Река скорби

Юнги очертил подушечкой пальца его бровь, а затем, едва касаясь, провёл по переносице. Уголок губ Чимина дрогнул, но он не открыл глаз. — Вставай, я знаю, что ты проснулся, — осипшим голосом сказал Мин. Чимин ощутил его короткий поцелуй в кончик носа и, вздохнув, прошептал: — Не хочу. Он заскользил по обнаженному бедру Юнги ладонью, огладил изгиб его талии и надавил на поясницу, вжимая в себя. Он был мягким и от него приятно пахло. Чимин не мог дать название этому запаху и решил, что так, должно быть, пахнет сам Юнги. — Вставай, — повторил Мин, он был непоколебим. Чимин отпрянул от него и лениво потянулся на кровати. Сегодня им снова нужно было ехать в следственный отдел. Одно лишь утешение — остаток дня они смогут провести вместе. У него выходной, Юнги тоже пообещал не возвращаться после на работу, а остаться с ним. Он волновался не меньше, но твердил, что ничего страшного в этом нет, неизвестно кого пытаясь успокоить больше: его или себя самого. — Черт… — вздохнул Чимин, с трудом застёгивая пуговицу на джинсах, в которые ещё пару недель назад влезал без труда. Когда он был в тюрьме, то постоянно ходил на спортплощадку, отчего не боялся особо набрать в весе, хоть и знал, что склонен к полноте. Сколько бы и чего бы он ни ел, всё равно оставался стройным и натренированным, впрочем, объедаться пресными тюремными харчами у него, в принципе, никогда и не получалось. Теперь же ситуация в корне изменилась. Но без физической нагрузки набор массы был чреват неприятными последствиями. Пак посмотрел на Юнги, заправляющего рубашку в брюки. Они питались одинаково, но тот не полнел, во всяком случае не так быстро. Но он редко выкраивал время для тренировок, и мышцы его были менее развиты, а живот оставался мягким и плоским. Однако Юнги всё равно казался здоровее, потому что природа наградила его крупным костяком. Чимин натянул футболку и повернулся обратно к зеркалу, сжимая и разжимая поочерёдно кулаки. Он знал, что не был очень уж сильным. Если бы он соревновался с Юнги в армрестлинге, то тот уложил бы его даже левой рукой. Но зато он обладал кое-какими другими, не менее важными для хорошего бойца качествами: ловкостью, опытом и отличной реакцией. Бей первым… Да, реакция его была так хороша, что иногда срабатывала даже быстрее, чем он мог подумать. И ему не хотелось признаваться Юнги, но он очень боялся, что вновь ударит Рина. — Я смогу задавать ему вопросы? — спросил Чимин, начиная чувствовать внутри мандраж. — Да, — Юнги подошёл ближе и положил свои тёплые ладони ему на плечи. Взгляд его был беспокойным. — Но я тебя умоляю, держи себя в руках. Мин переживал, но был молчалив. Он не сказал о Рине ни слова за завтраком и всю дорогу до полицейского участка тоже молчал, понимая, что Чимину нужно собраться с мыслями, и тот был ему за это очень благодарен. Некоторые люди чувствуют себя неуютно в тишине, напрягаются и стремятся заполнить её, но только не Юнги. Он был не таким. Он спокойно вёл машину, дав ему время для размышлений. Только у самой двери в кабинет для допроса, он вдруг остановился и, повернувшись к нему, взволнованно сказал: — Я буду сидеть рядом, держи мою руку и не отпускай. Держи её, что бы ни случилось. Пак молчаливо кивнул и взялся за его большую ладонь. Они вошли в комнату дознания. Чимин смотрел себе под ноги, стараясь подавить чувство охватившей его вдруг клаустрофобии. Он сел напротив Рина, Юнги сел рядом с ним и крепче сжал под столом его руку. Пак сделал глубокий вдох и медленно поднял взгляд. Рин тоже посмотрел на него, и на лице его появилась насмешливая полуулыбка, но она не смогла заглушить ту ненависть, что сверкала в глазах. Соблюдая регламент, следователь представился, назвал дату и время. Он постучал ручкой по столу, привлекая к себе внимание, и предупредил, что всё сказанное ими будет считаться официальными показаниями. Услышав такое вступление Ринсок недовольно вздохнул и поджал губы. — Имя, год