***
Маргарет испугалась. Дикарка во время всего экзамена что-то бормотала в свою маску едва слышно. Дёргалась так, словно конечности её не слушались, а под конец и вовсе выбежала из кабинета, небрежно кинув на стол учителю экзаменационные бланки и никак не отреагировав на его замечания. Маргарет пожалела о своём решении последовать за дикаркой сразу после того, как услышала громкое урчание её желудка с лестничной площадки. Хриплый сдавленный кашель заставил поёжится и сильнее прижаться взмокшей спиной к холодной стене. Она так и не решилась даже краем глаза взглянуть в сторону лестницы, застыв у стены коридора в обнимку с учебником. Раздался хруст дерева, едва ли заглушавший урчание ненасытного желудка дикарки. Яркое воображение рисовало Маргарет страшные портреты незнакомки, смешивая звуки, с лестничной площадки и увиденное в туманном утреннем лесу. Горящие глаза без единого намёка на человеческий разум. Перепачканное кровью тощее лицо. Торчащая изо рта сломанная птичья лапка. Спутанные грязные короткие чёрные волосы, с застрявшими между всклоченных прядей подгнивающими листочками. Она чувствовала этот запах перегноя и сырости всё отчётливее, пока из-за угла раздавался хруст и жадное причмокивание. Девочка медленно сползла по стене. Опустившись на корточки, она уткнулась лицом в колени и вцепилась пальцами в белые тонкие волосы. Взъерошив идеальную причёску и до боли потянув хрупкие пряди своих волос она пыталась отвлечься. Пыталась с помощью этой лёгкой боли сохранить собственное здравомыслие. Усмирить страх перед голодным животным, появившимся на месте тщедушной школьницы в безразмерном грязно-жёлтом худи. В коридорах по прежнему тихо. Экзамены ещё шли. Хруст дерева и урчание желудка со стороны лестницы становились тише, удалялись вместе с шагами дикарки. Маргарет с трудом заставила себя подняться на ноги и медленно выглянуть из-за угла. Покрепче прижимая к груди учебник она на цыпочках ступила на тёмный паркет широкой площадки школьной лестницы. У первой ступени на спуск ярким голубым пятном на полу выделялась брошенная дикаркой медицинская маска и практически пустая тряпичная сумка с тонкими ручками. Стараясь не наступать каблуками на пол, Маргарет подошла поближе. С изнанки маски грубыми стежками выцветшими чёрными нитками были пришиты несколько слоёв марли. На хлопковой ткани алели пятна крови и разводы густой и желтоватой словно у курильщика слюны. Вид деревянных перил со следами зубов вызвал лёгкое головокружение. Страшно было представить себе силу челюстей, способных отгрызть от дерева несколько крупных кусков так же легко, как и от краюшки лишь слегка зачерствелого хлеба. Обогнув испорченные перила и брошенные вещи как можно дальше Маргарет стала спускаться, стараясь не стучать каблуками лакированных туфель. На ступенях блестели капли пенящейся слюны, смешанные с кровью и пережёванными щепками. Зверский голод заставлял забыть о предосторожности дикарку и жрать всё подряд, не сильно беспокоясь за собственное благо. Желание насытится явно было для неё сильнее боли и заноз в дёснах. Резкое дребезжание школьного звонка заставило Маргарет подпрыгнуть от испуга, едва не свалившись на поворотную лестничную площадку. Из коридоров раздались звуки открывающихся дверей и голоса школьников, бурно обсуждающие прошедшие экзамены. Перед глазами замаячили студенты, чёрно-белая форма которых быстро превратилась в монохромный поток. Никогда раньше Маргарет не была так счастлива оказаться в толпе людей. ― Ты в порядке? ― мягкий голос с хрипотцой вывел девочку из лёгкого ступора. Рыжая школьница с двумя тонкими косичками и большими зелёными глазами обеспокоенно всматривалась в её лицо. ― Да, ― коротко ответила Маргарет, сосредоточившись на веснушках случайной собеседницы. ― Не стоит вашего беспокойства, ― сказала она, стараясь придать голосу как можно более холодный тон. Её проблемы никого не должны касаться. Однако она была абсолютно уверена, впервые в своей жизни, что не хочет оставаться одна. Компания незнакомых людей ей претила, но в этой школе определённо всё ещё находилась та, чьё общество будет более привычным.***
