Куколка

      Стеклянные глаза. Реалистичные и яркие. Глаза десятков антикварных кукол.       Безмолвные фарфоровые подопечные следили за тем как их белокурая хозяйка нервно меряет шагами рабочий кабинет. Запахнув поплотнее в махровый халат, надетый поверх тонкой хлопковой пижамы, она ходила из угла в угол, шлёпая по полу босыми ногами. Бросая взгляд то на телевизор, покрытый уродливой шалью, то на сидящую на столе куклу Дороти, ожидающую свою пару обуви, Маргарет устало потирала глаза, проводя по бледному лицу дрожащими пальцами.       С тех пор как она увидела на чёрно-белой записи тощую дикарку с бездонным желудком ей стало тяжело засыпать. В первую ночь она долго валялась в кровати, перекатываясь с одного бока на другой. За оконным стеклом мерещились голодные глаза и острые зубы. Ветки без листьев в ночной тьме и слабом свете луны, то и дело скрывающейся за облаками превращались в тонкие конечности голодной незнакомки, заставляя Маргарет злиться на саму себя. Множество раз за ночь она садилась на постели и била себя по щекам со словами: "Прекрати выдумывать". До конца ночи, чтобы хоть немного поспать ей пришлось задёрнуть все шторы и закрыть окна. Однако в душном воздухе закрытой комнаты кошмары множились как плесень в сырых углах старого дома.       На следующую ночь мрачные тени начали мерещиться в коридоре. Они бесшумно перемещались вдоль стен, отбрасывая на пол длинные тени. Из-под двери лился тонкой полоской розоватый свет ночников и в нём она отчётливо начали видеть тощие ноги. Кости обтянутые кожей. Она пыталась убедить себя в том, что ей просто кажется, но мозг в обман верить не хотел, продолжая рисовать ужасающие образы тощей фигуры за дверью. Чтобы получить хотя бы короткий сон Маргарет заперла на ключ и входную дверь в свою комнату. Жаль только от смутных кошмаров это не спасло. Бессонница накапливала усталость в организме. Долго не отдыхавший нормально мозг после происшествия в школьной столовой начал распознавать ещё более ужасающих монстров в ночных тенях.       Краем сознания она прекрасно понимала, что её спальня находится на высоте трёх этажей над землёй и большинство нижних помещений имеют потолки выше двух метров. Но с другой, если дикарка смогла за одни сутки дважды пересечь реку с бурным течением, топи, и лес, находясь в невероятно истощённом, судя по внешности, состоянии, что помешает ей повторить всё то же самое и забраться в открытое окно комнаты после отдыха и невероятного количества еды, поглощённого в школьной столовой?       Мать говорила, что это паранойя. Отец же предпочитал никак не комментировать ни её действия, ни слова. Сама же Маргарет никак не могла оценить свои действия адекватно. На это после двух бессонных ночей у неё просто не осталось ресурсов. Девочка молча кивала в ответ на все слова матери за ужином, а сейчас, меряя шагами рабочий кабинет, не могла вспомнить ничего из того, что ей говорили. Зато толстый слой гипса на изящной лодыжке женщины врезался в память прекрасно.       — Мир слишком большой, — Маргарет остановилась посреди комнаты, обращаясь к своим молчаливым подругам. Они всегда её слушали. Отвечали мягкой улыбкой и понимающим взглядом. Каждая из них пережила многое: войны, революции, предательства и бесчисленные количества семейных трагедий. Стеклянные глаза столетних кукол видели, пожалуй даже слишком много и иногда это утешало. Если их хрупкие фарфоровые тела смогли столько пережить, то и у других, включая её саму, есть шансы.       — Однажды мои страхи достигнут катарсиса и я сойду с ума, — девочка устало опустилась в большое кресло напротив покрытого тонкой уродливой шалью телевизора и уткнулась лицом в раскрытые ладони, облокотившись о колени. В махровом халате и с растрёпанными волосами она больше походила на усталую няню государственного дома престарелых после ночной смены, чем на наследницу богатого поместья. — Я уже схожу, если так подумать. Эта дикарка стала моим личным катарсисом, толкнувшим в бездну этого проклятого безумия.       Стрелки настенных часов показывали три часа и пятнадцать минут после полуночи. Сегодня Маргарет так и не ложилась. По нескольку раз проверив плотно ли закрыты окна, задёрнув тяжёлые гардины так, что в помещение не проникало ни единого луча лунного света, заперев входную дверь и несколько раз дёрнув ручку, она так и не смогла успокоится. Тени в комнате стали гуще и начали приобретать более зловещие очертания. Воспалённое и уставшее сознание превращало во время короткой дрёмы зеркало трюмо в окно, отражая в нём пугающую фигуру, голодным взглядом оценивающую свою будущую добычу. Находится больше в спальне было решительно невозможно.       В компании кукол, в рабочем кабинете было немного спокойнее. Молчаливые подруги выслушивали её опасения и предлагали игру чтобы немного отвлечься. Но она слишком устала для всего этого. В полумраке помещения, освещённого только настольной лампой работать над обувью Дороти было невозможно. Зрение никак не хотело фокусироваться на мелких объектах, а дрожащие руки делали кропотливую работу невозможной. Маргарет запустила пальцы в свои тонкие бесцветные волосы, как можно сильнее сжимая виски ладонями, в попытке успокоить собственное сознание.       После того как она смыла с себя дневной макияж, смотреться в зеркало было страшно. Монстр за стеклом напоминал несвежий труп из какой-нибудь древней легенды о призраках. Осунувшееся худощавое лицо и глубокие синяки под глазами после ещё одной бессонной ночи не сможет скрыть никакая косметика. У Маргарет даже появилось чувство, что вместо воды в её организме остался один кофе.       — Как же мне хочется поспать, — бормотала она, крепко сжимая веки. — Просто немного сна, разве я так многого прошу?       Тревога никак не хотела отпускать уставший разум девочки. Разум рисовал ей спальню за дверью рабочего кабинета. Комнату, залитую лунным светом и прохладным ночным воздухом из открытого окна.       Маргарет помотала головой, пытаясь избавиться от видения.       "Это неправда. Неправда. Неправда": повторяла она снова и снова, сильнее взъерошивая нервными пальцами тонкие волосы, лишённые всякой пигментации. Назойливая мысль крутилась по кругу словно детский паровозик, раздражающе стуча пластиковыми колёсами о крохотные рельсы. Круг за кругом, наматывая безумный километрах и стирая в пыль рельсы, паровозик мыслей циклично вращался от закрытых окон к закрытой двери.       А точно ли она закрыта? Может Маргарет просто поставила ключ в замочную скважину и не повернула его? Она точно уверена в том, что дверь заперта прямо сейчас? А не забыла ли она ключ в замке?       Ключ в замочной скважине забывать никак нельзя. Вдруг кто-то за дверью окажется достаточно сообразительным и сможет додуматься до того, чтобы подложить под дверь лист газетной бумаги, вытолкнуть ключ из замочной скважины с той стороны и подтащить его, упавшего на лист, на свою сторону? В таком случае какой толк от закрытой двери.       Нельзя забывать ключ в замке ни в коем случае!       — Я закрыла дверь, — бормотала Маргарет, злясь на саму себя. За страх. За суеверную глупость. За неуверенность в собственной безопасности. За страх перед миром за пределами Гнезда.       