Шоколадный кофе

      Они сидели в Колыбели. Почти законченная, ей оставалось всего пара штрихов. Ещё немного, и она увидела бы своих первых посетителей. Круг был небольшим — Шлатт, Уилбур, Томми, Таббо, Ники, Техно и Ранбу. Ранбу раньше видел Колыбель только на фотографиях, и сейчас объяснял для себя свою грусть. Утром Шлатт пригласил их проводить её. Проводы означали уход. Колыбели предстояло перестать существовать.       — Неужели ты думаешь что все люди, которые любили твои кафешки, просто возьмут и прекратят в них ходить из-за этого дерьма?! Шлатт грустно улыбнулся.       — Не в этом дело, Томми. Когда ДжейКомпани только начиналась, мы с Кью были оба оборванцами с улицы. И вылезли засчёт инвесторов. Понимаешь? По Томми было хорошо заметно, что он очень, очень хотел бы не понимать, но ничего не может с собой поделать. Вот так. Чем больше понимаешь, тем грустнее жить.       — И ты не в силах это исправить?.. У Ранбу сжалось сердце от полушёпота Томми и молчаливого ответа Шлатта.       — Вопрос ведь… — вздохнула Ники тихо, — не в тотальной безысходности ситуации, да? Ты… устал. Она грела руки о кружку. Шлатт сделал пару глотков из своей и кивнул.       — Чтобы вывести ДжейКомпани из этого пиздеца понадобится нереально много сил. А я… не могу. Приоритеты изменились. Меня не хватит на это. Ранбу задумчиво осматривал росписи на стенах, думая, за что судьба поставила Шлатта перед таким жёстким выбором — его кафе или новые приоритеты. Ранбу беспокоился за них. За Шлатта и Уилбура. Когда они с папой увидели первые кадры проклятого репортажа, он чуть не потерял сознание, потому что это было чудовищно. Обоюдное доверие взвинченных людей, переживших столько плохого, никогда не предназначалось для демонстрации всему миру. У Ранбу кружилась голова, когда он против воли представлял, как что-то подобное делают с ним. Он боялся даже показать людям своё лицо, не то, что отношения с кем-то.       — Пап, я пойду на воздух. Техноблейд кивнул, привычно фыркнув на обращение. В Колыбели душно не было, но Ранбу нуждался в отдохновении от грустных вещей и небольшой смене обстановки. Улица встретила его ласковым теплом, хотя тучи перекрывали солнце; собирался дождь. Пахло влагой. Ранбу стоял, наблюдая за светлым небом, и не знал, что будет дальше. Колыбель никогда не была его домом, но… как будто она могла бы? И от этого он чувствовал горечь. Это было, как пропустить поездку в летний лагерь, а потом слишком для него повзрослеть. Некая часть жизни, которой уже не коснуться. Колокольчик звякнул, на крыльцо за его спиной кто-то ступил. Все последние дни Ранбу был окружён множеством людей и играл сам с собой — искал отличия в их влияниях на пространство. Шагах. Молчаниях, у каждого своё, словах. Пока что чувства подсказывали сделать ставку на Таббо из-за спокойного дыхания. Будь они не на улице, будь потише — можно было бы сказать точнее, потому что у Таббо был особенный сердечный ритм, который Ранбу успел превратить в свою колыбельную.       — Хэй, чел, — сказал Таббо, и Ранбу улыбнулся, обрадовавшись удачной догадке.       — Хэй. Таббо сделал шаг вперёд, попадая в его поле зрения — он смотрел вверх. Ранбу смотрел на него. Так сложилось, что из всех новых родственников именно с Таббо у него сложилось некоторое особое понимание. Будто они оба знали что-то, для чего остальные были слишком заняты собой. Может, это дерзкие мысли, но иногда у Ранбу складывалось впечатление, что только Таббо кроме него самого видит полную картину происходящего.       — Что думаешь? — спросил Таббо, и после пары секунд промедления Ранбу понял, что вопрос не связан с чем-то конкретным. По крайней мере, это конкретное было сложно определить.       — А… О чём?       — Просто. Что ты думаешь? Например прямо сейчас. Или в целом. Он слегка улыбался, всматриваясь в тучи, Ранбу опустил задумчивый взгляд на свои руки. Выходит, Таббо тоже нуждался в этом. Приоткрыться кому-то, кто осознаёт. Не то, чтобы Таббо «натягивал храброе лицо», он правда был храбрым и крутым. Вот только от этого устаёшь.       — Мой папа очень растерян, — вздохнул Ранбу, поднимая голову. — Не знает, как себя вести.       — Как и все мы, — Таббо кивнул. — И всё, что остаётся — это делать что-то вслепую и ждать. Ебанёт? Нет? А кто его знает. За это я могу уважать Фила. Он ведь имел лишь чутка надежды, что немного исправит ситуацию. Легче было не появляться.       — Как думаешь, её можно исправить? Таббо немного помолчал, взглянув на него.       — А ты? Пойдём более конкретно. Как нам всем лучше себя вести, чтобы стать счастливой семьёй? Как-то много ответственности. К тому же, пока что это кажется и вовсе недостижимым.       — Д-давай начнём с более реальных вещей. Например, хоть минимально наладить отношения. Э… Филу нужно перестать зацикливаться на том, что он ошибся, и сосредоточиться на реальной помощи сыновьям вне контекста этого его… сейчас… «Я знаю, что не имею на это права, но…» и «Я пойму, если ты не захочешь…». Таббо прыснул в ладонь, но не перебил. Ранбу смущённо улыбнулся.       — Э… так о чём я. Пока он так говорит, папа и Уилбур будут из своей гордости и обиды продолжать держать его на расстоянии. Что-то в роде «Ну, раз понимаешь — вот и отлично». То есть он даёт им лазейку. Так никогда ничего не изменится, хотя он просто пытается уважать их, помня о своей вине. Папа, в свою очередь, должен прекратить ломать каждую попытку Фила просто потому, что дедушка перед ним виноват. Это не повод портить всем жизнь. Жаль, что он никогда не признается, как сильно нуждается в нём… Будь у папы чуть меньше желания казаться сильным, они давно бы помирились. На самом деле я думаю, что до побега папы они были близки. Больше, чем дедушка был с Уилбуром или вами двумя.       — Вот как, — кивнул Таббо с усмешкой. — Ещё один заигравшийся во взрослого самозванец. Надо будет поздравить его со вступлением в клуб. Ранбу нахмурился.       — Пожалуйста, не будь с ним строг. Не совсем, но он всё же мой папа. Изо всех сил старается им быть. Он правда сильный, просто запутался.       — Не совсем… — протянул Таббо, потягиваясь. — Совсем как Уилл для нас с Томми. И такой же грустный.       — Ну, они братья. Таббо коротко посмеялся, и хотя это не было шуткой, Ранбу снова улыбнулся. У Таббо был заразительный смех.       — Ладно, — Таббо посмотрел Ранбу в глаза, заставив его отвести взгляд, — продолжим наш сеанс обсирания чужих линий поведения. Позволь, я скажу за Уилбура. Ранбу кивнул; он позволил бы даже вне контекста своих трудностей с анализированием Уилбура, которого не считал возможным отловить за семейными взаимодействиями.       — Для начала, — Таббо переступил с ноги на ногу, и Ранбу с удивлением отметил, что он был босым, — он мог бы отложить в сторону свой комплекс приносимой жертвы и отработанного материала и довериться нам. Не создавал бы хоть Шлатту дополнительных проблем, этот вообще вынужден теперь следить за каждым своим словом, чтобы Уилла не пришлось отговаривать от самоликвидации. Скажи, Ранбу, ты хотел бы избавиться от Уилбура? В психушку там отправить?       — Нет конечно, — смутился Ранбу, — с чего ради мне чего-то такого хотеть.       — А он думает, что да. И это не твоя вина, Ранбу, ты не подумай. Уже и не знаю, как его убедить, что я скорее проберусь в тюрьму и Дрима придушу голыми руками, чем чего-то подобного захочу… — Таббо скривился, потирая солнечное сплетение. — Он обожает коверкать смыслы и придумывать собеседнику предательские намерения. Иногда даже специально ведёт себя, как сука, чтобы мы разозлились на него и доказали наличие оснований у его страхов. Типа, наконец перестали разыгрывать спектакль, будто любим его. Итак, он выдумал себе проблему, радостно в неё уверовал и с упоением теперь страдает, потому что ум зашёл за разум, а слова Дрима перемешались с объективной реальностью. Ещё и обстоятельства не помогают… Сучьи репортёры… Это они разрушили компанию Шлатта. Но на месте Уилла даже я на секунду, да начал бы себя винить. Жопа, короче. Ранбу понимающе кивнул. Он сам, оказавшись на месте Уилбура, скорее всего сошёл бы от вины с ума. В новом молчании он думал, что же со всем этим делать, а потом… пропало солнце. В смысле, и так было пасмурно, но стало совсем темно. Ранбу поднял голову, столкнулся с чужим взглядом и тут же опустил глаза на лакированные туфли и основание трости у ног обладателя этого взгляда. Ужас. Это было очень пугающе… Почему он такой страшный? Что он хочет? Кто это? Ранбу припомнил зафиксированную зрением картинку — средний рост, угловатое лицо с выражением, от которого черты кажутся благородными, каштановые волосы с сединой на висках и тёмно-карие… стальные глаза. Белая рубашка. Выглаженные брюки. Осанка мужчины, вроде как, напоминала что-то очень конкретное.       — Доброго дня, молодые люди, — поздоровался мужчина бесстрастно. Таббо кивнул, Ранбу, помедлив, тоже. — Это одно из вассальных зданий компании Джонатана Шлатта, не так ли?       — А кто спрашивает? — дружелюбным тоном поинтересовался Таббо, Ранбу чуть приподнял голову, чтобы посмотреть на друга — он улыбался. Мужчина окинул его внимательным взглядом, заставившим Ранбу поёжиться, Таббо и ухом не повёл. Мужчина вздохнул.       — Меня зовут Эрнест Шлатт. Этого достаточно? Мне нужно поговорить с хозяином заведения. Таббо повернулся к Ранбу, Ранбу заставил себя взглянуть ему в глаза, так как это, очевидно, было тем, что от него хотели. Таббо приподнял бровь, Ранбу потеряно пожал плечами — он не чувствовал себя в состоянии принимать какие-то решения. Кто вообще считался хозяином Колыбели? Шлатт или Уилбур? Таббо, кажется, не разозлился на него за бесполезность, только немного поморгал, будто сбит с толку.       — Я его позову, — беззаботно сообщил он мужчине, — только должен предупредить: с него уже достаточно плохих новостей. Во всех смыслах, если Вы понимаете, о чём я. Эрнест Шлатт ничего не ответил, Таббо развернулся и шагнул внутрь кафе. Ранбу остался наедине с родственником Шлатта, не имевший ничего лучше, чем пялиться в крыльцо. На секунду он набрался смелости и чуть поднял голову — Эрнест Шлатт разглядывал практически законченный фасад Колыбели. Он не понимал. Смотрел и не понимал, и это его убивало. Ранбу так удивился яркости этой эмоции, что забылся и столкнулся с практически отчаянным взглядом мужчины. Заметив, что за ним следили, Эрнест Шлатт вдруг полыхнул таким гневом, что Ранбу в ужасе попятился назад под звон колокольчика. Через один шаг он столкнулся сгорбленной спиной с чьей-то тёплой грудью. Ранбу замер. Медленно, очень медленно он посмотрел через плечо и увидел Шлатта оригинального, который… не был счастлив. Его лицо исказилось горечью и раздражением, пока он смотрел на своего родственника, и эти двое на секунду стали так похожи, что Ранбу задрожал. А потом Шлатт посмотрел на Ранбу, и иллюзия растаяла, словно сахарная фигурка, потому что его взгляд потеплел. Заполнился привычной Шлаттовой растерянностью в духе «Ох, ребёнок, что же мне с ним делать?..», а руки ласково сжали Ранбу плечи — совсем легко.       — Идите внутрь, — сказал Шлатт и отпустил его. Ранбу не мог отвести от него взгляда. Таббо, который тоже снова был там, взял Ранбу за руку и увёл. … Это было довольно странно. Они шли, Шлатт и его отец, и просто… Гуляли? Шлатт должен был послать его ко всем чертям, как четыреста миллионов раз советовал Квакити, но не сделал этого. Он вышел, а потом пошёл с отцом по улице. Зачем? Доказывать как бы больше нечего, и психику свою не хотелось портить. Но Шлатт всё равно пошёл.       — Неприятные новости о тебе стали достоянием общественности. О, да он как был мастер начать непринуждённую беседу, так и остался.       — Да, я в курсе, спасибо. Я был там, когда она сказала «мы на прямой трансляции». Не буду удивлён, впрочем, если ты их прислал, но на самом деле без разницы, — вздохнул Шлатт, прикидывая, как обычно сейчас будет, или случится чудо. — Ты за этим пришёл? Если так, то у меня есть другие дела.       — Полагаю, твоя маленькая вотчина от данного события трещит по швам. Шлатт остановился и, дождавшись, пока остановится отец, посмотрел ему в глаза. Он молчал, отец тоже. Чудо было бы забавным исходом.       — Ну? — Шлатт поторопил его жестом. — Заканчивай мысль. Отец смотрел на него хмуро, Шлатт в ответ — спокойно, чувствуя неожиданное безразличие к происходящему.       — Давай, выкладывай по-быстрому, что тебе нужно, что ты хочешь. Не позлорадствовать же заявился, это, вроде как, ниже твоего иллюзорного достоинства. Или я обратно пойду, чего время терять. Отец моргнул.       — Не ставь мне условий, Джонатан. Детское упрямство только погубит твою кофейную компанию. А я, между прочим, пришёл сказать, что спасу её, купив твои лежащие на социальном дне акции. Оу. Оу… Шлатт смотрел на него, пытаясь быстро придумать ответ, и не находился. Отец улыбнулся, ничего больше не говоря. Шлатт тоже молчал. Неожиданно начался ливень, отец дал ему трость подержать, пока открывал зонт над их головами. ДжейКомпани может, типа… Выжить. Они стояли к Колыбели спиной, Шлатт сделал движение, чтобы обернуться, но замер, тупо всматриваясь в пустоту и держа трость отца. Тот, стоя совсем рядом, кивнул.       — Да, — сказал он чуть громче, чем было нужно, чтобы перекрыть шум барабанящего по зонту дождя. — Я сохраню это для тебя. Они были похожи — действительно похожи. Немного внешностью, походкой где-то, хотя Шлатт-младший и не хромал. Ну и поведением. Шлатт знал своего отца. Был его кровным продолжением и чуял сделки с дьяволом. Он посмотрел на него в ожидании, потому что даже спрашивать было не нужно. Отец усмехнулся.       — Неужели ты повзрослел?.. Разумеется, если я беру тебя под своё крыло, никаких мальчишек лёгкого поведения. И в целом. От клеветнического вздора мы тебя отмоем, но только если ты прекратишь заниматься частной благотворительностью. И… позволять себе странные легкомысленные глупости, наталкивая общественность на слухи про всякую мерзость. Шлатт отдал ему трость. Чудес не бывает. Он закрыл глаза, развернулся и сделал шаг в дождь. Отец чуть сжал его локоть на секунду:       — У тебя есть время подумать, — и сунул ему что-то в карман висящего на согнутой руке пиджака, прежде чем отпустить. Шлатт ничего не ответил, только пошёл вперёд, чувствуя дождь на своём лице, ощущая, как мокнет рубашка. Открыв глаза через два шага Шлатт наткнулся на Уилбура, который стоял прямо перед ним, и тоже мок. На самом деле Шлатт ведь хотел чуда. Что-нибудь, начинающееся с «Прости, сынок». Просто так. Иногда Джонатан тайно мечтал, чтобы отец вдруг изменился как по тумблеру, осознал свои ошибки и стал… как Филза Майнкрафт. Но реальность была такой, какой была. Шлатт обошёл Уилбура и кивнул вперёд. Они пошли обратно вместе. Отец, вероятно, смотрел им в спины из-под зонта.

