На распутье

Они сидят на тесной кухне мелкой квартирки, снятой у пожилой дамы в каком-то богом забытом районе, потому что дёшево, а ещё потому что недалеко трамвайная остановка. На скрипучем деревянном (На самом деле не деревянном) столе стоит только водка, да два стакана, один из которых пуст на половину, второй же, высушен. Закуски блещут особым разнообразием: сухарики из ларька напротив, чипсы оттуда же и связка бананов, некоторые аккуратно нарезаны дольками, лежат на блюдце. Где-то на подоконнике стоит маленькая колонка, из которой играют мелодии неизвестных. Царит идиллия стандартной пьянки студентов с изысками в виде фруктов и дорогой бутылочки горячительного, но за столом из фанеры никого нет. Не удивительно. Парни тусуются на балконе, если этот маленький кусок бетона можно так назвать, куря в тишину вечернего неба, которое украшено тёмно-медными небрежными мазками, с переливами в игривый розовый. Одна пачка на двоих за два с лишним часа уходит на «ура». Они выкуривают вторую. Танджиро ещё местами закашливается от дыма (Больше от запаха, ибо его чутьё это нечто), а Агатсума спокойно тянет ощущения из этой злодейки, глядя мокрыми от недавней истерики глазами на небо, которое начинает покрывается редкой россыпью звёзд. Камадо подмечает, что эти бриллианты походят на веснушки, что когда-то себе рисовал Зеницу, и, невольно вспоминает его смущённое в комплиментах от этого образа лицо, и такую же оробелую, милую улыбку. Танджиро смотрит на еле подсыхающие дорожки от слёз и безвольно вздрагивает, словно от резкого порыва холодного ветра. И ветер был — Зеницу повернул голову и посмотрел ему в глаза. Медовые радужки блестели в свете мрачнеющего небосвода, осветлённого лишь мельчайшими звёздочками, блестели и сияли от оставшейся влаги, накрывая взгляд будто глянцем. Взгляд снова живой. Блестящий. У Танджиро перехватило дыхание. Снова. Камадо спешно переводит взгляд на улицу, совсем не замечая, что на него всё ещё внимательно смотрят. Вдруг на кухне зазвонил телефон Танджиро, спасший его от молчаливой засады со стороны блондина. Брюнет схватил телефон и увидел фото на заставке абонента — парень в маске кабана на мотоцикле и без одежды, что прикрывала бы подкаченный торс. — Да, Иноске? — КАМАБОКО! Парень с серьгами поморщился и отодвинул трубку от уха. Хашибира слишком громкий. — ЭТО ШТРАФНОЕ ЗАДАНИЕ! — Иноске...нет... — МХА-ХА-ХА! С ТЕБЯ...ОСЕТ С ФР.....АМИ В О...ДЕ, ЧТО П....СЁТ КОШКОДЕВ....!! — Что? — Голос на другом конце начал подрагивать от помех, возможно, Иноске сейчас в метро. — Иноске? — Шум в телефоне прекратился и послышались протяжные гудки. Танджиро вздохнул и усиленно потёр переносицу. Штрафное задание...от Иноске. Хорошего не жди, и Камадо поджилками чувствует, что кончится это как обычно — хуёво. Студент помнит, почему ему так не свезло: на одной из тусовок их общих знакомых и друзей, ему выпало сходить с Зеницу на свидание (Агатсума был у дедули в гостях, на другом конце города, так что про события на пьянке он ни сном, ни духом), объясняя это тем, что «вокруг вас витает слишком сильный гейский вайб». Звучит глупо, может просто для смеха и веселья, но все прекрасно всё понимали. Для этого достаточно иметь глаза и уши. Проштрафил Танджиро ещё вчера и кара, не сказать небесная, но всё же, кара, его настигла ошеломительно скоро, потому что Иноске беспощаден даже к лучшему другу. — За что штрафное задание? — Блондин облокотился на косяк двери и сложил руки на груди; его брови-домики были обеспокоенно сдвинуты, а нижняя губа слегка поджата. Зеницу слышал голос Хашибиры, так что насторожился. Снова. Танджиро стоял к