Точно ли дверь закрыта? Вдруг всё же нет. Она ведь так плохо спала последние дни. Если те жалкие минуты сна вообще можно считать за сон. Она плохо соображает, её мозг буксует и совершает множество ошибок. Она даже не смогла убедительно отыграть перед Рене сожаление, бросившись стирать с бархата платья следы рук названой. Не смогла убедить её просто убраться из школы, пошла за ней в столовую, смотреть как дикарка пожирает чужие обеды и бьёт посуду. Если она с такой простой задачей не смогла справиться, то что уж говорить о закрытой двери? Ей ведь и показаться могло.       Уставший мозг буксует и может дорисовывать в её голове то, чего не было на самом деле.       Маргарет резко встала со своего места, почувствовав лёгкое головокружение после смены положения тела и открыла дверь в спальню. В помещении темно и тихо. Шторы плотно задёрнуты, а окна за ними закрыты. В тусклом свете настольной лампы из рабочего кабинета на туалетном столике поблёскивал отполированный медный ключ от входной двери. Значит она не забыла его в замке, но ведь это не означает что дверь точно, стопроцентно, закрыта.       Девочка тихо, почти а цыпочках подошла к двери и пару раз повернула ручку толкнув дверь.       Заперто.       Мысль развивать не хотелось, но тревожный поезд в сознании всё ехал и ехал по заданному страхами кругу. Каждый раз делая тьму всё более и более зловещей. В душном помещении было плохо и не хватало кукол. Её молчаливых подруг. Мысль о том, что кто-то уже находиться в её комнате и закрыл дверь на замок только чтобы усыпить её бдительность уже пустила в мозгу свои зловещие ростки.       Может это правда паранойя и мать права?       Девочка вернулась в рабочий кабинет, залитый ровным голубым светом включенного телевизора. Белый шум нулевого канала полностью заглушал тиканье стрелок настенных часов. А может его просто не было? Кинескоп мерно поскрипывал, подвешенный на толстую трубу под потолком тесной и душной комнаты без окон. Дамокловым мечом висел над большим птичьим гнездом с единственным уцелевшим крупным яйцом.       Маргарет пару раз моргнула. Закрыла глаза и потёрла их кончиками пальцев. Мозг отчаянно сопротивлялся и всячески отказывался анализировать происходящее. Любая сознательная мысль отдавалась чувством тошноты и головокружением.       Спёртый воздух был влажным и наполненным вонью чего-то свежего и сырого. От разбитой скорлупы падали длинные тени. Деревянный пол был залит вязкими зловонными лужами белка в котором кое где плавал ещё целый желток, обвитый тонкими капиллярами, ведущими к плотному сгустку крови. В каких-то яйцах этот мерзкий сгусток свисал с острого края тонкой скорлупы, в других же болтался в луже прозрачного, похожего на жидкие сопли, белка. Множество и множество разбитых яиц превратили пол пустой комнаты в помойку. Единственный оставшийся чистый участок освещался голубоватым мерцающим светом экрана кинескопа с рябью помех.       У ног девочки, широко раскинув серые крылья лежала мёртвая голубка. Её шея, свёрнутая под невероятным углом поворачивала голову вверх, а из открытого клюва на пол свисал острый мясистый язык. Взгляд матовых глаз птицы смотрел на Маргарет с какой-то отчаянной надеждой.       А может и не надеждой вовсе? Кто её знает. Маргарет никогда не разбиралась в эмоциях птиц, тем более мёртвых.       Монотонное шипение телевизора и скрип верёвки гипнотизировали и успокаивали. Девочка вернула взгляд на большое яйцо так неразумно расположенное под массивным телевизором, который ещё держался на тонкой верёвке и ржавой трубе лишь благодаря надеждам мёртвой серой голубки.       