Южный амулет

      Суп с мучными клецками у Карин всегда получался вкусным, но Мартин больше не мог принести ей ни муки, ни масла. Он сидел у себя дома, за столом, на котором был рассыпан ворох листьев одуванчика, и, выбирая те, что посвежее, отправлял их в рот. Остальные должны были пойти на простой травяной суп. И когда уже кончится проклятый голод?       Утром он был в лесу, но не то что никого не подстрелил — даже не смог найти съедобных кореньев. То ли элендцы уже повыкапывали всё, что можно было употребить в пищу, то ли волшебный лес не желал более кормить людей. Мартин подозревал последнее. Казалось, природа хочет, чтобы все они передохли.       — Если б было масло, я б салат из них сделал, — сказал он сам себе, рассматривая очередной лист. Крупный, слегка подсохший по краям и, конечно же, горький. — Как только кролики это жрут?.. Эх, щас бы крольчатинки!       С трудом отогнав мысль о нежной кроличьей ножке, Мартин сжевал и этот лист. Не противно, конечно, но горько и совсем не сытно.       Он запил листья водой, отчего тут же почувствовал себя полуголодным, и начал резать остальные на суп. Если он правильно запомнил, прошло уже две недели с тех пор, как он в последний раз ел что-то, кроме травы. Травяной салат, травяной суп, просто трава... Травяные пирожки и травяной суп с клецками уже стали мечтой.       «Может, у Клауса есть немного масла? Мука-то вряд ли, да если и есть, чего ради ему голодать из-за меня, а вот масло...» — эта мысль так и засела в голове; Мартин понятия не имел, как будет возвращать долг, но, не раздумывая, бросил нож на стол и вышел на улицу. От резких движений потемнело в глазах, но это быстро прошло; до соседского дома удалось дойти без приключений.       На стук никто не ответил, и Мартин вошёл прямо в дом. Обычно там было шумно — у Клауса были дети — но, видимо, они ушли в лес в надежде найти еду.       Пройдя через тёмный коридор, Мартин открыл дверь в комнату и увидел Клауса возле окна. Тот сидел спиной ко входу и разговаривал... видимо, с портретом в рамке. Не было видно, с чьим; голос Клауса звучал тихо, но настойчиво. Мартин нахмурился.       «Уж не просит ли кого из своих на тот свет забрать?»       — Тысяча семьсот семьдесят пятый, — говорил Клаус. — Лето.       И тут вдруг портрет ему ответил. Мартин, вытаращив глаза, застыл на месте; потом приподнялся на цыпочках, чтобы увидеть из-за спины соседа что-то, кроме края позолоченной рамки.       Изображение было цветным, поразительно объёмным. И шевелилось. Мартин быстро сделал пару шагов назад, чтобы чудной портрет не засёк незваного гостя.       — Но ты ведь понимаешь, что я в параллельном мире? Не было такой страны в нашем, значит, и голодные годы могли не совпадать!       — Тем не менее ты говоришь на нашем языке. И имя твоё — у меня младшего так зовут, Михаэль! Помоги. Сил уже нет терпеть эту неизвестность.       — Ладно, — раздражённо ответил собеседник Клауса. — Только какой прок... Вот бы я мог через это зеркало тебе хоть пару булок сунуть! Всегда мечтал о такой возможности. В наше время еды более чем достаточно, передать бы её в какой-нибудь голодный год...       Мартин отступил за стену и сглотнул набежавшую слюну. Да, пара булок пришлась бы кстати... Значит, у Клауса там волшебное зеркало. Дурак! Он бы мог поменять такой ценный артефакт на целый мешок зерна... Или даже на свиную тушу... А он сидит и выспрашивает, когда голод закончится. У человека из другого мира. Ума палата!       Он вышел из дома и, постояв немного за окном, постучал по раме — громче, чем в первый раз. Окно тут же открылось.       — Мартин... Чего тебе? — Клаус выглядел совсем уныло — давно не стриженый, небритый; в тёмно-русых волосах начала появляться седина, исхудавшие щёки прорезали морщины, идущие от носа к уголкам губ. Да уж, ему-то тяжелее, на нём ещё и жена, и трое детей. Мартин тоже чувствовал некоторую ответственность за Карин и её отца, но это всё же было совсем другое. Она была его женщиной, да; но в то же время в их отношениях было что-то братско-сестринское, они оба помогали друг другу, и ни один не чувствовал, что другой без него пропадёт. К тому же у них не было детей.       — Можешь одолжить немного масла? — спросил Мартин, собравшись с духом.       — Ну, чуть-чуть могу отлить. — Клаус закрыл окно, видимо, чтобы не впускать холод — хотя на улице едва ли было действительно холодно, но от голода всем казалось именно так — и пошёл открывать Мартину дверь.       Оказавшись в комнате, тот незаметно огляделся вокруг. Интересно, где Клаус прячет портрет? Подумать только, окно в другой мир. Или просто в будущее, если этот Михаэль лжёт насчёт названия страны. А ведь у него можно выспросить, какие доселе неизвестные травы могут быть съедобными, какие новые виды оружия изобрели, какие способы ловли рыбы... вдруг люди продвинулись вперёд, и их методами можно будет воспользоваться?       Клаус спустился за маслом в погреб, и Мартин быстро рванул к окну. Сбоку от него стоял массивный стол с ящиками под столешницей; едва ли Клаус успел бы убрать портрет дальше...       Так и есть. Знакомая рама показалась перед глазами, едва он выдвинул один из ящиков. Но это был не портрет; это было зеркало. Мартин давно не видел своего отражения настолько чётким — настоящим зеркалом он так и не обзавёлся — и даже удивился тому, насколько он стал тощим и больным на вид.       — Михаэль, эй! — шёпотом позвал он и слегка постучал по поверхности. Но Михаэль не появился; Мартин продолжал видеть самого себя, только теперь отражение помутилось, начало темнеть — но как, ведь на небе не было ни облачка? — а потом вдруг дёрнулось и перевернулось вверх тормашками. И ещё. И ещё раз... У Мартина закружилась голова, и всё потемнело.       Очнувшись, он не понял, где находится. Тёмное крохотное помещение напоминало кузницу. В глубине его стояла плавильная печь, посередине, в нескольких футах от лежащего на полу Мартина — котёл, от поверхности которого валил дым и поднималось лёгкое золотистое свечение. От постоянного озноба и следа не осталось — слишком уж здесь было жарко.       Растирая гудящую голову, Мартин сел и увидел зеркало. Оно лежало совсем рядом с ним — к счастью, не разбившееся. В комнате больше никого не было.       «Надо выбираться отсюда», — подумал Мартин и внезапно понял, что вполне может быть и в параллельном мире. Он схватил зеркало — поразительно лёгкое — и всмотрелся в него, ожидая увидеть комнату Клауса.       Вместо того он увидел светлую комнатушку с диковинными пёстрыми растениями,  высаженными в разноцветные горшки на окно; комнатушка была оклеена блестящими, явно дорогими обоями, вдали виднелся шкаф из непонятного материала, почему-то чёрного цвета, а на стене висел большой, безумно реалистичный портрет коротко стриженой женщины в до странности открытой одежде — без рамы, с неразличимой на расстоянии яркой надписью внизу.       — Михаэль! — наудачу крикнул он, и изображение тут же рванулось в сторону; Мартин зажмурился, а когда открыл глаза, из зеркала смотрел круглыми глазами парень чуть младше него, лет восемнадцати-двадцати.       — Ты кто? Где Клаус?       — Я сосед его. Зеркало перекинуло меня сюда, — начал было Мартин, как вдруг позади него распахнулась дверь. Прижав зеркало к груди, Мартин обернулся и чуть было снова не потерял сознание. Проклятое головокружение, проклятый голод!       