рождения? — спросил он, посмотрев на Рина. — Ким Ринсок, тысяча девятьсот девяносто шестого года рождения, — ответил Рин и снова насмешливо улыбнулся. — Чем занимаешься, Ким Ринсок? — Учусь, работаю. — Где учишься? — У тебя ж там написано, — хмыкнул он, вальяжно откидываясь на спинку стула. — Повышаю квалификацию. Механик я автомобильный. — Где работаешь? — вздохнул Намджун. — Да ты издеваешься?! Прочитать что ли не можешь?! — повысил голос Рин, выказывая своё недовольство. — Где работаешь? — невозмутимо переспросил полицейский. Лицо его не выражало абсолютно никаких эмоций. Он смотрел на Рина равнодушно и холодно, игнорируя его неучтивость и грубость. Чимин подумал, что, должно быть, у него уже выработался иммунитет на подонков, и оттого он такой сдержанный. Но что-то подсказывало Паку, этого полицейского всё же следует бояться, его спокойствие казалось каким-то угрожающим. — Да, там же! В автомастерской вкалываю день и ночь, железки тягаю… перебираю… жестянку тру… — сказал Рин, постукивая пальцами по столу. Он нервничал. И злился. Ему было сложно усидеть на месте, и то, что Чимин оставался неподвижным и тихим, кажется, раздражало его ещё сильнее. Он бросал на него вызывающие взгляды и нервно тряс под столом ногой. — В свободное время чем занимаешься? — Занимаюсь сексом, употребляю наркотики и слушаю рок-н-ролл, — засмеялся Рин, резко подавшись в сторону следователя. — Твои показания фиксируются, советую говорить правду, — всё тем же невозмутимым тоном сказал Намджун. — Хорошо, — пожал плечами Рин. — К тому же, знаете… очень уж не хочется врать таким честным людям, как вы. — Вот и скажи честно, семь лет назад ты совершил наезд на девочку? Ответишь — хорошо, не ответишь — не страшно. Мне и так уже это известно. Ринсок на мгновение замер. Потом облизал губы и вновь притянулся к полицейскому ближе. — А раз известно, сам себе и рассказывай. И вообще, я обязан отвечать на эти вопросы? — спросил он, приподнимая одну бровь. — Нет. Ты не обязан на них отвечать. Но я составлю об этом протокол, а это ничем хорошим для тебя не закончится, — предупредил Ким Намджун. — Составляй, — махнул рукой Рин. — Я даю тебе шанс признаться самому. Чистосердечное… — Признание смягчает наказание! — закончил за него Рин, издав ехидный смешок. Чимин почувствовал отвращение при взгляде на него. Ему стало тошно. Он опустил голову и погладил большим пальцем ладонь Юнги. Чимину очень захотелось прижаться к нему и уложить голову на его плечо. Мой ангел, — сказал мысленно Пак, и Юнги будто услышав его, сам придвинулся ближе. — Да, малыш Чимини? Смягчает ведь? — сказал Рин, и в голосе его слышалась издевка. Он провоцировал его, Чимин это чувствовал. — Сколько просило обвинение? Двадцатку? — Шестнадцать, — поправил его Пак. — А получил десять, вышел через семь, видишь, как твоё признание смягчило наказание? Глаза их вновь встретились. Рин пытался подавить его взглядом. Но не вышло. Потому что ненависть в глазах Чимина была ничуть не меньше. Они смотрели друг на друга так, будто всю жизнь были заклятыми врагами. Но когда-то, прежде чем гордыня возымела над их дружбой, Рин действительно любил его, и, быть может, за всю свою жизнь, только его. Чимин это знал. А ещё он знал, что предательство уничтожает. И порой не только тех, кого предали, но и тех, кто предаёт. Что-то тихо стукнулось о стекло. Чимин повернулся на другой бок и прислушался. Снова. Кто-то бросал в его окно мелкие камушки. Пак нехотя встал. — Что ты здесь делаешь? — прошипел он, открыв створку окна. Рин тихонько присвистнул и дал знак рукой выйти к нему. — Не могу, отец выстегнет меня, если я опять сбегу, — прошептал Чимин. — Он выстегнет тебя в любом случае, пошли, — тоже шёпотом сказал Рин. — Куда? — Одевайся. — Мне нельзя уходить. — Я верну тебя до рассвета, принцесса, — хмыкнул Рин. — Пошёл в жопу, — шикнул на него Пак, но всё же начал натягивать джинсы. — Быстрее, ну… — нетерпеливо цокнул языком друг. Чимин