Дороже золота

      Когда на улице четыре утра, а ты уже на ногах, настроение априори не может быть хорошим. Катарина, зевая каждые две минуты, тащила чемодан вниз по крутым ступенькам, гремя на весь коридор. Впрочем, никто уже не спал. Самолет вылетал в семь утра, а значит нужно выдвигаться. Чертыхаясь, она снова дернула чемодан за ручку и он с грохотом упал на ступеньку ниже. Дурацкие маленькие колесики, и какого хрена этот чемодан такой тяжелый, неужто у нее столько барахла? Как она вообще наверх его смогла затащить? Со вздохом она вспомнила, что тогда ей помог Эрен. Но сейчас его рядом не было. Ни Эрена, ни Жана, ни… Послышались быстрые шаги по лестнице, почему-то Катарина по одним только этим шагам догадалась кто это. Катарина только хотела поднять голову и открыть рот, как Леви молча и без каких-то вопросов вырвал из ее рук злосчастный чемодан, продолжая свой путь. Катарина обернулась с открытым ртом. — Спасибо, — выдавила она.       Леви на секунду притормозил, обернувшись через плечо. — Чего встала? Я его забрал не для того, чтобы ты продолжала тупить на лестнице.       Катарина едва сдержал смех. Леви в своем репертуаре. Еще месяц назад она бы возмутилась, но сейчас… Сейчас она понимала, что ли. Просто понимала. — Да, иду, — Катарина развернулась и бодро зашагала вслед за мужчиной.       Автобус уже стоял у крыльца, рыча мотором словно медведь. Катарина ловко запрыгнула на подножку и двинулась вперед по узкому проходу. Плюхнувшись на свободное место, она тут же стянула с ног кроссовки и подогнула колени на сиденье. До аэропорта ехать час, а значит у нее есть шанс еще немного поспать. — Думаешь ставить ноги на сиденье культурно?       Катарина повернула голову встретившись с серыми глазами Леви, блестевшими из-под челки. — Я сняла кроссовки, а носки у меня чистые, не вижу проблемы. — Конечно, ты не видишь проблемы. — Зануда, — ответила ему Катарина так и не убрав ноги. — Убери ноги. — Зануда-зануда-зануда, — повторила Катарина, наклоняясь вплотную к его лицу.       Леви скользнул взглядом по ее лицу. Веснушек стало больше. Вон, все щеки в крапинку. Рыжий завиток выпал из пучка на затылке, упав на нос. Она поморщилась, попытавшись сдуть его с лица. Смешная. Нос морщит так забавно. Как-то непроизвольно, даже не задумываясь над своими действиями, Леви протянул руку, убирая с лица эту прядь волос. Катарина чуть отстранилась, удивленно захлопав глазами. — Леви? — тихо выдохнула она. — Убери волосы с глаз, косоглазие заработаешь.       Он отвернулся, вдруг испытав какую-то странную неловкость. Что это с ним? Катарина… Почему с ней все вот так… Так странно и непонятно. Так по-другому. С Марией так не было. Она была для него товарищем, другом, близким человеком. И никогда в ее присутствии он не ощущал себя таким беспомощным. А Катарина… Эта наглая, бесцеремонная девчонка. Словно чувствовала это, раз за разом прижимая его к стенке, обескураживая, впуская внутрь когти, проникая под самую кожу. Но самое странное заключалась в том, что в этом всем было какое-то очарование. Словно бы сейчас Катарина вдруг предложила ему какую-то игру, правил которой Леви совершенно не знал и не понимал, но игра, не смотря на это, его увлекала. Он не знал, что Катарина сделает или скажет в следующий раз и ему правда было это интересно. Леви старался этого не демонстрировать, но ему правда было интересно наблюдать за ней. И Леви совсем-совсем не понимал (пока еще не понимал), что интерес этот имеет куда более глубокие корни, чем ему сейчас кажется.       