Вошедший не был ему знаком. Это был одетый в грубый кожаный жилет и льняные штаны старик лет семидесяти; волосы и борода его торчали в разные стороны. Он в два шага добрался до Мартина и выхватил зеркало из его рук, легко, как у ребёнка.       — Как к тебе попало моё зеркало? — резко спросил он.       — Как к тебе попал я? — воскликнул Мартин, вставая на дрожащих ногах. — И вообще, зеркало не твоё!       — Я его сделал, — усмехнулся старик. — Я алхимик; то, что ты здесь видишь — процесс изготовления золота. Мне уже много сотен лет, и я уже близок к разгадке. Я использую знания множества будущих веков для своих экспериментов...       Мартин обернулся к чану. Теперь он мог видеть, что в нём кипело — красноватая жидкость, на поверхность которой всё время выпрыгивал какой-то тёмный камень.       — Это не единственное моё зеркало. Через них я могу видеть будущее, встречаться с собой, прожившим ещё долгие годы... Зеркала могут перемещаться сквозь время; иногда они возвращаются ко мне. Например, если кто-то пытается их продать, разбить; если их касается кто-то нечистый на руку...       — Я не пытался украсть зеркало, — возмутился Мартин. — Я Клауса всю жизнь знаю.       — Но совесть у тебя нечиста, так? — старик уставился на него недобрыми чёрными глазами.       — Тебе-то что? Отдай зеркало, я владельцу его верну, — Мартин потянулся к зеркалу, но старик отступил.       «Проклятье, я ж не вернусь без него!»       — Чего этот человек хотел от него?       — Хотел знать, когда голод закончится, — хмуро ответил Мартин, подумав, что это никакая не тайна. — Скажи хоть, в какой год я попал!       — В тысяча двести тридцать первый, — ухмыльнулся старик.       — Больше пятисот лет назад!       — А ты думал, чужие артефакты хватать.       Мартин схватился за голову. Чёрт знает, чего ждать от этого времени. Может, ему, как чужаку, башку будет пытаться пробить каждый встречный, или повесят якобы за попытку украсть зеркало, или война тут какая идёт... А если и обойдётся, то как же его дом? Как же Карин? Неужели он никогда не вернётся в Эленд?!       — Не бойся, тут сейчас голода нет.       — Да плевать я хотел на это! Я домой не знаю как попасть!       Старик внимательно посмотрел на него своими пронзительными глазами, и Мартин почувствовал, что его будто бы засасывает в чёрную дыру. Он резко отвернулся и услышал за спиной смех.       — Ладно, верну я тебя в твой Эленд.       — Я не говорил, откуда я, — подозрительно сказал Мартин, но страх всё же начал отпускать. Этому алхимику с него всё равно ничего не поиметь — денег у него нет не то что с собой, но и дома, одежда дешёвая и потрёпанная, и даже на мясо пустить не выйдет. Да и работник он сейчас хреновый, с голодухи-то. Наверное, и впрямь отпустить хочет; жаль, что в этой кузнице еды нет, можно было бы попросить мешочек муки с собой...       А может, старику нужна душа? Вдруг зеркало питается такими вот неудачниками, которых удаётся захватить с собой?!       — Успокойся, мне твоя душа ни к чему.       — Как?! Ты знаешь, о чём я думаю?! — Мартин быстро повернулся обратно и увидел, что старик хохочет, держась рукой за живот.       — Конечно, знаю. Ты же был в моём зеркале. Муки у меня, кстати, нет, но я могу передать твоему приятелю свиную ножку.       Мартин вытаращился на него загоревшимися глазами и даже шаг вперёд сделал.       — Не надейся, ты её есть не сможешь, — покачал головой алхимик. — Я не кормлю воров и мошенников.       — Ладно, чёрт с тобой, — ухмыльнулся Мартин, и алхимик ушёл, забрав с собой зеркало.       Оставшись один, Мартин походил по помещению, машинально отмечая, где что лежит. Недешёвые старинные инструменты, слитки металла, поразительно похожего на золото... конечно, он не мог отсюда ничего украсть, но не удержался от того, чтобы прикинуть, сколько всё это может стоить.       