бросил в парня толстовкой и схватился руками за подоконник, но вдруг осознал, что идея провальная. — Я не могу вылезти из окна, — сказал он. — Прыгай на ручки, я поймаю тебя, — засмеялся Рин, и Чимин вновь на него шикнул. — Я босиком пойду?! Моя обувь у входной двери. — У меня в машине есть кроссовки, сойдут тебе на пару часов. Чимин прикусил губу, с сомнением посмотрев на Рина, и, недолго думая, перекинул ногу через подоконник. — Где твоя машина? — завертел головой Пак. — На соседней улице. Твой батя её рёв уже за версту узнаёт, я не стал так рисковать. В последний раз, когда он меня видел, обещал оторвать голову, — Рин криво улыбнулся, посмотрев на него. — Отлично… — закатил глаза Чимин и заковылял за ним следом. Кроссовки Рина оказались велики ему настолько, что, когда они вышли из машины, он понял — проще будет идти босиком, чем хлюпать в них. Рин взял с заднего сиденья пару бутылок пива, и они спустились к реке. Чимин сел на деревянный причал и, закатав джинсы, опустил ноги в воду. — Застудишь, — сказал Рин и, открыв бутылку пива, протянул её Чимину. — Щиплет… — поморщился Чимин. — Ободрал об колючки. — Был здесь когда-нибудь? — спросил Ринсок, присаживаясь рядом. — Нет. — Забытый всеми шестой причал. — И зачем мы здесь? — Хотел показать тебе это место. Пак огляделся по сторонам. С этого причала не открывалось красивых видов, эта часть реки была узкой и самой дальней от города, практически выходила за его пределы. Рядом не было ни пляжей, ни мостов, ни магазинов. Это место не содержало в себе ничего примечательного и казалось заброшенным. Почерневшие от времени и сырости доски причала слабо освещались всего одним полуживым фонарём, на противоположном берегу росли какие-то полусухие коряги, а рядом в зарослях камыша виднелась брошенная кем-то деревянная лодка, точнее то, что когда-то было лодкой. — Скорбное местечко… — поджал губы Чимин. — В этом и смысл. В нашем большом городе этот причал выглядит как призрак, правда? — улыбнулся как-то грустно Рин и отпил из бутылки. — Как и я… Как и ты… Ты чувствуешь себя призраком, Чимин? Чимин ничего не ответил, он посмотрел на свои ноги в воде и подумал, что хочет уйти отсюда, хочет вернуться домой. — Обычно я сижу здесь один, но сегодня мне захотелось взять с собой тебя… — Ринсок шумно вздохнул и поморщился. — Бога ради, вылезь из воды! Смотреть на тебя холодно… Пак заёрзал, отодвигаясь дальше от края и, подтянув к себе ноги, сел, обнимая колени. Рин закурил. Чимин заметил на его запястье серебряный браслет — тонкую цепочку с подвеской в виде крохотного кролика, стоящего задними лапками на ещё более крохотном колёсике. Он дотронулся до него кончиком пальца, оказалось, что колёсико может крутиться. — Где взял? — спросил Пак и, не удержавшись, ещё раз крутанул колёсико. — Где взял, там больше нет. Нравится? — спросил Рин. — Да. Прикольный. Но тебе не подходит. Подари его лучше своей Ласкушке. Рин улыбнулся, но улыбка быстро исчезла с его лица, и оно стало ещё мрачнее, чем было прежде. Оба замолчали, и воцарилась тишина. — Всё во мне не так, брат, — произнёс грустно Рин, первым нарушая долгое молчание. — Я друзей превращаю во врагов, а любовь в ненависть. — Просто признайся ей. Если она такая добрая и сочувствующая, как ты говорил, то даже если не ответит взаимностью, всё равно поймёт тебя, — сказал Чимин, посмотрев на друга. Ринсок встретился с ним взглядом, но ничего не ответил. Глаза его были печальными и блестели как-то необычно. Он страдал и не скрывал от него своих страданий. Пак осторожно положил свою ладонь поверх его. Это было опасно. В их компании парням так ласково касаться друг друга было нельзя. Но Чимину хотелось взять его за руку, чтобы поддержать, он чувствовал, что должен был сейчас это сделать. Рин напрягся и затаил дыхание, но руки не отнял. — Я не хочу… не хочу признаваться ей в любви и любить её тоже не хочу, — проговорил он, продолжая смотреть ему в глаза. — Иногда я