***
Единственное, что изменилось в жизни Антона за эти три дня, так это Ира. Вернее, то, что она до сих пор не появилась. Парень уже третий день следил за её пустующим местом, раз за разом возвращаясь к своему непрочитанному сообщению. Он даже порывался удалить его «для всех», но было уже поздно. Время действия функции истекло. «Была в сети в 20:45» Каждый раз, натыкаясь на эту подпись, Антон жмурился и резко уводил глаза в сторону, боясь даже предположить, что же могло с Ирой случиться. Номера девушки Антон не знал, поэтому позвонить ей не мог. Подруги Иры на расспросы об отсутствии одноклассницы лишь пожимали плечами. Им она тоже, соответственно, не отвечала. 26 октября. — Завтра родители возвращаются, — в который раз ноет Глеб, опуская руки и падая головой на них, — хочешь сегодня ко мне на ночь? Без алкашки, просто хуйней пострадаем. — Я не против, только смена у отца закончится в девять, — задумчиво отзывается Шастун, — значит, в восемь встретимся. — Ладно, тогда после погуляем, помотаемся по городу. — Замётано, — пожимает плечами Антон и снова залипает в ленту новостей. Погода окончательно испортилась, и даже первый снег, выпавший вчера, нисколько не спасал положение. Вместе с ним появилась слякоть и грязь. А вместе и с грязью появилось отвратительное, гадкое настроение. Которое и без всех этих красочных дополнений было не в порядке. Помнится, будучи ребёнком, Антон зиму обожал, считая этот сезон самым «тёплым» и уютным. Он любил праздники, любил играться в снегу, любил новогодние каникулы и серию фильмов о Гарри Поттере. Жаль только, что это было лишь тогда. Сейчас память словно утеряла все подобные эпизоды, и ничего, кроме апатии на душе не осталось. 11:58 В кабинет влетает директриса, и весь класс заторможено встает, приветствуя женщину. Она останавливается у учительского стола и ждет. По школе разносится звонок, режущий уши, а учитель русского, только вошедший в кабинет, урок не начинает. Павел Алексеевич, хмурясь, встаёт рядом с женщиной и молчит, складывая руки на груди. Поведение учителей ставило в тупик и напрягало. И, ладно, всё бы ничего, но за мужчиной следом в кабинет входят двое полицейских, останавливаясь у дверей и внимательно рассматривая класс. — Здравствуйте, — говорит директриса, выдыхая, и жестом приглашает учеников сесть, — вероятно, вы уже могли заметить, что ваша одноклассница, Кузнецова Ира, не появляется в школе… с пятницы. Ира и дома не появлялась всё это время. Родители написали заявление о пропаже… Все падает. Антон распахивает глаза и закрывает рот рукой. Он нервно переводит взгляд на одного из полицейских и с ужасом отмечает, что тот его реакцию заметил. Презрительно всматриваясь в него, мужчина сжимал зубы и щурился. Весь остальной монолог директрисы долетал до Шастуна лишь обрывками слов и предложений. — Дело в том… в общем, Ира сказала перед уходом, что пойдёт на ночь к своему другу, однако имя она не назвала. Дети, кто знает о ней что-либо, зайдите ко мне в кабинет после этого урока. Лучше побеседовать со мной, чем с участковым, поверьте. Еще раз прошу прощения, Павел Алексеевич. Женщина ушла, следом за ней вышли и двое мужчин, (один из которых не спускал тёмных глаз с Антона), оставив после себя мрачную, очень тёмную и гнетущую атмосферу. Парни, присутствовавшие тогда на ночёвке, не могли сосредоточится на теме урока до самого конца. Они изредка переглядывались и неловко уводили глаза в сторону, боясь даже думать о том, что может произойти дальше. Только после звонка, выйдя в коридор и собравшись вместе, они смогли всё обговорить. — Мы же идем? — спрашивает Антон у Глеба, но тот слишком резко тушуется, мотая головой. — Не знаю, Шаст, думаешь, это хорошая идея? А если нас подозреваемыми будут считать? — Даже если будут, то недолго. Мы оба невиновны в ее пропаже. Но нужно сказать откуда Ира шла, какой маршрут у нее был. Это все серьёзно. Поверь, когда узнают, что ты промолчал, тебя наоборот заподозрят сильнее. — Мне нехорошо… — Сорокин выставляет руку к стене и заглушено дышит. Он жмурится и не может взять себя в руки. Влад с Артёмом