Река скорби

— Явился, засранец?! Скажешь, в школе был? — Юнгён с ходу отвесил ему подзатыльник. Чимин даже не взглянул на отца. Он готов был стерпеть и выслушать всё что угодно, лишь бы ему дали доесть. Но он чувствовал, что дело может принять весьма неприятный оборот, поэтому начал глотать лапшу, практически не жуя, и положил руку на стол, чтобы в случае чего схватить, убегая, хотя бы кусок булки. — Ты чего добиваешься?! Сукин сын, я тебя прибью, если ты не перестанешь сбегать с уроков и вести себя как конченый дегенерат! Прибьёт. Чимин знал, когда-нибудь это случится. Но угрозы быть избитым и убитым уже не так уж и пугали. К тому же отец грозился прибить его всю неделю. — Ты понимаешь вообще, что я говорю? Слышишь? На меня смотри! — Юнгён выдернул у него из-под носа тарелку и бросил её в раковину. Чимин поднял на него равнодушный взгляд. — Господи… — вздохнул Пак Юнгён, встречаясь с ним глазами. — Полный ноль! Ладно бы хоть только учиться не хотел, так ты же ничего не хочешь! У тебя вообще никаких стремлений! Чимин отвёл взгляд в сторону. Он действительно больше ни о чём не мечтал, в его жизни не было грёз, а слово «надежда» воспринималось как бессмысленный набор букв, поскольку она уже тоже давно его покинула. — Уясни кое-что, дрянной мальчишка, ты никто, ты не существуешь без меня! Ты живёшь в моём доме, на моём содержании, а значит должен подчиняться моим правилам! Пак никак не отреагировал, у него не выходило проглотить ту лапшу, которую он напихал себе в рот. И он продолжал молча жевать её, отрешённо смотря перед собой. Стоящая рядом Сумин заметила это и поставила перед ним стакан воды, но он к нему не прикоснулся. — Эй?! Ты здесь?! — Юнгён пощелкал пальцами у его лица. — Ты понимаешь что-нибудь вообще, а? Слышишь меня, урод?! Я заставлю тебя учиться, хочешь ты этого или нет! Чимин слышал это и прежде, но отчего-то слово «урод» в этот раз ударило больнее, чем обычно. Когда-то он изо всех сил старался заслужить отцовскую любовь. Иногда у него даже получалось. Особенно после того, как в их доме появилась Сумин. Отец его сделался вмиг заботливым и ласковым. Правда, ненадолго. Выделывался — быстро понял Чимин. Но вскоре в отношениях между ними опять появилась глубокая трещина, брешь, заделывать которую уже было не интересно никому. — Ты посмотри, — обратился Юнгён к жене, — он как будто вообще не здесь. Как об стенку горох. Не ребёнок, а просто дьявол какой-то… В груди словно дыра зияла. Чимин посмотрел на отца и подумал, что ему стало бы легче, если бы тот взял в руки нож и добил бы его. Лучше умереть. Никто никогда не полюбит его. Потому что, да, он никто. Он урод. Его мать умерла, унеся с собой доказательство того, что его можно любить. Чимин зажмурился, вспоминая, как она его обнимала. «Тише, лапушка моя, тише, всё хорошо, я рядом, — шептала она пока он, плача, судорожно вздыхал». Он крепче обнимал её за талию, и она чуть сильнее сжимала его в ответ. Мама его целовала, гладила по волосам, держала за руку и успокаивала, когда ему было больно. Пак попытался вспомнить, прикасался ли так к нему кто-нибудь ещё. В основном люди его избегали, а те, что не избегали — причиняли страдания. Ему очень сильно захотелось кого-то обнять, и чтобы кто-то обнял его, протянул к нему руки и дал утешение. Он открыл глаза и посмотрел на Сумин. Она стояла, сложив руки на груди, и смотрела куда-то сквозь него. — Ты доведёшь меня, ей-богу, доведёшь до ручки… — Юнгён упал устало на стул рядом. — Я ведь добра тебе желаю, ну почему ты ведёшь себя так? Почему не слушаешься?! Чимин опустил голову и уставился на свои израненные в драке руки. Этот приём он выучил давно. Отец всё ещё пытался контролировать его, используя запугивание и манипуляцию. Сначала он заставлял испытать страх, наносил рану, а потом поливал её сверху