Рене нашлась довольно быстро. Девочка с самым печальным видом сидела на скамейке внутреннего дворика в окружении цветущих розовых кустов и мяла в своих загорелых пальцах белый платочек со следами туши. Маргарет трудно было признаться в этом даже самой себе, но именно любовь к уединению в саду у неё и Рене была общей чертой. Объяснять это хотя бы минимальной схожестью характеров она не стала, ведь дело обстояло куда проще. У каждой из них дома был сад. Место для отдыха или медитации. «Будь мы детьми родителей со средним достатком, то грустили бы в закрытых кабинках школьных туалетов. Да и то только при условии того, что родителям бы хватило денег на оплату нашего обучения в школах с закрытыми туалетными кабинками», ― подумала Маргарет, оценивая степень обиды своей знакомой. Даже сейчас, с красными от слёз глазами и опухшими веками девочка оставалась милой. А в окружении цветущих розовых кустов и вовсе была похожа на персонажа из мелодрамы, для которого слёзы ― лишь часть игры на камеру. Когда Маргарет видела саму себя в зеркале после даже небольшого расстройства, ей хотелось разбить этого монстра, отражённого в стекле. Когда она видела расстроенную чем-либо мать или одну из горничных то старалась спрятать от них всё, в чём они могли увидеть собственное отражение. Опухшие лица, слёзы и размазанная по лицу косметика никогда не ассоциировалась у неё с красотой. Как и настоящая грусть. Как и вообще какие-либо настоящие эмоции. «Соберись», ― сказала она самой себе, глубоко вдохнув и досчитав до трёх. «Это игра, все наши разговоры всего лишь игра. Так играй хотя бы как следует». Проявлять притворное сочувствие не так сложно как кажется. В этом Маргарет была уверена на сто процентов. Человеку напротив больно и нужно просто уменьшить эту боль верными словами, а они почти всегда одинаковы. Особенно в случае не настоящей печали. ― Рене, ― осторожно окликнула она свою знакомую, придавая голосу как можно более мягкое звучание. Это так же не сложно, главное снизить высоту звука и немного замедлить тембр голоса. Сочувствие не должно звучать высоко иначе быстро превратиться в сарказм и издёвку. Иностранка слегка вздрогнула, оборачиваясь на звук её голоса. Глаза в обрамлении пушистых ресниц смотрелись и в половину не так выразительно и искренне, как у случайной рыжей школьницы на лестничной площадке. Маргарет мягко улыбнулась, слегка нахмурив брови. Определённая мимика ― тоже часть игры. ― Не думала, что ты ещё здесь, ― произнесла она, подходя к своей знакомой поближе. Очевидная неправда, но её нужно сказать. Поймавший небольшую притворную грусть человек проглотит эту ложь и не подавится. ― Ты очень сильно расстроилась из-за меня? ― Маргарет опустила глаза, позволив белым прядям чёлки упасть на лицо, и крепче прижала учебник к груди. Будь она чуть помладше ещё бы свела вместе мыски туфель, но возраст уже не позволяет настолько сильно переигрывать, в изображении раскаяния. ― Нет, что ты, ― отмахнулась Рене, стараясь улыбнуться как можно шире. ― Ты была права. Я была так воодушевлена возможностью полгода учится в гимназии другой страны, строила такие планы, что совершенно перестала думать о том, что окружающие не должны под меня подстраиваться. «Хоть это ты признаёшь» ― подумала Маргарет, заправляя за ухо прядь волос и всё ещё избегая взгляда Рене. Так требует её маленький сценарий. Если уж начала притворяться, то хотя бы будь последовательной в имитации эмоций. ― Мне правда, жаль, ― сказала она, переведя взгляд на иностранку и смотря на неё слегка опустив подбородок. ― Я не хотела тебя расстраивать. Рене энергично отмахнулась от её слов, вскочив со своего места и, в пару быстрых шагов сократила расстояние между ними, положила руки на плечи «подруги». Маргарет сдержала собственное желание стряхнуть горячие ладони с себя и почистить любимое бархатное платье от следов чужих рук. Спектакль должен быть достоверным с обеих сторон и если Рене решила, что такой жест необходим, то нужно его принять. ― О, прошу тебя, на самом