Сто поцелуев принцессы

      Прохладный мох проминался под ногами, пустынная аллея словно ждала его шагов. Суматоха школы осталась позади, Драко ушел уже очень далеко. Обойдя озеро по краю, он даже устал и чувствовал приятную тяжесть в мышцах. Лекций у него сегодня больше не было, в ближайшие несколько недель зачетов тоже не предвиделось, и он мог немного расслабиться и отпустить себя, отдохнуть от гонки за баллами. Разум с благодарностью принял эту передышку, приятно было впервые за долгие напряженные недели не думать об учебе, не думать вообще о чем-то серьезном, и только сердце его противилось этому безмыслию и бездействию. Оно то и дело спотыкалось о волнительные воспоминания и жалобно поскуливало.       Драко мог сбежать из школы, мог не ходить в обеденный зал, мог прятаться от преследующих его пронзительных глаз, но убежать от себя... еще никому не удавалось. От своего сердца, которое сам Драко уже ненавидел, горячо презирал эту ущербную мышцу, что выла в его груди подобно недобитому псу и рвалась, рвалась с короткой стальной цепи под теплую хозяйскую руку. Чувствовать все это в себе было недопустимо. Он знал, что никогда ничего не может быть между львом и змеей, что даже думать об этом смешно и запретно, но все равно думал, чувствовал, страдал, ждал, звал, хотел...        «Неужели это так и происходит? — размышлял он. — Вот так просто, из ниоткуда возникает странное чувство, искра, и ты даже не успеваешь понять, запомнить, отследить тот момент, когда ты уже весь объят огнем. Ты горишь, тебе больно, но ты хочешь испытывать это снова и снова, пока не станешь горсткой пепла и не рассыплешься прахом сквозь дорогие пальцы. Когда это произошло? Когда?» В какую роковую секунду все перестало быть утомительным фарсом и стало самым важным, самым желанным в жизни?! Сумасшествие! Он! Он — Драко Малфой! — днем и ночью грезит только об одном: еще хоть раз коснуться губами голубой жилки, бьющейся под ухом Гарри Поттера.       — Гарри... — тихо произнес Драко.       Он присел на небольшую кочку неподалеку от песчаного берега и длинным прутиком водил по траве и опавшим мелким веточкам, с них сыпалась труха и прошлогодние иголки. Драко расчертил ровный квадрат и стал выкладывать острыми сухими иголочками буквы. «Г» как гильотина. «А» как ад. «Р» как рана. Еще «Р», словно рычание. «И» как иллюзия. Одна из игл вонзилась ему в палец, остро уколов.        «Правильно, — подумал Драко. — Ничего, кроме боли, меня не ждет от этого»,       Вдруг воздух вокруг него дрогнул и засветился, заискрился серебряно — голубыми всполохами, и на месте выложенных хвоей букв появился силуэт оленя. Драко опешил и попятился, скользя пятками по земле.       — Привет, Малфой! — раздался голос Поттера из патронуса. — Затеваешь что-то? — в голосе слышался смешок, но не с издевкой, а, скорее, такой, который обычно сопровождает старую шутку, подначку. — Поздравляю с зачетом. Вот это прогресс! Кстати... — голос стал тише и будто с каплей лукавства. — Это вот мой патронус, — раздался задорный смех, от которого истерзанное сердце Драко вновь сжалось тоской. — А у тебя есть? Есть патронус, Малфой? М?       Олень исчез, а Драко сидел словно оглушенный и смотрел в одну точку,        «Он... он... не может быть... Он!»       Если Гарри Поттер чего-то хотел, он шел к этому напролом. Размышления, планы — это, конечно, хорошо, но не тогда, когда ты весь словно заполненный гелием шар и вот-вот улетишь. Гарри не составило труда подговорить добрую половину, а то и больше старшекурсников помочь ему. Он объяснил все простым розыгрышем, невинной шуткой и желанием посмеяться над былым врагом. Никому и в голову не пришло не поверить. Кто бы вообще мог предположить, что у Гарри Поттера есть коварный план, расставленные силки и что он ждет, как заправский охотник, когда у его жертвы сдадут нервишки. А они должны были сдать непременно — или он ничего не понял и не узнал о Малфое за все эти годы.       