А ведь всё начиналось так хорошо.
***
Утро было не плохим. Снова. Шлатт улыбнулся потолку комнаты, и какое-то время просто лежал в кровати, довольный этим чувством. Потом он встал, умылся, побрился, собрался и поехал на работу. Сам разыскал в офисе Квакити, хлопнул его по спине вместо приветствия, и позвал в свой кабинет. — Есть работа, — сказал он, как только за подчинённым закрылась дверь. Глаза Квакити сияли. — О, серьёзно? Это удивительно слышать, учитывая место, в котором мы находимся. Шлатт хмыкнул, отвечать на простые шутки не было времени, но он оценил. — Собирайся, сегодня будет сложный день. Лови, — свёрток полетел мимо чужой головы и шлёпнулся на пол. Квакити подобрал его, расправил, и придержал заворачивающиеся углы. Маршрут, отмеченный чёрным маркером, пронумерованные кафе, пометки… Карта. Они ехали репрессировать. «Полетят головы…» — с необычайным восторгом подумал Квакити, когда садился на пассажирское. Всех, кто расслабился, пока начальство не выходило из запоев, всех, кто допустил халтуру, мещанство, падение ДжейКомпани’з до обычных кафешек на остановках, Шлатт увольнял без разговоров. У него не было круглого года, чтобы за всем следить, так что в короткие периоды боевого рабочего настроения он лютовал. Квакити страшно будоражило то, что его берут с собой, он был счастлив в такие моменты. Шлатт в них был трезв, внимателен и чертовски… Квакити не успел додумать. — Эу, блинчик? Ты меня слушаешь? — Конечно. — Ну и? Внутренности Квакити будто сжали. — Вы правы, — сказал он своим обычным тоном, и сглотнул набежавшую слюну. Шлатт глянул на него вправо, потом снова уставился на дорогу. — Бля, Кьюшка. Я не сожру тебя за то, что ты отвлёкся, лан? Больше не сожру. Я пытаюсь стать нормальным, так что не ссы. Ты слишком полезен. Возвращаясь к делу: ты присматривал новые места? Ну, типа… стоящие. Ну, ты понял. Квакити выдохнул, только осознав, что задержал дыхание. Нужно было успокоиться. Он не мог. Но мог сделать вид, что ничего не было, что всё в порядке. — Разумеется. Да, он присматривал места потенциальных точек, но волновало его не это. Шлатт сказал, что он… пытается стать нормальным. Квакити не знал, что в понимании босса нормальность, но если в него входило не раздражаться, не орать и следить за чужими настроениями, то… Вроде, это было хорошо. Но странно. — Заебись, — сказал Шлатт меж тем. — А у меня — пара идей и пара личностей, вокруг которых можно построить новые точки. Я хочу, чтобы они стали новыми титанами, понимаешь? Круче. Нам есть, куда расти. Хочу заняться этим, пока, ну… Пока есть настроение, ага. «Пока я трезв». Квакити было горько от того, что в долгую трезвую жизнь не верил даже сам Шлатт, и все сосредоточились вокруг его «светлых» периодов. Но выбора не было. Если Шлатт хочет запустить титанов — они запустят их. Так быстро, как смогут, сделают столько работы, что будут падать от усталости, но запустят. Пока могут. Никто не говорил об этом, но все думали об одном — однажды босс может не вернуться из запоя. Титанами в ДжейКомпани называли лучшие и самые популярные кафе, которые были чуть ли не достопримечательностью своего района. Только самым ярким позволялось иметь собственное название и быть визитной карточкой компании. «Аквариум», «Театр неправильных действий», «Стеклянный дом», «Гнездовье», «Левиафан» — большинство появилось в лучший период дела. Им не приходилось экономить, фантазия и креатив не заканчивались, трава была зеленее, кровь горячее, красивее пели птицы. Но может… В этом и был ключ к успеху второго этапа дела. Новая эпоха, новые мысли. — Мы это сделаем, — тихо сказал Квакити и кивнул, хотя на него никто не смотрел. — Новые будут другие, круче. Они превзойдут предыдущих. Квакити посмотрел на Шлатта в зеркало, и увидел чужую кривоватую, но решительную улыбку.***
