Уилбур не носил обуви тяжелее кедов со средней школы.
Тонкая уже резиновая подошва оставляла плоские следы на снегу — ромбовидный (Уилбур хорошо помнил его?..) узор давно протёрся.
Говорят, закаты и рассветы никогда не повторяются. Уилбур не помнил, повторялись ли они, но часто смотрел на небеса ранним утром — и думал, как страшно солнцу каждый раз прятаться в темноте.
— Доброе утро, Бог.
Уилбур почему-то здоровался с Богом по утрам. Он не молился никогда — уже давно не молился — но здоровался.
Пока он представлял, как Бог отвечает ему, говорит что-то вроде «ну всё, ты молодец, испытание кончилось, теперь ты можешь быть спокоен и счастлив» и забирает боль из груди, показался нужный дом. Красивый, немного старомодный, аристократический в каком-то смысле.
Уилбур мог бы перелезть через забор и взломать заднюю дверь, как сделал бы семь лет назад, но он просто нажал на звонок.
Многое изменилось. Он изменился.
— Уилбур?.. — сказали ворота, Сут огляделся в поисках говорящего, пока не понял, что перед ним что-то вроде домофона.
— Салли. Ты не хочешь поговорить со мной? Без подтекстов. Я другой человек сейчас. Хочу быть другим человеком.
Он закрыл глаза.
Этот разговор был нужен только ему, и он знал это.
Калитка на пружине чуть сдвинулась, замерла, потом поехала в сторону.
Уилбур не был другим, он был таким же. Даже ещё хуже. Прошло семь лет, и его за это время перелапал весь город; на совесть легло убийство. Как можно говорить людям, что ты нормальный, когда на улицах тебя узнают, как девочку на ночь? Закладчика? Вора?
Уилбур был хорошим лжецом. Он мог делать вид, что нормальный, что заслуживает рукопожатий и улыбок, объятий, комплиментов, доверия. И вот, человека получилось надурить до… влюблённости.
Уилбур не хотел этого, он понял, что зашёл слишком далеко, заставлять других людей испытывать к нему такие чувства было слишком, но всё уже давно вышло из-под контроля. Он пытался показать себя настоящего, но разучился.
А ещё он хотел, чтобы его любили. Ненавидел себя за это, но хотел почувствовать любовь, хотел влюбиться сам, хотя не понимал, как это работает.
Уилбур чуть не вскрикнул, когда его вырвали из мыслей чужие руки на шее.
Он стоял на крыльце. Салли обнимала его. Не то чтобы Уилбур считал, будто у неё есть право на это.
— Привет, — сказал он, подавляя подступающую истерику. — Я предупреждаю, если ты думаешь, что я пришёл по своей бывшей работе, это не так.
Салли отступила на шаг. Она была ещё красивее, чем в семнадцать.
— Как ты?
— Мой разум гниёт, Сэл. Мне не до этого. Я хочу спросить у тебя, почему ты не сообщила в полицию.
Салли взглянула ему в глаза, потом жестом позвала за собой в дом.
Они шли через хорошо обставленные комнаты, и Уилбур с трудом припоминал, где какие повороты.
Остановка в столовой едва не заставила его повернуть назад — воспоминания доводили до слёз, а он и так плакал слишком много.
Салли грустно улыбнулась — она помнила тоже, но точно иначе.
— Поешь, Уилл, — перед ним оказалась тарелка с замечательно выглядящим пирогом. — На тебя смотреть больно. Поешь, а я расскажу тебе, как я всё это видела.
Уилбур взглянул на тарелку, пытаясь определить, ощущает ли голод, но в итоге просто сдался и начал есть. Он подумал, что это, должно быть, довольно вкусно, хотя ничего не чувствовал, кроме тепла.
Салли села напротив, помешивая свой чай, она смотрела на него с таким сожалением, что еда застревала в горле.
— Я была глупой девочкой, Уилл. И думала, что это очень весело. Думала, что ты крутой, и что у тебя всё под контролем. Я только потом всё поняла. Поняла, что ты никогда не любил меня.
Уилбур жевал молча.
Он действительно, наверное, выглядел, будто всё правильно. И тогда ещё пытался вести себя, будто его не выворачивает после каждого раза.
Он проглотил пирог и глубоко вдохнул.
— Почему ты не сделала аборт, Салли?
Он просто хотел услышать это от неё.
— Потому что любила тебя.
