Река скорби

До начала футбольного матча оставалось не так уж много времени. Но Чимин поймал себя на мысли, что не хочет выходить из машины. — Ты волнуешься? — спросил Юнги, замечая его настроение. — Да, — честно сказал он, вытирая вспотевшие ладони о джинсы, которые тот ему любезно одолжил. — Не переживай, мои ребята в принципе все дружелюбные, — убедительно проговорил Мин. — Дело не в них. — Тогда в чём? Чимин посмотрел взволнованно на толпу, собравшуюся у входа на стадион. — Дай мне свою кепку, — попросил он. — Чимин… — Пожалуйста, Юнги. Юнги со вздохом снял с себя кепку и отдал ему. Чимин тут же натянул её на себя и благодарно улыбнулся. Он знал, это чувство безопасности мнимое, но всё равно стало чуточку легче. Но потом он подумал, что, наверно, никогда не сможет спокойно появляться на людях, не скрывая лица, и опять поник. Потому что даже один и тот же путь на одном и том же полупустом автобусе он совершал, прячась за масками и капюшонами. — Вон они, идём, — Юнги первым вышел из машины, Чимин, вздохнув, пошёл следом. Парней было пятеро. Но по именам Чимин запомнил только двоих. Чанхо — он был самый болтливый, и Джихван — наоборот самый молчаливый и отстранённый. — За кого болеешь? За наших, надеюсь? — спросил Чанхо. — Я не разбираюсь в командах, — признался Чимин. — Не любишь футбол? — Не то чтобы не люблю, просто никогда не увлекался. — А чем увлекался? — Должно быть, плаванием, — ответил за него Джихван, и все резко замолчали. — Да, Пак Чимин? Любишь поплавать? — улыбнулся он насмешливо. — Нет, — сказал Чимин тихо. — Мне больше нравится бейсбол. — Вот как? Интересно… — прищурился парень, высокомерно усмехаясь. — Ага, — произнёс Чимин всё так же тихо, но черты его лица заметно ожесточились. — Люблю подержать в руках дубинку. Мускул его щеки дрогнул. Улыбка вмиг сползла с губ Джихвана, он заметно растерялся под гнётом его потемневших глаз. Чимин стоял спокойно, но был крайне сосредоточен и выглядел опасно, казалось, секунда, и он сделает какой-нибудь резкий выпад. — Пора заходить, — сказал Мин, касаясь легонько его предплечья. На губах Чимина промелькнула улыбка, но в ней было что-то угрожающее. Он посмотрел на парня немного свысока, и перевёл свой взгляд на Юнги, мгновенно смягчаясь. Тот пересчитал их пальцем, как цыплят, и повёл вперёд. Только оказавшись в общей толпе, Пак заметил, как они отличаются от «нормальных» людей. Я ведь такой же, — подумал он с грустью, смотря на своих новых знакомых. И проблема была даже не в их внешнем виде или каких-то физических недостатках. Хоть у Чимина тоже было много шрамов, а ещё к своим двадцати двум годам он уже имел несколько вставных зубов, отбитые почки и не раз треснутые кости, ноющие теперь при любой непогоде. Дело было в выражении их лиц, во взглядах, в движениях, от них исходила та самая аура, которая на подсознательном уровне заставляет других остерегаться и держаться подальше. Тюрьма ставит на людях особенный отпечаток, ничем не смываемое клеймо. Будь ты там хоть смиренным паинькой — прежним не вернёшься всё равно. Потому что нельзя не испачкаться, когда валяешься в грязи. Да, он был таким же. Даже хуже. Потому что испачкался намного раньше, чем попал в тюрьму. Стадион был похож на пчелиный улей. И гудел так же. Пак не знал, кто где конкретно должен сидеть, и просто сел рядом с Юнги. — Ты болеешь за тех, кто в белом, или за тех, кто в красном? — спросил он у него. — За красных, — ответил Мин. — Тогда я за белых. Чья команда проиграет, тот исполняет желание, — сказал он ему на ухо и лукаво улыбнулся. — Ладно, — согласился Юнги, улыбаясь в ответ. Но уже в конце первого тайма было понятно — красные проигрывают. Мин заметно огорчился, но не настолько, насколько остальные. Оказалось, Чимин вообще был единственным из их компании, кто болел за белых. — Соннамские сороки сделали