исцеляющими оправданиями. «Это для твоего же блага», — говорил он, причинив боль. — Всё в порядке? — заглянул ему в лицо Юнги. Чимин безмолвно кивнул, смотря на родные окна. — Идём? — спросил отчего-то шёпотом Мин. — Я схожу один, — должно было прозвучать как утверждение, но прозвучало, как вопрос. Юнги посмотрел на него долгим взглядом и, положив свою ладонь поверх его руки, погладил ее большим пальцем. В его добрых глазах блуждало беспокойство. — Уверен? Может, мне всё же пойти с тобой? Я могу подождать тебя у двери… — Всё нормально, — улыбнулся грустно Пак и повернул свою ладонь, сплетая их пальцы вместе. Мин слабо кивнул. Ему необязательно было что-то говорить, Чимин и так знал, Юнги любит его, хоть никогда в этом и не признавался. Он готов был прятать его за своей спиной от всех и от всего. И это само по себе уже было признанием. Мин не говорил, а действовал. Те, кто посвящает свою жизнь работе с несчастными, с заблудшими и одинокими людьми — храни вас Бог! — подумал Чимин, поцеловав Мина в щёку, и вышел из машины. Быстро минуя коридор, он проскользнул к себе в комнату, но глупо было надеяться, что в вечер выходного дня его никто не заметит. — Чимин! — послышался голос отца, сопровождаемый приближающимися шагами. Чимин обернулся и вздрогнул. В детстве фигура отца, застывшая в дверном проёме пугала его до оцепенения. Прошло много лет, но рефлекс замирания никуда не делся, как и страх. Он останется в нём навсегда, будет жить в глубине подсознания, являться жуткими снами и случайными воспоминаниями. — Где ты был всю неделю? Куда пропал? — спросил взволнованно Юнгён и, остановившись на расстоянии вытянутой руки, дотронулся ладонью до его плеча. Сердце ёкнуло. Семья — странная вещь. Какой бы не была обида, сколько бы не было пережито страданий, а промелькнёт маленькая искорка небезразличия в родном человеке, и сердцу вновь хочется верить, хочется любить… Он волновался за меня, — подумал Чимин, интуитивно делая маленький шажок к нему навстречу. — Где ты был? — вновь спросил Пак Юнгён и, покачав головой, добавил: — мне не нужны проблемы из-за тебя. Чимин отступил обратно, отворачиваясь от отца. Ему стало душно и захотелось поскорее уйти. А ещё он понял, что сейчас уйдёт и больше никогда не вернётся. Он открыл рюкзак, проверяя на месте ли документы, и сунул в него одежду, которую Сумин постирала и сложила ему на кровать аккуратной стопочкой. — Я ухожу, пап, — сказал он тихо. — Ухожу из твоего дома. — Куда же это? — насмешливо хмыкнул Юнгён. — Я верну тебе деньги, которые брал, я об этом не забыл, — проговорил быстро Чимин, игнорируя его вопрос. — Куда ты собрался? — нахмурил брови мужчина и чуть склонил голову, осознавая его серьёзный настрой. — Передай Сумин… — Чимин осёкся, замечая в дверях мачеху. Он подошёл к ней, но не знал, как выразить собственные чувства. Пак не мог сказать ей: «Я люблю тебя», потому что это было не то, что он испытывал, скорее он был ей благодарен за терпение, за то, что она стойко перенесла всё, что на неё свалилось и за то, что относилась к нему намного лучше, чем могла бы. Они просто смотрели друг на друга и молчали. Глаза её блестели так, будто она собиралась заплакать. Сумин поняла, что он прощается с ней, но не смела сказать что-то первая. Пак сделал ещё шаг и обнял её. Крепко. И почувствовал, как она коснулась его щеки губами, прижимая к себе в ответ. Он вспомнил брошенную им на пол красную подарочную коробку и вспомнил сделанный ею торт на его день рождения… торт, который он отказался пробовать. — Прости меня, пожалуйста, Сумин… умоляю, прости… — шепнул он и, отстранившись, тоже поцеловал её в щёку. Чимин не мог взглянуть ей в глаза, поэтому просто вышел. Отец окликнул его, но он не обернулся. Уходя, он надеялся, что когда-нибудь, они всё же смогут его простить.