просто молчат, хмурясь и сжимая губы. — Пойдём, говорить буду я. 12:47 — То есть, это все? — недоверчиво спрашивает женщина, не спуская внимательного взгляда с лица Шастуна перед собой. — Честное слово, — кивает Антон и сердце его заходится в тревожном волнении. Глеб рядом просто молчит, придерживая себя за спинку стула. Другие двое остались у входа в кабинет директора, не решившись войти. — Вы понимаете, что вас вызовут на допрос? — мягко спрашивает директриса, и подростки неуверенно ей кивают, — хорошо, идите на уроки. Антон чувствовал себя героем детективного сериала. Столько всего произошло за последние несколько дней, что уложить это в голову просто не получалось. Кажется, вчера только Антон наблюдал за смущённой улыбкой Кузнецовой и выслушивал её признание, пока провожал девушку домой… а сегодня он уже не знает о её месте нахождения и… Что это? Чувство вины? — Я пойду домой. — Проводить тебя? Давай, я всё-таки… Ир? Давай я провожу тебя! Он чувствовал себя виноватым. Он не проводил её. Он не проводил пьяную девушку домой, когда та была почти в истерике. Он позволил ей убежать, позволил ей уйти, просто воспользовавшись её чувствами в своих целях. Так сильно он себя давно не ненавидел.***
Арсений проснулся поздно и сообщил руководству о том, что возьмёт двухдневный отгул. Слишком его всё заебало. Состояние было ни к чёрту, и мужчина твёрдо решил, что пора бы уже отоспаться и расслабиться. Тем более, даже такой короткий перерыв с Антоном ему точно не помешает. Точнее, то, что эти два дня он просто не будет его видеть. Оглянувшись, Арсений увидел рядом с собой Серёжу, мирно сопящего во сне. Попов некоторое время его рассматривал, а затем, едва заметно улыбнувшись, ушёл в ванную. Поговорить об Антоне с Матвиенко вчера так и не вышло. Новость о дате собеседования настолько выбила его из равновесия, что мужчине действительно удалось отвлечься и расслабиться. Впервые, кажется, за такой огромный промежуток времени. А может, на это повлияла и встреча с Матвиенко. Умывшись, Попов делает кофе и возвращается в спальню, где был его друг. Он кидает быстрый взгляд на циферблат часов и выдыхает. 10:31 — Серый, — зовёт Арсений Матвиенко и ставит на тумбочке его кружку, — Серёж, вставай, просыпайся. Парень, едва дёрнувшись, приподнимается на локтях и смотрит на Арсения слегка помутнённым ото сна взглядом. Он долго молчит и жмурится. — Доброе утро… — хрипит он через пару минут и берёт в руки свой кофе, кивнув другу в знак благодарности. Арсений сверлит парня взглядом, улыбается и чувствует невероятное облегчение. Ему действительно в компании Матвиенко становится лучше. Намного лучше. Так он чувствует хоть какую-то опору. — Я не заметил вчера, как ты уснул, — виновато усмехнулся Попов и сел на край кровати со своей стороны, — и как сам вырубился не заметил. — Ты вчера первый уснул, а я просто не хотел застилать диван, ты же не против? — улыбается Матвиенко и отпивает ещё немного горячего кофе. — Конечно, — кивает Арсений, — я вчера так с тобой и не поговорил. А так много хотел сказать, как мне кажется… — Так расскажи сейчас, у меня всё равно смена в восемь, ещё полно времени, — пожимает плечами Серёжа, — только умоюсь пойду, а то что-то проснуться никак не выходит. Арсений кивает и собирается с мыслями. В какой форме всё преподнести? Рассказать ли о произошедшем в машине или умолчать? Поделиться своими чувствами или и о них тоже лучше не упоминать? Попов снова переживал и никак не мог успокоиться. Блять, да он только что чувствовал себя как никогда свободно, а один лишь образ Шастуна заставляет его сжаться и переживать всё заново. Никогда он не чувствовал себя таким жалким. — Давай, Арсюх, — входит в комнату Серёжа и садится напротив задумчивого друга, — я слушаю. Матвиенко рассматривает впалые синяки под глазами, слегка трясущиеся руки и отмечает про себя, что Попов действительно с каждым разом выглядит всё хуже. Нет, он не теряет своей природной красоты и остаётся привлекательным, однако усталость скрыть у Арсения не удаётся. Кажется, он, плюсом ко всему, ещё и похудел, поскольку под серой