От котла поднимался жар. Мартин отошёл подальше от него и от печи, но к двери приближаться не стал. Не хватало ещё, чтобы маг принял это за попытку побега и отказался возвращать в Эленд.       «Кому расскажешь — не поверят!..»       Наконец дверь открылась. Маслянистая, рыжевато-коричневая поджаристая свиная ножка в руке алхимика притянула взгляд сильнее, чем зеркало; от одуряющего запаха рот Мартина заполнился слюной, и он даже взялся за стену, чтобы не рвануться к ножке и не вцепиться в неё зубами... в желудке словно вдруг разверзлась ноющая дыра...       Алхимик подошёл ближе и вложил ножку в руки Мартина; тот смотрел на неё с большей жадностью, чем в обычное время смотрел бы на ком золота. И вдруг над его головой взметнулось зеркало. В глазах мелькнул невесть откуда взявшийся в полутьме солнечный зайчик; Мартину показалось, что его что-то схватило и дёрнуло назад, и он полетел куда-то с чудовищной скоростью, изо всех сил цепляясь за свиную ножку...       — Какого чёрта, Мартин? Ты украл моё зеркало... и... притащил вместо него свиную ногу! — Клаус ворвался в комнату вместе со своим старшим сыном, тринадцатилетним Акселем. Глаза у обоих были по шиллингу размером.       — Я не крал твоё зеркало, — одной рукой сжимая ножку, Мартин похлопал ладонью по полу рядом с собой, потом сел и осмотрелся; артефакта нигде не было. — Его забрал старик, читающий мысли...       — Я оставил тебя на пару минут! Возвращаюсь — ящик выворочен, тебя нет, зеркала нет! И теперь ещё заливаешь про стариков, читающих мысли!       — Пап, но он вернулся и принёс ногу сюда, — посмотрел на отца Аксель.       — Значит, золото уже спрятал у себя дома.       — Но мы только что были у него. И лоб у него ободран. И то, что он ногу принёс...       Мартин неуклюже поднялся с пола и, подойдя к двери, протянул ножку Клаусу. Всё равно старик сказал, что он не сможет её есть.       — Ты хоть глянь, как она перевязана, сейчас не вяжут так, — пробормотал он. Было неприятно понимать, что старый приятель считает его лжецом. Вдобавок к голоду и внезапной встряске и вовсе мерзко становилось.       «Ничего, хер со всем этим. Зато я дома».       Клаус рассмотрел ножку и покачал головой.       — Может, ты её у какого иностранца выменял. Эх, да кабы ты знал, что можно было сделать с этим зеркалом... — уныло сказал он.       — Ничего не знаю, старик сказал — продавать его нельзя. Ножку он мне сам дал, не менял я на неё твоё зеркало, — сказал Мартин, всё ещё желая, чтобы Клаус знал правду; затем просто пошёл к выходу.       Клаус и Аксель не стали его останавливать, только переглянулись. Потом Клаус позвал:       — Мартин. Если не врёшь, погоди, я тебе мяса отрежу.       Мартин остановился, прижался саднящим лбом к дверному косяку.       — Старик сказал, я не должен это есть. Тоже привязался — мол, ты вор, я таких не кормлю... Очень мне нужно, чтоб в наказание опять забрали в другой мир или ещё что-нибудь такое.       Он махнул рукой, с усилием отклеился от косяка и вышел на улицу.       Идя к себе, он с досадой думал, что даже масла не получил. А сил потратил столько, что аж ноги трясутся от слабости, в глазах темнеет, и хочется лечь и заснуть. На недельку-другую. Суп с клёцками он, казалось, ел в каком-то другом мире...       Немного не доходя до своей калитки, он услышал звонкий голос Акселя:       — Мартин! Мартин, стой!       Мартин нехотя обернулся. «Если у него там свинина, к чёрту всё, я сожру её прям здесь, и пускай меня хоть на части разорвёт!»       Но в корзинке, которую притащил Аксель, лежали полуторакилограммовый мешочек муки, пара яиц и небольшая бутылочка растительного масла.