***
Август ворочался с боку на бок. В мыслях он уже давно успел посчитать от одного до ста и обратно. Вспомнить все самые скучные лекции по истории от самого занудного учителя в школе которые не стеснялся тратить почти весь урок на то, чтобы в очередной раз напомнить ученикам что такое анархия и почему это мерзкое движение привело к краху человечности, развалу мировой экономики, постоянном сбоям системы образования и дало первую трещину в христианских ценностях. Не помогало заснуть на новом месте и то, что ни беруши, ни плотная ночная маска не были достаточно эффективными, чтобы заглушить ночные раздражители пригородного леса: шум волн, бьющихся о скалы на ближайшем пляже и пугающее уханье совы, охотящейся неподалёку, яркий свет луны, который в городских условиях всегда был в разы менее заметным на фоне городского уличного освещения. За сегодняшний день он устал. Кузина загоняла его, но при этом по возвращении выглядела совершенно не запыхавшейся и с завидной энергией принялась строить служанок, одна из которых из-за собственной неуклюжести разбила какую-то глупую вазу без рисунка, лепнины или хотя бы имитации витражного стекла. Сердце стучало в груди как обычно, спокойно, но, казалось слишком громким. Матрас в гостевой комнате Гнезда жёсткий, а постельное бельё пахло лавандой, а не привычной мятой. Каждая мелочь в этом доме была чужой и всячески отторгала само присутствие Августа. Словно он был чужеродным элементом в огромном живом существе, которое стремилось его либо переварить либо поджить. Всё что угодно, лишь бы избавиться от напросившегося на ночлег раньше времени гостя. Резкий шум включившегося радиоприёмника заставил мальчишку подскочить на кровати и сорвать с себя ночную маску. Беруши приглушали звуки, но даже через них была слышна стандартная заставка новостной передачи. Он освободил уши, чтобы быстрее обнаружить источник шума. — Добрый вечер, с вами Мэй Хойвер с экстренными новостями к этому часу! — голос дикторши бойкий, но негромкий. Кажется радио стало звучать только тише, стоило ему только попытаться определить источник шума. — Сегодня вечером в десять сорок пять автомобиль Форд с неопознанными номерами сорвался в реку на Тисовой набережной неподалёку от парка развлечений «Волна». Август испуганно оглядывал комнату в поисках источника радиоэфира пока взгляд не упал на миниатюрный приёмник для экстренных сообщений под подоконником. Включив один из настенных торшеров он увидел, что тонкий провод антенны исчезает в стене под окном и, скорее всего, ведёт к общей антенне на крыше. Кабель питания же подключался к обычной розетке, деликатно спрятанной за письменным столом. — Предполагается, что причиной трагедии стало то, что водитель не заметил пешеходов и не успел адекватно отреагировать на дорожную ситуацию. Радио играло тихо, но голос дикторши был чётким и ясным. Без помех и посторонних шумов, какие обычно бывают в радио эфире в пригороде. Август откинул одеяло и подошёл к приёмнику, быстро нащупав кнопку выключения на задней боковой панели. — Мы искренне соболезнуем родственникам пострадавшего и надеемся, что если он выживет, то будет внимательнее смотреть кого собирается сбить. Мальчик щёлкнул выключателем. Раз. Второй. Третий. Радио продолжало вещать. Всё так же чётко и без единой помехи. Казалось, что источник сигнала находится совсем рядом, а вовсе не в городской Башне, в десятке километров от Гнезда. Август потянул за провод питания, но даже когда вилка оказалась в его руках приёмник не замолк. — Будьте внимательны на дорогах. С вами была Мэй Хойвер, с эксклюзивными новостями к этому часу! Август перевёл взгляд со штепсельной вилки в своих пальцах на пейзаж за окном. В районе русла реки, у самого выхода в море мелькнул слабый свет автомобильных фар, через мгновение скрывшийся под толщей воды.***
Маленького монстра в пышном платье не остановили ни скалы, ни гигантский валун сброшенный прямо на голову случайной союзницей диковатого вида. Она настоящий зверь. Жестокий, злобный и пугающе живучий для своего хрупкого телосложения и сотни оборок на юбках. И это зверь был зол на неё. За то что зашла на её территорию, посмела нарушить уединённый покой. С кончиков изящно подкрученных волос сорвались крошки горной породы. Покрытая каменной пылью, с размазанной косметикой и потёками туши Притворщица кинулась на неё сталкивая с обрыва в спокойное бурно цветущее водорослями море. На кроваво-красных губах играла счастливая широкая улыбка. Казалось, что она рада лететь навстречу волнам и толще воды. Сумасшедшая, отчаянная и пугающе сильная. Она схватила её за плечи цепкими пальцами, перед самым падением, чтобы быть наверняка уверенной в том, что они обе пойдут ко дну. В своей комнате в номере отеля Рене барахталась в простынях и всё никак не могла проснуться, ощущая, как медленно тонет в объятия холодной воды.***