футболкой отчётливо просвечивались тонкие ключицы, которые Матвиенко раньше не замечал. И пальцы мужчины стали словно длиннее и изящнее. — Я полный долбаёб, — после долгой паузы сказал Арсений, — я грубо прервал всё, что было. Сказал ему что-то… я не помню, кажется, что не хочу сесть в тюрьму из-за него… назвал его ребёнком… — То есть, разложил по фактам? — улыбается Серёжа, но тушуется сразу, как только замечает измученный взгляд голубых глаз на своём лице. Арсений кусает губу и снова долго собирается с мыслями. — Он ушёл, а я… я даже не знаю… чья это была квартира, что он вообще там делал… меня и не касается это, верно? — усмехается Попов, словно провинившийся ребёнок, и опускает глаза к рукам, в которых уже остыла небольшая кружка с кофе. — Ладно, а зачем ты всё прервал? — поразмыслив, спрашивает Серёжа и понимает, что задевает что-то болезненное, поскольку в следующий же момент Арсений отставляет от себя напиток и закрывает лицо руками. — Он… блять, — шипит мужчина, заставляя себя произнести это вслух, — Серый… он отсосал мне в машине, — заглушено шепчет Попов и мотает головой, словно отряхиваясь от сказанного, — а я не остановил его, ты понимаешь? Он… я, кажется, привязался к нему, и… может… может, я влюбился? — Ты уверен? — спокойно прерывает его Серёжа, — ты слишком мало знаешь о нём, чтобы говорить о любви, — Попов выпрямляется, думает, закрывает рот и молчит, — подумай, нужно ли тебе это. «Нужно ли мне это…» «Нужен ли мне он?» — Арс, всё ведь сгорает, — продолжает Матвиенко. Попов уводит глаза к окошку, чувствуя себя донельзя смешным. Это ведь нормально, — стыдиться своих чувств? — И ты тоже перегоришь.***
28 октября. Утром классу объявили, что математик заболел, и Антон ему довольно позлорадствовал. Глеб, конечно, на все шутки по этому поводу скептично пожимал плечами, поскольку парень выглядел абсолютно неубедительно. Особенно, когда Антон стал расспрашивать несчастную заменяющую учительницу о самочувствии Арсения Сергеевича и удастся ли ему выйти с больничного, например, к следующей неделе. Антон, однако, помимо Арсения и «ненависти» к нему, занимал теперь свои дни переживаниями об Ире. Девушку всё ещё не нашли, а допрос у участкового прошёл уж как-то слишком просто. Глеба, тем не менее, мучили дольше, поскольку парень, перепугавшись, путался в показаниях, заикался и нервничал. Антона же отпустили почти сразу. Хотя, честно говоря, ему показалось, что отношение к нему было несколько безалаберным. — Где вы были в период, с часа ночи до, например, восьми утра? — спрашивал рослый тучный мужчина, хмуро вглядываясь в нервное лицо мальчика перед собой; он тяжело и громко дышал, что слегка сбивало с мыслей. — Я… не уверен, кажется, я вышел тогда на улицу поговорить с одним своим… знакомым. Это было примерно в два часа ночи. — Он может это подтвердить? Кто это был? Назовите его имя и фамилию, — приготовившись записывать, протараторил молодой парень чуть поодаль. — Да, это… Арсений Попов, он… учитель в моей школе, — неуверенно понизив голос, сообщил парень, но никого этот факт в тупик не поставил. — Как вы думаете, вашу встречу мог бы подтвердить кто-либо посторонний? — Не знаю, — нервно отозвался Антон, — может быть… Поначалу он не придал этой информации значения, а теперь его мучило две навязчивые мысли; во-первых, у Арсения обязательно спросят, виделся ли он ночью со своим учеником; во-вторых, если их встречу видел кто-то, он может рассказать подробности их «светской беседы». Хуже только, если они оба не заметили камеру. Ещё хуже, если камера эта писала со звуком. Помимо всего прочего, Антон сообщил и о поцелуе, и о том, что планировал предложить девушке встречаться. Почему-то показалось, что, утаив об этом, можно будет привлечь его к ответственности. Полицейские, допрашивающие его минут двадцать, поблагодарили парнишку и отпустили, а вот Сорокина Антон ждал час, как минимум. Влада и Артёма допрашивали в другом помещении, чтобы подростки не имели возможности советоваться и договариваться. Тем не менее, парни в итоге собрались на внутреннем дворе отделения и мрачно