Сеул… — сокрушался Чанхо, — 4:1, позорище… лига чемпионов, как же… — Не ворчи, возьмут реванш в следующем месяце, — хлопнул его по плечу Мин. — Соберёмся опять вместе? — оживился парень. — Почему бы и нет, — пожал плечом Юнги. — Чимин, пойдёшь на следующий матч? — спросил Чанхо. — Пойду, — пожал ему на прощание руку Пак. Это было приятно — чувствовать себя частью, пусть такой немного странной, но дружной компании. Только Джихван по-прежнему держался от него в стороне. Впрочем, Чимин счёл, что так даже лучше. Но всё же, как бы ему ни понравились новые знакомые, он был бесконечно рад тому, что всё закончилось. Потому что на самом деле, единственное, чего бы ему искренне хотелось — так это побыть с Юнги. Только с ним одним. Наедине. Он интересовал его куда больше, чем футбол. Поэтому даже простой ужин в уличном кафе и поездка вдвоём по вечернему городу казались событиями особенными. Чимин просто уже знал, Юнги — лучшее, что может быть в жизни. Когда он думал об этом, то невольно улыбался. Юнги это замечал. Замечал любовь в его взгляде и ласку в его «случайных» прикосновениях. — Я должен тебе желание, — напомнил он по возвращении домой. — Что ты хотел попросить? Чимин пожал плечом, растерянно улыбнувшись. — Мне нечего просить у тебя. Я надеялся проиграть, — признался он и сделал вид, что очень занят раскладыванием купленных продуктов. — Зачем? — спросил Мин. Пак снова пожал плечом. Пакет из магазина опустел, и он принялся комкать его в руках. — Ты так много делаешь для меня, а я для тебя ничего. Мне тоже хотелось порадовать тебя хоть чем-то, — сказал он. — Ты тоже многое делаешь для меня, просто не знаешь об этом, — произнёс тихо Юнги и, продолжая смотреть в его блестящие глаза, выдернул у него из рук пакет, небрежно отбрасывая его в сторону. — Так что давай, придумай что-нибудь. — Поцелуй меня, — выпалил Чимин и тут же зарделся, но продолжил, — как вчера. Сердце сладко заныло. Юнги никак не мог привыкнуть к этому странному чувству. Теперь днём и ночью кто-то думал о нём, ждал, тосковал и томился. И этот кто-то — стоял сейчас прямо перед ним и желал его всем своим существом. Ему нужны были его руки, его губы, всё его тело и все его чувства, нужны были все его дни и все его ночи… Чимину нужно было всё, и он даже не пытался этого скрыть. Юнги протянул к нему руку, скользнул ладонью вверх по его шее и притянулся ближе, чтобы коснуться губ. Поцелуй вышел долгим и тягучим. Когда он отстранился, Чимин посмотрел на него тоскливо. — Юнги, — позвал он шёпотом и дотронулся кончиками пальцев до его ладони, Юнги заметил, Чимину очень нравится называть его по имени, — можно… можно мне… — Пак поджал губы, не решаясь договорить. — Что можно? — приподнял бровь Мин, заглядывая ему в смущенное лицо. — Можно к тебе? — отважился, наконец, Чимин. — Не могу теперь больше спать один на диване. Мин удивлённо вскинул бровь, не сводя с него глаз. — Просто быть рядом, просто спать… — уточнил он взволнованно. Чимин продолжал оставаться всё таким же по-детски непосредственным и бесхитростным. Это умиляло Юнги, в такие моменты он готов был уступить ему в чём угодно. — Ладно, — ответил он, мягко улыбнувшись. — Но мне нужно поработать, я приду позже. — Я подожду, — сказал Чимин, понимающе кивнув. Но не дождался. Он уснул. На самом краешке, будто боялся занять лишний кусочек пространства. Юнги лёг рядом, помедлил немного, потом повернулся на бок и обнял его со спины, нажимая на живот, чтобы подтянуть его от края ближе к себе. Он был мягким и очень тёплым. Чимин заёрзал во сне, прижимаясь теснее, и накрыл своей ладонью его руку. Юнги закрыл глаза, вслушиваясь в его тихое сопение, разбирающее застывшую тишину спальни, и безмолвно произнёс молитву. В первый раз за многие-многие годы он обратился к Богу и сказал ему «спасибо». Он заснул, обнимая его осторожно, но