники, слёзы вновь обожгли холодные щёки. Ему казалось, будто он тонет, — нечто подобное он чувствовал, когда понял, что его мать мертва. Чимин буквально физически ощущал, как рушится весь его мир. Он посмотрел в тревожные карие глаза и вообразил себе худшее. Ему уже виделись тюремные ворота, как они разъезжаются перед ним, чтобы поглотить обратно…