Леви слегка двинул головой, наблюдая первые солнечные проблески средь горных шапок. Автобус кружил по серпантину. И Леви смотрел на горы, конечно же на горы. И совсем-совсем, даже капельку, чуточку, даже украдкой, так чтобы никто не видел, он не смотрел на нее. На этот ее вечный пожар на голове, на аккуратный скульптурный профиль, на руки и тонкие пальцы впившиеся к прижатым к груди коленями, на чуть обветренные красные губы, которые она кусала, явно о чем-то задумавшичь. Леви не смотрел. Ведь за окном такая бушующая дикая естественная красота. За окном. И перед окном. Уперлась лбом в стекло. Брови хмурит. И он не смотрит. Не смотрит. Не смотрит. Не смотрит же… Повернулась к нему. Сама взглянула. В глазах у Леви — шторм, у Катарины — ясное погожее небо. Чуть приподнялись уголки пухловатых губ и она отпустила свои колени, опуская ноги вниз. — Затекли, — пробурчала она и снова отвернулась, поставив локоть на подоконник.       Леви откинулся на спинку сиденья прикрывая глаза. Он ненавидел все эти переезды, хоть и давно уже привык к ним. Первый месяц лета подошел к концу, а с ним закончился и первый сбор. Теперь они покидали горный Даупер и держали путь к морскому побережью. Леви и Катарина встали в пару два месяца назад и если подумать, они сильно продвинулись. У них придуманы программы, уже со всеми движениями и музыкой, они уже вовсю тренируют дорожку шагов, неплохо исполняют тодес и параллельные прыжки, начали (пока что ужасно, но хоть как-то) осваивать поддержки. Он бы в жизни не поверил, что можно шагнуть так далеко с незнакомой партнершей за два месяца. С Марией к примеру они скатывались почти год. Эрвин разрешил поддержки только спустя шесть месяцев, после того, как они вообще начали кататься. Заявились на первые соревнования они только через год, как встали в пару. Конечно, у них с Катариной нет такого количества времени в распоряжении. Они гонят, не давая себе практически никакого отдыха. Разбираются друг в друге уже по-ходу, притираются характерами, как получится. Хотя, дело ведь не только в спешке. Леви встал в пару с Марией в семнадцать лет. Марии, к слову, тогда было только пятнадцать. Два сопляка, конечно, им потребовалось в разы больше времени. Сейчас у Леви десятилетий опыт за плечами, да и Катарина не вчера в парное катание пришла. С кем-то же она каталась до него. Интересно, а с кем? — Катарина, — Леви открыл глаза. — Чего? — А как ты тут оказалась?       Она посмотрела на него, как на последнего идиота. — Пришла, — осторожно протянула она. — Дура, я не это имею ввиду. — Сам хрень какую-то спросил, а я дура?       Леви потер пальцами переносицу и выпрямился на сидении. — И как я мог забыть, что с тобой невозможно нормально разговаривать. — Со мной?! — Катарина едва не задохнулась от возмущения. — Не ори на весь автобус, — цыкнул он на нее. — Хочу и ору, — с вызовом сказала она.       Леви мысленно дал себе по шее. Кретин. Нет, ну какой же он кретин. Знал, что пожалеет о том, что спросил. Ведь знал. А все равно, мудак, рот открыл. На откровения его потянуло видите ли. Вдвойне кретин. — Ладно, что ты имел ввиду? — спросила она. — По поводу?       Один, два, три, четыре… Отпускает. — Ты же что-то хотел узнать? — предположила Катарина. — Так спрашивай.       Пару секунд Леви взвешивал за и против. «За» — победило. — Зачем ты стала фигуристкой?       