двинулись в сторону главной улицы. — Я поверить не могу, что она пропала, — шепчет Артём, проглатывая ком в горле, мешающий говорить, — она же всегда с нами была… — Подожди, пока ещё неизвестно, где она. Может, она сбежала? — предположил Влад, хмурясь и убирая руки в карманы брюк. — Это вряд ли, у неё отличная семья, отчего бежать? — возражает Глеб, — Стоит признать, что с ней что-то случилось. Она пропала. Она исчезла без денег и паспорта. Не могла ж она так сбежать, без всего. Антон молчал. Он не мог и не хотел верить во всё это. Чувство вины его атаковало с каждой минутой всё сильнее, и он никак не мог найти в себе силы отпустить. Кажется, полноценное осознание пришло только сейчас. Сейчас, когда его расспрашивали о том дне. Сейчас, когда полицейские предполагали похищение. Сейчас, когда теории об убийстве перестали выглядеть мистикой. Остановившись, Антон зажмурился и полез за сигаретами. Все парни тоже затормозили, обернувшись на одноклассника. — Я мог её проводить, — тихо говорит Шастун и затягивается, — я предложил ей, но не стал настаивать. Я должен был её проводить. Парни молчали. Тишину резали лишь проезжающие мимо машины и шумевший ветер. Когда Антон двинулся вперёд, компания просто пошла за ним, молча переглядываясь. — Она пропала из-за меня. Эту тему они больше не поднимали. Гулять тоже не стали, и ночёвку у Глеба отменили. Расставшись минут через двадцать, они разошлись по домам. Антон долго мотался по вечернему городу, долго сверлил глазами переписку с Димой и, усевшись всё-таки на лавочку на незнакомой улице, принялся печатать.Дим, привет
Давно не виделись
Не хочешь встретиться? 20:43
Минута, пять, десять, час… Ответа не было. Позов в сети последний раз был утром, а это значит, сейчас он на учёбе. Несколько раз перечитав своё сообщение, Антон выделяет его и удаляет для всех. Не хочется никакой с ним встречи. Не хочется ни с кем общаться. Сейчас и существовать совершенно, блять, не хочется. Антон, почти докурив сигарету, долго смотрел на тлеющий бычок, а затем, слегка отдернув ткань хлопковой толстовки и куртки, рывком затушил сигарету о свою кожу. Он сразу зашипел от боли, однако, в этот раз неприятной она ему не показалась. Даже наоборот. Переборов себя, он действительно нашёл в этом ощущении что-то приятное, что-то удовлетворяющее, заглушавшее иную боль. Отнюдь не физическую. Отпустив сигарету, он внимательно присмотрелся к своей коже и красной ранке на ней. Это заставило его слегка улыбнуться. Однако, лицезрение «своих стараний» прервала тихая вибрация в кармане. Антон достал телефон и всмотрелся в неизвестный номер. Не долго думая, он взял трубку, и бросил неуверенное: — Да? — Здравствуйте, это Антон Шастун? — послышался мягкий, приятный, женский голос и молчание, ожидающее ответа. — Здравствуйте, да… — неловко отозвался парень, нахмурившись сильнее. Сердце едва дрогнуло от интонации этой незнакомой женщины: жалобной и почти молящей. — Я мать Иры Кузнецовой, участковый рассказал мне о том… о том, что… что вы хотели начать отношения с моей дочерью… Ира мне много о вас говорила, — кажется, эта женщина на другом конце провода заплакала, — мне очень жаль, но сегодня… я решила, что вы вправе знать, поскольку… ну в общем, сегодня было найдено её тело. Антон открыл рот и почувствовал сильное головокружение. Остальные обрывки слов женщины долетали до него только частично. Он словно провалился в трясину, увяз в ней и захлёбывался, пока с берега ему безразлично советовали не тонуть, даже не пытаясь протянуть к нему свою руку. — Мы только что ездили на опознание, поэтому вам, вероятно, ничего и не сообщили об этом… не было уверенности, что… простите… что это был труп нашей дочери… простите, ещё раз… — женщина бросила трубку и Антон погрузился в тяжёлую, мёртвую тишину. Сколько Шастун просидел на месте после этого разговора, он не знал. Он и не помнил, как вернулся домой, проигнорировав снова пьющего отца. Не помнил, как завёл будильник и завалился спать. Не помнил, как всю ночь лежал и смотрел в потолок обездвиженным, пустым взглядом. Не помнил или помнить не хотел.