Уилбур поднял голову вверх, утирая губы тыльной стороной ладони, и горько усмехнулся.
— Ты была моей клиенткой. Я был твоей шлюхой, Салли. И не только твоей.
— Я знаю. И тогда знала.
Молчание было больным.
Как всё так получилось?
Столько всего получилось неправильно, столько всего вышло так чудовищно неправильно, что было непонятно, как существовать дальше. Как иметь со всем этим дело.
— Надеюсь, ты понимаешь, — выдавил Уилбур, — почему я не смог смотреть на неё?
Он опустил голову. Салли кивала мелко, её слёзы падали на кружевную скатерть, а небрежный пучок волос сзади разошёлся. Огненные локоны упали на точёные плечи.
Уилбур заплакал тоже. Опять. Да сколько можно?..
Влага текла по его щекам, а он ел пирог, с трудом глотая от кома в горле.
Боже, вот как теперь всё исправить? Где ты, Бог? Почему ты молчишь? Почему ты никогда не отвечал?
— Я сделал кое-что ужасное, Сэл, — Уилбур улыбнулся через силу, — и собираюсь встретиться с последствиями уже завтра. Так что… почти как в наших играх, рыбка. Скоро финальная глава, так что нужно закончить все квесты до неё. Я могу увидеть Фанди?
Салли встала из-за стола, быстро вытирая лицо ладонями (так вот у кого он украл этот жест) и ушла куда-то.
Нужно было успокоиться, и Уилбур успокоился почти. По крайней мере настолько, чтобы семилетняя девочка не заметила, что неожиданный гость ощущает себя, будто давно мёртв.
Фанди выглядела, как счастливый ребёнок. Рыжая, как мать, только волосы коротко стрижены, и горящие глаза…
— Здравствуй, — сказала Фанди.
Уилбур встал, не зная, как себя вести.
Потом протянул дочери руку.
— Привет… Я Уилбур. Приятно, наконец, познакомиться?
Он здоровался с ребёнком, получившимся от секса с искусственными чувствами. Своим ребёнком. В каком-то смысле Сут получил деньги за то, что зачал её.
Его тошнило.
— Подумать только, — дрожашим голосом сказал он, когда детская ладошка пожала его собственную, — что семь лет могут сделать с человеком. Ты раньше была такая крошечная, я думал, что ты совсем ничего не весишь…
Фанди фыркнула.
— Хэй, я уже давно решил, что буду мужчиной.
Уилбур взглянул на Салли позади ребёнка, растерянно моргая, та только кивнула.
— …оу. Хорошо? Прости, я был не в курсе. Встретил тебя впервые ещё до того, как ты это… решил.
Фанди потыкал в ладонь Уилбура, потёр чужие подушечки на внутренней стороне.
— У тебя такая грубая кожа на пальцах, — сказал ребёнок с любопытством, и на секунду обернулся к матери. — Потрогай, ма. Будто наждачка.
— Это от гитары. — Уилбур едва дышал, пока Фанди демонстрировал Салли физическую карту горной местности на его пальцах.
— Грубая какая, — Фанди снова забавно фыркнул. — Я вот играю на пианино, видишь, какие шелковистые? Клавиши любят нежность.
— Ха… наверное. Гитара действительно грубая, но удобная и искренняя. С ней легко сесть в переходе и играть какую-нибудь нирвану, чтобы люди узнали её.
— А я люблю играть твои песни.
Уилбур сел на корточки перед… мальчиком. Его песни.
— Мои песни?.. Твоя мама давала тебе…
— Ага. Она говорила, что как-нибудь автор, то есть ты, зайдёшь, и я смогу познакомиться с тобой.
Единственные песни, которые оставались у Салли — флэшка с косыми и глупыми записями на микрофон от наушников. И она дала это ребёнку.
— Неужели тебе… понравилось?
Неужели ему понравился этот ужас.
Фанди кивнул, и Уилбур едва не разрыдался.
— Ха… Мне уже скоро будет пора идти, но если у тебя есть нотная тетрадь, я могу записать несколько новых песен. Может эти тоже понравятся.
Они понравились.
***
Когда Уилбур уже стоял на другой стороне ворот, Фанди протянул ему через прутья пакетик с конфетами. Сказал, что любит их вкус.
Уилбур наклонился и посмотрел ребёнку в глаза.
— А что значит «любить», лисёнок?
— Смотря что, — тут же ответил Фанди, не отводя взгляда.
