Шоколадный кофе

      Уилбур и кошки — хорошее сочетание. Шлатт не думал раньше, что будет так успокаиваться, наблюдая взаимодействия какого-то парня и кошек, но вот он здесь. Жаль, Уилл не знаком с Супом — Шлатт бы подружил этих двоих, не будь домашний шерстяной тиран таким пугливым на деле, прячась от кучи народа по углам… Ему нужно было больше личного пространства. Как и самому Шлатту. Как Уилбуру, Ранбу. Таббо, мужественно делающему вид, что он самый умный и компенсирующего коммуникативную дисфункцию взрослых.       — Ты собираешься… дать им шанс? Серьёзные разговоры так не хотелось заводить. Хотелось убежать, что они и сделали. Спрятались в восемнадцатой кото-точке Шаббл и провели там три беззаботных часа. Хотелось, чтобы было можно просто быть рядом и делать всякие милые вещи, пить кофе, гладить котов и ни о чём не думать. Но когда вообще им было это можно. Уилбур посмотрел на него, и Шлатт прочитал всё это в его глазах тоже. Таких уставших, что искушение сдать назад едва не пересилило. Но. «Но» уже вызывали у Шлатта тошноту. Он не хотел спорить с Уилбуром. Но не мог позволить собой манипулировать.       — Прости, Уилл, но это правда важный вопрос. Уилбур опустил кошку на пол, отряхнул колени от шерсти.       — Важные вопросы меня свели с ума. Сейчас от них только болит голова, но тоже приятного мало.       — Ага. Знаю. Потерпи немного. Покинутая кошка покрутилась у них под ногами, протяжно мяукнула и встала на задние лапы рядом со Шлаттом, прося о чём-то кошачьем. Шлатт неловко поднял животное на колени, вздохнув. Уилбур не смог побороть инстинкт почесать дымчатое создание, хотя было заметно, что он совсем не думает о своих действиях.       — Блять, — выговорил Сут с неожиданным отчаянием и порывисто запустил ладонь в волосы, полуприкрыв лицо запястьем. — Это красиво. Очень красиво. Паззл сложился, квест получил развязку, хороший финал доброго фильма. Семейство в сборе. Все всех прощают. Живут дальше счастливо… Это так, чёрт побери, неправильно, что я его ненавижу, вот только мне уже некуда падать. Всё, поздно. У меня нет на это сил. Я плохой человек. У меня ненависть внутри. И я не буду исправляться, потому что это необратимо. Руки Шлатта замерли над шкуркой кошки, воздух застрял в лёгких от этого «исправляться». Уилбур опустил руки и встал с кресла, отвернулся чтобы добраться до кофе, который забыл на случайной стенной полке с книгами. Сделал несколько быстрых глотков. Это был чёрный — обычный чёрный — с ничем, потому что Уилбур не чувствовал вкусов, и всё, что напиток давал ему, это немного неприятной бодрости и нагрузку на организм.       — Я ведь его не прощал, Джон. А Томми и Таббо уже играют с ним в американскую идиллию… Они даже не спросили, что я думаю. Даже жестом. Даже взглядом. Не имело значения, намерен ли я пускать его в нашу семью. Он выглядел по-настоящему разбитым, и Шлатт подумал, что Уилбур считает всё это предательством. От детей. От детей, которые встретили отца. Уилбур, нахрен, ревновал. Болезненно.       — О, Уилл, — протянул Шлатт с напряжением, — давай начнём с того, что твои чувства пусть и негативные, но нормальные и вполне объяснимые. Никто не ждёт, что ты простишь батю, даже он сам. Но мелкие ощутили, что тебе не до них, и… Подумай. Твой старший брат, занимавшийся проституцией, чтобы прокормить тебя, вдруг не хочет тебя больше видеть. Какой из этого следует вывод? Уилбур нервно двинул плечами, не отвечая.       — Что ты больше ему не нужен, — вздохнул Шлатт. — Что ты причинил ему боль, и теперь он больше не будет о тебе заботиться. Тебе, чёрт возьми, грустно, и ничего не понятно, потому что никто не хочет тебе всё объяснять и делиться своей позицией. Говорить, что делать. И кроме того… ты не единственный, кто потерял отца, Уилл. Не только ты можешь решать, прощаете его вы или нет. Малышня уже достаточно сознательна, чтобы делать такой выбор и без учёта твоего мнения. Это было сильно, и Уилбур какое-то время просто стоял к нему спиной и молчал. Шлатт беспокойно гладил кошку, чувствуя пальцами её мурчание.       — Херня, — наконец выговорил Сут, оборачиваясь. — Нихрена они не сознательны. Они ничего не знают. Они даже его не помнят. Он, блять, не их отец. Шлатт сглотнул.       — Ты точно в этом уверен? Пауза.       — А у тебя альтернативная позиция? Резко, едко, холодно. Он спросил это из вежливости. Шлатт неожиданно понял, что его взгляды не имеют значения. Стоило пойти против одного его мнения — Уилбур превратился в кобру, скалящую ядовитые зубы. С этим было чертовски тяжело разговаривать. Клубок ярости внутри вдруг разгорелся тяжестью, распаляемый усталостью, Шлатт взял кошку подмышки, ссадил на пол и встал. Уилбур, блять, с ним не считался. Они смотрели друг на друга секунды три. Шлатт разглядывал его — широкие ладони с огрубевшими от гитары подушечками пальцев, острые плечи, собранные в неаккуратный хвост вьющиеся пряди (как давно он не ходил в парикмахерскую?..), глаза. Глаза у Уилбура сперва были злые, полные слёз и глухой обороны, а потом Шлатт увидел, как они начинают стекленеть. Дух перехватило, Шлатт моргнул в панике. Показалось. Ему показалось. Чёрт… Они не должны ссориться. Не должны воевать. Это неправильно…       — Уилл, — он нежно взял в ладони его лицо. — Я тебе не враг. Я тебя люблю. Правда. И отлично понимаю твою обиду, сам считаю его поступок ублюдским. Но мелкие имеют право на общение с ним, и тебе придётся с этим жить.       — Я воспитал их, — едва слышно. Его взгляд горел, а упрямство не помогало удержать сорвавшиеся с век слёзы. — Не он. Он никто. И он не будет, блять, диктовать мне, что мне придётся делать в их отношении. И ты тоже не будешь.       — Я и не пытаюсь, Уилл… — Шлатт притянул его к себе и быстро поцеловал в лоб. — Я тебя уважаю. И батя ваш. Если ты скажешь ему уйти — он уйдёт без единого вопроса. Но, солнце… Ты уверен, что готов продолжать быть отцом? Они… уже теряют тебя. И, поверь, им от этого больно. Они одиноки, потому что тебе нужен психолог и много дней на себя. Забота самому. Вот, что случается, когда люди рано взрослеют — однажды менталка приходит выбивать долги.       — Ладно, ты, наверное, прав.       — Уилбур? Это был плохой тон, Шлатт отклонился назад, потому что резко переменившийся голос Сута сильно его насторожил. Выражение лица было… тоже плохим. Это было лицо сдавшегося.       — Уилл, что ты… имеешь в виду?       — Им нужен отец. Ты прав, я больше для этого не гожусь. Они уже всё решили, я… и-износился. Возможно, мне лучше будет лечь в больницу. О, пиздец. Он ведь это несерьёзно? Он ведь просто издевается? Пожалуйста… Шлатт попытался поймать его взгляд, уже впадая в отчаяние. Почему? Почему каждое его слово только делает хуже?       — Уилл! Посмотри на меня! Пожалуйста, не неси бреда! Ты же знаешь, что они тебя любят. Ты же знаешь, что… Блять! Ты не какая-то там кофта ёбаная! Слышишь меня? Уилбур не поднимал взгляда.       — Уилл… Ты их брат… Они любят тебя. Очень сильно. И будут любить даже если ты прямо сейчас съебёшь в закат куда-нибудь. Или отдохнёшь наконец. Ты сделал для них очень многое, и ты им всё ещё нужен, но не как, блять… Обеспечиватель и всё такое. Как любимый и важный человек. Если ты сейчас о себе не позаботишься — сделаешь им и себе больно. Понимаешь? Так что хватит, пожалуйста, делать из всех предателей и позволь мне тебе помочь. Прошу… Шлатт закрыл глаза и коснулся его лба своим, теряя контроль над комом в горле.       — Я люблю тебя. Всё будет хорошо. Я никогда тебя не предам. Никто не собирается отказываться от тебя из-за последствий всего дерьма, что ты вынес.       — Джон. Я ведь... никогда его не прощу. Эти слова почти заставили Шлатта вслух вознести хвалу богам из всех существующих верований, потому что они удержались на краю. Уилбур пришёл пусть не в норму, но хотя бы не остекленел. Шлатт был благодарен уже за это.       — Хорошо. Ладно. Это твоё решение, к которому у меня никаких претензий. А что с… Ты позволишь ему попытаться стать кем-то для Томми и Таббо? Незамедлительного ответа не последовало, но Шлатт его больше не требовал. Ладно. Ладно... Он так хотел разобраться с этим здесь и сейчас, что позволил себе довести Уилла. Пытаться заставить его за десять минут вдруг разобраться в куче сложных чувств и прочего дерьма, принять решение, которое не могло быть лёгким. Бля.       — Прости… Прости, Уилл. Я устал и уже не могу держать себя в руках.       — Я знаю. Я тоже. Я тебя люблю, я просто… Чувствую себя таким слабым. Очень… уязвимым… и пытаюсь как-то… облегчить это. Прости.       — Знаешь, Уилбур, — Шлатт обнимал его, гладя по волосам, — когда ты это делаешь — ведёшь себя агрессивно, издеваешься и всё такое… на самом деле так просто увидеть, насколько тебе страшно. Если не страдать хуйнёй и не залупаться на твои провокации, конечно же. Уилбур вжался лицом в его плечо, сгорбившись и усилив хватку. У него часто были такие объятия — будто Шлатт спасательный круг в океане — особенно после ссор. И страх. Большой, мохнатый страх в бьющихся частым пульсом артериях и закрываемых глазах. Шлатт думал о том, будет ли однажды такой день — когда Уилбур перестанет бояться, что Шлатт оттолкнёт его и признается в розыгрыше. Покажет на камеру. Шлатт ощутил взгляды, повернул голову и увидел этих людей. Молодую женщину в деловом костюме и мужчину с камерой. Женщина поймала его взгляд и на мгновение отвела свой, но через секунду шагнула вперёд.       — Добрый день, мистер Шлатт. Мы из Кьюрент ньюз. Не могли бы Вы ответить на несколько вопросов? Мы на прямой трансляции. Шлатт обернулся к Уилбуру, медленно отпуская его. Они оба всё понимали.       — Нет, — сказал Шлатт скорее по привычке, чем понимая, что делать и чем это поможет. Если он ничего не упустил…       — Пожалуйста, мистер Шлатт. Вы всё же подтверждаете, что находитесь с этим человеком в интимных отношениях? …Это уже в интернете. Их обнимашки. Признания. Вся хуйня. Шлатт изо всех сил сжал зубы, потому что все те интервью, в которых он подчёркивал отсутствие между ними любых контактов кроме деловых и дружеских, просто опровергнуты. Вот так в один момент. И это катастрофа.       — Мистер Шлатт, как Вы можете прокомментировать ситуацию? Правда ли, что Вы пользуетесь услугами, связанными с родом деятельности вашего сотрудника?       — Нет, это неправда, — ответил повернувшийся к ней Шлатт со спокойствием, которое удивило даже его самого. — Я никогда не делал ничего подобного. Сколько раз я должен буду повторить это? Уилбур Сут — жертва разных видов насилия, подтверждённых медицинской комиссией. И это не «род деятельности», а глубокая травма. Уилл не делал это по своей воле и больше никогда не станет, и тем более — тем более! — никогда не сделает меня своим «клиентом». Я достаточно ясно выразился? Или вам необходимо ещё десять тысяч раз услышать, что я не сплю парнями — вообще с людьми — за деньги? Какая же это всё хрень. Шлатт мельком глянул на Уилбура — Сут стоял слева от него, наклонив голову, и волосы закрывали его глаза. Предчувствия взбесились, по спине пробежал холодок.       — Однако мы только что запечатлели момент вашей, м… тактильной близости. Эти кадры не подтверждают ваши слова. Блять. Шлатт посмотрел в светлый потолок. Потом закрыл глаза. О, он уже давно загнан в угол. И даже эмоций по этому поводу не испытывает. Он так устал.       — Мистер Шлатт, как Вы можете объяснить-       — Хотите я объясню? Шлатт резко открыл глаза. Странное чувство вдруг сказало ему, что Уилбур прямо сейчас убьёт этого человека, хотя на такое ничто не указывало.       — Хотите, — повторил Сут, делая шаг вперёд и беря ладонь репортёра обеими руками, — я дам Вам комментарий, примечание? Он потянул женщину к одному из мягких кресел комнатки.       — Садитесь. Устраивайтесь поудобнее, возьмите котёнка… — он подобрал ползающий рядом пушистый комочек и всучил репортёрше. Та растерянно посмотрела на коллегу-оператора. Совсем ещё девчонка, на вид не больше двадцати.       — Итак, — Уилбур устроился напротив и уставился ей в глаза. Шлатт знал, что сейчас будет плохо. — Вы когда-нибудь задумывались, почему люди становятся шлюхами? Ох, блять.       — На что Вы-       — Подумайте. Репортёрша хмуро смотрела на засыпающего на её руках котёнка.       — Потому что хотят денег?       — Умница, — солнечно улыбнулся Уилбур. — В основном это девушки, которые осознают, как легко заработать таким образом по сравнению с обычной работой. Труд требует большого времени. Знаний. Квалификации. А оплачивается зачастую не достаточно для желаемого уровня жизни. Просто как день. А почему дети идут в профессию, знаете? Бледная репортёрша подняла на него глаза, ничего не ответив. Уилбур продолжал улыбаться, Шлатт видел сеть трещин, бегущих по его коже, и это выглядело так сюрреалистично — улыбка, слегка опухшие от недавних слёз веки и метафорические трещины.       — Представьте, — потребовал Сут вкрадчиво, — давайте, представьте. Вам двенадцать лет… Хотя нет, даже тринадцать. Представили? У Вас мёртвая мама, сбежавший алкоголик-папа и два четырёхлетки дома. И они — вот так неожиданность! — хотят есть. Что бы Вы… Как Вас зовут?       — Эйприл Бланшет, Кьюрент-       — Что бы Вы сделали в подобной ситуации, мисс Эйприл? Он придвинулся к репортёру так близко, что между ними оставалось не больше пятнадцати сантиметров. И глаза. Уилбур не позволял ей смотреть куда-то кроме его глаз, и Шлатт знал, что Эйприл Бланшет сейчас в них видит. Видит, и ужасается. Медленно понимает, какая она дура.       — Я бы… — она, кажется, хотела обернуться к оператору, но Уилбур резко положил на её запястье руку, отвлекая, — Вы… Я бы обратилась за помощью. Рядом же есть люди. Соседи, полиция. Кто-то должен помочь. Уилбур медленно отпустил её запястье, откидываясь назад. Его улыбка слегка поблекла.       — Гениально. Правда. Вы молодец, Эйприл, серьёзно. Но Вы рассуждаете, как взрослый. Ещё раз вспомните себя тринадцатилетнюю, подумайте о самом дорогом человеке, что у Вас есть, а потом обдумайте хорошенько тот факт, что если кто-то узнает обо всём — вы с ним больше никогда не увидитесь.       — Но это ведь не обязательно-       — Представьте, что Вы были настолько плохим ребёнком, что оба родителя и старший брат решили бросить Вас. А теперь — единственное, что у Вас осталось святого, могут вот-вот отнять. Столько перспектив! Дивный мир, знаю.       — Что Вы хотите всем этим сказать? Уилбур немного помолчал, подобрав со столика свой кофе, сделал глоток, вернул стакан на место, потянулся, будто сам утомлённый слегка этим представлением.       — Ну а теперь, — он снова взглянул ей в глаза, уже не улыбаясь. — Представьте растление малолетних в контексте всего сказанного. Уже не буду предлагать думать о растлении Вас в тринадцать, это было бы чересчур жестоко, полагаю. Репортёр сидела, не двигаясь. Котёнок тихо сопел. Уилбур протянул руку и почесал пушистое ушко.       — Грустно? — спросил он спокойно. Репортёр медленно кивнула. — Ну, тогда пару шагов мы пропустим, а то ещё в мире разочаруетесь. Перейдём к части, в которой Вы превращаетесь в паршивую овцу для всех, потому что обо всём в конце концов узнало общество. Ваши младшие, друзья, знакомые знают, что Вы шлюха. Точнее, были ей, но тонкости грамматических времён мало кого волнуют. И самое животрепещущее на данный момент. Человека, который спас Вас, позорят за Вами следом. Обвиняют в том, что он даёт Вам деньги за секс. Как бы Вы чувствовали себя, Эйприл? Репортёр молчала. Уилбур мрачно усмехнулся, Шлатт развернулся к окну.       — Я подскажу, — продолжил Уилбур этот пиздец. — Вину. Вы бы чувствовали очень сильную вину, ведь это из-за Вас его жизнь рушится. Из-за Вас он может потерять работу и не может разговаривать нормально со своей мамой. Это… Это, блять, неправда. Это ведь… Шлатт развернулся и они с Уилбуром тут же столкнулись взглядами. Шлатт понял, что это была правда. Решение не отдавать Сэма не осталось без последствий, всплывшая биография Уилбура, теперь это. Репутация ДжейКомпани только что была окончательно уничтожена. . . .