Следующие полтора месяца прошли будто в олимпийской эстафете. Точки, планы, миллионы обсуждений, стройка по ходу пьесы, договоры, покупки, споры — Шлатт едва заставлял себя регулярно спать, едва боролся со страхом. У него не было времени. Уилбур был придурком, он не спал и вообще относился к себе по-уебански, но он это делал по той причине, что он придурок, и всё. И хочет заботиться о братьях. Его стоило взять за шкирятник и посадить слушать лекции о здоровье и заботе о себе, но вот Шлатт? Он не раз ловил себя на мысли, что он в другой ситуации, ему можно. Просто если он не успеет с работой до… Всё перестанет иметь значение? Шлатт вздохнул, сжал переносицу, выныривая из мыслей, и принял вызов, потому что мелодия рингтона уже минуты две давила на мозг. Шлатт считал, что он слишком занят для проверки входящих, и это как раз отнимало время, постоянно выходило ему боком и вгоняло в депрессию. — Если это не по поводу работы, прошу не тратить моё время, — тут же сказал Шлатт, прижав трубку к уху плечом, пока перекладывал стопку бумаги. — Я, — говорил незнакомец, — по поводу вашей семьи. Меня зовут Саймон Уайт, я психолог. Поговорив с вашими родителями, я понял, что у них наличествует серьёзная связанная с Вами проблема. Шлатт отложил документы, перехватил телефон правой рукой. Разговор начал казаться опасным. — Класс. Круто. Пожму Вам руку, если вылечите их шизу, и я смогу спокойно жить. — Нет, Вы не поняли, — терпеливо сказал Уайт. — Чтобы что-то сделать, нужно ваше участие. Шлатт вздохнул. Отец и мать пошли к психологу, вау. И нуждаются в его помощи… Скорее хотят, чтобы медик «исправил» его самого. — С чего ради мне что-то делать? Я работаю. — Разве Вы не заинтересованы в восстановлении здоровых отношений с семьёй? Это заявление только смех вызывало. — Восстановлении? Х-ха. По-вашему, они, отношения, хоть когда-нибудь были здоровыми? Вам придётся создать их. С нуля. В успех я особо не верю, и до тех пор, пока они не позвонят лично, не скажут, что хотят что-то изменить в себе, я не сяду с ними за один стол. Не буду это терпеть. Удачи. — Я предлагаю компромисс. Уверен, если они увидят, что Вы ради них- — Хуйня. Не сработает. Они просто хотят таким образом удостовериться, что я всё ещё их мальчишка на побегушках, зависимый. Нуждающийся. Это не так, Саймон. Удачи. — Давайте попробуем… — До свидания. Шлатт бросил трубку, а затем и сам телефон. В стену. Психолог, ага, восстановление здоровых отношений! Стол полетел на пол, бумаги разнесло в разные стороны. Шлатт ненавидел это — он становился слабым, эмоциональным за один разговор, и это просто… рушило всё. А успел ли он хоть что-то за эти полтора месяца? Потому как ломать его уже начало.***
—…Сэр? — Чего?! Шлатт уставился на дверь так, будто вошедшего был готов убить на месте. Квакити испуганно втянул воздух. — Ваш… телефон, он не отвечал, и… Шлатт цыкнул, подобрал мобильник, осмотрел его. Потом замахнулся, и швырнул в стену ещё раз. Квакити вздрогнул. — Что ты хотел? — тихо рыкнул Шлатт, пиная ворох документов, и Квакити опомнился. — К Вам просится демо-бариста с фестиваля. Уилбур. Эм… Настоятельно просится. Самое время для посетителей… Тем более, для Уилбура. — Блять… — Шлатт упал в кресло, раздражённо комкая какой-то листок. — Подождать ему никак? Квакити пожал плечами: — Говорил, срочно, но если хотите, я пойду скажу- — Хуй с ним, впускай. Разберусь. Квакити торопливо кивнул и исчез за дверью. Бегать туда сюда и объявлять гостей в его обязанности не входило, но Сут наверняка обратился именно к тому, кого знал. Шлатт нехотя поднял стол, спрятал коньяк и сгрёб