— Например, людей.
Ребёнок задумался на несколько секунд, а потом клюнул Уилбура в нос.
— Ценить больше всех остальных. Восхищаться. И стараться сделать счастливым. Это если говорить в сокращённой версии, тут можно много болтать.
Вспыхнувший Уилбур хотел было сказать, что обязательно вернётся и послушает полную версию, но слова застряли в горле, поэтому он только кивнул.
Он даже не знал, сказала ли Салли своему сыну, что Уилбур его отец. Не знал, скажет ли. И не спрашивал.
***
Обратный путь подарил Уилбуру море противоречивых мыслей.
Он
любил Джона. Только не знал, как именно.
Сут спросил себя, способен ли на любовь романтическую, и не смог ответить, он сравнил любовь к Джону с любовью к братьям, и эти чувства различались, но довольно размыто.
Салли сказала правду, он не любил её. Он не любил Дрима, даже если какое-то время так считал.
Какого характера должна быть романтическая любовь? Как должен себя ощущать влюблённый человек?
Уилбур терялся и кусал губы, останавливался посреди дороги через каждые несколько десятков метров, и мучился.
Чем глубже он погружался в любовь к Джону, тем хуже её понимал, тем больше сомневался.
Он ценил своего друга. Восхищался им. Искренне желал ему счастья. Вроде бы, любил его?
Но если это самообман? Вдруг это просто благодарность, переплавленная во что-то справедливым чувством вины и жаждой стабильных, лечащих отношений с прекрасным человеком?
Опять эгоизм. Игры в любовь, игры на чужих страданиях.
Уилбур не мог позволить себе ошибки больше, не с Джоном. Не мог сделать ему ещё больнее.
Но… о, как хотелось просто его обнимать. Гладить волосы, говорить комплименты, целовать даже, может позже, после многих дней рядом, когда Джон почувствует, что хочет этого тоже.
Уилбуру становилось всё хуже от того, о чём он думал.
Это был не конец, в тёмных уголках сознания шлюхи прятались ужасные мысли, и чувствуя их Сут с каждой минутой ненавидел себя всё больше.
Так он всё же мог влюбиться, да? Так это выглядит?
По-своему. Извращённо.
Его уже не исправить, на коже горят десятки следов чужих рук и тел, он навсегда такой.
Это тело, это чувство.
Это совсем не то, чего заслуживал Джон.
От горечи Уилбуру захотелось раствориться на атомы, просто лечь в землю и умереть, а потом дать жукам и червям расправиться с плотью, времени с костями, исчезнуть, пропасть навсегда, но… было нельзя.
Даже с Богом было страшно говорить. Слишком много Уилбур сотворил.
Он читал Библию, и знал, что одни только его мысли за сегодня Бога ужасают.
— Дж-… Джордж?
Уже был полдень, но по небу казалось, будто утро всё ещё тянется сквозь рёбра.
Джордж сидел на скамейке, а увидев его, поднялся на ноги.
— Привет, — сказал он, и сделал пару шагов вперёд. — Как твои дела?
Уилбур унял желание отступить и заставил себя двинуться навстречу.
Конечно, это было не лучшее время для разговоров. Даже если собеседником стал Джордж.
— Что ты здесь делаешь, Джордж?
Джордж оглядел его с головы до ног, будто оценивая, и Уилбур с трудом уговорил себя не думать плохо об этом взгляде, а потом второй раз за день подавил крик от такого же второго за день объятия.
не трогай, не трогай меня, я разлагаюсь, мне больно, нельзя дотрагиваться до таких, как я
— Я… принёс твои вещи, — у Джорджа хриплый голос. — Я так рад, что ты в порядке…
я не в порядке
— Ты очень холодный, — отстранённо сообщил Уилбур, чувствуя вину за то, что кому-то приходится касаться его.
Джордж, будто услышав его мысли, отстранился и пожал плечами.
— Тебя долго не было.
Уилбур взял из его рук свой рюкзак.
Из-за снега тишина казалась ему оглушительной, и хотелось нарушить её как можно скорее, чтобы не поехать крышей.
— Пойдём, я сделаю тебе кофе. Тебе нужно согреться.
Джордж только кивнул, и они пошли в подъезд уже в молчании нового, но тоже неясно-неприятного оттенка. Тонкий, звенящий запах беды не оставил ничего кроме себя.
