***
Сидя в углу, Армин с тоской оторвал взгляд от окна и поводил ложкой по тарелке. Уже больше недели его преследовала одна мысль никак не дающая покоя. — Эй, — его вдруг весьма бесцеремонно щелкнуть пальцами по лбу. — В каких облаках ты опять летаешь? Ханна хмуро взглянула на него, чуть повернув голову. Челка упала на глаза и она недовольно смахнула ее рукой. — Ой… Я… Ничего… — Понятно все, — заключила девушка, поднимаясь на ноги. — Не усни тут, — усмехнулась она, подбирая тарелки. Армин долго смотрел ей вслед. Ханна непосредственная, бесцеремонная и вздорная девчонка, с абсолютно мальчишескими замашками. Тут, конечно, было видно отцовское воспитание. Кенни воспитывал ее не как дочь, а как «своего пацана» и все старания матери хоть немного сделать ее похожей на маленькую леди оказались бесполезны. Леви тоже внес свою лепту, хоть и неосознанно. Ханна проводила с братом слишком много времени и искренне считала его истинным примером для подражания. И ладно бы чему хорошему училась, к примеру, аккуратности. Так нет же. То, что надо ноги о входной коврик вытереть, когда в дом входишь, она не повторяла, а стоит только забыться и какое-нибудь ругательство при ней вслух произнести, то все. Уже через минуту она начинала употреблять его при каждом удобном и неудобном случае. Родителей стабильно вызывали в школу за драки и ругательства. Лет в десять Леви зачем-то (сам до сих пор не понимал зачем) научил сестру примеру простой самообороны, путем битья коленом в пах. И первым же пал жертвой демонстрации ее новых умений. Для десятилетки била она сильно. Эффект в виде съехавшего по стене на пол Леви ее несказанно впечатлил. Но, к сожалению, остальные не впечатлились. Ханна так запугала всех мальчишек в классе, что они ретировались сразу как только видели ее приближающуюся фигуру. «И кто тебя такую замуж возьмет?» — качала головой мать. Ханна в ответ возмущенно вскидывала голову, демонстративно фыркала и отвечала, что все мальчишки отвратительные создания, поэтому «хрен им, а не замуж». А потом вообще огорошила всех присутствующих фразой, что выйдет только за Леви, чем заставила последнего подавиться чаем. Узнав, что выходить замуж за брата нельзя, девочка приуныла, а после заявила, что раз так, то лучше она всю жизнь будет жить одна. Однако, Ханна росла. Ей уже не десять, ей шестнадцать и она больше не девочка, а девушка. Ханна расцветала медленно и по-прежнему больше походила на пацаненка, чем на представительницу прекрасного пола. Это было заметно и в ее катании. Ханне, при всем ее таланте, недоставало грации, изящества, красоты линий. Не потому что ей не хватало умения, а просто потому что она еще не до конца сформировалась как женщина. Это придет к ней позже. Лет в восемнадцать, когда организм окончательно перестроится. При этом Ханна рисковала на некоторое время потерять способность прыгать четверные. Это нормальное явление у девушек в фигурном катании. Лет до шестнадцати-семнадцати они на взлете, потом начинается резкая перестройка организма, со всеми вытекающими последствия, вроде скачков веса из-за изменения гормонального фона, да и тело меняется. Обычно в этот период происходит сильный спад, некоторые прыжки приходится учить заново. А кто-то вообще навсегда теряет способность прыгать. И тут уж как повезет. Кто-то может преодолеть это, вернуться на мировую арену и показать былые результаты, а кто-то в итоге уходит из спорта. Конечно, это касается только одиночниц. Парницы, и танцорки, как правило, девушки уже взрослые и сформированные. Но все они — бывшие одиночницы, в свое время отсеянные по тем или иным причинам. Как говорится, не получилось в одиночниках, идешь в пары, не получилось в парах, идешь в танцы, не получилось в танцах, идешь в тренеры, не получилось в тренерах, идешь в судьи. Шутки-шутками, но доля правда в этом есть. И все же, несмотря на это, в Ханне уже начинало