Всё сгорает, и ты перегоришь

      — Где ты был? — спросил Глеб, замечая Антона, медленно плетущегося к своей парте.       — И что с тобой? — добавляет Артём и внимательно вглядывается в опечаленное лицо одноклассника. Кажется, в его глазах могли бы стоять слёзы, но он не плакал.       Был на пределе, возможно; от обиды, растерянности и злости. Самое отвратительное состояние, когда не знаешь, как себя вести, чтобы не сделать хуже. Чтобы не довести себя до слёз.       Хотя, казалось бы, куда хуже?       Антону казалось, что в классе было очень душно. Он тяжело дышал, даже задыхался, пытался выглядеть спокойно и расслаблено; поэтому, едва заметно улыбнувшись друзьям, Шастун стал молча вынимать из рюкзака нужные вещи.       В груди давило, как и в помещении. Всё сейчас давило и безжалостно сдавливало.       Арсения не было ещё несколько минут, а затем, вернувшись в кабинет, он молча прошёл к своему столу. Антон почувствовал едва различимое дуновение ветра, когда мужчина шёл мимо, и его запах: чуть приторный, с лёгким привкусом кофе и одеколона.       Сердце пропустило удар.       В груди всё сжалось, предвкушая что-то очень болезненное; и Антон действительно со страхом ожидал это мучительное «что-то». В голову ударило навязчивое желание уйти или скрыться, лишь бы не оставаться с ним в одном кабинете.       Как будто кто-то другой управлял его чувствами.       Кто-то дёргал за самые слабые и надорвавшиеся нитки, безжалостно обрывая их и топча по земле. Кажется, этим «кем-то» был Арсений.       Сам того не понимая, он безупречно отыгрывал эту роль. Роль то ли мучителя, то ли спасителя; это выяснится уже позже.       И ведь, признаться, вся эта тревожность или волнение были излишни; никто сейчас парнишку не терроризировал, Арсений на него не орал и, кажется, даже не собирался «мстить».       Да и в чём, собственно, вина?       Может, всё это время он переживал зря?              Ничего не говоря, Попов сел за свое рабочее место и уставился в класс, взглядом упираясь в одно-единственное лицо. Антон тоже смотрел в упор на него, пытаясь заставить себя не уводить глаза в сторону, хотя очень хотелось. Это было бы неким поражением, хотя, в его случае, он обязан был сдаться самостоятельно.       И, честно сказать, он уже был на пределе.       Не прошло и минуты от урока, а Шастун уже готов признать свой проигрыш;       — Мне кажется, — резко и громко начинает Арсений, отчего Антон вздрагивает и опускает глаза на стол, — вы не обидитесь на меня, если я не буду диктовать вам нотации о ЕГЭ. О том, как это важно для вас. Вы сами всё знаете, ведь так?       По классу прошлось неуверенное согласие, выраженное в кивках и тихих «ага». Шастун перевёл глаза на хмурящегося Глеба, который всё ещё недоумевал из-за поведения друга. Парень пристально следил за ним, щуря глаза и едва заметно улыбаясь.       Выражение это Антону не понятно. Оно и не сочувствующее, и не взволнованное; Глеб как будто «знал», но о чём именно, стоило лишь догадываться.       — Значит, мы сразу начинаем работать, — выдыхает Арсений, отрывая, наконец, глаза от спутанной макушки Антона, — сначала повторим пройденный материал. Параграф первый.       Послушно открывая учебник, Шастун физически ощущал взгляд голубых глаз на себе.       Это мешало.       Это ужасно мешало.       От этого становилось холодно и неприятно. Сердце от этого билось часто, с каждым ударом всё больнее отдаваясь в груди. Словно наказывая. Усиливаясь с каждым тяжёлым толчком.       Антон сверлил глазами трясущиеся руки, клял себя за эту бессмысленную лихорадку и честно пытался собраться. Фокусировался на уравнениях, однако, тщетно. Взгляд то и дело метался к учителю и тут же смущённо возвращался обратно.       — Кто хочет у доски порешать? — спрашивает Арсений в пустоту, не замечая вскинутых вверх рук. Он наигранно разводит ладони в стороны и усмехается, не видя реакции от учеников.       — Это риторический вопрос? — громко разрывает тишину Артём, после чего класс заливисто смеётся.       — Ну почему же, — улыбается в ответ Арсений, и Антон, заметив эту улыбку, перестаёт дышать, — оценки я ставить не буду, так уж и быть.       «Невероятен»       — Тогда я хочу, можно? — спрашивает Оксана, уже подхватывая учебник, и готовится выйти к доске. Арсений быстро кивает ей, приглашая, и даёт первый номер.       Шастун в удивлении пялится на Суркову. Она, наверное, последний человек, от которого он ожидал бы добровольного самопожертвования. Девушка, одетая на этот раз в черную бесформенную толстовку и брюки, ничем не выделялась. Да, вчера в платье она казалась «ярче». Теперь же она была немного… серой?       Как и он сам.       Как и все остальные, впрочем.       Однако, рассматривание одноклассницы надолго не затягивается; Антон вновь случайно встречается глазами с Арсением и, резко выдохнув, неловко вглядывается в учебник.       Отныне все уроки математики будут проходить так? Что ж…       10:52       Как бы Попов не старался удерживать себя, глаза то и дело скользили по хмурому лицу Антона. Кажется, Арсений даже не следил за тем, что писала новенькая. Она что-то говорила, объясняя свои действия, и этого было достаточно. Он лишь всматривался в сосредоточенного ученика, нервно переписывающего решение с доски.       Голова гудела от предположений, теорий и воспоминаний; Арсений искренне пытался найти в прошедшем какие-нибудь намёки или, возможно, то, что он упустил изначально. Не мог же он действительно спутать шестнадцатилетнего подростка со взрослым? Почему он с самого начала ни о чём подобном не подумал?       Хотя, многие ли не верят информации, которую им сообщают новые знакомые?       — Всё правильно? — вдруг спрашивает девушка, подытоживая свой краткий монолог.       Попов поворачивается на доску, чуть опешив, и несколько секунд проверяет аккуратно выведенное решение. Точно, он учитель и он сейчас на уроке; как и Антон, — его ученик. Ученик, а не парень или «знакомый».       — Да, садись, поставлю тебе пять… — нарушив своё обещание, говорит он, и девушка улыбается ему в ответ, радостно кивая головой, — имя?       — Суркова Оксана!       Арсений аккуратно выводит оценку в журнале и, обернувшись в класс, смотрит на Антона. В голову лезут неприятные мысли. Верно, парнишка его ученик, а это значит…       Мальчику вдруг показалось, что губы учителя едва заметно дрогнули в странной ухмылке. Мужчина показательно кивнул ему, набрал в лёгкие воздуха и встал, облокотившись на учительский стол.       — Ну, раз уж новенькая, Оксана, — кивнув девушке, заговорил Арсений, — сумела себя проявить и показать свои знания, пусть это сделает и другой новенький.       Шастун несколько секунд медлит, по-щенячьи глядя на Арсения, но тот жестом подзывает его к себе.       Всё падает.       Кажется, мозг совершенно атрофируется, отказываясь спускаться на землю. Антон встаёт, дёрнувшись в сторону учителя, но замирает, когда тот протягивает ему мел.       — Ты меня боишься что ли? — смеётся Арсений, издеваясь над учеником, но Антону не до смеха. Он поджимает губы и отрицательно качает головой.       «Что это за театр?» — мечется на подкорке, отказываясь воспринимать ситуацию всерьёз.       — Я, нет, не боюсь, — Шастун делает ещё несколько шагов к учителю, слыша позади себя тихий смех одноклассников.       Арсений, не растерявшись, сам берёт запястье Антона и вкладывает в его ладонь длинный тонкий мелок. Руки мальчишки тёплые и очень гладкие; непривычно гладкие.       — Давай третий номер, он попроще, — говорит Попов, улыбаясь, и чувствует внутри такое наслаждение от потерянного вида парня, что хочется просто в голос перед всеми рассмеяться, — или тоже сложный для тебя?       Честно говоря, Арсений понятия не имел, умён ли парень или нет.       Быть может, он сейчас все сам решит на раз-два, а учителю придётся краснеть? Или, возможно, теория о бестолковости подростка окажется наивернейшей из всех остальных.       Шастун молчит, постепенно приходя в себя. Кожа всё ещё помнит касание мужчины; кажется, у Арсения очень холодные руки. Антон оглядывается, внезапно понимая, что не взял учебник. И, не успев дернуться в сторону парты, Попов протягивает ему свой.       — Спасибо, — более твёрдо бросает Антон и спешит переписывать на доску третий номер.       Кажется, он даже знал, как решать подобные примеры. Это вдохновляло, но изучающий взгляд не позволял собраться.       