крепко. Однако что-то быстро вырвало его из сна. Скулёж, жалобный и протяжный. — Чимин, — позвал он шёпотом, склоняясь над ним в полумраке. Вдох. Глубокий и шумный. Чимин распахнул глаза, с трудом фокусируясь в полумраке на его лице. — Плохой сон? — спросил Мин. — Да… — шёпотом ответил Чимин. — Что приснилось тебе? Чимин лишь отрицательно качнул головой. Он дышал часто и поверхностно. Выражение его лица было отсутствующим, будто он всё ещё находился где-то в глубине своего сна. — Юнги… — позвал он, медленно приподнимаясь, и, сев, взял его как-то несмело за руку. — Что такое? Что? — спросил настороженно Мин, легонько сжав его ладошку в ответ. Чимин глубоко вдохнул, замер на мгновение, но потом выдохнул и вновь покачал головой, отводя глаза. Однако руки его не выпустил. Какое-то время он сидел молча, закусив губу, потом свёл мучительно брови, возвращая к нему свой взгляд, и, вновь сделав глубокий вдох, произнёс: — Ты поверишь мне, если я скажу, что не хотел её убивать? Поверишь, если я скажу, что не топил её намеренно? — Да, Чимин… Я тебе поверю… — сказал Юнги, замирая вместе с ним. Сердце, кажется, забыло как биться… У Чимина был такой взгляд, как будто он собирался сказать ему что-то очень-очень важное, доверить ему свою тайну. Юнги не мог поверить в то, что это действительно происходит, в то, что Чимин, наконец, открывается ему. Он так боялся вдруг спугнуть его, что неосознанно задержал дыхание. — Они всё перепутали, следователь и другие полицейские, — заговорил он, принимаясь нервно перебирать пальцами край одеяла. — Не знаю, как так вышло, я был в его куртке, и они всё перепутали… — Три дня будешь пешком ходить, залазь, — недовольно сказал Рин и махнул рукой, дав знак забираться в машину. Чимин медлил, компания Рина его больше не прельщала. И дело было даже не в том, что произошло между ними сегодня, просто он всё отчётливее чувствовал, что гибнет, а рядом с Рином понимал, что гибнет в два раза быстрей. Может быть, если бы Чимин не швырнул в запале в отца своей толстовкой и не слинял из дома в том, в чём был, он бы не сел сейчас к нему в машину. Но он сел. Потому что слишком продрог в одной футболке. Рин ударил по педали газа, срываясь с места. — Замёрз? К рассвету похолодало, — сказал он и, не отвлекаясь от дороги, стянул со спинки сиденья свою куртку. — Накинь-ка, — бросил он её Чимину. Пак продел руки в рукава и, запахнув полы, обнял себя за предплечья. Пару минут они ехали молча, потом Рин вдруг спросил уже совсем другим, раздражённым тоном: — Нравится? — Что? — переспросил непонимающе Чимин и заметил, что они проскочили мимо круглосуточного магазина, где обычно всегда покупали алкоголь. — Моя куртка. Ты ведь хочешь быть как я, да, малыш Чимини? — Чего?! — Косишь под меня, говорю. Пак бросил беглый взгляд на друга. Возможно, в любое другое время сказанное задело бы его куда сильнее, но сейчас Чимина волновало совсем другое. Рин гнал по спящему городу в неизвестном направлении и уже трижды проскочил на красный. — Хочешь поговорить, остановись, и поговорим, — сказал он, неосознанно крепче сжимая предплечья пальцами. — Прекрати указывать мне! — Рин стукнул по рулю ладонью. — Ты кто такой? Ты кто, черт возьми, вообще такой?! А?! Сопляк ебаный! Только и слышу, Чимин — то, Чимин — это… Лезешь вечно, куда тебя не просят! Рин нажал на тормоз, покрышки лязгнули, он с заносом вошёл в поворот и снова нажал на газ. — Уже утро, что ты творишь? — Чимин взглянул на него испуганно. Рин был в ярости. Это было не секундное помешательство. Это была ярость, которую он копил в себе не один день и даже не один месяц, его трясло от этой ненависти, он горел желанием уничтожать. Чимин это чувствовал. Потому что это ощущение было отлично ему знакомо. — Хочешь подвинуть меня? Ты кем себя возомнил, сучонок? — прорычал Рин, презрительно кривясь. — Ты мой! Понял