читаться это едва уловимое, легкое, женское обаяние. К тому же, уже сейчас становилось понятно, Ханна красивая. В чертах ее лица уже сейчас присутствовала некая аристократичность. Ханна этого не замечала. В детстве ее дразнили «лошадкой». Конечно, дразнящие за это тут же и поплатились, однако, Ханна это оскорбление запомнила. Когда отец сказал, что она очень сильно похожа на свою тетю Кушель, Ханна ему не поверила. Кушель же красавица. Все так считают. А Ханна никакая не красавица. Она — пацанка, ненавидящая цветочки, сердечки и кукол. И все эти платьица и бантики, в которые ее бесконечно наряжала мать, бесили Ханну до зубного скрежета. Ты красивая. Чертов Армин. Скажет тоже. Красивая она. В каком это интересно месте? Она-то пьяная тогда была, а он-то почти что и не пил. Красивая. Тупая лесть. Ханна-то понимает, что вынудила его это сказать. Но все равно, приятно когда тебя называют красивой, пусть это и не искренне. Ханна не знала, не понимала, не представляла, что действительно может кому-то понравиться. Что ее пьяный бред про поцелуи, смех и пусть не самый приятный, но искренний характер может вызвать в ком-то отклик. Засесть в голове. Дурацкий образ, никак не желающий покидать мысли. Хочешь, я тебя поцелую? Может быть, ты мне нравишься. Сказала и не подумала. Совсем не подумала, что для кого-то это вовсе и не пустой звук. Армин со вздохом отодвинул тарелку. Какая глупость. Думать о ней глупо. Глупо. Глупо. Глупо. А сердцу, сука, все равно не прикажешь.***
— Леви, — подала голос Катарина. Она сидела в холле, уткнувшись глазами в телефон и опять (опять, мать вашу) поставив ноги на кресло. — Что? — ответил мужчина. — Я тут зашла на свою страничку в lnstagram. — Спасибо, что отчиталась. — Подожди, у меня тут столько подписчиков и сообщений прибавилось, что я даже сначала не поверила. — И что в этом удивительного? — поинтересовался Леви. — Ты дослушаешь меня или нет?! — вспылила Катарина. — Я весь во внимании, — сказал Леви с явным сарказмом. — Мне нужно селфи, — просияла она. — Какое еще селфи? — С тобой, конечно, — воскликнула Катарина. — Только не надо кукситься. Признаюсь, я мечтала заполучить твою фотку с того самого дня как мы встали в пару. Леви всем своим видом демонстрировал ей, что идея полное говно, но Катарина уже давно перестала обращать на подобное внимания. Соскочив с кресла, она прямо в носках прошлепала по (грязному) полу и радостно затрясла камерой у него перед носом. — Блин, Леви. — Что не так? — Ты можешь улыбнуться? — Зачем? Катарина со стоном уткнулась носом ему в плечо. Действительно, зачем? — Ты можешь хоть немного сделать вид, что доволен этой жизнью? — Ты можешь не бубнить мне в шею? Катарина широко распахнула глаза, поняв, что все это время буквально лежала лицом у него на плече. И это и было так приятно, что даже не хотелось отрываться. — Зануда, — хихикнула она, отрываясь от его плеча. — Как оригинально, — усмехнулся Леви. — Тебе же нравится, — вдруг многозначительно выдала Катарина, хитро усмехнувшись. — С чего ты это взяла? — Нравится, — утвердительно повторила она и, снова наклонившись, прошептала ему в самое ухо. — Ты — мой зануда. Леви впился пальцами в края кресла, чувствуя как по коже мигом пробежал целый табун мурашек. Сука. И когда она начала позволять себе такое? Когда он начал позволять ей такое? — Давай свой телефон, — сказал он. — И убери свое лицо от моего. Катарина довольно протянула ему камеру. Добилась чего хотела. Маленькая очаровательная зараза. Послать бы ее куда подальше вместе со всеми этими ее закидонами. А он берет и уступает. В который раз уже уступает. Ведется на ее дурацкие женские уловки как пацан. Понимает, что ведется, а все равно ведется. Свалилось же ему на голову такое «счастье». Все слишком далеко зашло. Он бы и рад не обращать на нее внимание, а уже никак. Не получается. И, в который раз, сердцу не прикажешь.