Арсений следил за каждым движением парнишки, замечая, как трясутся его руки. Удерживая мелок в сантиметре у доски, он ненарочно стучал: так сильно его лихорадило. Кажется, парень действительно его боится.       А может, Попов снова слишком много берёт на себя? Может, Шастун боится толпы и внимания в принципе?       И, не замечая заминки подростка, Попов спокойно рассматривал потёртые джинсы ученика, черную, чуть мятую футболку, белые носки и кеды. Парень выглядел слегка неопрятно, но это ему шло.       Только когда тонкие руки опустились вниз, Арсений обратил всё своё внимание на написанное. Точнее на то, что написан был только пример, а сам Антон, сжав губы, сверлил глазами лицо учителя.       — Ты знаешь, как решать? — спрашивает Попов, заранее зная ответ.       Антон, заставляя себя, едва заметно качает головой. Арсений снова улыбается и поворачивается к классу, медленно усаживаясь за своё рабочее место.       — Это печально… — говорит он, но никому в классе его улыбка не ясна, — помучить тебя ещё или отпустить? — спрашивает он в пустоту, выдыхая.       — Отпустите, — громко отвечает Ира, усмехнувшись, — он выглядит слишком несчастным.       — Думаешь? — Арсений показательно смотрит на Антона, оценивая его, и замечает сжатые челюсти вкупе с раздражённым взглядом, направленным в класс, (а если точнее, на Иру), — может, и так.       — Прости, Тош, но ты выглядишь, как брошенный котёнок, — тише отвечает ему Ира, пытаясь не смеяться из-за серьёзного взгляда парня. Арсений, услышав это высказывание, снова смотрит на Антона и по-странному тепло улыбается.       — Ну к чёрту тогда; садись, котёнок… — парень проходит мимо Арсения, чувствуя его взгляд, и, ненавидя себя, садится за свою парту, — фамилия?       — Шастун.       — Шастун, — эхом за ним повторяет Попов и жестом приглашает Иру, которая вызвалась дорешать пример Шастуна, — и верни мне учебник.       Антон не понял, что за спектакль устроил Арсений.       «Для чего это было?»       «Просто чтобы отыграться?»       Тогда сделанного было слишком мало: «стоило ещё помучить и опозорить бессовестного ученика! Гуляющего, пьющего и курящего!»              Весь оставшийся урок Антон думал только об этом. Арсений больше на него не смотрел, но лёгкая ненавязчивая улыбка на его губах сохранялась до самого звонка. Шастун тогда попросил друзей идти без него, оставаясь сидеть на месте. И, дождавшись, когда последний ученик покинет кабинет, Антон, решившись, посмотрел в упор на Арсения.       Тот, ожидая этого жеста, сразу вскидывает брови и смотрит на подростка с немой усмешкой в глазах. Усмешкой вызывающей, скептичной и слегка «ядовитой».       — Я жду, — говорит он через несколько секунд, — оправдывайся.       Антон ещё некоторое время молчит, кусая щеку изнутри, и думает, с чего ему начать. Однако, он не успел собраться. Арсений встаёт с места, медленно сокращая расстояние между ними, и тихо, спокойно начинает говорить:       — Тебе, вроде как, двадцать недавно исполнилось, — улыбка спадает с его лица, оставляя выражение какой-то злости или разочарования, — разве нет?       — Я соврал, — тут же отвечает Антон, повторяя свои же слова, и опускает глаза в ноги Арсения, который остановился в метре от него, — я же не мог…       — Когда говоришь со мной, смотри мне в глаза, а не в ноги, — перебивает ученика Попов, складывая руки на груди, — продолжай.       Арсений видит смущение Антона; видит его волнение и обиду, теряющуюся в тревожном взгляде. Видит, как Шастун, не зная, что говорить, открывает и закрывает рот, пытаясь подобрать правильные слова. Видит, как тот буквально себя ломает, чтобы не увести взгляд в сторону.       — Ты понимаешь, что врать о возрасте, когда тебе шестнадцать, как минимум, тупо? — спрашивает наконец Арсений, понижая тон голоса.       Антон на секунду или две уводит глаза к окну, но затем возвращает их на лицо учителя, чувствуя веющий мороз от его взгляда.       — Понимаю.       — Но не смотря на это, ты врёшь? — вопрос не требует ответа, поэтому Арсений просто продолжает: — Ты этим подвергаешь опасности не только себя, но и тех, кто считает, что тебе двадцать.       — Чем? — искренне не понимает Шастун, хмурясь, но тут же осознаёт, округляя глаза ещё больше, — да я же не собирался ни с кем спать! С вами тем более!       