Агатсуме спиной и у него была пара-тройка секунд на раздумья. К огромной грусти Камадо, блондин и так бы узнал правду — если не носитель Ханафуда, то кабанчик-Иноске. И Незуко. Главный инсайдер их компашки; от неё не убежать, не скрыться и не спрятаться — Незуко найдёт тебя и даже твою двоюродную прабабку с пятого колена. Щёки мигом заалели и Камадо словно в замедленной съёмке поворачивается к Зеницу, держа до побелевших костяшек телефон и имея при себе громко стучащую в висках юшку, которая отбивала ритм о стенки черепной коробки. Танджиро моргнул и выпрямился. — М-м, забей. Я уже и сам не помню. — В голосе так и сквозит «прекрасное» актёрское мастерство, а на лице смешивается румянец и смущённая улыбка; брюнет в неловкости почёсывает указательным пальцем пунцовую щёку, будто пытаясь смыть нежелательную краску. А Зеницу видит обман. А Зеницу слышит фальшь. Только он открывает рот, чтобы сообщить о неправде, как на телефон Камадо приходит сообщение. Танджиро облегчённо выдыхает и проверяет чат. Мицури-Семпай🐾, 20:33 Танджиро-Кун, я скоро буду, жди! (◠ω◠❤️) Я прихватила ещё и клубнику, так что, не волнуйся насчёт реквизита)) Камадо хлопнул себя по лбу и тут же присел на стул, обречённо выдыхая что-то непонятное. Он обмякает на столе, сложив голову на руки. — Мицури? Клубника? Реквизит? — Спрашивает Зеницу почти над ухом у Танджиро (Телефон Камадо положил на стол рядом и не выключил его, так что блондин без зазрений совести прочитал смс-ку), отчего тот вскидывает голову и ударяется затылком о острый подбородок друга. — Блять! — А брюнет лишь скромно шипит. Оба трут больные места, как вдруг дверной звонок с противным дребезжанием оповестил о прибывшем «госте». — Я открою. — Кидает Агатсума, спешно вытирая остатки слёз с лица и выходя в коридорчик. Как предполагал Танджиро (И Зеницу, впоследствии после звонка Иноске тоже) всё вышло очень плохо. Краткий экскурс в события по приходу, так называемой «Кошкодевочки». 1. Мицури визжала на весь дом о том, что «Как же мне повезло застать вас вдвоём». 2. Танжиро нарядили в обтягивающие джинсы с цепями и дырками на коленях, оставив его без любимой зелёной футболки. 3. Зеницу вылил в себя стакан водки после того, как увидел Камадо в «таком» образе. 4. Фотосессия прошла успешно. Теперь у Танджиро есть фотки, от которых так и несёт развратом. 5. Зеницу снова вылил в себя стакан водки, но уже после (и во время) фотосессии. 6. Мицури ушла довольная, попивая алкогольный смузи из банана и клубники. 7. Агатсуме стало плохо. Агатсума лежал на своей кровати лицом вверх, прикрыв сгибом локтя глаза. Он выпил слишком много и теперь ему плохо. Танджиро носится с какими-то таблетками, предлагает принести таз и сбегать в магазин за чем-то помимо чипсов и сухариков, но Зеницу отмахивается и говорит, что лучше просто воду и сейчас он снова будет «как огурчик». Камадо вздохнул и мельком посмотрел на время. На часах было 00:57. Мицури мутузила их чертовски долго... Танджиро садится на колени возле кровати друга и тоскливо смотрит ему в лицо. — Зеницу... Надо выпить твоё лекарство. — Блондин на это протяжно стонет и приподнимается, но Камадо тут же тыкает его в грудь, безмолвно приказывая лежать смирно. После своих необдуманных действий, Агатсума рывком опускает голову из-за свинцовой боли. — Я сам. — Хрипит Зеницу и вновь пытается подняться, но попытки были пресечены ещё в зародыше: брюнет настойчиво вдавливает его грудную клетку в матрац. Зеницу приоткрывает глаза и видит добродушную лыбу напротив. — Где твои таблетки? Почему-то Агатсума задрожал и положил свою руку поверх натруженных и явно более маленьких