с пола бумаги. Истерика истерикой, а перед Уилбуром было как-то стыдно. Дверь открылась снова меньше, чем через десять минут, и как только Шлатт взглянул посетителю в глаза, он ощутил, будто его придавило километрами чёрного отчаяния. — Здравствуйте, мистер Шлатт. — Привет, Уилбур. Кабинет мгновенно пропах солью, больничным спиртом и страхом. — Ваше предложение ещё в силе? — спросил Уилбур, и губы у него едва шевелились, а голос был, будто после ангины. Тусклые глаза обведены красным, серая кожа. Шлатт с большим трудом заставил себя дать ответ: — Эм… — он нахмурился. — Ну типа? Что случилось? Уилбур сдержанно кивнул, и выражение его лица изменилось. Сперва было напряжение, страшное, излом над переносицей, а теперь было… непонятно что. Шлатту казалось, что теперь стало ещё хуже. За этими мыслями он едва не пропустил момент, когда Сут шагнул вглубь кабинета, и сделал то, чего можно было ожидать только в блядской параллельной вселенной — наклонился и поцеловал Шлатта в губы. На самом краю, далеко-далеко отсюда Шлатт ощутил, как ему расстёгивают рубашку чужие пальцы, он подождал несколько бесконечных секунд, а потом дотронулся до чужой щеки, и понял, что она мокрая. И оттолкнул Уилбура назад. Секунда. — Что ты творишь. Уилл не ответил, только поднял руки к лицу, и попытался быстро избавиться от слёз. Это можно было бы сделать, не набегай на глаза всё новая и новая влага. Чем больше он пытался, тем сложнее ему было делать вдох. — Что ты сделал? Что за?.. — повторил Шлатт в абсолютном аффекте. Уилбур торопливо отвернулся. — Я сделал что-то не так? или… Это из-за слёз, да? Шлатт смотрел на его плечи, всё такие же тонкие и жёсткие на вид, что и после фестиваля в палатке, и не мог даже представить, что ему сейчас делать. — В каком смысле «что-то»? Блять, Уилбур, — Шлатт потёр лицо ладонью, глотнул воздуха. — Давай честно: я не понял совершенно нихуя из того, что ты только что сделал, не в деталях, а в целом, и мозг атрофировался, и… чё за хуйня? — Вы… — совсем изменившимся голосом сказал вдруг замерший Уилл, и это показалось Шлатту пиздецки пугающим. — Разве не… хотели нанять меня? Быть почти-секретарём, просто рядом, поднимать настроение как антистресс, снимать напряжение, раздражение, злость, разве… Он замолчал, будто его схватили за горло, и Шлатт использовал это, чтобы вдуматься в слова. Три секунды спустя он поднялся из кресла, потрясённый догадкой, и обошёл стол. — Ты решил, — он говорил медленно, с паузами, слова как-то жёстко летели в чужую беззащитную спину, — что я пытаюсь сделать тебя своей шлюхой? — он вдохнул, выдохнул. — Ты шлюха? Уилбур молчал. Он был одет в свою бесформенную ветровку с их вечера прогулки. Тогда, ночью, он в ней выглядел очень крутым, панковатым и улыбчивым, а сейчас… уничтоженным. Шлатт жалел, что увидел её на Уилбуре днём. — То есть, Вы не знали, — глухо сказал Уилл наконец. — Конечно, я не знал, — так же тихо отозвался Шлатт, понятия ни о чём не имевший. — Пиздец. Уилбур кивнул, его как-то повело, но он схватил себя за плечи руками. — Простите. Это… простите. Какой ужас. Я теперь должен уйти, мне очень жаль, ради бога, забудьте меня… Он сделал шаг вперёд, и Шлатт на импульсе схватил его за запястье. Они только что целовались. Шлатт отлично помнил этот поцелуй, описать не мог, но помнил. Поцелуй с мужчиной. Гейский поцелуй. Шлатт чувствовал себя пиздецки пиздецово, и не отпускал чужую руку. У него не было времени думать, что он не гей, и должен сейчас плеваться да мыть рот с мылом. Застывший, как статуя Уилбур не обернулся, только ногти впились в ладонь. — Уилбур, — сказал Шлатт, — почему ты подумал, что мне от тебя нужно… это… и почему подумал, что оно того стоит? Что