***

У Юнги завернулся рукав на футболке, и Чимину отчего-то до невозможности сильно хотелось его поправить. Он долго смотрел на него, сидя за столом, в конце концов, не выдержал и подошёл, чтобы сделать это. — Юнги… — сказал он, расправив помявшуюся ткань. — Юнги… — позвал он снова. Юнги закрыл воду, убирая последний вымытый стакан на сушилку, и посмотрел на него. — Тебе нравится произносить моё имя, или ты всё же хочешь что-то спросить? — Да, мне нравится его повторять, — признался, улыбнувшись, Пак. — Но спросить я тоже хочу. Юнги отложил в сторону кухонное полотенце, всем своим видом показывая, что он его внимательно слушает. — У меня зарплата на этой неделе, я уже получил расчётный лист, выйдет неплохо, хватит, чтобы раздать долги и… снять какое-нибудь недорогое жильё, — неуверенно договорил Чимин. — Ты только не подумай, что я хочу свалить от тебя побыстрее, — завертел он головой. — Я просто думаю, что слишком бесцеремонно влез в твою жизнь, мне не хотелось бы мешаться тебе, и к тому же ты много работаешь дома, а я тебя отвлекаю… Чимин совсем оробел и замолчал, прикусывая губу. У Юнги было какое-то нечитаемое выражение лица, и он совсем не знал, чего от него ожидать. — Конечно, я не могу держать тебя силой, но если тебе интересно моё мнение, — заговорил Мин после долгой паузы и сделал к нему шаг, становясь вплотную, — то я против и считаю, ты должен остаться здесь, со мной. Он подхватил его под ягодицы и усадил на кухонный стол. Чимин от неожиданности тихо ойкнул, но тут же уложил ему руки на плечи. Юнги взялся за его талию, становясь меж коленей, и посмотрел на него снизу вверх. — К тому же мне, может, нравится на тебя отвлекаться, — почти признание. Чимин улыбнулся, опять кусая нижнюю губу, Мин улыбнулся ему в ответ мягко и, несмотря на его довольно резкое действие, совсем без пошлости. Пак взял его лицо в свои ладони и склонился, чтобы поцеловать, но вдруг замер в нескольких миллиметрах от его губ и, сделав рефлекторный испуганный вдох, резко отпрянул. Юнги посмотрел на него застывшего и обернулся. — Дьявол… — сказал он, на ощупь хватая за руку спрыгнувшего со стола Чимина. — Вообще-то меня зовут Ханна, если ты забыл, — произнесла девушка, поочерёдно смотря то на Юнги, то на Чимина, которого тот пытался скрыть за своей спиной. — Что ты здесь делаешь? — спросил Мин, хмуря брови. — Приехала с мальчишками проведать тебя, думала, ты будешь рад… — Ханна оборвала сама себя на полуслове и, шумно вздохнув, затрясла головой. — Юнги, умоляю тебя, скажи, что я всё неправильно поняла… Юнги молчал. Смотрел на неё, не сводя глаз, и молчал. Он не знал, что должен был сказать. «Извини» или «Мне жаль»? Но он не считал, что должен за это извиняться и уж тем более не испытывал сожаления за своё желание быть поцелованным Чимином. Гнетущая пауза затягивалась. Со двора слышался детский смех. Ему очень хотелось увидеть мальчиков и в то же время, Мин боялся, что с минуты на минуту они забегут с улицы в дом и станут свидетелями разразившегося скандала. А что скандал разразится, он даже не сомневался. — Ну что ты молчишь?! — не выдержала Ханна. — Он что, целовал тебя? — А что я должен сказать? Каких объяснений ты ждёшь от меня, если сама всё видела. — Он целовал тебя? А ты его? Вы вместе? Ты и он? Юнги выдержал небольшую паузу, прежде чем ответить ей тихим голосом: — Вместе. Ханна шумно задышала, хватаясь за голову руками. — Побойся Бога, Юнги! Что же ты творишь?! Ни к чему хорошему это не приведёт! — выкрикнула она, резким взмахом рук разрезая вокруг себя воздух. Чимин ощутил, как Юнги напрягся, и взглянул на него украдкой. Злость, что он видел в нём в тот день, когда едва не утонул, была просто ничем, по сравнению с той яростью, что вспыхнула в его глазах сейчас. — Да прекрати же это! — крикнул он на сестру в ответ, и его ощутимо затрясло. — Прекрати прятаться за Бога! Это всё слова! Никто не повелевает нашей жизнью свыше! Или ты всерьёз считаешь, что все мы не более чем кучка марионеток, играющих в чьём-то спектакле? Ханна подавилась воздухом от его заявления и снова схватилась за голову. — Когда ты стал таким? Когда ты растерял всю свою веру?! — надрывно произнесла она, грозя вот-вот разрыдаться. — С