Так и вышло, что по три раза на дню к Драко наведывался чей-нибудь патронус. После оленя вечером принеслась знакомая выдра Грейнджер и подчеркнуто вежливо спросила:       — Как у тебя дела, Малфой?       Следующим утром, еще до побудки, его оглушил пес, что рыкнул голосом Рона Уизли:       — Доброе утро, хорек! Подъем!       Днем, пока Драко, сидя на кухне, ел вкуснейшую густую фасолевую похлебку, прибежал жемчужный заяц и вдумчивым голосом Полумны Лавгуд нежно пожелал ему приятного аппетита и что-то про каких-то волшебных жуков рассказал. Ночью вновь его навестил олень и, склонив голову к подушкам, тихим вкрадчивым шепотом произнес:       — Спокойной ночи, Малфой.       И так день за днем на протяжении недели вереницы светящихся дивных существ на все голоса старшекурсников болтали с ним попеременно. Лошадь младшей Уизли, медведь Лонгботтома, волк Джексона, рысь Оливии Роуд и много-много кто еще, но неизменно на ночь являлся чертов олень и шепотом желал Драко добрых снов.       Сказать, что Малфой свирепел, это ничего не сказать. Атака пришлась в самое незащищенное и больное место. Сколько тысяч раз он пытался сотворить патронус, но максимум, что выжимал из палочки — это беспорядочный фонтан искр, не более. Да и откуда взяться силам и вдохновению на такое эмоционально сложное заклинание, если не было в жизни Драко ничего, что бы он мог материализовать как самое чудесное воспоминание. Вся его жизнь словно анабиоз счастья, ледниковый период радости, казематы беспечности. Чем сильнее он старался, тем больше понимал, как пуста его жизнь была и как невыносимо одинока она сейчас. Из чего он мог воплотить патронус? Из гнева? Из обиды, вечного недовольства собой, зависти, разочарования, тех ужасов, что он насмотрелся в мэноре, или, может, из упреков отца и вечного страха за жизнь матери? Из крысиных шорохов подземелий и криков запытанных волшебников в его родном доме или, может, из собственных прокушенных рук, которыми он прикрывал свой рот, сдерживая вопли истерики? Его патронусом, наверное, мог бы быть дементор, не иначе, какие уж там выдры, кролики и лебеди...       Издевка была не просто обидной, она была несправедливой, и каждый раз при виде очередного фигурного свечения Драко в бешенстве хотел наброситься на это прямое доказательство никчемности его жизни.       Олень раздражал больше всех! Этот ласкающий бархат обычных слов, эта откровенная провокация заставляли Малфоя выть, просто выть в подушку еще и от того, что он теперь ждал, каждую ночь ждал проклятого рубинового тембра Поттера, словно склонившегося к его уху и нежно, черт возьми, именно нежно произносящего: «Доброй ночи, Малфой».       На девятый день этой вакханалии из патронусов, утром, вопреки уже сложившемуся обычаю, явился олень и совсем будничным голосом Поттера произнес:       — Поговорим? Приходи в девять в тренировочный зал.       Сердце забилось часто-часто, к лицу прилила кровь. Он боялся и ждал этого. Ведь когда-то это должно было прекратиться. Чего хотел Поттер? Его унижения? Но он и так раздавлен. Его личного подтверждения собственной никчемной несостоятельности или... Это «или» вытянуло из Драко все жилы, он не мог отмахнуться от дразнящей мысли, что Поттер хочет от него... Да господи! Сил уже не было никаких! И Малфой сдался — сегодня он прекратит все это безумие. Сегодня он все ему скажет, все, что думает об этих злых шуточках, все-все выскажет и набьет ему морду. Вот так, да! Так и сделает. Врежет хорошенько, чтоб знал, как смеяться над Малфоем! Но нарочитый гнев и самоподначивание все равно то и дело спотыкались об то самое «или», и дух захватывало, сводило скулы, и все внутри трепетало.       