Аккуратно ступая между ещё свежих луж из содержимого разбитых яиц, Маргарет добралась до полоски чистоты напротив телеэкрана. Она осторожно взялась за бока огромного соломенного гнезда и вытащила его из-под опасно качающегося на верёвке телевизора, лишь на мгновение задумавшись над тем, почему же он качается. Села напротив, по-турецки сложив ноги и стала смотреть на то, как шевелится нечто живое под тонкой скорлупой. Движение последнего уцелевшего из всего выводка огромной голубки, раскинувшей свои крылья на полу и железной двери, запертой на пять замков. Двери с выцарапанными на ней четырьмя чёрточками. Словно здесь четыре дня находился кто-то       Хруст.       Маленький клюв пробил тонкую оболочку скорлупы. Ещё немного и последний из своей семьи увидит этот мир сидя в безопасном гнезде.       Хруст.       Маргарет поймала себя на том, что с удовольствием наблюдает за тем, как плотный клюв пробивает скорлупу. Улыбается бледными тонкими губами. Ей не было особо интересно, что за существо прячется под оболочкой яйца, но предположения в голове крутились. Мысль о кукушонке она отбросила после некоторых раздумий. Вариант казался логичным, ведь именно кукушонок, подкидыш, остаётся живым. С другой стороны он уже должен был вылупится, для того чтобы уничтожить настоящее потомство. Нет, это точно был не он. Но что же тогда случилось с гнездом? Кто погубил серую голубку и всё её потомство, без причины оставив последнее яйцо целым? А может быть пришедший вандал подумал, что повредил яйцо достаточно? Или просто поленился добивать ещё невылупившегося птенца? Не знал наверняка в каком яйце есть жизнь?       Хруст.       Страшное лысое создание пробило себе наконец путь в жизнь. В душную комнату полную запаха сырости, смрада ещё свежих яичных желтков, мерцающего голубоватого света экрана телевизора и монотонного белого шума. Громадные ещё слепые глаза птенца безумно и испуганно вращались под слоем тонких полупрозрачных век. Тонкая слабая шея никак не мола выдержать вес несуразной огромной головы, а овальное тело не удерживало равновесия. Птенец повалился на тонкую подстилку из перьев и отчаянно, по птичьи плакал, барахтаясь на дне гнезда.       Толстая солома резала птенцу тонкую кожу с редким мокрым белым пушком, плотно прилипшим к тщедушному пузатому тельцу. Подстилка из перьев и пуха на дне гнезда оказалось слишком тонкой. На мелких порезах крупными алыми бусинами начала быстро собираться кровь, приклеивая к телу маленького уродца пух с и оголяя ещё больше острых сухих тростинок, что снова и снова царапали птенца. Ещё сильнее и глубже впивались в тонкую полупрозрачную кожу.       Маргарет смотрела на попытки новорождённой птицы устроиться в своём гнезде. На его уродливое серое тело, покрытое мокрым белёсым пухом, на бесцветные серые глаза, просвечивающие сквозь тонкую плёнку век и слепо озирающиеся вокруг, в попытках сориентироваться и найти наконец свою мать. Бедолага ещё не знает, что голубка со свёрнутой шеей лежит у двери и не придёт на его крик чтобы помочь. "Интересно, а это "ОН" или всё-таки "ОНА". А может и вовсе "ОНО": размышляла Маргарет про себя, медленно и немного нерешительно стягивая с плеч халат.       Утешать уродливого птенца, нужно ли оно ей? Он слишком слаб даже для того чтобы жить в своём собственном гнезде. Даже оно ранит его тщедушное тельце и тонкую кожу. Тяжело будет с тем, кто появился на свет и уже осознал что слишком слаб и уродлив чтобы выживать в одиночестве. Слишком слаб даже для того чтобы выживать в закрытой и безопасной комнате один.       Маргарет тихо привстала, опустившись рядом с гнездом на колени и осторожно завернув птенца в махровый халат, решив что ей всё же это надо. Хотя бы для того чтобы не слышать эти мерзкие крики.       