Катарина удивленно взглянула на мужчину. — Странный вопрос, я могу задать тебе тоже самое. — В моем случае — ответ очевиден. — Разве? — хмыкнула Катарина, пожав плечами. — Мы не обязаны идти по стопам родителей. Это не причина. — Для кого как. Я вырос на катке. Если честно, то из детства не помню ничего, кроме льда. Ни друзей, ни игр, ничего, только лед и бесконечные тренировки. Я не жалуюсь и не жалею об этом. Меня устраивает все так, как оно есть. — Ты просто не знаешь, как жить по-другому, — заметила Катарина. — Возможно, но поверь, страдать из-за этого я не собираюсь. — Все равно, есть в этом что-то печальное, — сказала девушка. — Ты не знаешь жизни за пределами катка, она несется мимо, ускользает и… — Думаешь, мне нужна какая-то другая жизнь? Вот тебе нужна? — Не знаю, — Катарина печально улыбнулась. — Меня мама привела на каток. Мне тогда года четыре было. Я этого почти не помню, но она говорит, что я сама просилась. Мне дико нравилось наблюдать за фигуристами по телевизору, тем более у меня тетка, да не важно… И когда мама предложила, я тут же согласилась. Хотя, что мог знать четырехлетний ребенок? Но мне правда нравилось. Если честно, я тоже плохо помню что-либо из детства, кроме катка. Я всегда хорошо прыгала, мечтала стать знаменитой одиночницей, — она чуть усмехнулась. — И как ты вдруг стала парницей? — Тренер сказал идти в пары, мол у меня идеальные данные: маленькая, компактная, прыгучая. После переходного возраста многие девочки, ну сам знаешь, изменяется гормональный фон, начинает скакать вес, грудь, да что пониже вырастает. Многие девочки теряют способность к прыжкам, приходится учиться заново, но некоторые так навсегда и остаются прикованными к земле, скажем так. А я вот так и не выросла, ни сисек, ни жопы, ростом со стол, зато прыгаю прекрасно. — А ты весьма самокритична, — заметил Леви, чуть усмехнувшись.       Катарина в свои двадцать один и правда выглядела максимум на семнадцать. Как-то раз патрульный на дороге даже хотел конфисковать у нее машину, утверждая, что она наверняка взяла права у старшей сестры. Причем, аргументы, что старшей сестры у нее нет — не принимались. — Ты и сам-то что в парниках забыл? — поинтересовалась девушка. — С твоими амбициями лучше было бы в одиночниках. — Я до пятнадцати лет катался один и меня это устраивало, — Леви пожал плечами. — Только вот, это было… Немного скучно, что ли… Я не особо напрягался, знаешь. Это все давалось так легко, я с детства привык ко всему этому и меня не напрягали ни тяжелые тренировки, ни соревновательный стресс. Не было чувства азарта. И когда Эрвин предложил попробовать себя в парах, я согласился, почти не подумав. Это было тяжело, переход — всегда тяжело, сама понимаешь. — Меня забрали в парницы в четырнадцать. И, если честно, мне ужасно не понравилось. Раньше я была сама себе на льду хозяйкой, а теперь мной вдруг начал командовать какой-то прыщавый парень. Его звали Финн и тогда ему было шестнадцать. Мы с ним в итоге катались вместе шесть лет. И… Мне казалось, что он — важный человек в моей жизни. Поначалу мы ругались сильно. Я не понимала его, он не понимал меня. И я не очень понимала, что нужно делать. Ну, знаешь, когда тебе четырнадцать, а тебя заставляют сыграть страсть по отношению к чему-то прыщавому и лопоухому, от вида которого тошнить начинает — так себе, если честно. Тем более в четырнадцать такие эмоции, как страсть и секс, были мне совсем не знакомы. Я подбирала эмоции наугад и не всегда правильно. Но потом мы как-то привыкли друг к другу, притерлись, да и выросли, эмоции стали понятнее. — Секс и страсть? — Было пару раз, и если честно, я ничего не поняла. В том плане, что это были не совсем те эмоции, которые я предполагала. Знаешь это чувство, когда тебе анонсировали бал, ты приходишь, а там сельская дискотека, — она осеклась на полуслове. — Странно. — Что? — не понял Леви. — Это очень личное, — тихо сказала она. — Я никогда и никому об этом не говорила. Почему тебе вдруг сказала?       