Весь день Драко старался гнать от себя мысли о вечере и занимался привычными делами, но ничего не выходило, все валилось из рук и ломалось. В семь вечера он пошел в душ и долго стоял под прохладными струями, но даже вода не смогла успокоить его нервозность. Прошлепав в полотенце до зеркала, он стал приглаживать влажные волосы и рассматривать свое отражение. Худой, бледный, ни намека на мускулатуру — одни углы и кости, куча родинок и шрамы. Ничего красивого, ничего притягательного, разве что рост и осанка, да черты лица, возможно, приятные. Разве мог он такой... вот такой кому-то понравиться?! Разве мог его кто-то желать? Драко с досадой отвернулся. Оставался час. Он был готов. Готов все закончить.       Гарри метался по тренировочному залу как по клетке. Он пришел на час раньше, уже был просто не в состоянии сидеть у себя в комнате. Он нарезал круги по залу и пытался предположить, придет ли Драко и если придет, то что скажет, как поведет себя. Не сошел ли он сам с ума, надеясь, что план удался? Не свихнулся ли и впрямь, думая, что тот позволит... Матерь божья! Да сколько можно! Он просто сделает это, и все! И пусть Малфой хоть опять порежет его на лоскуты. Он сделает это, он сделает! И все закончится, так или иначе, но закончится. Сегодня. Если Драко придет, конечно...       Дверь бесшумно отворилась. Гарри словно подбросило на месте. Малфой стоял в проеме, застегнутый на все пуговицы и укрытый мантией. Он замер, словно не решаясь войти, и больше всего сейчас напоминал вампира, окутанный черным шелком, бледный, строгий... невозможно красивый! Гарри сглотнул и суетливо махнул рукой. Драко вошел внутрь и бесшумно прикрыл за собой дверь. Зал погрузился в полумрак. Они стояли друг напротив друга и каждый не смел шевельнуться, ожидая выпада или слова другого. Тишина завораживала. Тишина Гарри кричала: «Ты пришел!!!» Тишина Драко вопила: «Беги!»       — Здравствуй, — церемонно нарушил молчание Малфой и откинул край мантии на плечо.       — Здравствуй, — счастливо улыбнулся Поттер. Не мог, не мог перестать улыбаться. — Ты пришел.       Драко полоснул его взглядом.       — Пришел, хотя и не понимаю, зачем, — строго отозвался он. — Ты хотел поговорить? Говори.       Гарри машинально поправил очки и чуть качнулся с пятки на носок.       — Я... В общем-то... Я хотел предложить...       — Предложить? — Малфой усмехнулся. Он всеми силами пытался держать лицо, но дурацкая радость прорывалась сквозь маску отчуждения и проступала на щеках розовыми нервными пятнами.       — Да, предложить, — собрался Гарри и выступил в кружок лунного света. — Патронус. Хочу обучить тебя этому заклинанию, — руки его чуть подрагивали, и он сложил их на груди, не зная куда деть, и поза вышла вызывающей.       — Ничего не получится, Поттер, — отрезал Драко, — Я пытался. Много раз. Это глупость, — он прошел через весь зал и остановился у окна, напряженно вглядываясь в темноту леса. Спиной он почувствовал движение позади себя, и все тело будто сковало застывшим гипсом.       — Но ты ведь не пробовал со мной, — голос Поттера раздался совсем близко, у левого плеча. У Драко вскипела в жилах кровь, и онемел затылок.       — К тому же... — Малфой старался говорить ровно и потому растягивал слова, — я не готов... заплатить тебе.       — Ты ведь не знаешь, что я попрошу, — усмехнулся Гарри.       Драко резко развернулся и тут же, налетев на Гарри, отшатнулся.       — Уверен… — дрогнул его голос, — уверен, что я в любом случае не потяну.       — Может, уточним? — шепотом спросил Гарри и неуловимо качнулся вперед, заставляя Драко еще сильнее отпрянуть и вжаться в подоконник. — Предположи, — еще ближе склонился Гарри, теперь почти вдавливая Драко в край карниза.       — Сто? — с ехидством выпалил Драко и почувствовал, как покраснели кончики ушей и щеки, и все внутри свернулось колючим терновником. Вот сейчас он рассмеется, рассмеется ему в лицо, унизит, высмеет, не вправду же он...       — Нет, — как с плахи упало слово Гарри, и Драко даже почувствовал облегчение: ну вот и все, он был прав, это все шутки и грубая игра. Терновник внутри распустился шипами и вмиг искромсал все, что Драко тайно лелеял и молчаливо грел под ребром. — Нет, — повторил Гарри шепотом и облокотился на подоконник по обе стороны от Драко. — Не сто, — он склонился к лицу Малфоя совсем близко, так близко, что тот мог пересчитать ресницы в шальных глазах. — Один, — почти беззвучно прошелестел Гарри и коснулся своими губами губ Драко.       Он перестал чувствовать свое тело, чувствовать время, забыл, что это за место и свое собственное имя... Губы Гарри ласково, просяще несколько раз прошлись по его сомкнутым губам, и стоило тем разомкнуться, как внутрь скользнул язык, медленно, робко он коснулся языка Драко и словно наполнил его тело музыкой. Драко точно слышал внутри себя эти сладкие переливы арфы и скрипки, и флейты... Его губы дрогнули и раскрылись сильнее, повторяя робкие движения Гарри, и тот вдруг обнял его, прижал к себе, одной рукой обнимая за плечи, а второй вплетаясь в волосы на затылке. Он вжался в дрожащее тело Драко и стал целовать глубже, сильнее, то и дело чуть прикусывая его нижнюю губу, втягивая язык и тут же отпуская, чтоб переплестись с ним словно в древнем танце. Драко вцепился в плечи Гарри, сжимая их пальцами, комкая рубашку, совсем дурея от твердости мышц под ней. Его рот словно жил своей жизнью, он отвечал с такой затаенной страстью, прорвавшейся наружу словно бурный поток — губы горели, но не останавливались, сладкий язык без конца задевал язык Гарри. Драко вжался в него уже всем телом, руки сместились с плеч на спину и гладили ее без остановки, то нежно и легко, то с силой и будто желая порвать ткань. Чуть сбавляя напор, но не отрываясь от губ, Гарри подсадил Драко на подоконник, ни на секунду не прекращая ласкать его рот, гладил теперь все его тело от затылка по шее, по спине, сжал с силой бока и так протяжно, жадно застонал, что у Драко зашумела кровь в ушах, и он почувствовал небывалую волну возбуждения. Сильные руки сдавили его так, словно он плюшевый, словно никогда не хотели отпускать, словно он был в их власти. Нежный поцелуй вновь стал опасно страстным, влажным, кусачим, пальцы все сильнее давили на кожу, царапали, скребли ткань, будто желая наконец-то от нее избавиться. Гарри прижался к ноге Драко, и тот почувствовал, что он тоже возбужден, что он хочет его, хочет, ласкает, гладит, целует. Целует так, как целуют изголодавшиеся любовники, с остервенением, с жадностью, с немыслимой нежностью и не сдерживаемыми стонами наслаждения. Драко, задыхаясь, овил торс Гарри ногами, потерся об него и тоже не смог сдержать стон, так было хорошо, горячо. Руки Гарри были везде, а губы все целовали и целовали, его тело было таким твердым, а волосы мягкими, дыхание сладким, язык горячим, а сам он весь, весь был нежный, страстный, любимый...       В Драко словно выстрелили. Это слово... Любимый. Нет! Нет!       Он резко мотнул головой, разрывая бесконечный поцелуй, и оттолкнул Гарри.       — Что? Что? — загнанно прошептал Гарри. Грудь его вздымалась, воздуха не хватало, он цеплялся за плечи Драко, все еще поглаживая их. — Что? Что ты? Ну что?       Но тот лишь отталкивал его, зло сверкая глазами.       — Достаточно! — рявкнул он. — Ты говорил ОДИН!       Гарри разжал руки, они плетьми опустились вдоль его тела, нахмурился и повернулся в профиль, желваки метрономом забегали по его лицу.       — Да, конечно, — сухо ответил он. — Прости, я перестарался, — сглотнул и, сжав кулаки, процедил: — По вечерам, здесь, после семи. — И, развернувшись, быстро пошел к двери. В проеме он на секунду замер и обернулся. Малфой, растрепанный, все еще сидел на подоконнике, поджав теперь колени к груди и уронив на них всклокоченную голову. Гарри окинул его взглядом, лунный свет очертил скорбный контур фигуры.       — Зачем ты так? — прошептал Гарри и, проглотив подступивший ком, вышел из зала.       В одном он не ошибся... Все закончилось.