В квартире всё ещё царил хаос, за который Уилбуру было бы стыдно ещё пару месяцев назад, но не сейчас. Джордж происходящее там никак не прокомментировал, только сел за маленький стол.
Уилбур поставил греться электрический чайник, ведь у него имелся только растворимый кофе. Потом расстегнул рюкзак, чтобы проверить содержимое.
Почти всё было на месте, в одном из карманов обнаружился телефон.
— Где пистолет? — спросил Уилбур, застёгивая молнию обратно; он не смотрел на Джорджа, и тому, кажется, было от этого некомфортно.
— Я его не нашёл. Дрим тоже его не брал.
— Значит, его взял Джон, — хрипло. — Я так и думал. Он боится оставлять мне оружие, и правильно делает.
Чайник кипел, так что Уилбур бросил рюкзак на пол и полез за кофе в шкаф.
Две чашки, сначала Джорджу, потом себе. Потому что накипь обычно остаётся на дне, и последняя вода царапает горло. Джордж не привык к этому, и его может напугать.
Когда кофейные гранулы растворились в кипятке, Джордж взял выделенную ему чашку — чашку с пчёлками — и сделал несколько быстрых глотков, явно обжигаясь.
— Что ты делаешь? — спросил Сут, поправляя чёлку, он вдруг начал говорить с британским акцентом, он уже не мог это контролировать, и Джордж смотрел в шоке, но ничего не спрашивал.
— Я замёрз. А ты? Ты пришёл в себя? Как твои дела?
Как его дела?
Хуже и быть не может?
А пошло оно всё. Иди нахуй, Бог.
Уилбур молчал несколько секунд, а потом протянул руку, взял Джорджа за рубашку и поцеловал.
Пауза — ему не ответили и не оттолкнули — на чужом лице был написан молчаливый шок. Уилбур наклонился второй раз — теперь его уже остановили. Сут подчинился так легко, будто машина, услышавшая команду.
Теперь и Джордж молчал. Потом набрал воздуха.
— Ты сошёл с ума, Уилбур, да?
Уилбур действительно собирался кивнуть, но в последний момент перехотел обсуждать это с Джорджем, и вместо этого равнодушно глотнул кофе. Безвкусного для него, как и всё остальное.
— Вот, как мои дела, Джорджи. Ты замёрз, да? Я могу помочь с этим.
— Уилбур, — Джордж был максимально серьёзен, — ты предлагаешь мне себя вот так?
— Ага, — нездоровая, Уилбур сам это понимал, улыбка, и практически шёпот. — Я не шучу. Я сегодня пытался строить из себя недотрогу, да поздно. Поздно, Джорджи. Просто посмотри на меня.
Джордж тяжело сглотнул, и Уилл вдруг начал хохотать, истерически хохотать, когда увидел в его глазах ужас.
— Уилл, пожалуйста, — выговорил Джордж спустя какое-то время, и Уилбур заткнулся мгновенно, будто его ударили. Джордж вздрогнул. — Уилл, я пришёл просить прощения за Дрима. Он… он ведь такой же, как ты.
Повисла тишина-катастрофа. Потом раздался какой-то стук в окно — кто-то кинул снежок. Джордж от него вздрогнул снова, а Уилбур сидел неподвижно.
— Ты серьёзно.
Ещё один снежок, дети во дворе засмеялись.
Джорджа потряхивало от напряжения.
— Уилл, он… такой же. Он из семьи, где над ним… Уилл, он-
Такой же.
Уилбур бы рассмеялся снова, если бы имя Дрима не сводило его с ума.
— Джордж, я иду в
полицию завтра.
Он встал из-за стола, когда глаза Джорджа наполнились ещё большим страхом, замер рядом с ящиком, в котором хранился нож. Уилбур точил его лучше, чем было нужно для хлеба.
— Этого… — Джордж сорвался на шёпот, — этого я и боялся, Уилл, не надо, прошу тебя, не выдавай его, если бы ты знал, через что он прошёл-
— Ты забыл, через что прошёл
я?
Три секунды тишины. Джордж встал тоже.
— Уилл. — он бормотал медленно. — Пожалуйста. Умоляю тебя. Тебе стоит поговорить с ним один раз об этом, и ты всё поймёшь, он-
Поговорить с Дримом?
Поговорить с Дримом?..
У Уилбура из носа побежала кровь. Он поднял руки, чтобы её задержать, а она всё лилась и лилась сквозь пальцы. Но это не помешало договорить за Джорджа.
