Шоколадный кофе

      Уилбур сомневался. Все знали, кто он и что он делал, и было так странно со стороны Шлатта приводить его на что-то вроде… семейного ужина? Ужина с матерью Шлатта. Господи, это будет чертовски неловко, это будет ужасно, ему там не место-       — Уилл. Успокойся. Всё будет ок. Уилбур сглотнул и заставил себя расслабить руки. Ему нужно было успокоиться и не портить всё, но логика не давала покоя, мысли уничтожали концентрацию, а лицо выдавало всё слишком быстро.       — Твоя мать знает, что я буду с тобой? — спросил Сут торопливо, и Шлатт попытался поймать его взгляд, но не смог.       — Уилл, всё нормально. Это будет сюрприз для мамаши, но если её ебёт, что в жизни моего лучшего друга и вообще почти ёбаного бойфренда случилось ранящее дерьмо, она не заслуживает моего времени. Ок? Сюрприз. Ебать, она будет не в курсе.       — Джон, я не могу быть причиной твоего разрыва с родной матерью, — он почти плакал.       — Не смотри на это так, — сказал Шлатт с настойчивостью, хотя его пальцы беспокойно сжали ткань брюк. — Ты — тот, кем я дорожу. И если она не собирается хотя бы раз в жизни отдавать должное тому, что для меня важно, лучше будет, если она исчезнет из моей жизни. Ты… поможешь мне? Я серьёзно не вынесу вечера с ней за столом один. Уилбура это, похоже, убедило, и он кивнул.       — Хорошо. Конечно. Если тебе нужна моя помощь, конечно. С радостью. П-прости… Такси затормозило, они вышли каждый из своей двери, Уилбур нервно поблагодарил водителя. Шлатт взял Сута за холодную руку и повёл к нужному дому. Набрал номер квартиры на домофоне. Мать ответила, Шлатт сказал «Добрый вечер, мама. Мы здесь». Уилбур вздрогнул. Мать немного помолчала, потом произнесла «Добрый вечер, проходите», и дверь запиликала. В лифте они молчали, Уилбур выполнял дыхательную гимнастику, Шлатт нервничал про себя и бесконечно сверялся с адресом, как будто могла быть ошибка. Когда мать открыла им входную дверь, Уилбур сделал движение, чтобы отпустить его ладонь, но Шлатт с перепугу сжал её сильнее, не выпуская.       — Джонатан, ты, м-м… привёл друга? Пауза. Это… пока шло лучше, чем могло. Уилбур отвёл взгляд, кусая губы.       — Это Уилбур Сут, — сказал Шлатт сдержанно, прикрыв глаза, — Уилл, это моя мать, Хелен Шлатт.       — Очень приятно, — едва слышно проронил Уилбур. Мать потупила секунду на месте, прежде чем улыбнуться и отойти от прохода, чтобы пропустить их внутрь.       — Взаимно. Разувайтесь, мальчики, я, эм, заказала суши, их уже привезли. Шлатт подарил ей самую тёплую улыбку, которая между ними двумя вообще была за всю жизнь. Уилбуру — подбадривающий взгляд. Они зашли, сняли обувь и верхнюю одежду (ладони пришлось расцепить), помыли руки. Нормально, всё нормально. Мать проводила их в симпатичную гостиную-столовую. Пусть квартира и не выглядела большой — была так же элегантна, как сама Хелен Шлатт. Из стереосистемы над искусственным камином играла приятная музыка.       — Садитесь за стол, не стесняйтесь, — сказала она, и Шлатт сел. Уилбур споткнулся о край неприлично пушистого ковра и ударился острым локтем о спинку стула, но сел тоже, бормоча извинения.       — Что вы будете пить, мальчики? — беззаботно, если судить по голосу, поинтересовалась мать, Шлатт небрежно пожал плечами. Речь шла об алкоголе, и обычно когда он пил из-за родителей, это приводило к запою. Но от глинтвейна на Рождество ведь ничего не случилось? Если начинать без негатива, всё будет в порядке.        — Розовое, если ты будешь так любезна. Сухое.       — Отличный выбор к такому столу, — похвалила мать, и Шлатт невольно дёрнулся. Вспомнились уроки манер. Если на ужине он делал неправильный выбор, неизбежно слышал тихое «деревенщина». Учителя по этикету после такого меняли.       — А ты, Уилбур? Уилбур не выглядел, будто ему уютно, он смотрел в стол и терзал свои бедные губы.       — То же самое. Воду. По правде, мне безразлично. Да, Шлатт вынужден был признать, что ситуация не самая комфортная. Мать, после нескольких мгновений мгновений загрузки, всё же кивнула.       — Располагайтесь. Я сейчас приду. Шлатт перевёл дух. Уилбур погладил его лежавшую на столе ладонь.       — Всё будет нормально, — сказал он тихо. — Как ты и сказал. Ты отлично справляешься. Ты взрослый человек. И вообще прекрасный, замечательный. Шлатт собрался ответить, но вернулась мать — с вином, штопором и третьим прибором.       — Если тебе не сложно. Шлатту не сложно, он самая лучшая персона для открытия бутылок. Бокалы уже стояли на столе, осталось только их наполнить. Потом мать подняла свой.       — У тебя… есть тост, Джонатан? Она отдала ему первый тост. Шлатт так от этого растерялся, что едва подавил всплеск агрессии. Какой у него вообще может быть тост? Обычно он пил один, и его тосты представляли из себя высказывания о надеждах на скорую смерть или конец света. Шлатт нахмурился и опустил взгляд в вино. Блять. И вот мы здесь, неспособны даже выдумать тост тогда, когда мама наконец сделала первый шаг навстречу.       — Как насчёт выпить за любовь, или что-то вроде? — вдруг улыбнулся Уилл. — А-актуально для нас… Или… терпимость, я не знаю? П-простите. Шлатт кивнул.       — Мне нравится любовь. После первого глотка мать взяла палочки (красивые капец, из тёмной стали) и легко подхватила с тарелки суши. Шлатт сделал то же самое, и хотя палочки показались ему тяжеловатыми, движения вышли настолько лёгкими, что мать чуть заметно улыбнулась их отточенности. А вот Уилбур… Ему было сложно. Когда он всё же исхитрился подцепить суши, попытался повторить за Шлаттом, обмакнув угощение в соус, но неизбежно ошибся, использовав сторону риса вместо рыбной. Шлатт не содрогнулся за малым, и тут же проклял себя за это, потому что Уилбур — его солнышко, его тревожный несчастный мальчишка — обернулся в неудачное время. Он выглядел таким виноватым сначала, а увидев глаза Шлатта запаниковал, уронил суши в соусник, расплескав брызги сои вокруг, и выпустил из пальцев палочки. Его руки дрожали. Плечи тоже. Мать молчала, Шлатт на неё не смотрел. Он аккуратно вытащил утопленное суши друга и положил его на тарелку; хотелось поймать взгляд Уилла ещё раз, извиниться, но Сут пялился в стол, не двигаясь.       — Мам, принеси, пожалуйста, вилку.       — Джон…       — Принеси вилку. Мать медленно встала и вышла. Уилбур неловко обхватил свой бокал и выпил всё, что в нем было чуть ли не залпом. Шлатт, подумав, за ним повторил.       — Мне жаль.       — Прости. Они сказали это одновременно, Уилбур вздрогнул.       — Тебе не за что…       — Не извиняйсь-… Бля, Уилл, это я виноват. Знал же, что тут будет, и заставил тебя изображать светского клоуна. Мать, державшая в руках изящную вилку, ступила за порог, Шлатт махнул ей.       — Э, прости, что я ебланю, но не могла бы ты взять ещё одну? Думаю, нам нужны две. Мать сдержанно кивнула и ушла снова. В тишине Уилбур тихо хлюпнул носом, пряча руки под стол.       — Я знал, что опозорю тебя… Я не хотел тебя… расстраивать, прости пожалуйста, я больше не буду есть, хорошо?       — Уилл, — мягко упрекнул Шлатт, обнимая его сбоку и утыкаясь лбом в чужой висок. — Ты меня слушал? Всё в порядке. Всё хорошо. Я никогда не стал бы любить тебя меньше или разочаровываться в тебе из-за такой хуйни. А ты? Ты на меня не злишься? Уилбур поднял руку и, будто не осознавая этого, начал гладить Шлатта по волосам.       — Я?.. Нет… Нет конечно! Как я могу на тебя злиться, ты же… Мать зашла совершенно не вовремя. Они отпрянули друг от друга как от огня, и уже потом Шлатт понял, что зря. Это только подчеркнуло мнимую незаконность физического контакта между двумя мужчинами. Это показало матери, что Шлатт этого стыдится и прячет от неё. Это ведь было не так… Он ведь специально попросил Уилла поехать с ним, показать, что… Он прервал себя, взял вино и сначала добавил матери, потом заново наполнил их с Сутом бокалы и взял вилку. Если его любимый человек плохо себя чувствует среди светского маразма, Шлатту этот маразм тоже не сдался. Уилбур, увидев это, засветился от счастья, и Шлатт понял, что готов отдать ему весь мир. По-настоящему. Он любил его, любил так сильно, что был готов противостоять целому обществу, если это будет значить, что у них появится шанс на общее счастье. Шлатт выпил вина.       — Мам, мне нравятся мужчины. Уилбур уставился на него в шоке. Мать замерла, за столом стало тихо. Потом она проглотила то, что жевала до этого, оставила палочки на тарелке и медленно положила на стол свои аккуратные ладони.       — Что ты имеешь в виду, милый?.. Шлатт вдохнул и выдохнул, не торопясь. Всё нормально. Он взрослый. Он нормальный.       — Я имею в виду, что меня привлекают не женщины, а мужчины. Я гей. Что ты об этом думаешь? Мать молчала, Шлатт практически видел, как она пытается запустить работу своего консервативного мозга после жёсткого форматирования. Уилбур выпил ещё один бокал в один присест, на этот раз поперхнувшись; мать перевела на него свой глубокий взгляд, потом снова посмотрела на Шлатта.       — Джон… Ты уверен? Раньше тебе ведь нравились девушки.       — Уверен, — твёрдо ответил Шлатт, больше ничего не добавив.       — Может это… — пауза, замешательство, — пройдёт… Джон, это ведь пройдёт? Вот оно. Шлатт занервничал, надежда в глазах матери разбудила вину. Вина приносила ему боль, а когда ему было больно — он злился.       — Почему это должно пройти? Он не скрывал ни напряжения, ни агрессии в голосе. Эта самая мысль уже принесла ему столько страданий, что слышать её из чужих уст, слышать её из уст собственной мамы было сродни ножу в сердце.       — Джон, — она беспокойно повысила голос, — это ведь не естественная вещь… она… поправима. Шлатт зарычал.       — Поправима. Ты снова хочешь, чтобы я исправился, верно? — Уилбур предупреждающе сжал его локоть, но Шлатта уже понесло. — Как обычно. Ничего нового, просто неправильный ребёнок должен стать нормальным, просто ребёнок, которого не стоило рожать потому, что он вышел таким ебанутым! Ебанутый сынок-гей со шрамами от сигарет на руках, нанесённых от того, что он так же ненавидит себя, как это делают его родители. Не то, чем можно похвастаться подругам, ха? Не тем, что он типа ебёт своего друга!       — Ты не, Джон! — гневно прошипел Уилбур, сжавший его локоть до боли, и Шлатт понял, что перегнул. Чертовски сильно. О, блять, он перегнул. Особенно ввиду того, что мать видела новости, такое широкое распространение которых которых организовал её собственный муж. У неё просто не было никаких причин не подумать, что Шлатт сморозил правду, и что он о Уилбуре конкретно.       — Блять… Мам, я не… ебу Уилла, это не то, что ты могла… Всё сложно, он не…       — Я не ложусь больше под каждого человека, у которого есть деньги, ты хотел сказать, — полуподсказал-полуперебил Уилбур. Шлатт сглотнул и кивнул.       — Мисс Хелен, Вы ведь подумали, что он заплатил мне, да? — убито выдохнул Сут. — Вы подумали, что я хочу поправить своё положение за его счёт, заразил гомосексуальностью или что-то в этом роде, чтобы использовать… Это в ваших глазах. Я уже видел такое. Что ж, это была плохая идея, Джон. Прости… Прости… это… была правда плохая идея. Пауза. — Я превратил твоё семейное воссоединение в очередной разговор о себе. Я… н-наверное, мне всё же лучше уйти. В небольшом молчании он встал из-за стола. Шлатт, перепугавшись, схватил его за руку. Уилбур смотрел на него так, словно Шлатт должен был прогонять его бамбуковой палкой.       — Что ты, — засуетилась мать, — прости моего сына, он не хотел оскорбить тебя, прими его извинения, и я тоже прошу прощения за низкие опасения и подозрения, я… Никто не может винить тебя, юноша, за тяжёлую судьбу. Прошу, останься, позволь нам искупить обиду. Шлатт не шевелился, в шоке осознавая, что она, чёрт побери, его поддержала. Дело было не в Уилбуре, она так испугалась потому, что испугался Шлатт.       — Дж… Джон? — тихо проронил Сут, и Шлатт уставился ему в глаза.       — Ты останешься? Его мама заботилась о том, чтобы ему было хорошо. Беспокоилась. Была в его команде. Ебать.       — Ты уверен?       — Да. В смысле, если ты не против, я надеюсь, что ты останешься. Уилбур наклонился и обнял его.       — Я уже могу сказать, что люблю тебя? Шёпот обжёг Шлатту ухо, мать, конечно, могла и услышать, но что с того? Шлатт ответил таким же:       — Ага. Я тебя тоже. Пиздец как сильно… Они отцепились друг от друга и Шлатт выпил вина, воодушевлённый и напряжённый одновременно. Его в этот момент даже не заботило слегка перекошенное лицо матери. Он любил Уилбура. Он чувствовал себя не плохо. Он чувствовал себя не плохо, а… спустя столько лет. Просто прекрасно. … Это было максимально удивительно, но мать интересовалась компанией. Очень интересовалась. Шлатт не привык рассказывать родителям о своём бизнесе вне контекста ссор и попыток доказать свою значимость, и поначалу разговор получился перечислением успехов ДжейКомпани. Но мать… слушала. Задавала вопросы по сути его рассказов. Вела себя, будто правда хотела знать. Уилбур, не знакомый с её молчанием, увлечённо болтал об устройстве сети, то и дело сбиваясь на описание отдельных точек (потому что, мисс Хелен, Вы просто обязаны зайти в пятьдесят первое кафе, то есть «Сад камней», там ощущение, словно ты на открытом воздухе, кстати в отличие от «Маяка», в котором наоборот, подумать только, Джон построил смотрителю башню с прожектором и сделал из неё кафе, там большая лестница, такая широкая, что на одной ступени помещается столик для посетителей…) и ещё миллион подробностей, которые Шлатт с трудом мог в голове удержать одновременно в силу своей непоэтичности. Это выходило таким… лёгким. В какой-то момент они с Сутом принялись спорить о судьбе потолка «Колыбели», не заметив, как в расход пошла вторая бутылка вина; мать попеременно поддерживала то одного, то другого, и смеялась (!), когда Шлатт начал обвинять её в измене. Уилбур сказал, что у неё просто есть вкус, Шлатт огрызнулся и обозвал вкус обоих девчачьим. Прощания пришлись на сравнение Шлатта с Томми.       — Это уже слишком! — заявил он категорично. — Мама! Этот мужчина углядел сходство между мной и вредным ребёнком-гремлином на ракетном топливе! Я не намерен больше это терпеть.       — Но ты действительно ворчливый, как гремлин, — возразила мать. — Одевайся, Уилл, я пока вправлю сыну мозги. Шлатт явно в этом не нуждался, но его всё равно увели на кухню.       — Что? — сказал он сквозь смех. — Ты серьёзно собираешься вправлять мои мозги? Мать ничего не ответила, и Шлатт почувствовал, что дурачество кончилось. Улыбка ещё не сошла с лица. Как давно он улыбался и смеялся со своей матерью? Она поправила ворот его рубашки. Провела ладонью по щетинистой щеке, заставив Шлатта невольно затаить дыхание. Происходило что-то, что он не мог толком осознать, но чувства обострились. Защипало в носу.       — Джон… Я хотела спросить насчёт того, что ты рассказал в начале вечера. Оу.       — Давай не будем. Это похерит атмосферу. Мать вздохнула, похоже, не слишком уверенная в себе. Покачала головой.       — Это важно, Джон. Скажи мне, ты… раньше… имел отношения с мужчиной? Шлатт поймал себя на том, что сильно смутился. Смутился и разозлился. Когда он вообще обсуждал с ней что-то подобное? Когда мать показывала ему, что он может доверить ей свои страхи? А хотелось. Шлатт был пьян, не сильно, но достаточно для желания поговорить со своей мамой обо всём, что пугает его. Шлатт хотел иметь мать.       — Нет. Ещё нет. Я только недавно… Начал это принимать. Ощущение, что я сильно ошибаюсь, не покидает меня, хотя я знаю, что всё нормально. Это нормально, я нормальный человек, но… до сих пор не могу без отвращения думать о себе, как о… — он замолчал. Договаривать не хотелось. Слово, так легко произнесённое в начале вечера, сейчас не ложилось на язык. Мать с ответом тоже медлила.       — Джон… Как ты можешь быть уверен, что ты… относишься к этому сообществу, если ещё даже не знаешь, как это? Это был удар под дых. Шлатт моргнул, провёл по пересохшим губам языком, не находясь с реакцией. Почему? Почему она не может просто… послушать его? Молчание затянулось. Шлатт молчал, медленно понимая, что не может злиться или, там, плакать, кричать на неё. Ему было просто… горько. Так горько, больно, и всё это капало в переполненный уже чан горести и боли в душе, от которого никак нельзя было освободиться. Словно ему душу заперли и просрали ключ. Так что Шлатт развернулся и пошёл в прихожую. Уилбур встретил его тёплой улыбкой, ещё не знающий, что случилось, потом взял обе его руки и взглянул в лицо. Шлатт всё ещё чувствовал себя таким потерянным, что даже ничего не сказал, просто посмотрел в ответ, ни о чём конкретном не думая. Глаза Уилбура скользнули за плечо Шлатта — пришла мать. Шлатт отмер, обулся без спешки, надел псевдокуртку (уже так тепло, что в целом и без неё можно, но Уилбур же мамочка).       — Благодарю за ваше изысканное гостеприимство, дорогая мадам, — сказал Шлатт. Уилбур поблагодарил тоже, более сбивчиво, но всё равно очаровательно. На слова обоих мать ответила сдержанным кивком. Она должна была ответить многословнее, но промолчала. Шлатт открыл дверь и вышел. Уилбур был рядом с ним.

***

Было темно — похоже Уилл забыл заплатить за электричество в квартире — и душно. Уилбур открыл окно, Шлатт сел на низкую кровать. Уилбур опустился напротив кровати и посмотрел, предположительно, Шлатту в глаза. Чёрт разберёт в такой темени.       — Что она тебе сказала? Хороший вопрос. Шлатт тихо вздохнул; его ещё не отпустило.       — Это снова было про то, что я гей. Она сказала, что я не могу знать, гей ли я, если даже не мутил с мужчинами. Как-то так. Ты можешь догадаться, что не само содержание меня так… Уилбур кивнул. Они помолчали какое-то время, не двигаясь и дыша тихо, словно кто-то смог оценить их притворное бодрствование. Потом на Шлатта подул ветер из окна, и это немного сбило его оцепенение.       — Эм… прости, что я сказал, будто ебу тебя. Уилбур слегка заторможено поднял руку и махнул на него. Встал. Сел рядом.       — Ничего страшного. Ну, кроме того, что твоя мама теперь меня ненавидит…       — Она тебя не ненавидит, дебил, — заверил Шлатт твёрдо, — ты ей понравился. Тебе сложно кому-нибудь не понравиться. Они помолчали. Снова. Но недолго.       — Джон, а ты… хотел бы попробовать отношения с мужчиной? Форточка стукнула, Шлатт вздрогнул. Глаза уже привыкли к освещению и он знал, что Уилбур опустил взгляд в пол. Ну и вопросики.       — Ты можешь не отвечать, если не хочешь, — быстро добавил Сут. Голос у него хрипел. И был таким низким, что по спине Шлатта побежали мурашки. Или от холода. В любом случае он вспомнил, что пьян, наклонился и поцеловал Уилбура в шею. Уилбур тоже был пьян, а ещё было темно, так что он тихо вздохнул — по-новому, сбиваясь. Его рука оказалась чуть ниже затылка Шлатта и скользнула куда-то в волосы. Считается ли теперь, что они ебутся? Шлатт оттянул ворот чужой футболки, дотрагиваясь до белых, покрытых родинками ключиц Уилла; тот в ответ чуть сжал его волосы, а свободной рукой ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Шлатт был пьян. Пьян и расстроен. Пьян и влюблён. Он отклонился назад — Уилбур смотрел на него молча, чуть опустив голову. Растрёпанный, слегка дрожащий (от холода, наверное) и такой… близкий. Открытый. Горячий просто до невозможности. Голова Шлатта кружилась, жутко захотелось подтащить Сута к себе за одежду и поцеловать по-настоящему, и… Шлатт сделал это. Подчинился. Уилбур оказался на вкус как алкоголь и что-то сладкое; если бы Шлатта это волновало, он угадал бы десерт со стола матери, но его не волновало. Они всё ещё были близко друг к другу, когда поцелуй закончился.       — Я люблю тебя, — прошептал Шлатт. Уилбур всхлипнул, напугав его.       — Я тебя тоже. Очень. Ты даже не представляешь, как я рад слышать от тебя такие слова, — он судорожно втянул в лёгкие воздух и обнял его. Взволнованный Шлатт прижал Сута к себе, дрожа от жара чужого тела и неровного дыхания на ухе, и был… счастлив. Счастлив, не думая о своей неправильности, об отце, о Квакити, не мечтая перестать существовать или испытать боль на своих руках. Не ненавидя себя.       — Хочу, — сказал он. — Я хочу, Уилл. А ты хочешь начать со мной отношения? Уилбур отклонился, посмотрел ему в глаза и кивнул.       — Да. Да, очень. Только… Это мои первые отношения, Джон… Ты меня научишь? Шлатт чуть не рассмеялся, так по-детски это прозвучало, но Уилл выглядел, будто едва верил в происходящее и невероятно боялся. Шлатту стало больно от того, что Сут так и не поверил до конца, что всё по-настоящему, но вместе с тем… Чёрт возьми, Шлатт ведь заслужил его доверие. По сути уговорил сделать шаг в пропасть к нему в руки. Уилл ему верил.       — Разумеется. Я тоже в этом хуйня, так что будем учиться вместе. Два великовозрастных придурка, «брух», как говорит Техноблейд, но вдвоём быть тупыми не так страшно. Согласен со мной? Уилбур улыбнулся счастливо, вдруг показавшись совсем мальчишкой со своими звёздами в глазах, и Шлатт поцеловал его ещё раз, уже более уверенно. Бьющий в голову алкоголь перемешивал его эмоции, хотелось нескольких вещей одновременно; стоило Уилбуру ответить — тон происходящего изменился. Они сидели и целовались на кровати в комнате с изрисованными малышнёй стенами, прохладный ветер с улицы не остужал мозги после всего, что было сказано. Шлатт не заметил, когда Уилбур забрался на кровать с ногами и устроился очень-очень близко, но не возражал, смущение накатывало волнами, которые разбивались о вату в голове. Ох, пиздец.       — Джон, — выговорил Уилбур ему в плечо в какой-то момент, — хочешь, чтобы я… Мне кажется, мы увлеклись, и теперь тебе нужна помощь. Шлатт забыл, как дышать. Что же, блять, навело Уилбура на такие мысли. Интересно, если сделать вид, что ничего не происходит, пиздец пройдёт сам собой? Ну пожалуйста? Шлатт не был пубертатным подростком. По своей природе он, вообще-то, особенно много не стеснялся и действовал до тех пор, пока не получит желаемого — таковы были его редкие связи с девочками-однодневками. В двух из двух своих отношений с кем-то он старался быть нежнее и всё такое, но Уилбур? От одной только мысли о сексуальном контакте с ним стало сухо во рту.       — Уилл, — с трудом собравшись, выдавил Шлатт, — я не хочу тебя напрягать, ладно? Если уж на то пошло… Я не хочу возвращать тебя туда, откуда мы едва тебя вытащили. Уилбур коснулся макушкой стены, задумчиво выдёргивая нитки из старенького, но чистого покрывала, Шлатт пытался придумать, что ему, блять, делать и под каким беспалевным предлогом свалить. Предлога не находилось.       — Джон, — начал Уилбур с расстановкой, сделал паузу, посмотрел ему в глаза. — Я очень, очень ценю это, но есть разница между тем, чтобы быть шлюхой и тем, чтобы доставлять удовольствие любимому человеку. У меня… у меня никогда не было «по любви», знаешь? И я действительно хочу. Поверь, мне не сложно. Если это, в смысле, моя бывшая профессия, причина, то выброси её из головы пожалуйста. Но если, — серьёзно пиздец, — если только ты сам хотел бы. Вечер действительно был сложным, и это может быть слишком. И кроме того, если в наших отношениях ты захочешь вообще обойтись без секса и всего сопутствующего, я это полностью приму. Я просто хочу помочь тебе. Хочу, могу и имею законное право перед обществом, ведь ты мой мужчина. Ух. Шлатт старался, очень старался мыслить головой, но он был пьян. Уилбуру не стоило разводить подобных речей перед пьяным Шлаттом.       — Блять. Он сглотнул вязкую слюну, мимоходом пытаясь понять, как Уилбур после двух бутылок сохраняет своё сраное красноречие.       — Блять, Уилл, ты… сука. Ок. Ок, я хочу. Пиздецки сильно, если быть честным. Что дальше? Шлатт не мог смотреть Уиллу в глаза и отвёл взгляд, проводя тыльной стороной ладони по губам. Он сказал это. Он сказал это Уиллу. Ебануться. Казалось, что сквозняка нет и в помине — так было жарко. Медленно и нежно Уилбур коснулся щеки Шлатта губами, должно быть пытаясь немного успокоить, но вместо этого только больше распаляя своей близостью.       — Хей, Джон. Всё нормально. Я люблю тебя. Постарайся не думать о плохом. Ты… очень напряжён. Понятное дело, у него гей-паника и стояк друг на друга наложились. Шлатт честно пытался расслабиться, а Уилбур целовал его веки, нос, скулы и подбородок, шептал что-то ласковое и перебирал его короткие волосы, форточка стучала. Таким любимым Шлатт не чувствовал себя с… Никогда. Он никогда не чувствовал, что его так любят. Алкоголь, наверное, сделал Шлатта настолько сентиментальным, что захотелось плакать. Над всей его жизнью и этим моментом в отдельности. Уилбур нежно поцеловал его в губы. Их третий поцелуй за вечер. И каждый немного другой, с разными эмоциями, разным значением. Шлатт закрыл глаза. Он не очень хорошо представлял, что сейчас будет происходить, и сделал невероятно страшную вещь — полностью отпустил контроль над ситуацией. Он доверился Уилбуру. Совсем. Целиком. Вот как Сут чувствовал себя, когда, срываясь, просил научить его быть чьим-то бойфрендом? Это забавно звучит, но ситуация правда была и есть для него настолько критической, что пугала до заикания. А Шлатт… Шлатт по другую сторону баррикад. Тело. Он доверил партнёру тело. Доверил Уилбуру стать его первым мужчиной.       — Чёрт, — проскулил Шлатт, слепо сжимая чужие запястья. — Чёрт. Мне страшно. Уилл, мне-… Мне так страшно. Уилбур был где-то рядом. Шлатт чувствовал, как близко стало его тепло.       — Я остановлюсь, стоит тебе сказать только одно слово, Джон. Ты же знаешь об этом? Всё нормально. Всё в порядке. Мы можем прекратить. Я в любом случае не сделаю ничего страшного, обещаю, я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо. Слышишь? Я люблю тебя. Шлатт спрятался в нём, спрятался в его руках, не сдерживая всхлипа. Он ничего не контролировал. В комнате был только он, его неправильное возбуждение и Уилбур, который, почему-то, его любил и всё позволял. Это было уже очень слишком, и Шлатту понадобились долгие минуты, чтобы приручить своё дыхание. Всё это время Уилбур терпеливо ждал. Не выпускал его, держал, всё ещё любил.       — Я в норме, — хрипло пробурчал Шлатт наконец, отстраняясь. Уилбур кивнул.       — Хорошо. Если что, я всегда здесь. Шлатт сглотнул, бестолково ощупывая слегка припухшие веки.       — Во всех смыслах? Сут кивнул снова:       — Во всех.       — Хочу тебя во всех этих смыслах, Уилбур. Шлатт резко отвернулся, поджав губы, потому что хотеть-то он хотел, а вот говорить всё ещё способен не был. Но Уилбур понял.       — Конечно. Сейчас. Он сделал всё что мог, чтобы момент расстёгивания ремня и всего этого стал менее неловким, но даже при этом Шлатт отчаянно пожалел, что не выпил больше. Началось всё аналитикой, которую Шлатт сам не понял, откуда и зачем достал в этот конкретный момент, но первые движения Уилбура он рассматривал в деталях, отрешившись каким-то образом от ощущений. А потом его переклинило. Уилл ему отсасывал. Ебать. Ебать… Очень, очень путались мысли от того, насколько Уилбур был хорош; головы Сут не поднимал, его лицо почти полностью закрывала растрепавшаяся чёлка, и в Шлатте боролись два желания — оставить всё как есть (он даже рукой не мог пошевелить нормально) и не нагружать нервную систему ещё больше, или поднять Уилловы волосы и увидеть его выражение лица. Увидеть выражение лица Уилла, который ему отсасывал. Решить он так и не успел — мысли исчезли в тот момент, когда Уилбур изменил что-то, и Шлатта унесло. Сенсорная перегрузка перешла все границы. Шлатт задыхался. … Когда к нему вернулось осознание происходящего, Уилбур уже стирал со лба капли пота тыльной стороной ладони. Кудри мешались, и он сдул их в сторону.       — Как… ты себя чувствуешь? — спросил Шлатт на выдохе, зачем-то рванувшись к Суту и запутавшись в простыне, в которую был завёрнут. Кажется, у него охрип голос. Странно. Уилбур остановил поползновения кокона из Шлатта на серединке кровати, перехватив его и отпихнув на место, как непоседливого новорождённого котёнка.       — Нормально, как ещё? Челюсть немного болит, отвык. А ты? Лежи, отдыхай пожалуйста. Шлатт не мог и описать. Он открыл рот, пытаясь подобрать слова, но в пустую голову ничего не шло. Уилбур сидел рядом и любовался им, не торопя с ответом, Шлатт выпутал руку и потёр щёку, словно своим взглядом Сут вызвал на ней зуд.       — У-Уилл…       — Да?       — С… спасибо. Спасибо тебе. Ты правда мог не… Но я… мне, блять, очень понравилось короче. Агрх. Сука. В общем, спасибо… Так легко стало, серьёзно, типа… И вдруг Шлатт похолодел. Он вспомнил, кем был Уилбур. Снова. Ой, блять. Сут, кажется, ещё не заметил перемены в настроении Шлатта, отвлекшись на перебирание покрывала, и выглядел таким… радостным? Довольным, что Шлатт похвалил его. Это ведь то, к чему Дрим приучил его, не так ли? Всё, что Уилбур только что сделал, было результатом сексуального и психологического насилия над ним. В детстве и не только. От его явного счастья у Шлатта вдруг свело зубы. Они раз за разом возвращались к этому. Это стало личностью Уилбура. И Шлатт имел наглость получать от этого удовольствие. Кайфовать, блять. Но сука, а что ещё делать? Жаловаться? Постоянно напоминать Уиллу о том, что ему не досталось нормального детства? Пренебрегать, отталкивать, делать вид, что не заинтересован? Они пара. Так, блять, не пойдёт.       — Прости за вопрос, но… Отсасывал ли тебе кто-нибудь в ответ, Уилл? Это, похоже, слегка сбило Сута с толку сперва. Он поморгал, оглядел комнату невидящим взглядом.       — Что?       — Кто-нибудь, — нервничая, повторил Шлатт, — отсасывал тебе в ответ?       — Почему ты спрашиваешь?       — Потому что у меня ощущение, что я тебя использовал, как это делал Дрим и его шакалята.       — Ты не-       — Просто скажи да или нет. Молчание. Уилбур повернул голову и посмотрел на Шлатта с чистым непониманием вопроса и изломом на лице.       — Без понятия, с чего вдруг тебя это так заинтересовало, но нет. Нет. Никто не делал мне минет в ответ, Джон. Было две женщины, которым нужна была тренировка для их партнёров. Я помог и рассказал пару секретов. Ты это хотел узнать? Шлатт поджал губы и отвёл взгляд. Хотелось курить. Этот ответ был даже хуже, чем обычное «нет».       — Итак, — вздохнул он, — ты попросил меня научить тебя. Из меня хуёвый партнёр и ещё более хуёвый учитель, но слушай первый урок. Отношения — это взаимность. Поэтому, хочешь ли ты, чтобы я… тоже о тебе позаботился? Это будет хуже, у меня не было практики, но я буду очень стараться. Пауза.       — Джон… — потрясённо выдохнул Уилбур. — Это слишком для тебя. Ты не должен. Ты… только недавно геем стал вообще, это слишком много, тебе нужно привыкнуть, я обойдусь. Для меня это совершенно нормально. Я уже говорил, для меня всё давно стало механическим, у меня оно не работает, как у большинства. Я не «хочу», как кто-то другой. Но я всё ещё был счастлив доставить тебе удовольствие. Это был, блять, неверный ответ.       — Не сравнивай меня со своими клиентами, Уилбур. Мне важно, что чувствуешь ты. Скажи, ты получал когда-нибудь разрядку по-человечески? От девочки, которую подцепил в баре, от человека, который любит тебя? Шлатт ненавидел слёзы, застывшие в глазах напуганного давлением Уилбура, но ему нужно было знать.       — Р… разве это важно?.. Сут говорил едва слышно, и каждое слово разбивало Шлатту сердце.       — Иди сюда. Иди ко мне, Уилл. Ты больше, чем тело, ты такой же человек, как и все, ты достоин удовольствия и счастья… — теперь уже Уилбур делал короткие вдохи у него на руках, мелко дрожа. — Я люблю тебя. Ты… ты правда лучшее, что случалось в моей грёбаной жизни.       — Никто… и никогда не говорил мне такого… Джон, я не з-       — Заслуживаешь, — перебил Шлатт. — Ты заслуживаешь, блять, всю вселенную нахуй. И я тебе её достану, серьёзно, я сделаю всё, чтобы ты её получил, если ты скажешь, что она тебе нужна. Ок? Плотину прорвало, когда Уилбур кивнул. Потом ещё. И ещё. Всё кивал и кивал, сотрясаемый рыданиями.       — Она… нужна мне… Я… так хочу вселенную, Джон, но никогда не мог её взять… Я не мог. Я был занят.       — Благодаря тебе малышня счастлива. А теперь ты возьмёшь грёбаную вселенную для себя. Обещаю. Я обещаю тебе. Это могло казаться перебором, но Шлатт хотел так говорить. Он хотел, чтобы Уилбур почувствовал себя хорошо. Шлатт хотел выразить свою любовь. Он точно был пьян?       — Тогда давай начнём с… — Сут неровно вздохнул. — Ты можешь быть аккуратным? Я давно не… Мне тоже… страшно. Шлатт взял себя в руки и кивнул. Ох, блять. Возможно, он не особо готов, но с чего-то нужно стартовать. Поцелуи начинались лёгкими — под челюстью, губами чувствуя учащённый пульс, в дрожащий кадык, ямку между ключицами — и становились чуть несдержаннее с каждым новым. Шлатт чувствовал эмоции партнёра, как свои собственные — страх, смущение, напряжение, сумасшедшее волнение; Уилбур скрывал их плохо и вздрагивал от любого касания, шумно дышал, роняя слезинки Шлатту на волосы.       — Снимешь? — попросил Шлатт, дёргая его за футболку. — Ты в ней очаровательный, но я хочу тебя видеть. Возможно, он был чуть более требовательным, чем было нужно Уиллу в его настоящий первый раз, но ничего не мог с собой поделать. Он чертовски хотел Уилбура. Всего. Они наконец перестали бегать друг от друга, и Шлатт хотел каждый вздох, каждый Уиллов стон, все его желания (ещё смутные, до фантазий далеко), и реакции. Шлатт любил его. Сут замешкался немного, ослабевшими руками взялся за ворот футболки и стянул её через голову. «Сколько пятнышек» — было первой мыслью Шлатта при виде посыпанного родинками тела. Второй стало «Тощий… такой худой, блядская бедность». Уилбур смотрел вниз, ёжась под взглядом, прятал глаза за чёлку, а Шлатт не мог отвести своих.       — Тебе… тебе нужно больше есть.       — Я знаю, — быстро отозвался Сут, — врач говорила. Я стараюсь. Я просто… Я не могу. Я к этому не привык. Малышня… я знаю, что они сыты, но… Можно мы не будем об этом сейчас? Пожалуйста? Шлатт снова кивнул. Они правда могли разобраться со всеми подобными вещами в другой раз. Кожа Уилбура покрылась пупырышками из-за сквозняка, Шлатт привстал, дотянулся до ручки и захлопнул окно. Стекло слегка задребезжало и тут же замолчало, стало очень тихо. Шлатт слегка надавил Уиллу на плечи, прося-вынуждая лечь, сел между его согнутых ног и положил руки на беспокойно вздымающуюся грудь. Медленно очертил рёбра и солнечное сплетение, думая. Мысли перетекали друг в друга, охуевание от гейскости ситуации внезапно превратилось в воспоминание о синяках. Некий ёбаный ублюдок бил Уилла. Каким-то образом этому психу пришло в голову осознание, что ему необходимо сломать Уилбуру несколько костей, оставить на руках и шее следы от своих пальцев… Шлатт знал, что такое синяки от насилия. Он очень давно научился подмечать их под любой косметикой. А потом и накладывать её на себя начал, и тогда что-то в нём окончательно оборвалось, и отец перестал быть человеком для него, а семейный пентхаус — домом. В ночь, заставившую его бояться за свою жизнь, Шлатт убежал из дома. Он целовал Уиллу запястья, почти задыхаясь от эмоций, потому что не должно происходить в мире таких вещей, с людьми нельзя такое делать, просто нельзя. Но оно происходит. Уилбур мог умереть. Просто задохнуться в руках мучителя чуть раньше, чем явился Дрим на белом коне. От этой мысли Шлатта чуть наизнанку не вывернуло, он прижался к рукам Сута с таким исступлённым раскаянием за человечество, что смог почувствовать биение крови в капиллярах на его пальцах.       — Почему мир такой, — прошептал Шлатт разрушено. Уилбур ничего не ответил. Просто коснулся губами его макушки, слегка дрожа. Жар между ними никуда не делся. Приступ ненависти к своему бессилию заставил Шлатта замереть над Уиллом, уперевшись в кровать руками по обе стороны от патлатой головы, а потом втянуть его в сумасшедший поцелуй, очень нужный, чтобы удержать очередные слёзы. Уилбур отвечал так же отчаянно, будто читал его мысли, бестолково дёргал на себя рубашку Шлатта, пока не сообразил начать расстёгивать пуговицы. Они вдвоём были против всего дерьма, что пережили. Против всего, что ещё их ждёт. Шлатт выпрямился, вдруг захотев что-то сказать, но потерял мысль и засмотрелся в тёмные глаза Уилбура.       — Джон? — ебать, этот тон голоса, просто заверните.       — А, да?       — Я всё же считаю, нам не стоит торопиться. Ты не готов. Это прозвучало практически оскорбительно, Шлатт сделал глубокий вдох, ёрзая в покрывале. Руки легли на Уиллов живот.       — Ты думаешь, если вечно откладывать это, я в один прекрасный момент стану готов? Мы, нахрен, почти мужья.       — Ага. Мы мужья. Никто нас друг у друга не отбирает, времени дохрена. Мне не кажется, что тебе будет комфортно сейчас. Шлатт дёрнулся.       — Да что ты. Тебе в твой первый отсос комфортно было? Уилбур ничего не ответил, Шлатт смягчился.       — Прости. Просто… Я знаю, что я новичок и тп, но неужели ты думаешь, что я не готов потерпеть небольшой дискомфорт ради тебя? Ты мой партнёр. Я хочу, чтобы всё было взаимно. Он бездумно провёл по чужой коже пальцами, жалея, что так резко себя повёл, потом неожиданно нащупал что-то странное. В темноте было непонятно, Шлатт протянул руку и нащупал брюки на полу, вытащил телефон из кармана. Врубил фонарик, чертыхаясь. В первое мгновение оба зажмурились, а потом Шлатт понял, что нашёл шрам. От той странной раны, которая всё никак не могла зажить после фестиваля. Прошло… столько времени. Она превратилась в шрам. Уилбур, конечно, заметил его интерес, приподнялся на локтях и тоже посмотрел на шрам.       — Ох. Он откинулся назад и уставился в потолок. Шлатт мысленно выругался на себя.       — Прости. Что-то меня переклинило. На какое-то время воцарилась тишина, Шлатт неловко переполз к стене и прислонился к ней, пуская фигурные тени по комнате — в движении телефон он ровно держать не мог. Уилбур вытянул ноги, размял плечи.       — Ты знаешь, что это был не Эйс? Не тот чел, которого я убил. Шлатт догадывался.       — Рана старше остальных, медик говорил. И что скверная тоже. Уилбур кивнул. Шлатт смотрел на шрам.       — Отвёртка, — сказал Сут, хватаясь за плечо Шлатта, чтобы сесть. — Он сделал это отвёрткой. Какой-то ебанутый, он даже не был моим клиентом, кажется, у него не было денег, чтобы заплатить Дриму. Ударил меня по затылку лопатой, подобрал получившийся мешок картошки и связал. Когда я ухитрился снять с башки мешок, на мне была долбаная цепь. Цепь, прикинь? Как на собаке. А край цепи он колесом своего пикапа придавил. Тварь…       — Он похитил тебя, чтобы резать отвёрткой?       — Нет конечно. Разумеется, он похитил меня, чтобы насиловать. Отвёртка — это так, сопутствующий ущерб. За попытку побега. Пока его не было я достал до напильника и распилил цепь. Только дверь была, ну, типа, заперта, и я всё равно не выбрался. Он этим напильником потом при мне отвёртку точил… Как была, в масле и металлической крошке, так в меня и вошла, — Уилбур показал на один из краёв шрама, повёл пальцем по широкой, неровной белой полосе, — и двигалась вот до сюда. Немного… Немного похоже на очертания Норвегии, тебе не кажется? Его трясло. Шлатт молча прижал угловатое тело к себе, отбросив куда-то на пол телефон.       — Дрим сказал, — пугающе спокойным тоном продолжил Уилбур, — что натёр его лицо на тёрке, а я пожаловался, что не мог этого увидеть, Джон. Я хотел слышать, как он кричит, месть за каждый удар головой о бетонный пол этой металлической дыры с крысами, за каждое его прикосновение ко мне, каждый толчок. Я спросил Дрима, как быстро он умер, и остался недоволен шестью часами, потому что я провёл с ним сто двадцать восемь, прежде чем Дрим нашёл гараж.       — Уилл, хватит. Ты доведёшь себя.       — Я сказал Томми и Таббо, что это была командировочная поездка. Я сказал им, что мне выпал хороший шанс, но связь плохая была, и я их не предупредил. Он обвис, как половая тряпка. Шлатт ненавидел мир.       — По телефону, разумеется. Я не мог ни ходить, ни работать в реальности. Дрим заботился обо мне и успокаивал, ночи проводил у моей кровати и болтал о хорошем будущем, нашем с ним общем будущем, в котором никто не сможет обидеть таких, как мы. И хотя я знал, что этого никогда не будет, его слова были лучше, чем тишина, в которой мозг галлюцинирует таймер — вот-вот вернётся хозяин гаража и будет угрожать переехать мои руки, сидя за рулём. А Эйс был позже. Дрим дал мне пистолет, так что я не стал ждать и пристрелил его. Едва слушавшие его к тому моменту губы сомкнулись. Оцепеневший Шлатт молча качал Сута назад и вперёд, будто ребёнка, надеясь хоть немного успокоить сухую истерику, в которую он себя ввёл. Шлатт никогда не имел особо яркого воображения (это оставалось на авторов точек), но в животе у него теперь был лёд, а в голове ужасы.       — Прости, Джон, — произнёс Уилбур после нескольких секунд молчания, — я… не думаю, что я… в настроении продолжать. В общем, я всё испортил. Неудивительно, что у него нет настроения. Шлатт и сам не то что бы его сохранил.       — Всё нормально. Ты прав, у нас впереди ещё много времени.       — Ты ведь понимаешь, что такой будет вся жизнь со мной? Тебе постоянно придётся меня утешать и нянчить. Нести, как балласт. У меня больше триггеров, чем у тебя совокупных дней в запоях.       — Ну, с последним ты ошибаешься, — заверил Шлатт, — и вообще тема закрыта. Я люблю тебя. И не просто так, знаешь ли. Потому что ты не балласт, забудь эти глупости. Ясно? Придётся тебе потерпеть мои утешения. Кроме того, я всегда могу разбудить ночным звонком Паффи, поныть ей в трубку и получить бесплатную консультацию. Уилбур слабо улыбнулся, Шлатт лёг на спину и потянул его за собой.       — Так тихо, будто снег пошёл, — поделился Уилбур шёпотом. Шлатт посмотрел в окно. Снега там, конечно же, не было.       — «Шёлковый шелест снежного шума», — задумчиво процитировал он в ответ. Он даже не помнил, откуда взялась эта фраза.       — Ты слышишь шелест снега, Джон?       — Ну, метель. Ветер.       — «Шёлковый шелест» не звучит, как метель, — упрекнул Сут; Шлатт представлял, что они вместе смотрят на звёзды сквозь потолок.       — Мм, — протянул он, потеряв нить разговора, — как бриз. На море. Как-то так.       — Шёлковый шелест снежного бриза на море.       — Именно, — Шлатт потёр лицо горячей рукой. — Морской снежный грёбаный бриз.       — Северный Ледовитый океан ведь существует.       — Ага. С бризом. Справедливости для полярных медведей… сделаю это новым слоганом ДжейКомпани.       — Ведь они так хотят бриз. Глобальное потепление покинуло чат, его заслуги для медведей критически недооценены.       — Я тебя люблю.       — Я тебя тоже. О-обожаю говорить это. Смущённый Шлатт поцеловал его в висок. Они лежали рядом и смотрели вверх. До утра оставалось около трёх часов. . . .