деле я тоже слишком вспылила, ― сказала девочка, заглядывая Маргарет прямо в глаза. ― Родители всегда говорили, что я склонна драматизировать и преувеличивать все свои эмоции. Из-за этого даже в общении с таким спокойным человеком как ты появляется куча проблем, ― в глазах Рене на мгновение мелькнула искренность. ― Надеюсь это недоразумение останется в прошлом и больше не повторится, ― Маргарет расправила плечи, принимая более привычную для себя осанку. Невербально давая собеседнице понять, что прикасаться к ней больше не нужно. Рене послушно убрала руки и поспешным жестом убрала скомканный платок со следами косметики в небольшую сумочку на плече: ― Да, и я тоже надеюсь, ― ответила она чуть тише чем следовало. Возможно в своих словах и действиях Рене и правда была искренна. Маргарет такую возможность так же допускала, хоть и верила в неё с трудом. В том кругу общества в котором они родились и выросли искренность слишком опасное явление. И для некоторых постоянная игра становится делом привычки. Что-то что происходит автоматически, а не усилием воли как для неё самой. Естественности подобных процессов Маргарет по своему завидовала. Как наверное завидует астматик людям, способным дышать без дополнительных средств. ― Может мы выпьем кофе, если все свои дела в школе ты закончила на сегодня? ― спросила Рене. От улыбки на её щеках появились ямочки, которые посторонние люди, неискушённые девичьей красотой, наверняка бы назвали милыми. ― Да, можно было бы, ― ответила Маргарет стирая с бархата платья следы чужих ладоней. Жест автоматический и о его неуместности в данной ситуации девочка подумала слишком поздно. Оставалось лишь надеяться на то, что он не слишком сильно испортил её игру. В коридоре школы было непривычно тихо для перемены. Нехорошее предчувствие шевельнулось у Маргарет в груди когда Рене на пол пути к выходу и развернулась в сторону школьной столовой. ― Солнце, выход по коридору направо, а не налево, ― мягко сказала она, надеясь на то, что иностранка с расстройства просто слегка заплутала в малознакомых коридорах. ― Знаю, ― ответила девочка, невозмутимо взяв «подругу» за руку и продолжая идти вглубь школы. ― Мне бы хотелось оценить качество закусок в местном буфете. Раз уж я буду учиться здесь, то следует выяснить заранее брать ли с собой следующие полгода еду или деньги на её покупку. Рене улыбалась, довольная собственной шуткой, но разделить её воодушевлённую радость Маргарет не могла в полной мере. Ей двигало исключительно желание покинуть это здание. Убраться подальше от потенциального места обитания дикарки и от собственного дома, который за одно туманное утро день назад и просмотр двадцати минут чёрно-белой записи с наружных камер перестал казаться безопасной крепостью. ― Я могу сказать с уверенностью, что безопаснее и сытнее мы с тобой поедим даже в самом антисанитарном дешёвом кафе китайского квартала, ― Маргарет попыталась остановить свою знакомую и выдернуть своё запястье из её не в меру крепкой хватки. Но иностранка и не думала её отпускать. ― Да брось, всё не может быть на столько плохо, ― щебетала она, по видимому игнорируя подозрительную тишину со стороны буфета. «Чёрт бы тебя побрал!», ― думала Маргарет, продолжая плестись вслед за Рене, словно привязанная к ней провинившаяся псина, наступив на горло гордости. Игра которую она начала по собственной глупости из-за страха не позволяла ей просто так взять и уйти. Ведь иностранке ничего не помешает в таком случае начать изображать обиду заново и свести на нет все её усилия ради собственных желаний. В небольшом коридоре с умывальниками перед входом в столовую мимо них почти бегом проскочила пара школьников. Перепачканные едой и испуганные, они крепко держались за руки, подгоняемые злым окликом из столовой: «Приведите учителей!». Девочки остановились посреди коридора, провожая взглядом грязных детей. За дверью было тихо, что вовсе не характерно для школьной столовой, в которой решили устроить богомерзкую битву едой типичные не слишком разумные дети богатых белых людей, не умеющие ценить