***

      В квартире было пусто. Впервые за долгое время в жилище стало тихо и пусто. Шлатт понял это в полной мере, когда поставил туфли в обувницу, которую занимала только его обувь. Воу. Круто. Как же круто снова быть хозяином своему дому. Суп муркнул и потёрся о его мокрую штанину, Шлатт почесал рыжий загривок, наслаждаясь долгожданным беспрепятственным контактом с питомцем. Потом Суп прошмыгнул в начало коридора, туда, где Уилбур, делающий из себя тень, скромно пристраивал свои доисторические кеды в уголок. Внезапно возжелавший контакта с ним Суп требовательно заорал, что заставило Уилбура отшатнуться и прижаться к стене. Шлатт моргнул, наблюдая это, а потом вдруг пошёл в этот угол, подобрал кеды и выбросил их к чёрту в коридорную урну. Уилбур молча стоял у стены рядом, перебирая по полу голыми пальцами.       — Где твои носки? — спросил Шлатт потеряно. Уилбур царапал ногтями ладонь, с тревогой следя за крутящимся под ногами котом из-под тёмных ресниц.       — Забыл. Шлатт запер дверь, сел на корточки, отпихивая Супа, и уставился на мокрые, покрытые мозолями разной свежести ступни Уилбура. Что-то уже старое, а что-то от остатков кед.       — Ты будто босиком ходил, — тупо заключил Шлатт.       — Походу придётся мыть пол, — осторожно выдохнул Уилбур, опуская руку на его голову. Шлатт молчал, Уилбур не решался на активные действия. Потом Шлатт взял его ледяную ладонь обеими руками, вставая, быстро поцеловал тыльную сторону и повёл Уилла в ванную. Суп очень хотел с ними, но Шлатт его кое-как выгнал и закрыл дверь. Потом он включил горячую воду, заткнул пробкой слив и… Бля. А как дальше-то.       — М, раздевайся, — сказал он, сглотнув. Уилбур кивнул, расстегнул и стянул ветровку, потом футболку через голову. За ворот, так же, как в ту ночь. Шлатт смотрел на него. Уилбур не стеснялся, но остановился.       — Ты… со мной?       — Да. Нет. Уилбур склонил голову на бок, шагнул к нему и начал ловко расстёгивать пуговицы неприятно липнущей к коже мокрой рубашки.       — Да или нет? Шлатт дрожал.       — Н-не знаю. Уилбур стянул с него рубашку, и повесил на ближайший крючок, а потом посмотрел в глаза. Почему-то полуголый он выглядел увереннее, чем несколькими минутами ранее в коридоре без чёртовых носков.       — Джон. Ты замёрз очень. Я не буду ничего делать, обещаю. Но если хочешь, пойдём по очереди. Шлатт как бы и не боялся, что Уилбур с ним что-то сделает. Это даже звучало глупо. Он боялся чего-то другого, а вот чего? Уилбур коснулся его щёк холодными ладонями.       — Джон? Всё хорошо? Ты ведь понимаешь, что я никогда тебя не трону, если ты не захочешь? Ты помнишь всё, что я тебе говорил в нашу первую ночь? Всё же мы выпили, поэтому… Я надеюсь ты понимаешь, что я трезвый не сделаю ничего, чего тебе не хотелось бы.       — Да понимаю я, бля, — Шлатт выдохнул, хватая его за запястья и опуская их вниз. — Понимаю. Я понимаю всё. Почему ты так много болтаешь. Уилбур молча убрал руки, садясь на стиральную машину. Шлатт отвернулся, внутренне матеря себя за грубое поведение, и замер над раковиной. Он не понимал, что творится с его желаниями. Что творится с ним в целом. Зеркало запотело из-за пара, Шлатт протёр небольшой участок ладонью — Уилбур смотрел в никуда и кусал сгиб своего указательного пальца. Шлатт со странным вниманием наблюдал, как Уилбур вытащил костяшку изо рта на секунду, а потом укусил снова.       — Сука… Шлатт резко развернулся, ловя ещё не сфокусированный взгляд, приблизился. Уилбур вытащил палец и упёрся обеими руками в край стиралки.       — Ты что-то хотел? Мне выйти? Если что, я- Шлатт никогда никого не целовал с таким напором. «Обещаю, не буду ничего делать»… Ах, чёрт. Какое-то слово, которое Уилбур хотел сказать, смазалось и превратилось в скулёж; Сут изо всех сил тянулся вперёд, пытаясь компенсировать то, что край стиралки мешался. Шлатт отклонился — Уилбур стёк на пол, вытирая заалевшие губы тыльной стороной ладони, Шлатт припечатал его к стенке, стягивая с кудрей резинку, и поцеловал ещё раз. Ладони Уилбура замерли у Шлатта на плечах, дико вьющиеся от дождя пряди сзади уже почти доставали ему до лопаток. У Шлатта кружилась голова от того, как ему сильно нравилось целоваться с мужчиной. Он разорвал поцелуй и шагнул назад, тяжело дыша, Уилбур опустил голову, и волосы закрыли ему лицо.       — Джон, мы купаться собираемся? Его голос был ебать каким низким. Шлатт быстро повернулся к ванне и выключил воду, которая уже в резервный сток утекала.       — Заканчивай раздеваться, пожалуйста, — попросил Шлатт, Уилбур поднял на него взгляд. В тишине, без шума воды, было ещё тяжелее. Шлатт ждал. В их «первую ночь», как это назвал Уилбур, Шлатт так и не увидел своего партнёра полностью, потому что шрам, потому что упрямство Уилбура, который ждёт какой-то мифической «готовности», которая должна появиться у Шлатта неизвестно откуда. Уилбур расстегнул ремень, пуговицу, и джинсы скользнули на кафель. Потом бельё. Уилбур аккуратно сложил свои влажные вещи, двигаясь под взглядом Шлатта, положил их на крышку унитаза. В нём не было чего-то слишком особенного. Шлатт смотрел, не отрывая взгляда, и видел обычного голого мужчину — красивого по-своему, но измученного и слегка тощего. Покрытого родинками, волосатого немного. В ванной Шлатта перед Шлаттом был голый мужчина, и… окей, он мог с этим жить. И он любил этого мужчину. И это он попросил его раздеться прямо здесь.       — Уилл, — хрипло сказал Шлатт, — залезай в воду. Ты щас в ледышку превратишься. Уилбур кивнул и скользнул мимо него к ванне. Шлатт услышал тихий всплеск, потом снова стало тихо.       — Ты либо иди сюда, либо я не знаю, — сухо сказал Уилбур через несколько секунд. Очевидно, под «я не знаю» подразумевалось «нахер отсюда вали и на нервы мне не действуй», но Уилбур бы так не сказал — не сегодня и не в доме Шлатта. Шлатт двинулся, сглотнул, но он не мог решиться.       — Джон, — он устал. — Я понимаю, что ты боишься, это не тёмная квартира после двух бутылок, и я буду чертовски хорошо видеть тебя. Ты знаешь, что по факту, конечно, ничего не случится, но кажется, что это правда всё меняет. Это чувство. Что ты уязвим, что так тебя легче… Проституция не сделала меня менее уязвимым. Она просто заставила меня привыкнуть к уязвимости, вот и всё. Она заставила меня привыкнуть, что незнакомые люди видят меня голым. Трахают меня. Что они могут причинять мне боль. Чувство превращалось в реальность постоянно, но это не уничтожило его. Поверь, я знаю это чувство. И я тоже его чувствовал только что. И до сих пор чувствую. Но здесь только мы. Шлатт повернулся к нему. Уилбур обнимал колени, упираясь в них лбом. Части его волос, что касались воды, разошлись вокруг головы волнистым веером. Такой маленький… Напуганный голый человек. Напуганный тем, что в момент наибольшей открытости, наибольшей слабости, ему сделают больно. Шлатт разделся. Уилбур не смотрел — он продолжал сидеть, как сидел, и Шлатту стало невероятно стыдно за то, что он сам пялился несколько минут назад. Когда Шлатт залез в воду, Уилбур вздрогнул, но позы не поменял. Шлатт тихо выдохнул, горячая вода охренеть как согревала, типа, она для этого и была нужна, но его это почему-то удивило и почти застало врасплох.       — Джон, ты должен принять предложение отца. …? Шлатт не сразу понял, о чём вообще речь. Потом уставился на Уилбура в ожидании объяснений, но тот на него просто не смотрел.       — Уилл. Если ты подслушал разговор полностью, ты должен, блять, знать, что-       — Что он буквально предоставил тебе выбор между мной и компанией. Тебе нужно выбрать компанию. Шлатт дёрнулся вперёд, взял Сута за плечи и заставил выпрямиться.       — Хуйни не неси. Уилбур взглянул ему в глаза. Шлатт отпустил его, испугавшись такого количества боли.       — Джон, — ломающимся голосом произнёс Уилбур, — я не могу. Я не могу… оно… внутри меня… уничтожает меня. И не только меня. ДжейКомпани… гибнет. Это вся твоя жизнь. Я единственная причина, по которой ты не можешь её сохранить. Он сидел на коленях, опираясь руками в дно ванны. Шлатт хотел его ударить.       — Уилбур, завали ебало на эту тему нахуй. Это неправда.       — Ты знаешь, что да, — разбито отозвался Уилбур. — Отсюда я поеду к Техно. Я буду жить со всем этим народом и младшими. Я буду в порядке. Тебе нужно сохранить смысл своей жизни. Даже сейчас он говорил «этот народ», а не «моя семья», потому что он чертовски ненавидел Фила, тяжело переживал общество Техноблейда и избегал Ранбу, как и собственных младших братьев. Буквально на секунду Шлатт представил, как бросает его с ними, и в животе похолодело. Уилбур сойдёт с ума. Запрётся в комнате и не будет выходить. Откажется от терапии. Угаснет. Они не смогут ничего сделать… Он начнёт медленно убивать себя, пока не перейдёт к быстрым способам. И тогда они отправят его в больницу для психически больных. Шлатт наклонился, ему требовалось оправиться от видения, убедиться, что этого не случилось — он крепко обнял своего парня прямо в ванне, блять.       — Нет. Нет, Уилл. Этого не будет. Я никуда тебя не отпущу. Ты будешь жить со мной и лечиться потихоньку. Блять, ты… Ты хоть понимаешь, что для меня смысл жизни?! Ты… всю её… поменял, ты… Шлатт встал, взял обессилевшего самого себя Уилбура на руки, вышел из ванны и буквально завернул тощее тело в полотенце. Уилбур, каким бы апатичным не стал от собственных идиотских мыслей, взял с крючка второе полотенце и кое-как повесил Шлатту на голову, словно покров у Мадонны. Края полотенца болтались по обеим сторонам его головы, как длиннючие махровые уши спаниеля. Шлатт взял Сута за плечи, ведя в комнату и усаживая на кровать.       — Уилбур, — он сел напротив кровати, чтобы посмотреть в тёмные глаза своего грёбаного парня. — Уилбур, ты понимаешь, что дал мне новый смысл жизни? Ты меня… изменил. Всего. К лучшему, понимаешь? Я очень многое вложил в ДжейКомпани, и знаешь для чего? Чтобы батя охуел. И я был чертовски несчастен от того, что он всё не охуевал, ведь я так старался… А потом появился ты и, блять… У меня просто появилась настоящая жизнь вместо гонки за какой-то хуйнёй. Слышишь меня? Я почувствовал себя живым. Мне похуй на отца. Мне ничего от него не надо, у меня свои дела. И то, что он от меня хочет, невыполнимо, потому что я гей. Я не стану от этого отказываться. Уилбур поёжился. Потянул за уши спаниеля, чтобы они съехали Шлатту на плечи, провёл языком по губам.       — Джон, если это неправда? — спросил он безжизненно. — Если права твоя мать? Если ты просто думаешь, что ты гей, потому что я… обманул тебя. Шлатт осел на колени, как подкошенный. Как же так…       — От кого, а от тебя… — слова давались тяжело, — я… не ожидал этого. Они помолчали немного, минуты две. Наконец Шлатт сообразил использовать полотенце по назначению и механически вытереться им. Потом он полез в шкаф и оделся в рандомные вещи. В какой-то момент руки нашли голубой новогодний свитер, Шлатт закусил губу. Уилбур всё это время неподвижно сидел в своём полотенце на кровати, будто он игрушечный. Шлатт глянул на него бездумно, спрятал свитер подальше и продолжил искать. Наконец он откопал комплект пижамы и мягкую удлинённую толстовку, которую носил подростком, когда скрывал изрезанные руки. И носки. Тёплые носки. Одни с барашками — это для себя, другие, совершенно идиотские, с косатками, для придурка-Сута.       — Держи. Твои вещи должны высохнуть. Уилбур кивнул, сминая в руках толстовку. Шлатт глядел на него хмуро.       — Ты выбросил из головы идею жизни с этими дебилами, которых пока терпеть не можешь? Вселенную, в которой я продаюсь бате и возвращаю ДжейКомпани на птичьих правах? Уилбур посмотрел ему в глаза и медленно качнул головой из стороны в сторону. Шлатт устал. Шлатт устал от проблем, от потери Квакити и проблем с ДжейКомпани, от осознания своей гомосексуальности и борьбы со всем, что мешало ему чувствовать себя нормальным, от матери и отца, психических и психологических загонов. Шлатт так сильно устал, чёрт побери, спорить с Уилбуром.       — Почему твои идеи о своей ничтожности всегда весят больше, чем всё остальное? Чем моя любовь к тебе? Почему ты никогда мне не веришь? Почему ты не слушаешь меня? Он не стал ждать ответа. Просто ушёл на кухню, надел носки и заплакал. Он впервые после фестиваля плакал без Уилбура.