Тощая девочка в жёлтом дождевике даже не пыталась сгруппироваться, чтобы смягчить удар о воду. Лишь тупо смотрела на неё со слезами в больших испуганных глазах. Волны накрыли их с головой и они медленно начали погружаться на дно. Пышное платье в водных потоках развевалось медленно и безумно красиво, ловя солнечные лучи складками ткани. Притворщица чувствовала себя огромной зелёной медузой, раскинувшей ядовитые щупальца во все стороны. С наслаждением и любопытством смотрела как со слоёв ткани пышной юбки слетают крупные, размером с дикие яблоки пузырьки воздуха. Завитки волос парили у лица словно клубок белых змей. Притворщица внезапно подумала о том, что Медуза Горгона стала бы ещё в сотню раз красивее, если бы была альбиносом. Эффектный образ снежно-белой женщины возник перед глазами, стоило ей только на мгновение прикрыть веки. Платина, золото и изумруды. Это было бы куда лучше банальных портретов, которые она так ненавидела и уничтожала десятками, так ни разу и не удовлетворившись собственным внешним видом на холстах. Бездарные художники рисовали её то властной уродиной, то прекрасной бесхребетной амёбой. Бездари ничего не понимали, не хотели понимать. Не слышали ни просьб ни приказов. Их работы были также омерзительны, как и их построенные на скандальных выходках карьеры. Девочка с красным бантиком на толстой косе продолжала нелепо барахтаться в попытке всплыть. Сбросила с себя жёлтый дождевик и с отчаянием наблюдала за тем, как лёгкая ткань начала всплывать на поверхность, бросив её бренное тело дальше погружаться в воду. Ткань ведь не тянут на дно тяжести души. «Наивная» — пузырёк слова сорвался с губ и полетел к поверхности, минуя уши той, для кого предназначался. Опустившись на самое дно Притворщица плавно встала на ноги. Каблуки бесшумно коснулись покрытого мелкой порослью подводного мха валуна. Ткань юбки всё так же живописно струилась вокруг её фигуры, словно была живой частью её самой. Логичным продолжением тела, оживлённым морской водой. На ворсинках бархата поблёскивали мелкие пузырьки, похожие на крошечные драгоценные камни, переливающиеся всеми цветами радуги. Девочка чувствовала себя волшебной нимфой, ступившей на ярко-зелёную подводную поляну скалистого дна, полную мелкой живности. Прямо перед ней раскинулся лес огромных растений, тянущихся до самой поверхности словно бобовые стволы в сказке про маленького и очень везучего Джека. У корней одного из этих гигантов что-то блеснуло в лучах солнца, привлекая к себе внимание Притворщицы. Старая закупоренная бутылка с пожелтевшим свёртком бумаги внутри приросла ко дну и почти полностью покрылась тонким слоем тины и крохотными моллюсками «Как интригующе», — пузырьки улетели на поверхность, чтобы прозвучать где-то над её головой. Притворщица оторвала ото дна бутыль из зелёного стекла и двинулась сквозь лес водорослей к берегу. Добираться до дома таким путём будет долго и сложно, но это меньшее что волновало её, когда перед глазами проплывали косяки маленьких радужных рыб, бесшумно хлопая плавниками, и огромные чёрные скаты. Настоящие подводные птицы, грациозные и величественные.***
Кукла была слишком хрупкой. Она разбилась, упав с крыши школы. А брошенный вслед трёхколёсный велосипед и вовсе доломал бесполезное тело, превратив её в никому больше не нужный хлам, которому одна дорога — на городскую свалку за рекой. Она была жива и тихо ахнула, когда сбросивший её с крыши толстяк перевернул её на спину мыском ботинка. После парнишки мимо прошагала учительница, хрустя удлиняющимися шейными позвонками и монотонно стуча каблуками по спортивному покрытию детской площадки. Безразличному монстру плевать на дела учеников, особенно тех, кто ей не нравится. На её помощь рассчитывать не стоило, но Кукла всё же попыталась крикнуть тихое «хей», вслед женщине. Бесполезно, как и ожидалось. Монстр даже не обернулся. Тугой на ухо уборщик игнорировал её протесты, сгребая осколки фарфора в огромный пластиковый мешок для трупов. Как и мусорщик, погрузивший этот самый мешок в машину, чтобы выкинуть подальше от города весь