изобилие пищи. За дверью раздался звон разбитой тарелки и испуганный вскрик пары детей. ― Пойдём отсюда, ― она потянула названую подругу к выходу. Подальше от этого места. От того, что они могли увидеть. Но Рене решительно шагнула в сторону столовой, открывая двустворчатые двери. Было ли это любопытство или банальное желание узнать, что за цирк творится в учебном заведении, решившим принять в своих стенах студента по обмену Маргарет не знала. Да и не хотела знать. Выяснять какую очередную дикость выкинули ученики должны учителя, или органы социальной опеки. Но никак не сами учащиеся. ― Ох, чёрт… ― протяжным выдохом произнесла Рене, распахнув обе створки двери в столовую. Всё было готово и сервировано к обеду. По шесть порций пищи на каждом столике. Ученики стояли испуганными группками по периметру столовой, перешёптываясь и приводя себя в порядок. На полу в самом центре валялись осколки белой посуды. По серой плитке растекалась большая лужа жирного супа с тефтельками, в центре которой, едва не плача стояла тучная повариха, стирая с обвисших щёк остатки варёных овощей относительно чистым полотенцем, которое ей протягивал юноша-старшеклассник. Староста, судя по повязке на рукаве. Дикарка в замызганном жёлтом худи переходила от стола к столу, поглощая одну порцию еды за другой. Не утруждая себя жеванием твёрдой пищи, она хватала руками с тарелок хлеб и жаркое, запихивая его в свою пасть, полную обломанных острых зубов. Практически залпом выпивала содержимое мисок с супом, вливая его в свою бездонную глотку. Этому ненасытному зверью потребовалось меньше минуты, чтобы полностью опустошить содержимое столика на шесть персон и перейти к следующему. Тщедушное тощее тело казалось бы никак не могло вместить в себя такое количество еды. Из под капюшона и прядей всклоченных чёрных волос мелькали глаза дикарки. Пустой и бессмысленный взгляд лишь искал то что можно съесть, ни разу не остановившись на окружающих её людях. Порции пищи, жадно и поспешно запихиваемые в пасть растекались по её лицу, жирными пятнами падали на одежду, столы и пол. Дикарка бросала быстро пустеющие тарелки и тянулась к следующим. Когда о кафельный пол разбилась очередная миска из-под супа, отброшенная нервным жестом, от стен столовой вновь отразился испуганный писк школьников. Толпа сильнее прижалась к стенам ожидая что рано или поздно пустые тарелки начнут биться не о пол, а об их головы. ― Пойдём отсюда, ― шёпотом произнесла Маргарет, осторожно взяв Рене за плечи и мягко уведя обратно в коридор. Двери столовой закрылись, отделив их от голодной дикарки и запаха жирного куриного супа с тефтельками, выплеснутого в лицо тучной поварихе. Иностранка, послушной марионеткой брела за блондинкой к выходу из школы. ― Нужно было просто меня послушать, Рене, ― раздражённо шипела девочка, уводя неразумную «подругу» подальше от дикарки с бездонным желудком.***
День в полицейском участке прошёл быстро. Череда из пойманных карманных воришек и звонки законопослушных граждан, возмущённых излишне громкими посиделками молодёжи в ближайшем парке скрашивали бесконечный поток бумажной волокиты и бюрократического крючкотворства вышестоящих чинов полиции города. Рабочее место освещала настольная лампа и работающий монитор компьютера, транслировавший на повторе чёрно-белое видео с тощей девочкой, стоящей в одном нижнем белье посреди розовых кустов. Стопки дел о пропавших детях и заявлений от их друзей и знакомых отбрасывали на столе полицейского длинные тени. Служебная собака мирно дремала на своей постилке, спрятав чувствительный мокрый нос лапами. Тянувшийся из соседних помещений запах сигаретного дыма и дешёвого крепкого кофе утомил животное сильнее чем работа с хозяином. Офицер устало потёр слипающиеся глаза и протяжно зевнул. Строки заявлений и заведённых дел слились в одну бесконечную нечитаемую вязь на кремовых страницах из дешёвой бумаги. Большой город ― рассадник преступлений, что бы там не пытались петь СМИ, подкупленные политиками накануне очередных выборов. Бытовое насилие, продажа и употребление наркотиков, карманные