ненавижу её так сильно, что мечтаю, чтобы она исчезла… — Понимаю… — прошептал Чимин и сжал легонько его пальцы. Нечто подобное он чувствовал к Сумин. Когда она обрабатывала его раны, или они просто оставались наедине, ему порой казалось, что он любит её. Он закрывал глаза и ластился к ней незаметно, но когда Сумин сама начинала проявлять к нему нежность, Чимин тут же вспомнил, что она ему чужая и родной никогда не будет, вспоминал, что она спала с его отцом, зная об их с мамой существовании и вмиг пропитывался ненавистью. Ринсок сделал глубокий вдох, сжимая его ладонь в ответ, но потом вдруг выдернул свою руку из его руки и отвёл глаза. Снова наступила тишина. — Тебе надо было позвать Хоби, он весёлый и любит поболтать… — Нет, — перебил его друг. — Хоби не поймёт. Никто кроме тебя не поймёт… — он склонился и, уперевшись локтем в коленку, скрыл лицо за ладонью. — Что-то случилось? — настороженно спросил Чимин. Рин бросил истлевшую сигарету в реку и посмотрел на него. Посмотрел очень странно, как будто они и в правду были родными братьями… Это было совсем ему не свойственно, потому что даже в кругу близких друзей Рин всегда оставался холодным и неприступным. Чимин смутился от его взгляда и отвернулся. — У моей матери четвёртая стадия рака, — сказал Рин, и Пак резко повернулся к нему обратно. — Ох, нет… только не делай такие глаза… — Это очень херово, — прошептал Чимин. Рин поджал губы, кивая в знак согласия, и тихо хмыкнул. Он, бывало, уже рассказывал ему о своей матери. Рассказывал о том, как жил с ней, когда был ещё совсем маленьким, о том, как она пила, сидела на героине и водилась со странными типами, которые переодически избивали её, а заодно и его, до полусмерти. Её лишили родительских прав, когда ему было семь, и опекунство над ним взяла бабушка. Следующие несколько лет их встречи были короткими и печальными. Он убегал к ней, его находили и оттаскивали под истошные вопли прочь. Потом она бесследно исчезла. Его бабушка умерла, и Рин отправился в приют. Он был красивым ребёнком и умел казаться очаровательным. Его пытались усыновить сразу несколько семей, но он не прижился нигде, потому что на деле был жесток, крайне неуравновешен и в любой непонятной ситуации сразу хватался за нож, чем очень всех пугал. Его мама вернулась, когда ему было шестнадцать. Вернулась совсем другой. Она больше не пила и не принимала наркотиков, но Рин уже не мог любить её так же, как прежде. Отношения их были сложными, он говорил Чимину, что никогда не простит её и после каждой ссоры грозился забыть к её дому дорогу. Но не забывал. И возвращался к ней снова, и снова… — Сегодня она позвонила мне, попросила прийти и одолжить немного денег. Знаешь, оказывается, безболезненно умирать — это тоже дорогое удовольствие, — он вздохнул и придвинулся ближе. — Когда я уходил, она сказала мне кое-что. — Рин принялся задумчиво потирать пальцы, будто замёрз и пытался согреться. — Она сказала: «Я твоя мать, я родила тебя, и каким бы ты ни был, всё равно люблю. Но когда я умру, ты останешься один. Посмотри на себя, ты превращаешься в чудовище, все отвернутся от тебя, однажды это сделает даже тот мальчик. Остановись, пока не поздно». Чимин догадался «тот мальчик», это он. Они виделись с его мамой всего несколько раз. Она показалась ему женщиной простой и доброй. А ещё она смотрела на него, как-то по-особенному, будто бы с нежностью. Уж неизвестно чем, но он ей определённо понравился. Однажды она даже имела неосторожность сказать что-то вроде: «Какой ты хороший. Ринсок, ну почему ты не можешь быть таким же милым?» После этого Рин перестал брать его с собой, когда ездил к матери. Он не терпел когда его с кем-то сравнивали, особенно почему-то, когда это делали с ним. Он бесился едва ли не так же, как когда кто-то пытался отнять у него нечто, принадлежащее только ему. — Я вышел от неё и подумал: да и пошли все нахер… Подумал, что мне никто и не нужен, — Рин шумно выдохнул в