ладоней Танджиро, неловко переплетая лишь кончики пальцев. Во взгляде блондина читалось мрачное ликование, что его не оттолкнули, но он тут же одёрнул руку, словно Камадо был раскалён слишком сильно, настолько болезненными были касания его кожи. Танжиро на это только кончиками пальцев, еле уловимо, возможно, даже сам Камадо это себе придумал, сжал ткань на правой груди друга, задевая чувствительную кожу в этом месте. Зеницу напрягся. Танджиро натянул улыбку шире. Агатсума рвано вдохнул, но указал рукой на смежную с рабочим столом тумбу. — Второй ящик. — На протяжном выдохе сказал блондин. — Зелёная баночка? — Угу... Тут шуршание прекратилось, а Танджиро замер. — Ам, Зеницу... — Что? — Откуда у тебя... — Танджиро замялся, явно смущённый своей находкой. Он понимает, что скорее всего это явно не его дело, но он просто не сможет смотреть в глаза другу, представляя всякие непотребства. По-детски? Определённо. Танджиро это знает и винит себя, но поделать ничего не может. Зеницу тоже знает и не винит друга, но поделать также ничего не может. — Тебе..противно? — Сдавленно спрашивает Зеницу, привстав на локтях и смотря блёклым, то ли от от алкоголя, то ли от сдавившей сердце печали, взглядом. Голова трещит, но он терпит. — Нет. — Танджиро шепчет. — Прости... — Почему ты извиняешься? — В голосе Агатсумы чувствуется приближающийся ливень, но гром не грянет и даже молнии не будет. Он всё стерпит. — З-зеницу, это ведь твоё дело. Использовать...его. — Лопочет Танджиро и спешно встаёт, дабы дать блондину его лекарства. У Зеницу невроз. Агатсума слабо ухмыльнулся и прикрыл глаза. — Ребёнок. Ты даже этого сказать не можешь. Камадо покраснел до кончиков ушей, но твёрдой походкой подошёл к кровати Зеницу, сжимая кулаки. — Я не ребёнок. — Тихо сказал брюнет, уверенно смотря в лицо Агатсуме, который даже взгляда не поднял на Камадо. — И я могу сказать, что это. Зеницу переводит взгляд своих медовых очей на Танджиро, ухмыляясь ещё кривее, выдавая, что ему вовсе не смешно. Они смотрят друг другу в глаза, играя в гляделки и тот, кто первый отведёт взгляд – проиграет; не один сдавать позиции не будет. — Тогда скажи что это. — Зеницу садится на край кровати и сгибается пополам, придерживая голову рукой. Он первый разорвал зрительный контакт. Потому что выше этих безмолвных игр? Не совсем. Ему просто хуёво. Танджиро мигом подлетает к другу и кладёт свою ладонь ему на плечо. — Тебе сейчас нельзя вставать! — Обеспокоенно говорит на полутоне Танджиро. Его руки дрожат. Агатсума резко хватает запястье брюнета, сжимая в кольцо. Зеницу смотрит туманным взглядом в винные зеркала души и читает Танджиро словно открытую книгу в библиотеке: столько историй, столько красивых обложек, но блондин выбрал из всех сотен одну единственную книжку, затертую до дыр, потому что каждый мог прочитать содержимое. Агатсуму это раздражает. — Скажи. — Шепчет. Камадо не отводит глаз, ему больно смотреть, ибо во взгляде Зеницу маячат молнии, блестят и поджигают роговицу Танджиро своим светом, даже не долетая, а громом служит безостановочное биение кровеносного насоса. Лицо и сердце разгорается словно пламя в Авичи*, сжигая их обоих и это не прекратится, но этот круг ада последний — дальше рай, — и тело ломит слишком сильный жар. Невыносимо. Зеницу нависает над Танджиро, щекоча его лик своими длинными волосами, которые он не хочет состригать. — Виб-бра-т-тор. — Горячительные напитки разливаются адреналином вместе с подвальной подноготной обоих парней. Они хотят. Желания обжигают своей до безумия неправильной моралью. Дальше рай. Но им невыносимо. Снова. Танджиро жмурится и сам тянется