* * *
На автобусной остановке надолго не задержался, автобус подошёл на удивление скоро. Я вошёл туда, огляделся. Свободных мест было много, так что решил побаловать себя и усадил свою тушку рядом с какой-то тёткой. Она такая темноволосая, даже милая. Но рассматривать я её не стал – неловко пялиться на незнакомую женщину в автобусе. Разглядывая свои ноги, я краем глаза видел, как она то и дело хваталась за ручку серой кожаной сумки, будто собиралась выходить, и я уже хотел было привстать, как тётка тут же раздвинула ручки и достала какой-то новомодный телефон. Что-то потыкав в нём, она поднесла его к уху, но ответа на том конце провода не услышала и положила устройство обратно в сумочку. Она вновь и вновь хваталась за ручки, доставала телефон и набирала номер, но каждый раз не слышала ответа. Вскоре я перестал обращать на неё внимания, хоть и безумно хотел отвлечь себя от назойливой мысли, преследующей меня уже десять лет: почему серийный убийца признал все преступления, кроме жестокой расправы над моей матерью?/8\
20 июня 2021 г. в 18:18
Время – примерно полдень, улицы освещает осеннее солнышко, но ощущение, будто кромешная тьма вокруг.
Не было темноты, был свет, но я чувствовал этот мрак, чувствовал что-то чёрное, окружающее меня.
Интересно, все испытывают такие ощущения на кладбище, или я один такой ненормальный?
Шагая между рядами могил и ища нужную, я нёс в руках два букета искусственных цветов и два мешочка с какими-то дешёвыми конфетами и печеньем, нёс и смотрел на даты рождения и смерти, набитые на встречающихся мне надгробиях, разглядывал фотографии на них. Вот лежит умерший одиннадцать лет назад пожилой мужчина. Звали его при жизни Некрасов Павел Владимирович. Кем он был, когда бодро ступал по этой земле? А может, и не умел он ходить? Быть может, он был инвалидом с рождения, но жил несмотря на это, жил и, возможно, даже радовался своей жизни. На его надгробии красовались две даты, выведенные красивым шрифтом: "14.04.1932" и "28.07.2008". Он прожил целых семьдесят шесть лет... А моя мать всего сорок. И как минимум восемнадцать из них я не оправдывал никаких её надежд. С самого рождения дарил ей лишь разочарование и тоску.
Сам того не заметив, я остановился около могилы этого Павла Владимировича и смотрел на неё, размышляя. Я видел, насколько неухоженной была эта могила. Повсюду росла трава, не было новых цветов, в общем: ничего – никаких признаков заботы. Может, уехали родственники? Или же Павел Владимирович был одним из тех стариков, что умирают в одиночестве?
Я посмотрел на мешочки в своих руках, вынул оттуда две конфеты и печеньку и положил их на низовье надгробия старика. На душе сразу стало легче, будто я сделал что-то по-настоящему хорошее.
Мысленно попрощавшись с дедулей, пошёл дальше, уже завидев могилку своей матушки.
Подошёл, стою, смотрю на её даты, да так страшно смотреть. Её день рождения и день моего восемнадцатилетия.
А ведь часто матушка шутила о том, что когда мне исполнится восемнадцать, она помрёт, чтобы не видеть то, кем я буду по жизни. Пророчила будущее сутенёра... А нет, мам, охранник. Даже не знаю, что хуже.
Рядом могила папы. Когда мама умерла, он сказал ему место рядом с ней огородить. "Долго без неё не протяну", — сказал он с тоской, да умер через год.
— Привет, мамочка, привет, папочка, — сказал я тихо. — Я прошу вашего прощения каждый год, но ответа не слышу, поэтому и прошу постоянно. Вот и сейчас просить пришёл. Вы меня простите за всё, что я творил, когда вы живы были. Глупый был, маленький. А думал, что взрослый, — призрачная улыбка появилась на лице, и я ненадолго замолчал, но вскоре заговорил вновь: — Думал я, что лучше знаю, думал, не нужны ваши советы. И знаете... Вот думал я, думал, а оказалось, что нечем. Сейчас тоже часто думаю. Очень часто, буквально постоянно зависаю в пространстве, отвлекшись от этого мира на мысли. Не знаю, выросли ли мысли, но я вырос. Смотрите, какой взрослый. Только вот всё ещё охранник... Кстати, совсем забыл, простите, что вчера не пришёл. Смена моя была.
И я замолчал. Обнаружив букеты и пакетики в своих руках, понял, что забыл положить их на могилы. Поджал губы и наклонился к надгробиям родителей, опустив на них то, что было в руках.
— Софьюшка осталась в десятом классе, молодец она. Только вот прихожу недавно домой, а она с каким-то парнем у меня на кровати... Ну, вы поняли... Я испугался знатно, но виду не подал – ушёл. Потом отругал, что не предупредила. А когда из дома вышел, направился в сторону аптеки. И там... Там я встретил удивительную девушку... Она показалась мне очень знакомой, как будто давно является моим эталоном женской красоты. Она такая... Волшебная даже. Может, мне показалось, но я влюбился. Это странно – влюбляться в первую встречную, причём то, как мы встретились – вообще целая история. Я шёл в своих мыслях и, представьте, случайно выбил у неё из рук телефон. Я так испугался, что разбил, но не разбил. А её смех... Надеюсь, мы увидимся снова. Увидимся ведь? — я почему-то задрал голову к небу, будто разговаривал уже не с родителями, а с кем-то другим – каким-то неведомым божеством, хоть сам и придерживаюсь атеизма. — Я стал часто задумываться, — говорю, снова повернувшись к могилам, — моя жизнь так же отвратна, как у литературных героев. Может, это и хорошо? Может, я живу в сказке? А если... в романе? Но есть ли разница в жанре? Ведь всё равно в конце всё будет хорошо. Или... Нет?