ночное небо. — Черт… Он не мог больше говорить. Но Чимину это было и не нужно. Он и так всё понимал. А ещё он понимал, что Рин слишком гордый, чтобы попросить обнять его или обнять первым, но ему этого сейчас хотелось. Потому что когда больно и страшно всегда хочется, чтобы кто-то обнял. Он подсел к нему ближе и резким, немного даже грубым движением прижал к своему плечу. Рин помедлил пару секунд и склонился, прикладываясь головой к его предплечью. — Ерунда, — сказал Чимин. Мягкость Рина пугала, прежде он никогда таким не был. Это могло значить лишь одно — он на грани отчаяния, слова матери тронули его слишком сильно, подтвердили его собственные страхи. Рин считал себя королём в своём королевстве, даже если это было королевство грязи и отбросов. Полное одиночество означало для него забвение и потерю всякой власти. Вот, что по-настоящему страшило его. — Я вряд ли когда-нибудь оставлю тебя. Даже если захочу. У меня ничего нет, я никому не нужен. И мне некуда деваться, — сказал тихо Чимин. Рин отстранился и посмотрел на него недовольно. — Я думал мы друзья, а ты говоришь мне о безысходности… — А что для тебя дружба? — А для тебя? — вопросом на вопрос ответил Рин. — Спасение, — признался честно Чимин. — И ты тоже всегда сможешь найти утешение в тех кто рядом. — Неет, брат… — протянул Рин. — Моя матушка права, потому что в конечном счёте всё равно всё сводится к одному — каждый сам за себя. — Значит, у тебя нет и не было никогда друзей, — на лице Рина появилась насмешка, но она быстро исчезла, потому что Чимин продолжал оставаться серьёзным. — Когда каждый только за себя — это не дружба. Это дерьмо какое-то. Даже я это понимаю. Ринсок кивнул, соглашаясь, головой. Он взял бутылку и, сделав несколько больших глотков, поморщился. — Да. Дерьмо. В жизни вообще много дерьма. Да и сама она дерьмо. Чимин отвёл взгляд первым, но не потому что не выдержал, просто его отвращение достигло своего пика. Он почувствовал гадкую оскомину на языке и вдруг подумал, что это даже неплохо, что он попал в тюрьму, кто знает, что могло бы с ним случится, останься он вместе с Рином дальше. Если на то пошло, уж лучше умереть, чем стать таким же. — Ты сбил девочку? — вновь спросил полицейский, и тон его стал на порядок строже. — А он что молчит? Почему ты у него ничего не спрашиваешь? Его признали виновным, а ты обвиняешь почему-то меня. Я жду объяснений, господин следователь. — А я жду, когда тебе надоест кривляться, и ты, наконец, поймёшь, что положение твоё настолько плачевно, что я бы на твоём месте задумался, какую часть своей прекрасной, молодой жизни ты готов провести за высоким забором с колючкой в окружении отвратительных отбросов общества. Рин вздохнул, покачав головой. — Нет, это был не я, — ответил он, смотря в этот момент на Чимина. Угрожающий тон полицейского не произвёл на него совершенно никакого эффекта. Казалось, он сидит, уверенный в своей безнаказанности, и просто насмехается над всеми ними. Пак чуть склонил голову, пытаясь разглядеть в нём того парня, который таскал его везде и всюду за собой и называл своим братом. Но этот Рин был уже кем-то другим. — Твоя мать была права, — произнёс Чимин почти шёпотом, но тот услышал, все услышали и резко затихли. — Что ты сказал? — переспросил Рин, мерзкое ехидство, наконец, сползло с его лица. — Я сказал, твоя мать была права на твой счёт, — громче повторил Чимин. — Или ты думал, превратив в чудовище меня, сам им не станешь? — А то без меня ты одуванчиком Божьим был. Не корчи из себя невинность, — повысил на него голос Рин. Чимин не ожидал, но вместо того, чтобы вспыхнуть от привычного ему чувства гнева, он ощутил в груди нестерпимую боль. — Я сказал тебе, что никогда не оставлю, и ты решил, что это значит, меня можно сделать козлом отпущения? — По-твоему, я принуждал тебя к чему-то? — Ты хотел, чтобы я умер. — Ты совсем, придурок?! — Скажешь, нет? — Нет. — Мне не хватало сил вылезти, я тонул, а ты пинал