***

      Квакити сидел у ноутбука, забравшись в кресло с ногами, и грыз ноготь. Это было на него не очень похоже — портить ногти. Квакити спохватился и прекратил, но часть лака на большом пальце он благополучно сожрал. Ну, ничего страшного, можно будет выклянчить у Карла ещё один сеанс игры в подружек на ночёвке…       — Что с тобой такое? Пёрплд хмурился. Почему этот ребёнок вечно выглядит так, будто это он тут начальник, а Кью — нерадивый работник?..       — Да херня одна беспокоит. Пёрплд обошёл стол и уставился в экран. Видео шло без звука, поэтому он взял со стола наушники и погрузился в мир жёлтой прессы. Квакити вздохнул, ёрзая, чтобы устроиться поудобнее. Пока малой проводил необходимый ему ресёрч, гугля что-то, читая статьи и прочая херня, Квакити чуть снова ногти грызть не начал. Некоторые точки ДжейКомпани уже прекратили работу… Квакити как ножом по сердцу полоснули, когда он узнал их номера. Почему именно эти? Те самые, которые… Бля. У них со Шлаттом все они были «те самые»… Вряд ли стало бы легче, упади рандом на другие. Квакити знал авторов по именам, и гадал, каково им сейчас. Для некоторых кафешки были домом. А Шлатт…       — Стоило оттуда уйти, как всё разладилось, — тоном бывалого циника сообщил Пёрплд, снимая наушники и садясь на край стола. Квакити вздохнул снова.       — И не говори. Пёрплд бросил взгляд на экран, который продолжил транслировать оставленное без внимания моральное давление Уилбура на интервьюера. Это были тяжёловатые кадры даже без звука. Но самой сложной частью этого репортажа для Кью стало самое начало. Шлатт выглядел таким измученным. Хотелось… утешить его. Квакити посмотрел на свои руки и слегка улыбнулся кольцам, пытаясь понять, что чувствует. Тянет ли его обратно к Шлатту? Если нет, тогда какого чёрта за него так больно? Больно видеть конец ДжейКомпани. Больно видеть настолько разбитого Шлатта. Это… плохо?       — Вы с ним почти десяток лет провалындались. Разумеется, тебе его жаль, — кисло прокомментировал Пёрплд, — кроме того, вся эта кофейная махина — в большой степени твоих рук дело. Потому и сидишь сопли глотаешь над ней. Не занимайся хуйнёй, ты никого не предаёшь, беспокоясь за чела и дело, которые были тебе близки. Квакити поднял на малого возмущённый взгляд. Какого чёрта его мысли читают? Какого чёрта это делает подросток? Пёрплд только брови приподнял, паршивец. Кью встал, потянулся, допил остывший чай и отдал Пёрплду ключ. Сегодня парню предстояло закрыть казино самому.

***

      Дверь открылась. Квакити открыл рот, чтобы поприветствовать хозяина, но ничего не сказал, потому что Джонатан Шлатт, мать его, был в слезах. С красным носом, мокрым лицом и дрожащими руками.       — К-кь-? — сказал он хрипло, голос повело на гласной, Шлатт попытался сглотнуть и не смог. Квакити в шоке положил ему руку на плечо.       — Господи, Шлатт, что случилось? Ты в порядке? Шлатт помолчал немного, потом отошёл в сторону, пропуская его внутрь, и закрыл глаза предплечьем, слегка запрокинув голову.       — Устал, — практически неразборчиво, будто он болел. Квакити шагнул в квартиру, закрыл за собой дверь, страшно дезориентированный происходящим.       — Бля, Шлатт… Я… я принёс тортик… давай я сделаю тебе кофе? Шлатт кивнул, они пошли на кухню. По пути Шлатт остановился напротив входа в свою комнату. Кью встал рядом и увидел Уилбура в безразмерной толстовке, который неподвижно сидел, сгорбившись на полу спиной к кровати. Часть его волос сильно отросла… Квакити поёжился.       — Э, привет?       — Отрубился, — покачал головой Шлатт. — Видишь, руки упали? Когда он бодрствует, они либо напряжены, либо сложены на животе. Пойдём, пусть спит. Он закрыл дверь и двинулся дальше, тяжело ступая по полу ногами в забавных носках. Когда он сел за кухонный стол и положил на него руки, вдруг выдохнул странно — и всхлипнул. Слёзы покапали на стол. Квакити резко отодвинул мешающий стул со сколом на спинке и обнял бывшего босса, положив ему руки на спину. Шлатт судорожно пытался сглотнуть.       — Хэй, Шлатт, всё будет хорошо… — так успокаивающе, как только мог, сказал Квакити, хотя едва мог собраться с мыслями. — Всё будет нормально, слышишь?       — Я так устал… Я так его люблю, а он…       — Он тоже тебя любит. И вы будете счастливо жить. Всё будет хорошо.       — Я его люблю, а он идиот, Кью, — с трудом шептал Шлатт, трясясь от горя. — Вбил себе в голову эту хуйню, что я должен позволить бате выкупить акции к хуям, избавившись от него, а у меня даже, блять, нет сил, чтобы его переубедить. Я не могу. Я… Квакити гладил его по спине, пытаясь сообразить, что ему сказать.       — Шлатт… Что именно случилось? Это связано с интервью?       — Батя хочет купить компанию. Для меня. Спасти её.       — Так… Ну, это плохая идея… А причём тут Уилбур?       — Сделка состоится, только если я откажусь от «мальчиков лёгкого поведения» и- и- в целом мальчиков, блять, и «перестану-»… «перестану заниматься благотворительностью», понимаешь? До Квакити начало доходить.       — Он хочет, — уронив ему на плечо голову, продолжил Шлатт, — чтобы я бросил Уилла. Похоже, он даже не верит, что я гей. Узнает — убьёт… А Уилл… собирается уничтожить себе жизнь… из-за этого… грёбаного дерьма… Квакити обнял старого друга крепче, будто кто-то правда мог попытаться тронуть его.       — Никто тебя не убьёт, Шлатт, ты взрослый человек, помнишь? Слушай меня сейчас. Я куплю чёртовы акции. Лас Невадас их купит. Только не плачь. Всё будет хорошо. Я… Я вправлю Уилбуру мозги, ок? Шлатт отклонился, его глаза расширились, слёзы всё ещё катились по опухшему лицу.       — Что?.. Кью, ты… Ты же знаешь, сколько там, ты не потянешь. Это может загубить нахуй твой проект.       — Не недооценивай грёбаное казино, Шлатт, — грубовато ответил Квакити, вставая и делая шаг к кофемашине, — ДжейКомпани потратила мои лучшие годы, это и мой, блять, труд тоже, и я не дам ему прогореть. И не отдам ёбаному ублюдку, который хочет сделать из тебя марионетку. Он делал кофе. Когда-то давно Шлатт спас Алексу жизнь. Встретил там, откуда люди не выбираются, и вытащил его, позволил раскрыться. Сделал человеком. Теперь Кью смотрел на обессиленного, измотанного, практически сдавшегося Джонатана Шлатта, и готов был полностью вернуть ему долг. Хотя, может даже не долг. Может, вернуть ему дружбу.

***

      Уилбур проснулся от боли. Его голова болела. Уилбур открыл глаза, инстинктивно вскинул руки и прижал к черепу с обеих сторон, едва сдерживая вскрик. Боже. Боже, как же она болела. Уилбур склонился над полом, руки пришлось освободить, чтобы заткнуть себе рот, но какое-то жалобное мычание всё же вырвалось на свободу. Почему он не мог удержать это. Идиот. Уилбур заставил себя упереться в пол ладонями. Острая боль слегка утихла и превратилась в тупую; он с трудом сделал вдох.       — Уилбур? Что с тобой? Уилбур вскинул голову, затылок вспыхнул новой волной боли, а перед глазами появился расплывчатый образ.       — Б-биг Кью?       — Да, это я. Что с тобой, Уилбур? У тебя голова болит? Может таблетку дать тебе? Уилбур улыбнулся и порывисто его обнял. Он был рад видеть Биг Кью.       — Привет… Если… у тебя есть обезбол, было бы хорошо… Квакити отстранился секунды через три, достал блистер прямо из кармана, выдавил капсулу на ладонь, протянул руку к тумбочке и взял оттуда чашку.       — На, запей моим чаем. Уилбур мог бы и не запивать, но принял чашку. Зубы стучали по её краю. Боль в затылке мешала сосредоточиться.       — Спасибо. Прости. Спасибо… Уилбур попытался поставить чай на место, но Квакити забрал из его слабо скоординированных рук чашку и убрал её сам.       — Чел, да ты как после весёлой ночи.       — Прости.       — Подожди немного, скоро лучше станет.       — Спасибо…       — Я уже понял, пожалуйста. Скажи, сколько пальцев я показываю? Уилбур нахмурился, потому что Квакити не показывал никаких пальцев. Квакити улыбнулся, будто в этом была его цель, и слегка потрепал Уилбура по волосам, которые высохли и чертовски распушились.       — Ты… ты меня расчесал, что ли?.. — Уилбур посмотрел в зеркало, встроенное в дверцу шкафа, и чёрт побери, как сильно он походил на одуванчик. — Что ты… тут делаешь? В смысле, я ничего не, просто… Квакити хихикнул и протянул ему обе ладони тыльной стороной вверх. Уилбур взял его пальцы в свои, приглядевшись. Поднял на Кью неверящий взгляд.       — С-серьёзно? Это… Боже, поздравляю, это так здорово, они оба…       — Мои женихи, — с удовольствием подтвердил Квакити, практически напевая. — Я хотел помириться со Шлаттом и пригласить вас двоих на свадьбу. С официальной регистрацией, конечно, херня, но мы собираемся устроить настоящий праздник. И хотим вас там видеть. Уилбур поднял руки к лицу, и боги, он был близко к тому, чтобы расплакаться от счастья за него, так здорово это звучало. Биг Кью, Сапнап и Карл выходят замуж друг за друга. Они втроём семья. Уилбур даже забыл про боль.       — Боже, это потрясающе, это… ты уже говорил с Джоном? Так, стой. Ты что-то упускаешь. Ты упускаешь что-то важное. Уилбур поморгал, вдруг опустив взгляд в пол. Ты забыл, что разрушил его жизнь. Уилбур закрыл глаза, потрясённый этим воспоминанием. Свадьба… Какая свадьба, господи боже… Зачем на неё приходить в паре с Джоном, если…       — …лбур. Уилбур! Ало! Квакити щёлкнул пальцами перед его лицом, Сут вздрогнул и распахнул глаза.       — Уилбур, я говорил с ним. И он, чёрт побери, в отчаянии был, потому что ты надумал себе хрень какую-то.       — Я…       — Ты мнительный идиот, — Квакити взял его лицо в ладони. — Бросить Шлатта только попробуй мне, угробить вас обоих вздумал? Он досмерти боится, что ты уйдёшь. Ты пойдёшь пить кофе? Я принёс торт.       — Биг Кью, я… тяну его на дно. Ты понимаешь, что если бы не я, ДжейКомпани бы-       — Стагнировала и постепенно загнивала, потому что он был алкоголиком, страдающим от токсичных родаков? Всё с ней будет в порядке, обещаю. Я прикрою ваш зад, и кафешки пойдут под крыло Лас Невадаса. Не гарантирую прежнюю свободу действий, потому что я теперь чёртов босс, но в целом всё вернётся на круги своя. Ещё раз, торт будешь? «Почему ты никогда не слушаешь меня?» Таблетка подействовала. Уилбур смотрел на Квакити, постепенно вникая в его спокойные слова, и думал о том, как сильно хотел остаться в этой квартире с Джоном. «Почему ты не веришь мне?» Ох, чёрт, Уилбур должен был ему верить. Они встречаются… Они должны быть вместе… против всех… «Почему твои идеи о своей ничтожности всегда весят больше, чем моя любовь к тебе?» Почему он думал, что Джон будет счастливее, если они разделятся? Эгоизм затопил Уилбуру мозг, потому что он и не думал. Он думал только о том, что уйдёт, наказав себя, якобы во благо Джону. Он собирался бросить Джона одного. Он наговорил ему ужасных слов.       — Эй, эй, ты чего плачешь? — ласково спросил Квакити, вздыхая. Уилбур не смотрел на него, вне себя от осознания.       — Я… такой придурок… я… Джон… в порядке? Он… Боже, я так виноват перед ним, мы должны поговорить, мы… Квакити глубоко вздохнул, вставая и протягивая ему руку.       — Ты будешь чёртов торт или нет? Шлатт там между прочим сидит один в холодной пустой кухне, и ему очень, чёрт возьми, одиноко, и хочется любви и обнимашек. Уилбур нашёл в себе силы принять помощь, подняться и идти. Кью не отпускал его руку, будто боялся, что Уилбур передумает и убежит обратно. Джон правда сидел на кухне, только не один, а со своим котом. Суп лежал на подоконнике, фигурно обернувшись вокруг какой-то икеевской вазочки с сухим букетом, Джон гладил питомца. Когда они зашли, он обернулся, вздрогнув, и Уилбур встретил его взгляд. Джон действительно выглядел слегка одиноким. Встревоженным. Грустным. Уилбур подошёл к нему и обнял так крепко, насколько хватало сил. Было немного страшно, ведь он виноват, но ждать первого шага от бедного Джона было бы невероятной подлостью. И Джон вцепился в него в ответ, резко выдыхая.       — Прости меня, — прошептал Уилбур сбивчиво, — я тебя люблю. Я тебя не брошу, ни за что, это было ужасно, так говорить.       — Слава богу. Чёрт, я… Уилл, больше так не делай, ясно тебе?       — Прости… Я постараюсь, я… Мне очень жаль. Мы заебались от всего, и… Прости меня…       — Да прощаю, прощаю, — Джон клюнул его носом в шею. Уилбур закрыл глаза, чувствуя, как с души падает ужасный ком всего того пиздеца, что происходил. — Я тебя люблю. Идиот…       — Я тебя тоже. Прости. Уилбур встал, взяв его чашку, и пошёл к плите. Варить шоколадный кофе и чай. Джон сидел у окна, поглаживая Супа, Квакити занял место напротив. Его лицо выражало странную эмоцию — радость и немного усталости, граничащей с печалью.       — Так вы придёте на мою грёбаную свадьбу, лохи педальные? — спросил он, помотав головой и деловито накладывая себе торта на тарелку.       — Разумеется, — ответил Джон с теплом. — Никогда ещё не видел свадьбу и тройничок в одном мероприятии.       — Признайся, ты просто хочешь нарядить в классический костюм своего ненаглядного?       — Что есть, то есть.       — Не удивлюсь, если ты с этой целью сливал Сапу мои предпочтения в долбаном фастфуде, какого хрена ты вообще их помнишь?       — Джон, — руки Уилбура механически дробили одну из заначеных в местном шкафу плиток, — если ты хотел, чтобы я надел костюм, мог бы просто попросить.       — Или позвать замуж сам, — с готовностью подсказал Квакити, и Джон, сука такая, приложил руку к подбородку, изображая тяжёлую мыслительную деятельность.       — Ты думаешь? А он бы согласился?       — А ты думаешь, не согласился бы? Но теперь всё, поздно. Я не дам тебе перебить наше с мальчиками торжество только потому, что тебе приспичило увидеть своего парня в цилиндре.       — Я щас кого-нибудь тресну ложкой по лбу, — сдержано пообещал Уилбур, яростно перемешивая ингредиенты в турке.       — Цилиндр это отличная мысль! — радостно подхватил Джон, Уилбур повернулся, занося ложку. В этот момент Джон встал со стула, притянул Сута к себе за талию и поцеловал. Кофейная ложка едва не выпала из ослабевшей ладони. Квакити тихонечко выдохнул, опустив глаза в торт. Джон разорвал поцелуй секунд через пять, держа Сута за подбородок.       — Ты сегодня очень пушистый, радость моя.       — Б-биг Кью меня расчесал.       — Как мило. Уилбур отпихнул его, вызвав довольную усмешку, зажёг вторую конфорку, поставил кофе на огонь. Щёки у него горели. Они втроём были на кухне, собираясь есть торт. Дела шли… тяжело, но с этим можно было жить, когда кот на подоконнике, торт, шоколадный кофе и любимые люди. . . .