меня?! Ты мой, и без меня ты никто и ничто! Ещё раз ты разочаруешь меня, ещё раз сделаешь мне больно, и я заставлю тебя исчезнуть! Уяснил?! — Подвинуть откуда, Рин? С последней ступени социальной лестницы? У тебя мания величия, козёл ты херов… И, знаешь, что? Я нужен тебе так же, как и ты мне, так что не делай вид, что совершил великое, бескорыстное добро, протянув мне руку… Стой! — выкрикнул Пак, в панике хватаясь за руль. — Стой, там пешеход! Там ребёнок! На дороге ребёнок! Он увидел её слишком поздно. Девочку в платье такого же желтого цвета, как цвет мигающего светофора. Всего секунда, растянувшаяся в пространстве времени до полного болезненного осознания всего происходящего, и случилось неизбежное. Чимину показалось, что он даже видел, как она хлопнула ресницами, посмотрев в своё последнее мгновение прямо на него. Удар был глухим и почти неощутимым. Пак зажмурился, громко вскрикнув, и ударился лбом о бардачок от резкого торможения. — Здесь сиди, — сказал Рин, выскакивая из машины. Но Пак всё равно открыл дверцу и вышел. Однако не сумел ступить больше не шагу. Девочка лежала на асфальте, отброшенная ударом на несколько метров от перехода. Рин поднял её на руки, и Чимин заметил, что её платье в крови. — Я же сказал тебе не выходить! — крикнул он на него. Чимин продолжал стоять, он не мог пошевелиться, даже чтобы сесть обратно. Он всё ещё видел её глаза, потом видел её окровавленное платье, эти две картинки сменяли друг друга слишком быстро, в конце концов, она предстала перед ним: испуганная, как и он, до оцепенения, и стоящая посреди дороги в окровавленном платье. — Сядь! — услышал Чимин, и тело его совершило какие-то механические движения. Он оказался рядом с Рином в машине, и они вновь куда-то ехали. Реальность настолько исказилась в его сознании, что он даже не мог понять, сколько времени они уже в пути. — Госпиталь в другой стороне… — произнёс он полушёпотом. — Она мертва, — ответил тихо Рин. — Её должны осмотреть врачи… — Она мертва! Ты слышишь меня или нет? — вновь повысил голос Рин и свернул к причалу. — Что ты собираешься делать? — спросил Пак, хоть уже и понимал, зачем они у реки. — Никто ничего не видел. И если ты заткнёшься, никто ничего не узнает. — Тогда почему ты не мог просто оставить её там? Но Рин не ответил, он молча вышел из машины, громко хлопнув дверцей. Чимин увидел в боковое зеркало, как он вытаскивает детское хрупкое тело из багажника. — Подожди, остановись! — выкрикнул он, выскакивая следом. — Если ты сейчас не уйдёшь с дороги, я отправлю тебя следом за ней, — проговорил он так, что стало ясно — это не пустая угроза. — Не поступай так. — Как? Она мертвая, ей всё равно. Рин уверенно направился вперёд, Чимин вынужденно отступил. — Не бросай её здесь. Давай отвезём её в больницу, оставим там. Оставим и уедем. У неё ведь есть родители, они же будут искать её… — В этом и смысл, — сказал Рин, останавливаясь у края причала. Девочка вдруг простонала, поднимая голову. Рин на мгновение замер, испуганно взглянув на Чимина, а потом разжал руки, позволяя ей с шумным плеском упасть в воду. Он знал! — в секунду понял Чимин. Рин знал, что она жива, когда вёз её в багажнике, вот почему он не оставил её там и вот почему они здесь, на реке — осознание этого больно ударило под дых. Он прижал к губам ладонь, подавляя вырывающийся из него крик. — Быстро в машину, — произнёс Ринсок приказным тоном и, схватив его за руку, потащил за собой. Пак сделал несколько уверенных шагов за ним следом. Рин принял это за покорность и выпустил его ладонь. Чимин тут же остановился. Он знал, у него есть лишь секунда, чтобы принять решение. Как только Рин обернётся, он лишится права выбора. Она была жива, — подумал он, в одно движение сбрасывая с себя чужую куртку. — Девочка в желтом окровавленном платье была жива. Рин