чего ты решила, что я её растерял? Если она не такая громкая как ваша или в чём-то другая, это не значит, что её нет. — Вот как? Какая, другая? Обращаешься теперь к Богу, только когда тебе удобно? — А вы нет? Вы используете Бога, чтобы объяснить то, что объяснить не можете, чтобы объяснить ужасные вещи, предотвратить которые вы просто не смогли! «Такова судьба…», «На всё воля Божья…»! Выходит, все решения за нас уже приняты? Нет, дорогая. Люди сами несут ответственность за свои поступки. Ханна не выдержала и расплакалась, но быстро взяла себя в руки и стёрла со щёк слёзы. — Ты заменил мне отца… — она прерывисто вздохнула. — Я ставила тебя в пример… и что теперь? — А что теперь? Ну, что теперь, Ханна?! Давай, перечеркни всё, отвернись от меня. И остальным расскажи, пусть тоже отворачиваются. Достало! — Юнги хлопнул себя по груди ладонью. — Почему я не могу любить того, кого хочу? Я что, не имею права быть счастливым? Кто это решает? Кто отнимает у меня это право? Входная дверь громко хлопнула, на кухню вбежали два мальчика и тут же бросились с криками к Юнги. Один из них с ходу запрыгнул ему на руки, и он выпустил ладонь Чимина, чтобы суметь его подхватить. — Нет, нет, — Ханна потянула младшего сына на себя, снимая его с рук Мина. — Мы возвращаемся домой. — Но я не хочу домой, — плаксиво протянул мальчик, опять цепляясь за Юнги. — Я тоже не хочу, — подхватил второй, — давай останемся, мама… ну мы же только приехали! — Я сказала, домой! — произнесла Ханна тоном, не терпящим возражений, и схватила сыновей за руки. — Оставь детей, Ханна, они ведь здесь ни при чём… — Юнги присел, чтобы вновь взять на руки тянущегося к нему ребёнка. — Оставить?! С кем? С тобой и этим? — она кивнула в сторону Чимина, что совсем вжался в столешницу, прячась за Юнги. — Кто он такой? Судя по возрасту, твой подопечный? Какой-нибудь малолетний убийца? Ну, уж нет… — Нет, я хочу остаться! — закричал мальчик, цепляясь за Юнги, но Ханна всё же оторвала его от брата и потащила за собой за руку. — Хочу остаться! Я хочу остаться! — повторял он, оборачиваясь на Юнги. — Ханна, перестань! — крикнул Мин, взяв за руку второго мальчика, он был постарше и заметно напугался. Чимину было невыносимо наблюдать эту картину, и он, не выдержав, отвернулся. Но всё равно слышал всё, что происходило. Юнги умолял оставить детей, Ханна кричала о его недостойности, а несчастные дети громко ревели в метаниях между матерью и любимым дядей. Потом всё стихло. Пак понял, что остался один. Но продолжал стоять неподвижно, крепко вцепившись в край стола. Юнги вернулся через несколько минут. Он подошёл к нему тихо и прислонился лбом к спине, несмело обнимая за живот. — Прости, — сказал он полушёпотом. — Прости, что тебе пришлось всё это наблюдать. Чимин развернулся к нему лицом, перехватывая его руки, но Мин не дал ему взглянуть на себя, он тут же уткнулся носом ему в шею и сжался, впервые позволяя себе рядом с ним слабость, впервые не утешая, а прося утешения. — Ничего, я тоже виноват… Поставил тебя в неловкое положение перед сестрой. — Нет, только не думай так… нет… Юнги крепко обхватил его руками, будто боялся, что тот исчезнет, хоть тот стоял перед ним, и вовсе не собирался никуда исчезать. Он был подавлен. И нуждался в нём. Чимин обнял его так же крепко в ответ, прижимая к своему сердцу и настолько близко, насколько это было возможно. — Я не понимаю за что… — он простонал и содрогнулся. Пак догадался, почему Юнги спрятал от него своё лицо. — Любовь легко превращается в ненависть. Достаточно лишь не оправдать чужих ожиданий, — вздохнул он, погладив его по спине. — Достало… Меня это так достало… Будто я мало обжигался… — Мин вновь вздрогнул и потёрся об него влажной щекой. — Будто мне мало делали больно… Что же мне теперь обречь себя на вечное одиночество, раз я такой? Я только и делаю, что живу ради других, выходит, это моя участь? — Нет, конечно, нет… — Чимин не выдержал и отпрянул, чтобы посмотреть на него. Но Юнги опустил голову и смотрел куда-то в пространство между ними, нервно перебирая пальцами ткань его футболки по бокам на талии. В своём отчаянии он был абсолютно беззащитен и выдавал ему в сердцах всё, что его ранило и терзало. — Она