произошло? Они молчали около трёх секунд, потом Уилбур прокашлялся. — Во-первых, вы сказали это… «только со мной», точь-в-точь как… не важно. Я просто ошибся. Мозги уже набекрень. А про второе — они сказали, что мой брат умрёт. Мне плевать, он будет жить. Прошла ещё пара мгновений, он легонько дёрнул руку на себя, но пребывающий в шоке Шлатт забыл, что нужно его отпустить. — Твой брат? — сообразил он. — Таббо? Сердце, да? Как у тебя, там же было написано… Где-то валяется скан этой страницы… — Какой ещё страницы, Шлатт? Какой? — длинная пауза. — Это Вы интересовались моей медкартой в начале сентября, да? — Пошли. — Что? Шлатт не ответил, вместо этого застегнул рубашку и потащил Уилбура в коридор, по офису, игнорируя взгляды сотрудников, вниз по лестнице (где чёртов лифт?), на парковку, к машине. — Садись. Сут не двинулся. — Садись! — повторил Шлатт уже громче, и это заставило вздрогнувшего Уилла залезть в машину. Шлатт закрыл за ним дверь, занял водительское место, завёл мотор. Только когда они тронулись, Уилбур спросил, куда они едут, и Шлатт проигнорировал его. Он боялся, что как только заговорит, выплеснется наружу его ярость, затопит плавленым свинцом весь салон и обожжёт Уилбуру кожу. Губы. Глаза. Он захлебнётся, впуская жидкий металл себе в горло, которое кто-то сжимал, позволит ему протечь мимо двух сломанных рёбер и обосноваться в животе, прямо напротив неясной, уродливой раны, которая плохо заживала. Спустя десять минут Уилл спросил негромко, пил ли Шлатт, и снова его слова увязли в загустевшем воздухе. Нервы Шлатта сдавали отчаянно, руки плохо слушались, и тот факт, что Сут начинал всё больше и больше паниковать, делу не помогал. — Если Вам так противно то, чем я занимаюсь, — неожиданно жгуче сказал Уилбур, — просто выбросите это из жизни. Я уйду, просто уйду, а Вы напейтесь, а потом просто живите дальше, будто ничего не было, потому что ничего и не было! Так что остановите машину. У меня есть дела. Как и у Вас. Удалите номер, я Ваш удалю, разве не прекрасно?! — Замолчи! Шлатт мечтал только об одном — поскорее бы доехать, выйти, и всё будет кончено. Уилбур справа совсем не хотел помочь ему дотянуть. — То, что я шлюха, не значит, что я вещь, особенно когда не платят, так что верните меня обратно. Вы не можете просто… Шлатт закрыл глаза — оказалось, он как раз пропустил переход. — Джонатан! Дорога, блять! Вы меня слышите вообще?! Шлатт выкрутил руль, они выскочили из потока, едва не сбив переходящую дорогу женщину, и по встречке пролетели около двадцати метров. Уилбур закричал, когда громко засигналил водитель напротив. Они чудом избежали столкновения, авто понесло прямо через круговое движение и выплюнуло в соседний поток. — Джонатан, остановите. Шлатт свернул на шоссе и увеличил скорость. Он не обернулся, когда Уилл вдохнул судорожно на резком повороте, не обернулся, когда пассажир начал дёргать ручку двери, и всё ещё смотрел на дорогу и давил на газ, когда услышал странно-пугающее «Я говорю в последний раз. Останови и открой дверь». У него уже не было шансов взглянуть вправо, когда он ощутил у своего виска холодный круглый диск, будто дуло. У Уилбура. Был. Пистолет. — Джонатан Шлатт, сейчас же останови машину, или я выстрелю. Клянусь, я вылезу через твой труп. Слышал? Я ухожу. Пиздец. Шлатт свернул на обочину, и затормозил. Уилбур тут же дёрнул дверь, но та не поддалась. — Открыл, — глухо сказал он. Шлатт открыл. Уилл выпал из автомобиля, сделал несколько шагов вперёд, потом его стошнило на сухую траву. Шлатт вышел к нему с непонятным желанием помочь (как тут помочь он был без понятия), хотя пистолет его напугал. Пиздец как напугал. Уилбур обернулся через плечо, вытирая губы, потом сплюнул. — Съебись. Я