***
Первая слеза, медленно скатившаяся с бархатной щеки его дочери, падает на его руку. Вторая впитывается в ткань халата, когда белокурая головка прижимается у его груди. За ней третья, а потом четвертая. Клод не знал слов, которые могли хоть как-то утешить Атанасию, поэтому эти чуть неловкие объятия, насквозь пропитанные отчаянием и болью, являются для них последним оплотом спасения. Несмотря на попытки привести свою дочь в чувства, Клод каждое утро находит её в кабинете старшей сестры, где она позволяет себе заходиться в беззвучных рыданиях. Император Обелии понимает её как никто другой, поэтому лишь прикрывает тяжёлые от недосыпа глаза, привлекая невысокую фигурку к себе. Ему тоже больно. Он ведь тоже человек. Клод не считает дни с момента, как исчезла его старшая дочь. Лишь иногда замечает, как солнце скрывается за горизонтом, чтобы потом вновь вступить в свои права. Он не спал и не ел вот уже который день, напрочь игнорируя попытки телохранителя достучаться до него. Император каждый день посылает на поиски дочери отряды рыцарей, а на попытки советников убедить его в смерти дочери, он недвусмысленно кладёт ладонь на эфес меча. В конце концов, ничего плохого не случится, если он обезглавит парочку особенно наглых смертников? Разве может его дочь, перед которой по струнке вытягивался даже вездесущий Альфиос, вот так просто умереть? Не смешите. Он не желает мириться со столь абсурдной мыслью, и не верит ни единому слову очевидцев. Вся Обелия превращается в беспокойный муравейник, шокированная исчезновением принцессы. Масла в огонь подливают снующие то туда, то сюда рыцари, уже отчаявшиеся найти хоть что-то, что помогло бы им в выполнении императорского приказа. Не избежать им эшафота, если Его Величество впадет в ярость.***
На землю опустилась глубокая ночь, но Клод даже не думает забываться в беспокойном сне. Вместо этого он откидывается на спинку глубокого кресла, опрокидывая в себя очередную стопку дорогого коньяка. Мужчина совсем не чувствует вкуса алкоголя, лишь какую-то неприятную горечь на кончике языка. А ещё ему до болезненного тошно. До такой степени, что хочется всадить себе в сердце меч. А ведь когда-то он пообещал Астии, что больше не станет напиваться до беспамятства. Выходит, он не может сдержать даже такого простого обещания. Мужчина горько ухмыляется, помешивая темно-янтарную жидкость в стакане. Кажется, с момента исчезновения Астии прошла неделя… Или две? А может ещё больше... Император не считает дней. Слишком трудно отсчитывать дни с того рокового момента. Атанасия уже даже не плачет. Только тихонько всхлипывает, когда проходит мимо опустевшей библиотеки, которая когда-то впитывала в себя присутствие старшей сестры. Императору невыносимо наблюдать, как его дочь медленно увядает на глазах, но ничего не может сделать. Он ведь, по сути, сам такой же. Даже несмотря на отчаяние, насквозь пропитавшее весь дворец, он не прекращает поисков. Он загоняет верного друга, рыцарей… сам прочесывает границы своего царства, не обходя стороной даже камни. Продолжает искать, не в силах прекратить. Интересно, как бы отреагировала Астия, увидев его в таком жалком состоянии? Посмеялась бы? Нет… не в характере его дочери смеяться над близкими людьми, как бы они не выглядели. Скорее всего, она бы отчитала его. Разозлилась бы, увидев количество выпитых бутылок и отправила бы его спать. Да, точно. Подобное определённо в её характере. — Какое жалкое зрелище. Высокомерно-презрительный тон звучит в комнате императора, заставляя того оторвать взгляд от недопитого стакана и поднять глаза на говорившего. Расфокусированное зрение цепляется за алые, сверкающие в темноте глаза, и скривившееся в неприкрытом отвращении лицо. Но даже этого хватает, чтобы мужчина понял, кто сейчас перед ним. Придворный маг и компаньон его дочерей. Будь у императора чуть больше физических и моральных сил, он бы обязательно оторвал наглому сопляку язык. В наказание за наглое поведение. Однако сейчас он полностью раздавлен, поэтому может только смотреть на мага ничего не выражающим взглядом. — Я даже рад, что Астия не видит подобного. Язвительные слова бьют похлеще хлыста, но Клод только плотно стискивает зубы. Вместо этого он, совладав с бушующими эмоциями, произносит леденящим душу голосом: — Кем ты себя возомнил, что позволяешь себе называть её по имени? Однако на колдуна не действует ни ледяной взгляд, ни страшные слова. Он небрежно откидывает от лица длинную, черную прядь, растягивая губы в ехидной ухмылке. — Её будущим мужем, — слова поражают своей монолитной уверенностью, и император теряется. Впервые Клод не может сформулировать достойный ответ, поэтому может лишь прожигать явно довольного колдуна гневным взглядом. Да как он только посмел произнести нечто подобное…? — Вот ведь зараза упрямая, — ворчит Лукас, обращаясь скорее к себе, нежели к отцу своей потенциальной невесты — Теперь понятно, почему она спрашивала о своём возможном исчезновении. Значит, ещё тогда собиралась все это провернуть? Тихие, ворчливые слова заставляют Клода встрепенуться и поддаться вперёд. О чем говорит этот наглец? — И вот в какой из миров занесло эту дуру, а? — Лукас стучит по подбородку длинными пальцами, задумчиво рассматривая ночной пейзаж за окном. — Ты знаешь, где моя дочь? — Клод отмирает, резко вставая с места. Даже помутневшим от алкоголя сознанием он может почувствовать, как в груди разгорается маленький, едва заметный, огонёк надежды. — М-м-м? — колдун обращает ленивый взгляд на мужчину, словно только сейчас вспомнил, что не один в комнате — Вообще без понятия. Из-за небрежного ответа император вновь закипает, из последних сил удерживая себя от опрометчивых поступков. Нужно терпеть. Возможно сейчас перед ним стоит тот, кто может вернуть его дочь. — Но найти её я могу, — тем временем продолжает Лукас, хмуро добавляя — Хотя понятия не имею, куда эту недоделанную героиню закинуло. Такое хамское обращение к его дочери, будущей императрице Обелии, не остаётся незамеченным, но Клод прощает колдуну подобную наглость. Что угодно, пусть только вернёт её. — Найди её, и можешь просить у меня все, что только пожелаешь, — Клод не врет. Он действительно готов выполнить любое его желание, если колдун вернёт ему его дочь. — Дадите разрешение на брак с ней? — Лукас, не теряя зря времени, тут же озвучивает свое желание, и даже не старается скрыть торжествующую улыбку, медленно проступающую на его лице. Попалась таки, принцесса с ослиным упрямством. Император совсем не удивлён подобной просьбе. Увлечение мага его дочерью не заметит разве что слепой. Сдерживая себя от острого желания пройтись кулаком по смазливой морде наглого сопляка, он выдавливает сквозь стиснутые зубы: — Если она сама того захочет. А она, думается мимоходом мужчине, совершенно не будет против. Почему-то Клод в этом уверен.