кражи: лишь малая часть того, что заводилось на детей и подростков, ушедших однажды из своих неблагополучных семей. Личные дела, на столе офицера, полнились грязью и заканчивались одинаково ― заявлениями о пропаже. И только половина всех бумаг подавались их родителями. Друзья, одноклассники, учителя были явно не теми, кому следовало бы брать на себя заботу о поисках пропавших в первую очередь. Количество заведённых дел поражало, а думать о том, сколько заявлений ещё было не принято по причине того, что с момента пропажи должно пройти минимум три дня и вовсе было страшно. Большой туманный мегаполис на берегу моря словно пожирал детей своими тёмными грязными улицами. Переваривал без остатка, и вновь разевал пасть, заманивая в тупиковые переулки новых жертв. Мужчина вновь протяжно зевнул. Сонные слёзы, невольно навернувшиеся на глаза искажали чёрно-белую картинку на мониторе. Тощая девочка отличалась от всей массы потерянных детей. На неё не заводилось ранее ни одно дело. Или по крайней мере он не нашёл таковых. Тощая фигура то и дело переходящая от окна к окну на видео, полученных из поместья с названием «Гнездо», вела себя вовсе не как пропавшая или сбежавшая из плена в поисках помощи. Она передвигалась осторожно и быстро, низко склонив голову и спрятав лицо за чёрными прядями грязных спутанных волос. Она не искала помощи. Не стучала в двери. Тщедушное тело двигалось плавно с поистине кошачьей грацией. Чем дольше офицер смотрел на копию её портрета, прикреплённого скотчем к углу монитора, тем больше уверялся в том, что с этой девчонкой что-то не чисто. Острые скулы, узкие раскосые глаза, тонкие губы: внешне она была похожа на узника концлагеря, но каждое её движение на плёнке обладало какой-то животной ненормальностью. «Вы устали. Поспите». ― Мне нужен кофе, ― буркнул офицер себе под нос. Ноги стали ватными, а голова слишком тяжёлой. Он опустил лицо в ладони с очередным долгим зевком. Настенные часы в кабинете монотонно тикали, голоса в приёмной полицейского участка словно отдалялись. Становились всё тише и не реальнее. Словно кабинет отделился от всего остального здания. «Не нужен. Сон важнее». Из динамиков компьютера раздалось слабое шипение, похожее на шорох листвы или шум морских волн. Запись начала своё воспроизведение с самого начала, и чёрно-белое изображение начало растворяться в розоватом свете экрана. Монотонный шум словно транслировался прямо в его мозг, мешая думать. Убаюкивал и успокаивал, отделяя от суеты и грязи большого города. Уносил в мир сладких грёз, где нет ни пропавших детей, ни грабежей , ни краж, ни наркотиков. «Вам нужен сон. Вы устали. Отдохните и мысли станут ясными». Бледная ладонь легла на папку с заведённым на дикарку делом. Тонкие пальцы покрытые мелкими ранами, ожогами и пластырями пропитанными кровью показались мужчине невероятно красивыми и изящными. С тонкими голубоватыми прожилками вен и отчётливо выделяющимися косточками запястья. Ногти прямые и квадратные аккуратно подстрижены почти под корень, а движения пальцев плавные, словно в замедленной съёмке. «Это всё сон». ― Это всё сон, ― повторил офицер завороженно смотря на то, как рука грациозно подняла со стола тонкую папку и исчезла в мониторе компьютера. Громкий лай собаки выдернул мужчину из объятий сладкой дрёмы, заставив потерянно озираться по сторонам. Из соседних помещений по прежнему тянуло сигаретным дымом и жжёным чёрным кофе без сахара. В приёмной звонили телефоны, а грубый холодный голос дежурного диктовал патрульным на девятой улице адрес места происшествия. Труп. Убийство. Бытовуха. Долетавшие до ушей офицера отдельные слова взбодрили его разум не хуже кофеина. ― Пошли Колли, ― обратился он к служебной собаке, поднимаясь со своего места и накидывая на плечи куртку со значком. Уходя из кабинета мужчина бросил на рабочий стол мимолётный взгляд и застыл в недоумении. Папка с делом дикарки исчезла. На месте копии её портрета висел чистый белый лист бумаги, а проигрыватель на мониторе компьютера вместо видеозаписи из «Гнезда» транслировал только белый шум.