собранный на улицах бесполезный хлам и трупы самоубийц, добровольно шагнувших с крыши. Кукла больно ударилась затылком, когда мусорная машина вывалила всё своё содержимое в карьер. Пострадавшее от удара о землю ухо раскрошилось окончательно и мир с левой стороны она больше не слышала. Оставшейся целой частью руки она проткнула плотный пакет, медленно прорезая себе путь наружу. Хрупкий фарфор крошился и когда Кукла выбралась из своего кокона от руки остался лишь шарнир у самого плеча и растянутая резинка, похожая на ту, которую вставляют в пояс самых дешёвых трусов. Над головой было жёлтое небо с плотной пеленой облаков. Где-то неподалёку слышался шум волн и крики голодных чаек, круживших над свалкой в поисках еды. На губах оседала морская соль и запах мёртвой рыбы. Кукла глубоко дышала думая о том, как будет чинить сама себя без рук. Обычно она не была настолько сломанной и срочный ремонт провести могла, чтобы добраться до маленькой лесной хижины в которой старый охотник-таксидермист уже делал всё остальное более основательно. Набивал соломой и ватой пустоты, мазал трещины глиной или заматывал синей изолентой, сшивал грубыми стежками порванную одежду и обувь. Это выглядело ужасно, но давало ей ощущение целости. Но что делать сейчас? Она вздохнула глядя на парящую в небе чайку. Птице она была безразлична. Фарфор нельзя съесть, в отличие от какого-либо трупа телезрителя. Даже в круговороте жизни ей нет места. И никогда не было, если подумать. Она жила наслаждаясь моментом, играя и не пытаясь искать великий смысл собственного существования. Не искала ответ на унылый вопрос «Кто я?», который так любили задавать себе живые дети из плоти и крови. Которые вечно куда-то бежали и от кого-то прятались. В её жизни нет и никогда не было какого-то особого смысла. И это её полностью устраивало. На стороне целого уха раздалось хлюпанье влажной обуви. Журчащими струйками вода стекала с отжимаемой ткани и тонкими ручейками заливалась в её раскрытый пластиковый мешок. Кукла громко возмутилась, но не смогла разобрать собственных слов. Слишком уж деформировалась её нижняя челюсть. Над её лицом склонилась девочка. Живая. Настоящая. С белых волос на фарфоровое лицо стекали струйки солёной воды. На бледном лице незнакомки размазалась косметика, а под глазами остались тёмные круги от потёкшей туши для ресниц, создавая впечатление того что она очень долго плакала, но каким-то образом она всё равно казалась Кукле прекрасной. В её светлых глазах отражался закат, окрашивая радужку в нежный розовый цвет. — Ты давно сломалась? — спросила она, опустившись рядом с Куклой на корточки, деликатно прикрывая колени мокрой тканью юбки. В руке она держала старую запечатанную бутылку, покрытую тиной и поросшую моллюсками. — Тебе нужна помощь? Нужна ли ей помощь? Какой странный вопрос. Раньше никто его не задавал Кукле. Особенно другая живая Кукла. На её пальцах и запястьях не было шарниров. Её лицо покрывала подвижная эластичная бледная кожа, но она всё равно казалась ей Куклой. Просто более совершенной. — Ты мне нравишься, — сказала она с улыбкой начав собирать осколки её тела обратно в пакет. — Будешь моим другом. Не вопрос. Констатация факта. Королеву кукол определённо не будет интересовать желание сломанной куклы. Хотя, не то чтоб она была сильно против. Может быть оно и к лучшему. Может так она станет хоть кому-то нужна на самом деле. Её высыпали из пакета на стол. Раздели и разобрали оставшиеся осколки. Бледные руки с короткими ногтями собирали черепки фарфора словно пазл, склеивая части между собой прозрачной мастикой с золотой пылью. Кусочек за кусочком она собирала её руку. Затем вторую. Аккуратно и кропотливо разбирала шарнирные фаланги пальцев и протягивала через них новую резинку: дорогую, долговечную и упругую. Когда собранная конечность вернулась в плечевой сустав Незнакомка нежно взяла её за руку, поглаживая шершавый необработанный до конца золотой шов на ладони. Переплетала их пальцы и тихо интересовалась, чувствует ли Кукла её тепло. Она чувствовала. Каждую линию на живой ладони, рисунок каждого пальца и мелкие шершавые мозоли от рабочих инструментов. Тонкие пальцы медленно прошлись по золотым швам её руки от ладони до плеча. Остановились на разбитом подбородке и повернули её голову ближе к лампе. Яркий свет ослепил Куклу, но не вызвал отвращения или ассоциаций с допросом в полицейском участке. Впервые с ней обращались как с драгоценностью, с древней дорогой