Леви не знал, что ей на это ответить. Он и сам не понимал. Почему она сказала, почему он это все слушал? Они с Катариной никогда не разговаривали вот так… По-дружески. Не делились воспоминаниями, не думали о будущем, не болтали, потому что просто хотелось поговорить. А поговорить и не хотелось. Леви уж точно. Катарина была чем-то, вроде работы, лямка, которую он тянул. И вдруг все изменилось. Она вдруг неожиданно стала какая-то интересная, если можно было так выразиться. Ему действительно было интересно, что она говорит, думает, ему нравилось наблюдать за ней, в минуты, когда она чем-то сосредоточена и не замечает. Тогда он ощущал себя невероятно глупо, он же не какой-то там влюбленный мудак. Но Катарина была ему приятна — это факт. Хотя иногда (чаще, чем хотелось бы) он думал о том, что свернет ей шею. Она никогда не думает о том, что говорит. Постоянно действует наобум. Глупая дурная девчонка, свалилась на голову как снег. И все же есть в ней что-то любопытное. — Не все могут сразу разобраться с эмоциями. Я, например, полный кретин в актерском мастерстве, — признался он. — Первое время Мари просто за голову хваталась. Я всегда катался исключительно с каменным лицом. — И ты серьезно думаешь, что-то изменилось? — Катарина многозначительно выгнула бровь. — По сути Мари старалась ставить тебе программы, в которых не требовалось какие-то великих эмоций, но все равно, ты всегда не доигрывал. Это не мешало побеждать, просто всегда чуть-чуть портило впечатление от номера, — она задумалась. — На произвольной программе все это нам не нужно, мы играем сами себя и тут вы с Мари очень хитро сработали. Но что мы будем делать с короткой? Там мы должны друг друга любить. Ты сможешь это сыграть? — Посмотрим. Но ты права в своих рассуждениях, сложно, знаешь ли, сыграть незнакомую эмоцию.       Катарина издала смешок. — Да брось, неужели ты ни в кого не влюблялся? Даже по малолетству? Вспомни, наверняка была какая-нибудь королева местного катка. — Нет, не было, — ответил Леви.       Правда не было. Женщины в жизни были. Мало, но были. Иногда, случайно, что-то происходило. И на утро он почему-то всегда чувствовал себя немного грязным. А потому нахер всю эту муть. Не до противоположного пола как-то. Тренировки, соревнования, тренировки, соревнования. Когда ему обращать внимание на девушек? С Марией у них сразу же установились отношения, не ведущие ни к романтической, ни к сексуальной связи. А на других женщин не хватало ни времени, ни сил, ни, самое главное, желания. Он и так себя прекрасно чувствовал. Без вот этой вот всей мерзости. Может, когда она сверху припорошена чувствами, это действительно классно, но без них — полный отстой. Физиология, физиологией, но потом блевать кидает. Вроде поначалу и приятным кажется, но по итогу — мерзко. — М-да, — покачала головой Катарина. — Тогда у тебя остается только один выход, — заключила она. — Это какой же? — Влюбиться в меня по-настоящему, — она широко улыбнулась предвкушая его реакцию. — Не дождешься, — прошептал Леви, наклоняясь к ее лицу.       Катарина издала в ответ какой-то странный смешок и отвернулась к окну. Что за игра? Леви вдруг почувствовал себя каким-то придурком. Словно он сейчас глупость сморозил, а она снисходительно промолчала. Словно бы она знает что-то такое, что ему не ведомо. Бросила ему вызов, не иначе. Хмыкнула, отвернулась, но это прозвучало как: «Давай, влюбись в меня, если осмелишься.» И в этот момент Леви даже не понял, как вокруг него захлопнулся капкан.       Автобус медленно въехал на парковку, из окна виднелось, освещенное фонарями здание аэропорта. Он пропустил Катарину вперед, двинувшись с сумками следом по проходу. Почему вообще он тащит ее вещи? Леви, на самом деле, никакой не джентльмен и никогда им не был. О чем Мария никогда не забывала ему напоминать. А Катарина… Леви понятия не имел, как она это все делает. Он был уверен, что она и сама не понимает. Проклятая женщина.