У неё на руках, завёрнутый в мягкую ткань халата, птенец казался бесформенным сгустком в оболочке из тонкой кожи, из которого самым несуразным образом торчала голова на шее тонкой настолько, что даже не могла держаться самостоятельно и почти моментально нашла для себя удобное местечко в сгибе её локтя. Словно голова и шея были чем-то отдельным от всего остального тела. Огромным червём с опухолью, не дающей свободно двигаться. В свете голубого экрана было видно как бьётся под полупрозрачной кожей алое сердце о тонкие рёбра существа.       Держать в руках это несуразное нечто было странно. Маргарет стало даже немного жаль этого несуразного мутанта. На её руках птенец затих, лишь продолжая безмолвно открывать свой беззубый клюв. Прося еды. Раненый собственным гнездом и уставший от борьбы в попытке пробиться в разочаровывающе душное помещение создание уже явно ни на что не надеялось и просить пищи продолжало лишь повинуясь инстинкту. Вдруг повезёт.       Маргарет потянулась к ближайшему растёкшемуся по полу яйцу и, запустив пальцы в прохладный прозрачный вязкий белок подцепила склизкий кровяной ком с сеточкой капилляров. Получилось не сразу, но массу удалось извлечь из белка и отправить в широко разинутую пасть птенца. Или птенчихи. "Интересно, а женский род вообще бывает у птенцов в ходу?": думала Маргарет, глядя на то, как капилляры кровяного сгустка постепенно исчезают в бездонной и беззубой пасти и по видимой сквозь прозрачную кожу части пищевода попадают в зоб, быстро в нем растворяясь.       Сгустки крови поблизости быстро закончились. Они оказались столь малы, что девочка искренне была не уверена в том, что уродец утолил свой голод. Да, лысая пташка затихла, всё реже открывая клюв, но, учитывая её размер, ей явно было мало. Маргарет снова села по-турецки и положила живой свёрток на колени. Сложив ладони лодочкой она зачерпнула из белка, больше похожего на сопли желток, постаравшись не расплескать его по всему полу в процессе. Получилось, опять же, не сразу, но когда холодная жёлтая субстанция наконец оказалась у неё в руках, птенец радостно открыл рот пошире, готовясь проглотить то, что наконец-то его сможет насытить.       Он тихий и послушный. Понимающий. Он не доставляет Маргарет проблем, а его лёгкое тело не давит на колени. Создание словно стесняется факта собственного существования и старается причинять как можно меньше неудобств. Оно нравится Маргарет.       — Выйди с ним за дверь, Марго, — шепчет чей-то мягкий баритон сквозь шум телевизионных помех.       Маргарет неуверенно покосилась на железный вход с выбитыми под маленьким окошком с решёткой четырьмя зарубками и отрицательно помотала головой в ответ голосу из ниоткуда.       — Почему? — спросили помехи.       — Птенец слабый, — буркнула она тихо, плотнее укутывая несуразное существо в свой махровый халат. — Там птенчика обидят. Там всегда обижают слабых и уродливых.       — Но ты же будешь его защищать? — спросили помехи. — Верно, Марго?       Уродливый маленький птенчик сыто зевнул, поудобнее устроив свою большую голову на тонкой хрупкой шее в сгибе её локтя. В объятиях Маргарет существу явно было тепло и комфортно и это в какой-то мере льстило девочке.       — Буду, — тихо ответила она, крепче прижимая птенца к груди.       — Значит ему ничего не угрожает, — ответили помехи.       На двери появилась пятая зарубка. С диким, оглушающим скрежетом пересекая уже имеющиеся четыре. Словно оставленные пленником в камере одиночке.       Выходи, Марго. Выходи.       Дверь тихо открылась впуская в помещение свежий воздух и яркие солнечные лучи.