сказала всё это на эмоциях. Если она любит тебя, то примет любым. А она тебя любит. Ей просто нужно время, — сказал Пак и погладил его по волосам, заправляя попутно непослушную прядь за ухо. — Ее дети тебя любят. Мин с трудом поднял на него взгляд. — Может быть, — сказал он совсем неуверенно и пожал плечом. — Но всё равно… мне так… мне так… — Больно, — закончил за него Чимин. — От того, что разочаровал кого-то очень близкого. От несправедливости. От невозможности ничего изменить. От собственного бессилия и страха потерять то немногое, что ещё хоть как-то греет душу и не даёт окончательно угаснуть. Но всё не так страшно, как тебе сейчас может казаться, поверь мне. Юнги замер, широко распахнув заплаканные глаза. Чимину удалось заглянуть ему прямо в сердце. Он замолчал, но от его понимающего взгляда пробежали мурашки. Юнги даже показалось, что тот может без слов понимать всё то, что он хочет ему сказать, может слышать его мысли, может слышать то, что Мин произносить боится… Поэтому он подался вперёд и поцеловал его, сминая пухлые губы немного нетерпеливо. Чимин ответил на поцелуй с отрывистым вздохом и сам прильнул ближе. До какого-то момента у них ещё была возможность отступить, и они оба это понимали, но потом этот миг исчез, и осталось только желание. Мин крепче взялся за его талию и прижал к себе вплотную. Язык его двигался очень умело, как и руки, что поглаживали явно со знанием дела, и от этого Чимину стало немного грустно, но он всё равно чувствовал себя счастливым. Однако многолетнее ожидание сводило его с ума, и как бы ему ни хотелось растянуть это волнительное мгновение, он понял, что не справляется. — Я хочу тебя, — прошептал он, не в силах больше терпеть, потому что и так уже слишком долго подавлял свои физические потребности. Юнги остановился и посмотрел на него. Принимая его затуманенный взгляд за ответ, Чимин задрал его футболку и принялся расстегивать пуговицу на джинсах, но ему всё никак не удавалось с ней совладать, и Мин помог ему. И вот они уже в спальне. На кровати. Мягкое покрывало под ними смялось и скомкалось. В томных глазах Мина блуждали искорки вожделения, он гипнотизировал его своим взглядом. Чимин стянул с него футболку и дотронулся кончиками пальцев до оголившихся ключиц, а Юнги коснулся его через джинсы. Это было приятно. Он даже почувствовал странную отчужденность, будто всё это не могло происходить с ним. Но оно происходило. Руки Юнги ласкали его, сразу обе, а он раздевал его и раздевался сам. Раздевался не перед надзирателем для обыска и не перед врачом для медицинского осмотра, а перед любимым, и делал это для того, чтобы заняться любовью. В это было просто невозможно поверить. Ему даже стало страшно, что он не сможет этого выдержать. И он понял, что страх его не напрасный, когда рука, впервые чья-то чужая рука, коснулась его возбужденного члена, сдвигая крайнюю плоть. Чимин томно выдохнул и прижался к Юнги теснее, устраиваясь меж его разведённых коленей. — Подожди, стой… — зашептал Мин. — Не торопись. — Знаю, я девственник, но не такой уж глупый, — ответил он тоже шёпотом, хоть и понимал, что руки его совсем неумелы, и Юнги сейчас придётся многому его научить. Юнги улыбнулся, очевидно, тоже это понимая, и заёрзал, выскальзывая из-под него. Он перекатился на край кровати и наклонился, потянувшись к нижнему ящику тумбочки, чтобы что-то достать. Презерватив и какой-то маленький тюбик — лубрикант, понял Чимин. Он много лет думал об этом и, бывало, представлял себе, как это произойдёт. Но по-другому. Не с парнем. Однако теперь это всё казалось слишком неважным. Он ласкал его и был безумно счастлив. Ему вдруг захотелось, чтобы то, что сейчас между ними происходило, сохранилось в его памяти как самое лучшее воспоминание. — Я люблю тебя больше жизни… — сказал он, целуя коротко в губы. Я тебя тоже — застыло у Юнги в глазах, но он ничего не ответил, только схватился крепче за спину, принимая его, и тяжело задышал. Чимин задвигался, нежность захлестывала его тёплыми волнами, грозя вот-вот потопить, но он не пытался сопротивляться, не пытался удержаться на плаву. Он смотрел на Юнги, на его крохотные родинки на лице, на приоткрытые губы, и ему хотелось утонуть.