обернулся. — Стой, сука! — крикнул он, резко разворачиваясь. Чимин чувствовал, как чужая рука тянется за ним, пытаясь ухватить за одежду, но ноги его уже оттолкнулись от края причала. Вода сомкнулась над головой. Пак увидел контур её тела, но вода на дне реки затуманилась, и он не мог разглядеть двигаются ли её руки. Он нырнул, не думая и не успев набрать достаточно воздуха, и ему пришлось всплыть обратно на поверхность. Чимин понял, что даже если девочка двигается, она всё равно не поднимется сама, он должен вытащить её. Это была последняя мысль перед тем, как его накрыла волна паники. Сделав глубокий вдох, он вновь нырнул. Вода была холодной. Пак не чувствовал своего тела, в голове шумело, но у него выходило игнорировать собственные ощущения, потому что он мог думать лишь о том, как бы побыстрее добраться до неё, однако ему всё равно казалось, что движения его слишком медленные. Наконец, он увидел её. Она лежала на спине, но не на самом илистом дне, а будто немного на возвышении. Глаза её были закрыты, голова чуть повёрнута набок, а расслабленные руки, раскинутые в стороны, словно гладили верхушки водорослей. Пак смотрел на неё и не мог осознать то, что видит. Он взял её за руку и потянул на себя. Девочка подалась ему навстречу, и он обхватил её тело двумя руками. Она пошевелилась. Чимин ощутил огромное облегчение и оттолкнулся от дна ногами. Но она вдруг начала извиваться и биться отчаянно в его руках. Она схватилась за его спину, и они оба продолжали оставаться на месте. Пак тянул её за собой и не мог понять, почему она не поддаётся. Он подумал, что она могла зацепиться платьем за корягу или за что-то ещё, что могло быть под ней, но поднятая ими грязь и песок сделали воду совсем мутной, и он уже ничего не мог разглядеть. Они боролись вместе, но Чимин больше не понимал, за что они борются. Он почувствовал, что начинает задыхаться, в лёгких совсем не осталось воздуха, боль начала разрывать ему грудь. Девочка крепко вцепилась пальцами в его плечи и тянула вниз. Чимин начал глотать грязную воду и понял, что тонет. В панике он оттолкнул её от себя, сильно ударив ладонью в грудь, и поплыл вверх, к ярким рассветным лучам солнца, что пробивались сквозь тёмную толщу воды. Пак вырвался на поверхность, хватая ртом воздух. Ему стоило немного подождать, но он сделал ещё один глубокий вдох и вновь нырнул. Вода стала ещё мутнее, клубился поднятый со дна ил. Девочка была неподвижна. Чимин снова попытался потянуть её, сам не понимая, за что тянет, за руку или за платье. Она больше не цеплялась за него, но он всё равно ничего не мог с ней сделать. Чимин снова обхватил ее двумя руками, крепко прижимая к себе, и попытался оттолкнуться ногами от дна. Он ощутил скрежет рвущейся ткани где-то рядом с рукой и попробовать плыть вместе с ней, но в лёгких уже не было воздуха, ему пришлось оставить её и вновь всплыть. — Помоги! — надрывно прокричал он, оказавшись на поверхности. — Рин, помоги мне! Но никто не ответил. Чимин не стал искать глазами друга и ждать, он снова ушёл под воду и опять попытался плыть вместе с ней, но слишком сильно устал, ему не хватало сил. Он тянул девочку за руку, но рука её выскальзывала. Чимин опять всплыл, судорожно пытаясь сообразить, что теперь делать. Но в голове будто тоже переливалась вода. «Помоги!» — услышал он как бы со стороны, хоть и осознавал, что произнёс это сам. Его окончательно охватила паника, дыхание совсем сбилось, у него не получалось нормально дышать даже на поверхности. Однако он всё равно попробовал нырнуть ещё раз, но у него не вышло. Тогда Чимин попытался посмотреть на девочку сквозь воду, но не смог разглядеть дна, вокруг было мутно, и он не знал, где она находится. Эти суетливые движения отняли у него последние силы, его шумное дыхание стало совсем отрывистым и хриплым, он почувствовал, как всё его тело начинает