***

      Про себя он проклинал запертые двери. В какой-то степени ужасно видеть кого-то кто добровольно себя заточил в пыльном и душном шкафу, но с другой стороны и он сам от этой коренастой девушки-альбиноса мало отличается. Разница в деталях, но суть проблемы одна и та же.       В чужих дверях легко заблудиться, но аристократка оказалась человеком относительно простым. Лживая по отношению к миру, но хотя бы сама с собой оказалась честна и ещё не успела потеряться в невероятной картотеке личностей созданных для общения с окружающими. Это хорошо в какой-то степени, но её дверь оказалась достаточно далеко спрятана, хорошо что он в этот раз успел добраться до неё раньше. И хорошо что там оказался телевизор.       "Какое невероятное совпадение".       — Моно! — тихий оклик со спины заставил юношу потерять концентрацию и вернуться в реальность. — У нас костёр скоро погаснет.       Пеппер строго одёрнула его за рукав походной куртки и стряхнула с манжета какого-то неприлично большого жука. На данное мероприятие она скорее сама напросилась в качестве компаньона, полная уверенности в том, что идти с ночёвкой в лес рядом с болотами одному — чистое самоубийство. Особенно когда они оба прекрасно знают, что за звери в нём бродят.       Старый лесничий, скрипя протезом показал маленьким путешественникам небольшое удобное местечко, подальше от реки, но недалеко от его сторожки. Просто чтобы держать зелёный молодняк на виду, случись что. Девочке данное соседство понравилось и Моно, будучи в меньшинстве, пришлось отказаться от идеи уйти глубже в лес. Хотя сигнал там безусловно был бы получше. Да и засветиться странным поведением перед лишним человеком не хотелось. Благо Пеппер оказалась права, дотянуться можно было и отсюда. Пусть это и потребовало больших усилий.       Рыжая девушка нервирующе долго смотрела в его лицо, коротко вздохнула и протянула аккуратно сложенный носовой платок, ждавший своего часа во внутреннем кармане её куртки.       — Тебе это слишком вредит, — сказала она, смотря на то как Моно стирает кровь из-под носа. В слепую скорее размазывая густую бордовую каплю по верхней губе. — Это ведь вообще может того не стоить. Нет гарантий, что она не пошлёт нас с тобой куда подальше, как последних психов.       — Ты же меня не послала, — подросток широко улыбнулся, с озорным прищуром глядя на подругу.       — Это другое, — невозмутимо ответила девочка, начав собирать с земли сухие ветки для костра. Поблизости их было не так много как хотелось бы, но уходить в тёмный лес ради чуть большего количества веток для растопки костра идея не блестящая. — Ты мой друг, а эту девушку мы толком не знаем. Она замкнутая одиночка. Друзья ей явно не нужны. Как и приятели. Как и просто знакомые, скорее всего. И речи о ком-то вроде нас вообще даже не идёт. Нужно быть ненормальным, чтобы хотя бы выслушать всё..., — Пеппер запнулась, сжав сухую ветку в руке так, что она хрустнула. — Это.       При мысли о кошмарах эфира её до сих пор передёргивало. Вырваться из этого личного ада сложно, а забыть его и вовсе невыполнимая задача. Для каждого тьма приобретала свои пугающие очертания, каждый раз меняясь, подстраиваясь под свою жертву. Кошмары никогда и никого не отпускали полностью. Как городская легенда о бесконечном доме, они остаются с тобой навсегда и живут где-то на краю сознания, желая набрать силу и вернуть обратно в кошмар.       — Предоставь это мне, — Моно мягко коснулся её плеча. — В этом мире нормальных детей нет. Главное найти подход, а уж это у меня получится скорее всего.       Пеппер тяжело вздохнула. Пучка сухих веток должно хватить на то чтобы погреть чая перед сном. Ей хотелось бы, чтобы ночная прохлада, утренний туман и желание горячей пищи были и единственными проблемами. Чтобы сложнее простенького тур-похода на двоих в их жизнях больше ничего не происходило. Жаль, что это только мечты.       — Идём, — Моно забрал из рук девочки ветки и старался спроецировать на её разум какой-то более приятный образ, просто чтобы отвлечь от гнетущих мыслей. Дать ненадолго передышку. — Пока было светло я нарвал немного болотной мяты для наших посиделок. Думаю перед сном самое то.