Арсений вскидывает брови, сжимая губы, и кивает, словно этого и ожидал.       — Это… похвально, — комментирует он, — но не повышай голос.       — Извините, — тут же тушуется Антон, умолкая, но слова так и лезут наружу, — но вы же должны понять: если бы я сказал, что мне шестнадцать, меня бы выперли из бара!       — Открою тебе секрет, — кивнул Арсений, тоже слегка повысив тон, — так и нужно было сделать! Кто в твоём возрасте пьёт виски и знакомится со взрослыми мужиками? А если бы я был пьян?       — Но вы были трезв! — восклицает Шастун, и тут же умолкает, понимая, что снова повысил голос.       Арсений смотрит на него исподлобья и уже открывает рот, собираясь что-то сказать, но не успевает: по классу разносится глухой стук, дверь открывается, и в кабинет входит Павел Алексеевич.       — Я помешал? — останавливается он на полпути, смотря то на Арсения, то на Антона, — могу подождать, если что.       — Мы закончили, — резко обрубает Арсений, больше не удостоив ученика и взглядом, — и, Шастун, поработай немного с параграфом. Я тебя спрошу на следующем уроке.       Антон неуверенно кивает и встаёт с места, неловко подхватывая рюкзак. Чувствуя, как сердце рвётся изнутри наружу, он выходит из кабинета и тяжело выдыхает, прикладываясь спиной к двери.       Тем не менее, всё прошло не так уж и плохо.       Арсений его выслушал: даже из кабинета не выгнал. А на уроке вообще улыбался и шутил! Пусть, издеваясь. Это ведь тоже показатель.       Показатель чего?       «Уже плевать».

***

      — Он что, совсем плох? — сходу спрашивает Паша, когда дверь за парнишкой закрывается.       — В смысле? — хмурится Арсений, не сдвигаясь с места, — а, ты про Шастуна… да, у него явные проблемы с… с алгеброй.       — Возьми его себе, — простодушно пожимает плечами Воля, усаживаясь на стол перед Арсением, — тебе не привыкать подбирать несчастных детей, которых мир обделил мозгами.       — Его точно не возьму, — выдыхает Попов, потирая глаза пальцами, — нахер он мне не сдался…       — Ого, неужели всё настолько ужасно? — улыбается Паша, наигранно хватаясь за сердце.       «Всё ещё ужаснее, чем можно было подумать».       Попов многозначительно смотрит на него, затем вздыхает и натянуто улыбается. Он стоит в метре от мужчины, облокотившись поясницей на парту, и смотрит как-то исподлобья, отчего голубые, светлые глаза становились на тон темнее. Выражение лица уставшее, а взгляд потерянный.       — Давай ближе к делу… — говорит он, уходя от ответа, а затем, вздёрнув плечами, раздражённо добавляет: — ты не о моих учениках болтать пришёл.       — Он и мой ученик, так-то, — пожимает плечами Павел Алексеевич, спокойно всматриваясь в переменчивое настроение друга, — но ладно. Не хочешь, как хочешь. Давай ближе к делу, как ты сказал.       — Я согласен, — тут же бросает Попов и, соскочив с места, идёт к учительскому столу, — с твоим предложением, я имею в виду. Думаю, нужно попробовать.       — Ты точно хорошо подумал? Там ведь контракт: подпишешь, дороги назад не будет. А Лёху я просто так дёргать не хочу.       — Вот только отговаривать меня не надо, — раздражённо огрызается Арсений, резко разворачиваясь на мужчину, — я хорошо подумал!       — Как знаешь, я только рад буду, если тебя примут… — улыбается Паша и подходит к Попову, стоящему полубоком, — значит, я скину тебе всю информацию на почту и там ты свяжешься с Лёшей. Не парься, он твой одногодка, вы поладите.       — Идёт.       Паша около минуты смотрит на хмурое, серьёзное выражение на лице друга, а затем, вздохнув, разворачивается к выходу.       — У тебя последний урок был? — спрашивает он уже в дверях; больше из вежливости, чем из интереса. И затем, увидев короткий кивок мужчины, добавляет: — Везунчик.       Дверь за ним закрывается, по школе тут же проносится гудящий звонок, а Арсений оглядывает пустующий класс.       Взгляд падает на отодвинутый стул за партой Антона, отчего в голове моментально воспроизводятся чуть смущённые зелёные глаза, беспокойно ищущие ответы на вопросы учителя.       — Пиздец… — шепчет Арсений в глушащую тишину, слегка мотая головой, и пытается уложить в голове всё произошедшее за сегодняшний день.       Что-то ему тихо подсказывает, что разобраться во всём будет невозможно.       По-крайней мере сегодня.