сводить судорогой и понял, что сейчас утонет. Пак сделал последний рывок, чтобы схватиться руками за причал, и посмотрел вверх. В глаза ему попал песок, он видел Рина смутно. Тот сидел на корточках у края, молчаливо и отстраненно, словно сторонний наблюдатель. — Пожалуйста, помоги мне… — сказал дрожащим голосом Чимин, понимая, что не в состоянии сам выбраться из воды. Рин не пошевелился. — Помоги мне выбраться… пожалуйста… я больше не могу… — произнёс он из последних сил стараясь удержаться за деревянный настил. Рин резко поднялся, но вместо того, чтобы протянуть ему свою руку, вдруг пнул его по пальцам. Чимин вновь оказался под водой, и забился отчаянно, пытаясь ухватиться за полусгнившие доски. Кто-то больно сжал его запястье и потянул вверх, он понимал, что это Рин, но теперь с трудом мог в это верить. Он выдернул его из воды рывком, как какого-то котёнка, и бросил на причал. Чимин закашлялся и перевернулся на бок, сплёвывая грязную воду. Он не мог поднять головы, но ощущал, как поскрипывают и дрожат старые доски под тяжёлыми ботинками Рина. Тот отступил от него. Послышался шелест, потом чиркнула молния его куртки. Затем ботинки вернулись и остановились прямо возле его лица. — Вставай… — процедил сквозь зубы Рин и, схватив его за шкирку, поставил насильно на ноги. Чимин продолжал смотреть на тёмные воды реки, всё ещё пытаясь что-то разглядеть в их глубине. Сердце его вдруг охватила глупая надежда, что сейчас девочка выплывет сама. Как бывает в фильмах со счастливым концом. Но она так и не выплыла. — На обратном пути Рин снова проехал через тот перекрёсток, и я помню, как он посмотрел на меня тогда. Долго так… У него были такие глаза, словно он хотел заплакать, хотя я не видел никогда, чтобы Рин плакал… Наверное, слёзы в его глазах мне почудились. Потому что в это мгновение он думал о том, как предать меня. Ринсок остановился купить сигарет. Я остался ждать его в машине, — Чимин обнял себя, поднимая на Юнги печальный взгляд. — Оказалось, Рин вышел, чтобы позвонить в полицию. Копы вытащили меня из машины. Я бы вышел сам, но они просто открыли дверь и достали меня за шкирку, ударили об капот… застегнули наручники… Вот и всё. Что было дальше, ты знаешь. — Чимин, милый, почему же ты столько лет молчал? — шёпотом спросил Юнги и подобрался ближе. — Вынесенный тебе приговор — это преступление… Он не знал, что ещё может сказать, произошедшее казалось ему настоящей трагедией, не было таких слов, которые могли бы облегчить мучения Чимина или выразить его собственное сожаление, поэтому он поступил так, как подсказывало ему сердце: погладил его по спине и обнял за плечи. — Когда меня привезли в участок и стали допрашивать, я молчал, потому что не мог говорить. Просто не мог. Вся моя одежда была насквозь мокрой, я сидел в каком-то холодном подвале и меня колотило так, что зуб на зуб не попадал. А полицейские орали на меня и обращались со мной, как с животным… хуже, чем с животным… Надо мной так даже в школе не издевались. Мой отец так меня никогда не унижал, как они. В конце концов, мне стало казаться, что им это просто нравится, и что на самом деле им не так уж и важно заговорю я или нет. Иначе они разрешили бы мне хоть воды попить, — Чимин тяжело вздохнул, и сел так, чтобы Мин мог видеть его лицо, он чувствовал странную потребность ощущать на себе его мягкий, тёплый взгляд. — На следующий день я начал дохать, как туберкулёзник, у меня поднялась температура, но я всё же смог, заикаясь рассказать о том, что случилось. Адвокат пришёл ко мне только на третий день и сказал: «Не признаешь вину — получишь не пять лет, а пятнадцать, без права на условно досрочное». Я не знал, какой правды все от меня хотят и не знал, что должен делать. Вечером мне стало хуже, я потерял сознание. Пришёл врач и сказал, что у меня в лёгких хрипы. Я заболел пневмонией, и