картиной во время реставрации. — Какие же глаза тебе больше подойдут? — Королева Кукол достала из выдвижного ящика стола стеклянные глаза до ужаса похожие на настоящие и поочерёдно примеряла к её разбитому лицу. — Голубые слишком холодные. Они для безынтересных нордических блондинок, которым нечем больше хвастаться, кроме редкого цвета глаз. Может зелёные? — Незнакомка продолжала рассуждать про себя. — Нет, ни глядят слишком хитрыми, а ты явно плохо врёшь. Серые слишком скучные, а розовые слишком ненатуральные. Может карие? Оттенком потемнее, как крепкий кофе. Она поставила понравившийся глаз в повреждённую глазницу и отошла на шаг. Повернула голову набок присматриваясь. Только сейчас кукла заметила, что Незнакомка стоит перед ней в одном лишь лёгком белом платье на тонких кружевных бретелях. Стеклянный глаз скользил взглядом по её изящной фигуре, задержавшись чуть дольше на ключицах и выступающих косточках на тонких запястьях. — Да, определённо карие, — удовлетворённо кивнула Девушка самой себе, удовлетворившись выбором. Лицо собиралось особенно долго. Кукольница раз за разом недовольно фыркала переставляя мелкие фрагменты между собой и выбрасывая то, что казалось ей лишним. Заливала пустоты для которых не нашёлся осколок фарфора золотой мастикой и ровняла швы мелкой наждачной бумагой. Кукле хотелось посмотреть, как она выглядит, но ответом на эту просьбу было решительное «нет». — Нельзя смотреть на работу в процессе! — воскликнула Кукольница, резко мотнув головой. Идеально прямые волосы цвета платины блеснули в свете яркой рабочей лампы. — В середине процесса всё кажется ужасно небрежным и жутким, особенно для того, кто не знает, что должно получиться в итоге! Она долго опиливала фрезой излишки застывшей мастики. Золотая паль кружилась перед глазами, мерцая словно крохотные снежинки и оседая на лице Куклы и руках миниатюрной мастерицы. Слушать её голос было музыкой. Сладкий словно мёд тембр вызывал дрожь, затекая в новое золотое ухо, когда Она наконец закончила выпиливать ушную раковину. Кукольница стёрла со своих губ остатки косметики и склонилась над её новым ухом тихо зашептав, чтобы проверить слух: — Я люблю созидательные инструменты. То, чем можно сделать что-то прекрасное. Что-то новое. Её губы были слишком близко. Тёплое дыхание щекотало висок. Кукла царапнула ногтями столешницу под собой, прикрывая глаза. Слова девочки резонировали в теле, отражаясь от стенок тонкого фарфора в полости шеи и груди дошли до самых кончиков пальцев ног. Кукла знала наверняка, что покрылась бы мурашками, будь у неё настоящая кожа. Девочка хихикнула. Не так как это делали одноклассницы Куклы, а более нежно. Маленькая мастерица провела пальцами по её золотому шраму, пересекавшему лицо от левого виска до правой скулы, когда Кукла оценивала новое лицо, глядя в мутное старое зеркало. — Ты похожа на бутылку с посланием, которую я нашла сегодня в море, — Она показала Кукле стекляшку с высохшими водорослями и видневшимся где-то внутри посланием, написанным на жёлтой бумаге. Держала бутыль за узкое горлышко двумя пальцами, покрытыми золотой пылью она провела свободной рукой по шву на её бедре, проверяя высохла ли мастика. На белом фарфоре остались золотые отпечатки пальцев мастерицы. — В тебе тоже что-то есть. — Ты почти готова, — шепнула Королева, склоняясь над её лицом. — Осталось совсем немного…***
Софи подскочила на кровати и тут же болезненно охнула, неловко оперевшись на больную руку. Сердце бешено стучало, щёки горели, а на губах всё ещё ощущалось чужое горячее дыхание. На улице пели утренние птицы. Солнце только начало вставать, лениво касаясь лучами морды собаки, которая перебралась с тряпки на полу в её кровать и свернулась пушистым клубочком в ногах. Пёс сладко зевнул и, сонно вильнув хвостом, уставился на девочку, красную и смущённую. Она позволила себе выдохнуть, когда погладила косматую голову. — Что за глупый сон, — Софи села на кровати, стараясь сунуть босые ноги в дедовские огромные тапочки и пару раз хлопнула себя по щекам, прогоняя остатки дрёмы. Дед уже наверняка проснулся и ждёт её на кухне с готовым завтраком и ароматным чаем с вареньем вместо сахара. Он всегда вставал рано, вне зависимости от того во сколько лёг. День давно стал для него изученной рутиной, приятной и неспешной как и вся его старость. Пёс послушно спрыгнул с кровати и побрёл вслед за Софи в ванную, цокая коготками по полу, сладко зевая и смешно виляя коротким хвостом.