к блондину, прося запретного, Танджиро хочет, Танджиро просто не вывозит такую далёкую близость Зеницу. Но Агатсума сам рушит тонкую, уже пересечённую грань, отталкивая Камадо. Брюнет раскрывает глаза, но не поднимает взгляда вверх. Он прикасается пальцами к своим губам, вспоминая чьё-то некогда чуждое дыхание на них и оборвавшийся мосток в рай. Но студенты атеисты, потому что сдают сессию. А сердце всё ещё в Авичи. Сердца. — Зени... — Но его перебивают. — Так нельзя. — Блондин крупно дрожит, сгибаясь пополам и опрокидывая голову на колени. Он рвёт свои волосы и пытается сдержать всхлипы, содрогаясь от новой волны жгучей печали. Ему больно. Ему будут срывать крышу безмолвные истерики и дальше. Камадо не знает о них. Никогда не узнает. — Я отвратителен... — Шипит Зеницу. — Это неправильно! — Кричит. — Я тот ещё изврат! Нам...нельзя! Танджиро поднимает застланный марлей взгляд, смотрит на одуванчиковую макушку и тянется к ней, словно к солнышку. Камадо касается подрагивающей рукой блондинистые волос, с каждым движением всё увереннее водя по голове. От первого прикосновения Зеницу сильно дрогнул; короткий рывок головы оповестил о попытке поднять лицо, но что-то его остановила. Быть может тяжесть неправильности своих помыслов? Знает только Агатсума. — Дан*...Это не плохо.. — Танджиро кладёт свои ладони на скулы Зеницу и поднимает его лицо чуть выше своего. Лик Камадо пылает, словно его облили бензином и подожгли. Зеницу же горит идеей о своём искуплении от грязи, что он перенёс на Танджиро. Агатсума заставил его волноваться и конфузится из-за него. Снова. Веки брюнета томно прикрыты, дыхание сбито и ритм сердца увеличил свою скорость, гоняя адреналин, скорее алкоголь, по крови. Зеницу слышит биение важного органа и этого достаточно, чтобы рвано вдохнуть и пуститься по волнам ада – им слишком невыносима даль их полюсов, им надо ближе, им надо больше. Их дыхания смешиваются в вихрь, невидимый никому, а губы целуют губы напротив; Танджиро жмурится от смущения, безмерной теплоты любви и наконец наступившей разрядки после ливня, что, как ожидалось, нагрянул. Камадо стонет в поцелуй, но Зеницу этого мало: он блуждает своими тонкими, длинными пальцами по торсу брюнета под футболкой, той самой, которую стянули во время фотосессии, и давит из Танджиро звуки всё больше, всё выше, всё развратнее. Ему мало. Им мало. Камадо воцарился руками на голове и худощавых плечах блондина, он запускает руки в волосы ощущая их мягкость, он сжимает плечи Агатсумы слишком сильно – там будут синяки. Им всё ещё мало. Зеницу закидывает Танджиро на диван, стягивая попутно с него вещи, а Камадо интуитивно, дрожащими конечностями развязывает узел на спортивных штанах Агатсумы. — Ч-что дальше? — Рвано дышит Танджиро, пока по его ключицам катятся капельки пота. — Вставь..ах..глубже. — Лёжа на спине под Танджиро, грязно постанывает Зеницу. Камадо разрабатывает его. — И сделай...из па-а-льцев «ножницы». — Так? — Ответом ему был протяжный стон студента под собой. Брюнет «играл» своими пальцами со стенками ануса Зеницу, то увеличивая радиус, то добавляя мощности и глубины. Подумав, что этого достаточно Танджиро вытащил пальцы. Камадо спешно встаёт с кровати друга, кидая «сейчас вернусь» и оставляя блондина с текущей задницей. Зеницу поворачивается к стене лицом и прикрывает глаза. Рука сама тянется к слабо эякулирующему члену, который так и хочет прикосновений. Но Агатсума хочет не там, он желает, чтобы его душа была затронута душой Камадо, хочет больше его эмоционально. Ему надо, но ему не дозволено. Недостойный. Танджиро возвращается быстро. В руках у него лента