меня отправили в лазарет. Такая же камера, только стены покрашены в белый и колют уколы. Я лежал там один, и мне было так плохо, что я, как и ты, думал, что умру. А иногда казалось, что уже умер… Когда ко мне пришёл следователь, я сказал, что хочу во всём признаться, хотя и не знал, в чём именно должен признаваться. Но всё было легко, он просто спрашивал: «Ты сидел за рулём? Ты совершил наезд? Ты бросил ее в реку? Ты её топил, поэтому твоя одежда была мокрая?» И я отвечал: «Да». В конце он спросил, раскаиваюсь ли я в содеянном, и я ответил, что раскаиваюсь и полностью признаю свою вину… — Чимин трудно сглотнул, и Юнги почувствовал, как начинает дрожать его дыхание. — И я, правда, раскаиваюсь, — произнёс он тише. — Она тонула, я держал её в руках и ничего не мог сделать… Она была жива, Юнги… И я толкнул её слишком сильно… там, в воде… Она держала меня, и я ударил её прямо в грудь… — Тихо, Чимин, тихо, — сказал взволнованно Мин, взяв его за запястье, но тот уже успел себя поцарапать. Он потянул его, испуганного, за руку и прижал к себе. — Я был таким ужасным, я признаю… — сказал надломлено Пак, хватаясь за его спину. — Нет… — прошептал Юнги и чуть отпрянул, чтобы взять его лицо в руки. — Нет, — повторил он ему в глаза, — ты просто был один. Чимин тяжело задышал, щеки его горели, он сдерживался, чтобы не заплакать, но в глазах всё равно стоял влажный блеск. — Ты был мальчишкой, маленьким и одиноким, загнанным в угол… но сейчас, — Мин прикрыл глаза, коснулся своими губами его губ, кончика носа, потом переносицы и вновь посмотрел на него ласково и мягко, — сейчас ты уже не маленький мальчик, Чимин. Время исправлять ошибки. — Нет, — затряс головой Пак. — Знаешь, на суде про меня говорили ужасные вещи, все как один твердили, что я урод и психопат, рассказывали о том, какое я чудовище, даже мой собственный отец сказал, что я был абсолютно неуправляемым. И я, правда, был плохим. Я заслужил это наказание. — Ладно, — неожиданно согласился Юнги и убрал от его лица руки. — Ладно, — повторил он и вздохнул, поджимая губы. — Считаешь, ты это заслужил? Хорошо. А что насчёт Инюль? Что насчёт её семьи? По-твоему, они не достойны справедливости? Настоящий убийца их дочери остался безнаказанным. — Рин получил условку. — И даже не за соучастие. Передача транспортного средства несовершеннолетнему, вождение в нетрезвом виде и прочие мелкие нарушения. Хотя даже за это он мог получить больше, но суд оценил его сотрудничество со следствием. Считай, отделался легким испугом. Чимин лёг, уложив голову ему на бёдра, и затих. Юнги погладил его по волосам. — Это касается не только тебя, но и родных Инюль, твоих родных и меня, потому что я тебя… — Мин осёкся, рука его замерла, он помолчал несколько секунд, потом прочистил горло и продолжил, — потому что я твой куратор. Всем нам нужно торжество справедливости. Чимин на ощупь взял его за руку и прижал её к своей груди. — Чего ты боишься, Чимин? Никто не отправит тебя за это снова в тюрьму. Нельзя наказать за одно преступление дважды. Пак долго молчал, перебирая его пальцы. Юнги чувствовал его терзания. — Никто не захочет защищать меня, — сказал он тихо. — Я буду защищать тебя, — мгновенно ответил Юнги. Чимин приподнялся и посмотрел на него кротко, продолжая сжимать в руках его ладонь. — Ты? — переспросил он, будто не верил в услышанное, неуверенность в его глазах очень остро граничила с чувством собственной недостойности. — Почему, нет? Я адвокат. И лично буду представлять твои интересы, если, конечно, ты доверяешь мне, — проговорил Юнги, приближаясь так близко, будто собирался поцеловать, но не поцеловал. — Доверяешь, Чимин? — прошептал он ему в губы. Чимин закрыл глаза и прислонился своим лбом к его лбу. — Больше, чем самому себе, — тоже шёпотом ответил он и, не открывая глаз, сам коснулся мягких губ Юнги.