— -помог мне стать панельным мальчиком?
…он сделал из тебя малолетнюю шлюху, а потом пустил по рукам…
С кровью мешались слёзы, и капали в кофе.
Уилбур не сразу понял, что в ловушке — Джордж взял его в кольцо.
Неожиданно крепкое.
Сут забился в чужих руках, но все силы будто утекли вместе с кровью, и паника не помогала.
На ухо что-то бормотали, но Уилбур не слышал и не слушал, он понимал, что не может дотянуться до ножа, и-
Страшно, страшно, страшно
СТРАШНО, СТРАШНО, СТРАШНО-
Тебя притащат в подвал. Ты не сможешь двигаться. Тебя больше не выпустят.
Джордж хочет, чтобы я поговорил с Дримом-
— Уилбур! Успокойся!
Я не могу-
Я не могу-
— От- пусти- меня, я- пожалуйста, умоляю, опусти меня, прошу тебя, мне очень жаль, я-
Как только Джордж разжал руки, Уилбур выдвинул ящик (слишком сильно, так, что он упал на пол и долбанул его по колену) и выгреб оттуда нож.
Джордж отступил назад, ноги Сута подкосились, он сполз по кухонному шкафу, направляя нож от себя, но всё равно умудряясь задеть им невероятно трясущиеся ладони.
— Вон… отсюда. Я тебе горло-перережу-
Джордж перешагнул через рюкзак и выскочил из кухни. Через несколько секунд хлопнула входная дверь, и Уилбур упал, выронив нож.
Нельзя расслабляться, он вернётся
Вернётся Дрим-
Уилбур захлёбывался собственной кровью, лежал на полу и кашлял ей, пялясь в потолок. Где-то там должен быть Бог.
Если бы Уилбур был чище, он мог бы говорить с Богом, и Бог бы защитил его.
Но теперь уже поздно.
Сут кое-как встал на колени, подтянул к себе рюкзак и достал телефон.
Нужный контакт был подписан как «Мистер Джонатан». Уилбур с трудом попал по кнопке вызова.
Ответь, ответь пожалуйста, назови адрес и я с другого края света к тебе, мне нужно тебя увидеть
Джон не отвечал. Долго.
Кровь уже перестала течь, а Уилбур всё звонил.
Наконец трубку взяли.
— Джон, — Сут глотнул воздуха, — ты мне очень нужен прямо сейчас, или я убью себя, я клянусь, Джордж приходил ко мне, Джон, я- мне- он был против полиции, он напугал меня, я думал что он меня- к Дриму, я- я сейчас себя убью, я так больше не могу, я-
— …Уилл?
Уилбур замолчал.
Это был голос Таббо.
Брата перевели на аппарат жизнеобеспечения. Его сердце умирало.
Что будет, если он сейчас умрёт
Он умрёт из-за меня
Когда-то давным давно у Уилбура была большая семья. Три брата, мама и папа. Техно редко был ласковым с ним, и говорил, что его не берут к маме в больницу, потому что он слишком слабый. А младших не брали, потому что они были ещё слишком маленькими… Уилбур оставался и сидел с ними, как послушный мальчик. Кормил когда нужно, берёг от опасностей, развлекал. Он хорошо помнил это — мальчишки не любили, когда игры повторялись, и он каждый раз придумывал новые. А чтобы не быть слабым, вставал засветло и бегал вокруг стадиона рядом с домом. Младшие хотели с ним, но он знал, что Томми не будет каждый день просыпаться так рано, что им придётся ждать его, и поэтому тоже говорил обоим, что они слишком маленькие — не оставлять же Томми совсем одного.
Время шло, куда-то подевалась из разговоров взрослых мать, потом пропал отец. Уилбур горько пожалел, что не позволил Таббо бегать.
Вдруг, если бы он тогда не был эгоистом, болезнь бы не объявилась?
Вдруг она бы замолчала и растворилась также, как это случилось у самого Уилбура?
— Уилл, — в голосе Таббо звенела невероятная тревога. — Уилл, не делай глупостей, пожалуйста, ты меня слышишь? Уилл?
Уилбур слышал, только ответить не мог. Он не мог дышать, потому что грудь прорезало острой болью.
Замолчала
Растворилась
Господи, не хватало только этого
— Уилл?!
Бог? Ну хоть его-то спаси? Если бы я только мог быть чище для тебя
.
.
.