никогда больше… Чёрт… — он задрал голову, потом наклонился, будто его пополам сломали, сотрясаясь от нового приступа рвоты. — Уилбур, — Шлатт сглотнул. Говорить, когда другого человека выворачивает, было стрёмно, но так присутствовала уверенность, что не перебьют. — Я не хотел пугать тебя. Уилбур обернулся снова, его яркие губы искривила мрачная усмешка. — Это очень мило, — сказал он. — Вода есть? Шлатт пошёл к машине, всё ещё ощущая себя, будто на мушке. Потом вернулся и протянул Уиллу полупустую бутылку. Тот молча прополоскал рот, вымыл кеды, и… пошёл. Куда-то. С бутылкой. Шлатт спохватился, нагнал его. — Уилбур, прости меня. Я могу объяснить некоторые вещи. — Мне не нужно, — сказал Уилбур. — Ты пил. И решил, что всё можно. Отвали. Шлатт помотал головой, едва поспевая за широким шагом Сута, у которого после рвоты подрагивали колени. — Я не решал, что всё можно. Я слишком сильно разозлился. Не на тебя, я же говорил, что никогда не сделаю тебе плохого. Уилбур остановился, посмотрел ему в глаза. — Ты, — он сунул Шлатту в руки бутылку, — только что чуть не убил меня. Чуть не убил прохожую. Других людей, блять, Джон, иди нахуй… Он пошёл дальше, и Шлатт двинулся следом. — Уилл. Я хотел показать тебе точку. Твою. Которую ты сделаешь, понимаешь? Титана. Я хочу нанять тебя, чтобы ты придумал мне кафе. Ты сможешь вылечить брата. Место возле Сен-Ореста. Переведёшь его туда, бегать к нему будешь. Уилбур запнулся об камень, остановился, уставившись куда-то в сторону облезлой лесополосы. — Блять… — сказал он. — Ты хотел точку, типо успокоить..? Шлатт кивнул. Сут помолчал немного, потом провёл рукой по лицу. — Почему ты не сказал нормально? — он говорил горько. — Почему ты был таким грубым? Что за пиздец с ведением машины, а? Блять… Джон… Я там такого натерпелся, что… Шлатт осторожно обнял его. — Прости. Прости, такого больше не повторится. Прости. Я был придурком, разозлился, что тебе приходилось делать такое, что кто-то бил тебя, прости, Уилл, прости меня. Уилбур дрожал, Шлатт аккуратно прижал его к себе и стал гладить по спине, отдёргивая ладонь каждый раз, когда она наталкивалась на неприлично выпирающий позвоночник.***
Когда они вернулись к машине, Уилбур не смог в неё сесть. Это была проблема. Шлатт предложил вызвать такси. Выхода лучше не было, Уилл согласился, другой автомобиль напрягал его меньше. Шлатт сказал водителю, что нужно будет делать остановки, и что он сам поедет следом. Суту шепнул не показывать пистолет. Они делали остановки. На первых трёх Уилбура нужно было успокаивать, а потом Шлатт дал ему свой пиджак, и это решило вопрос — Уилл уснул на заднем сидении немного тревожным сном. Разумеется, к точке они не поехали. Сперва они завернули за Томми (который выплакал все глаза и грыз хлебцы в тёмном углу, завернувшись в одеяло), потом направились к Шлатту, потому что у него в холодильнике стояло рагу. После — они втроём сидели и обедали в тишине. Томми спросил, что происходит, только один раз — когда его забирали. Уилбур сказал «мне дали работу, всё будет ок». При младшем брате он вёл себя пободрее, но только его и мог обмануть. А может и не мог. Шлатт не имел понятия, насколько хорошо Томми знает Уилбура, только ловил напряжённый взгляд светлых глаз, и гадал, в курсе ли малец, чем Уилл занимался, пытаясь обеспечить их двоих. Он понимал, что им никто не говорил, но дети бывают проницательнее, чем о них думаешь — по себе знал. Томми был встревожен. Выяснив и записав некоторые подробности, Шлатт пошёл звонить с чужого телефона знакомому врачу, а Уилбур повёл Томми на балкон разговаривать. «Они сказали, что мой брат умрёт». Шлатт понял, что не знает, что будет делать, если деньги не помогут.