презервативов, а лицо всё красное; волосы взъерошены и руки дрожат. Дрожит и Зеницу, повернувший голову в сторону Камадо, но ему и вдоха сделать не дали, как утянули в пучину без дна – Танджиро хоть и неумело, но старательно, нежно целует блондина, придерживая его за подбородок. — Откуда? — Агатсума ухмыляется. — Незуко в аптечку положила... — Шепчет Танджиро, туманно смотря на Зеницу. Агатсума только хохотнул. — Как ты себя чувствуешь? — Неплохо. — Уверен? — Танджиро очерчивает костяшками своих пальцев скулу и щёку Зеницу, а взгляд его наполнен искренним беспокойством за друга. Друга ли теперь? Блондин только кивает и прикрывает глаза, больше ластясь к руке Камадо. Зеницу поднимает голову и его губы мажут по фалангам, оставляя искрящуюся, только ими видимую дорожку, сотканную из звёздочек их чувств. В следующие мгновения, Танджиро срывает крышу. Он знает что делать только по порно и хентай-манге. Брюнет отрывает один презерватив из ленточки, срывает кусок и достаёт контрацептив. Зеницу выгибает шею и читает вкус «Вишня и шампанское» в слух. Камадо останавливается и багровеет ещё сильнее, рвано выдыхает, опуская голову вниз, явно пытаясь скрыть свой стыд. Зеницу лишь нежно убирает выбившуюся прядь чёлки Танджиро за ухо. Руки Агатсумы дрожат, но он знает больше брюнета и берёт инициативу на себя, выхватывая резинку из ладоней Камадо. Он слегка тянет его за локоть, безмолвно приказывая сесть напротив; Зеницу несмело, но зная, берёт чужое естество в ладонь, проводя пару раз вверх-вниз, пока Танджиро держит красноречивые звуки в себе, и натягивает презерватив на явно реагирующий член. По указаниям Агатсумы, Танджиро хватает худощавые ноги блондина под колени, нависая над ним. Зеницу направляет головку ствола к входу в своё естество, даже не смотря: он любуется любимым человек пред собой, тем, кто украл его хрупкий орган и наверняка не повредит, не сломает его. Танджиро не обидит Зеницу и блондин уверен в этом. Им уже невыносимо терпеть и они, наконец, делают первые движения друг другу навстречу. По комнате раздаются пошлые хлюпанья и шлепки, развратные, грязные стоны, но слова, что говорят студенты, наполнены чистотой и любовью. Их сердца бешено стучат о рёбра, видимо пытаясь раздробить их, Зеницу слышит ритм обоих сердец, возможно, сердце Танджиро стучит сильнее и быстрее. Камадо бы отметил, что Агатсума пахнет сейчас особо: обычно, от него веет грустью или гробовым спокойствием, в свои истерики он пахнет осенним дождём, но сейчас на его душе лето. Зеницу пахнет счастливым полем из одуванчиков, пахнет тёплой любовь, благоговейным запахом мускуса. Им до сих пор невыносимо, но они научатся терпеть. Они познают свет любви, словно одинокой звёздочки в ночном небе, потому что их любовь — только для них.

***

— Уххх! — Незуко сладко потянулась, разминая спину. Пара косточек хрустнула и Камадо облегчённо распласталась на спинке своего кресла. Она мельком просмотрела свою работу и решила уже начать редактирование, как в комнату постучали. — Незуко, ужин готов! — За дверью говорит Танджиро. — Иду-иду, братец. — Отвечает девушка, закрывая вкладки и сохраняя документы. Танджиро начал спускаться по лестнице, но видимо, что-то вспомнил и крикнул: — К нам придёт Зеницу. Освободи один футон, пожалуйста! — Хорошо! — Крикнула Незуко через плечо, а сама залилась еле уловимым обычному глазу румянцем, гаденько ухмыляясь. Как она будет смотреть им в глаза после таких-то фантазий? « — Напьёмся — разберёмся» Хихикнув своей ироничной шутке, Незуко вышла из комнаты, отметив про себя, что по коридору божественно пахнет мясом, которое приготовил Танджиро.