меня по пальцам! — Но я же всё равно тебя вытащил! — Вытащил, потому что я был тебе нужен. Ты не был уверен, что никто ничего не видел… Господи, да в Сеуле камеры на каждом столбе! Ты просто смекнул, что без меня тебе не оправдаться. — Нет. Неправда. — А что тогда правда? — Я просто был зол на тебя. — И что же я такого сделал? Чем я это заслужил? Тем, что помешал тебе развлекаться с той девчонкой… — Да плевать мне на эту девку! Я любил тебя! — выкрикнул Рин, ударив по столу кулаком. — Я любил тебя, — тише повторил он, — а ты отнимал у меня всё, что было мне дорого. Ты предал меня! — Это я-то тебя предал? — Ударил меня при всех из-за какой-то сучки… Будь на твоём месте кто-то другой, я бы его прибил, но не тебя, тебя бы я пальцем никогда не тронул. Я просто хотел припугнуть тебя, приструнить. В какой-то момент я понял, что и это было лишним. У тебя было такое испуганное лицо, что мне казалось, ты выпрыгнешь из моей машины прямо на ходу. Я сожалел, что поступаю так с тобой, но уже не мог остановиться… просто не мог… И плевать мне было видел ли кто-то, что я сделал или нет. Там на реке всё должно было закончиться. «Я тебя не оставлю…», а сам взял и сиганул следом за этой Инюль в воду! Разве это не было предательством?! — Ты дал против меня показания. Сделал из меня монстра… Я понимаю, ты хотел переложить на меня вину, но зачем ты выдумал то, что я топил её насильно? — Я хотел… — Рин трудно сглотнул. — Я хотел сделать тебе больнее. Ненависть в его глазах вдруг угасла, в них блеснуло что-то другое, что-то незнакомое — смесь горечи и отрицания. Чимин несколько раз слабо кивнул, не отрывая от него взгляда. — Прости меня. Прости меня, Рин, что так сильно обидел тебя. И я надеюсь, тебе стало легче. Ты забрал у меня семь лет жизни — это было достаточно больно, — произнёс тихо Чимин, но голос его всё равно дрогнул, выдавая желание расплакаться. — Всё, разговор закончен, — сказал Рин так, будто был единственным, кто что-то решал, и, резко вскочив, шагнул решительно к двери. — Ким Ринсок! — позвал его следователь. — Ким Ринсок, ты не выйдешь из прокуратуры без пропуска! Вернись! — крикнул Намджун, но Рин всё равно вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Юнги шумно выдохнул и, выпустив вспотевшую ладонь Чимина, обнял его за плечи. — Чимин, ты большой молодец, ты даже не представляешь… — Намджун резко осекся и замолчал. Чимин громко вскрикнул, прижимая ладони к лицу. — Джун, дай воды, — попросил Мин. Следователь налил торопливо стакан воды и протянул его Паку, но тот не стал пить. — Я хочу уйти… хочу домой… можно мне уйти? Юн, забери меня отсюда, — промычал он в ладони. Юнги посмотрел на Намджуна, тот утвердительно кивнул, сочувственно поджимая губы. — Идём, — шепнул Мин, склоняясь к нему, и потянул за запястье. Чимин с трудом поднялся. Ноги были ватными, он схватился за Юнги. Тот что-то спросил у него, но он не расслышал и просто кивнул, потому что губы у него тоже были какими-то онемевшими. Они вышли в коридор, и Чимин понял, что выглядит ещё хуже, чем себя чувствует, потому что Мин взял его под руку, а другой рукой стал растирать ему пальцы. Он старался дышать тише, но каждый его вдох всё равно был похож на стон. На проходной он споткнулся о порог, и почему-то это расстроило его неимоверно сильно, он громко всхлипнул, прижимаясь лицом к груди Юнги. — Чшш… тихо… давай выйдем отсюда, — сказал шёпотом Мин, погладив его по спине. — Не позволяй ему видеть, как тебе больно… Чимин хотел бы перестать рыдать, но ничего не мог с собой поделать. Он зажмурился, задерживая дыхание на вдохе, и вдруг осознал услышанное. Это заставило его распахнуть глаза и крепче схватиться за чужие плечи. Рин стоял всего в нескольких шагах и смотрел на него безотрывно. — Идём, — позвал Мин, пытаясь перехватить его руку. Образ Рина стал мутнеть от слёз, скопившихся в глазах, и Чимин первым отвёл взгляд. Юнги открыл перед ним дверь, и он вышел, не оборачиваясь.